Помоги проекту - поделись книгой:
Дальний рубеж
«Счастлив, что сегодня в котловане
Я кладу бетон, рублю ряжи, —
Здесь мое, строителя, призванье,
Здесь мои большие рубежи...»
(Николай Денисов, рабочий Мамакангэсстроя)
1957, зима
В Иркутской области впервые заговорили о реке Мамакан. В устье этой реки, неподалеку от города Бодайбо, центра золотоносного района, решили построить гидроэлектростанцию, самую северную в Сибири. Стройку объявили комсомольской.
Я тогда работал в поселке Усть-Орда, близ Иркутска. Сижу вечером в райкоме комсомола. Стук в дверь. В клубах пара вваливается здоровяк — шапкой задевает притолоку Сбрасывает козью доху.
— Собственно, я насчет путевочки на Мамаканскую ГЭС.
Андрей Хандаров, первый секретарь райкома, этого парня знает. Он тракторист. И хороший тракторист. Что мы скажем ему о Мамакане?
Андрей подводит тракториста к карте области.
— Значит, такая история. Вот Байкал. А это северней. Местность называется Витимо-Патомское нагорье. Там гольцы — знаешь, такие горы лысые? Край суровый. Летом жара — градусов под сорок, зимой морозы — под шестьдесят. Жить первое время придется в палатках...
Секретарь говорит о заработках, о значении ГЭС, а сам поглядывает на гостя: какова реакция? Парень кивает головой; лицо у него широкоскулое, румяное.
— Это понятно. Я, собственно, про вечернюю школу думал узнать. В девятом учусь... Не хотелось бы бросать учебу.
— Про школу? Школа там обязательно будет!
Когда тракторист уходит, заручившись согласием райкома «насчет путевочки», Андрей удовлетворенно смеется:
— Такая история! Ты книжку «Люди из захолустья» читал? Помнишь, там крестьяне, уходя на стройку, харчами интересуются, мануфактурой...
А этому школу подавай.
1958, весна
1
Наконец то лечу в поселок Мамакан. Рейсовый бодайбинский «Ил» начинает снижаться; под облаками открывается земля, она — в снегу. Весна, объявившая о себе звоном капели на юге области, сюда не докатилась. Пассажиры бросаются к правому борту, нарушая все авиационные правила. Сейчас внизу «откроется» Мамакан. Новый поселок теперь служит для летчиков ориентиром, по которому они долиной Витима выводят свои машины к Бодайбо.
Вот она, стройка. Аккуратные желтые кубики домов — поселок на берегу реки, разделившей сизую, в белых прогалинах тайгу голубоватой широкой лентой. На льду копошатся люди — фигуры их кажутся безмерно малыми, затерявшимися .в океане сопок На реке темнеют странные прямоугольные полосы; присмотревшись, я узнаю в них ряжи — заполненные камнями срубы, которые огораживают котлован будущей ГЭС. Четко очерченными фигурами выделяются на снегу металлические фермы, детали еще не собранной подъемной машины.
В самолете — говор.
— Видал, ряжи ставят. Успеют к паводку-то?
— Кабель-кран подбросили... Это хорошо.
Так уже в самолете для меня начинают проясняться, принимать материальную оболочку обычные газетные выражения о значении строительства для сибирского севера. Здесь все живут стройкой, ее заботами, следят за каждым шагом строителей, радуются их успехам. Мамаканская ГЭС — это основа, стержень промышленного развития этих дальних таежных мест.
2
Из Бодайбо в Мамакан одна дорога — Витим. Зимой ездят по льду, летом сообщение поддерживают речные трамваи. А месяца три в году, осенью, когда по Витиму идет шуга и образуется первый тонкий ледок, и весной, во время ледохода, в Мамакан вообще не ездят. В Мамакан летают на маленьких юрких «Яках» и «Антонах».
Я еду на стройку по ледовой дороге. За поворотом реки показывается поселок. Могучая, утюгообразная Мамгора притиснула дома к берегам двух соединяющихся здесь рек — Витима и Мамакана. Вокруг сопки, сопки... Будущий промышленный центр пропитан запахом свежих сосновых стружек. Аромат сибирских новостроек... Мне не терпится взглянуть на палаточную улицу первоселов, с которой я уже столько слышал. Но ее не так то легко отыскать среди бревенчатых изб, над которыми переплелись провода антенн. Наконец на краю поселка я замечаю проглядывающий между домами брезент. Палаточную улицу здесь сохраняют не в качестве музейного экспоната, иллюстрирующего историю поселка. Просто не хватает жилья.
У одной из палаток встречаю знакомого. С Толей Тарасенко, долговязым, угловатым подростком, мы вместе летели на «Иле».
— Как устроился?
Тарасенко показывает мне свою палатку. На крыше ее выведено «№ 6». Толя необычайно горд тем, что ему дали ордер в брезентовый дом. Это честь, которой удостаиваются самые стойкие и надежные ребята.
Внутри уютно — настолько, насколько может быть уютно во временном доме, где обитают холостяки.
В палатке живут восемнадцатилетние плотники Коля Хафизуллин, Валя Чертовских, Витя Коробов. Они уже приняли в свою семью и Толю Тарасенко. Хафизуллин — он здесь за старшего — с улыбкой кивает в сторону новичка:
— Чудак человек! Совсем еще ребенок. Отправился на север, а договора не заключил. Приехал — в кармане ни копейки.
— Как же он жить-то будет?
— Ничего, прокормим до первой получки. Свой ведь... Гидростроитель!
3
В управление советуют идти вечером. Днем можно никого не застать. Здесь редко сидят в кабинетах. Все на стройке, в котловане.
Двухэтажное управление наполнено гулом. Сюда собираются спорить, составлять отчеты, обсуждать свежие номера стенгазет. Большая часть комнат отдана под классы вечерней десятилетки. Управление — это и административный центр, и клуб, и школа. Неудивительно, что в нем тесно.
Я брожу по коридорам и расспрашиваю встречных, где мне найти парторга. Посылают на второй этаж. Прохожу мимо двери, украшенной дощечкой: «Комитет комсомола». Дверь приоткрыта, из-за нее доносится звонкий девичий голос, читающий классическое, пушкинское, вошедшее во все учебники синтаксиса:
— «Где некогда все было пусто, голо, теперь младая роща разрослась...» Семенов, с каким типом придаточного предложения мы встречаемся в этой фразе?
— Обстоятельства места, — неуверенно произносит бас.
В памяти оживает Усть-Орда, тракторист с его первым и единственным вопросом о школе. Не он ли сидит где-нибудь здесь за канцелярским столом и, мусоля карандаш, старательно обдумывает ответ?
4
Парторгу стройки Анфимову уже под пятьдесят — немолод. И не очень, видать, крепок здоровьем. Кашляет. По его собственному выражению, «акклиматизация дается нелегко». До Мамакана работал в парткоме на Куйбышевской ГЭС. Когда волжский гигант был в основном выстроен, Анфимова потянуло на новые, необжитые места. Выбрал самые отдаленные. Почему потянуло? Есть у настоящих строителей особое чувство — можно назвать его чувством патриотизма, ответственности, любви к своей профессии, охотой к перемене мест. Не в наименовании суть. Важно то, что люди, наделенные этим чувством, всегда идут впереди. Они вкладывают в строительство всю свою энергию, здоровье, весь пыл души. И когда течение рек преграждают плотины, а на пустырях вырастают кварталы удобных домов, они оставляют другим все созданные ими блага, чтобы начать с азов. Они умудряются прожить несколько жизней на своем веку. Каждая стройка — новая жизнь. И какая!
За полгода «акклиматизации» Мамакан прочно овладел Анфимовым, его делами, его мыслями.
— Для того чтобы подчеркнуть значение электростанции, вы, газетчики, прежде всего обращаетесь к цифрам, — говорит Анфимов. — Дескать, мощность такая-то и такая-то. Мощность нашей ГЭС будет не так уж велика: несколько десятков тысяч киловатт. Тридцать лет назад эта цифра подействовала бы на воображение; ведь знаменитый Волхов — послабее. Но в сравнении с Братском Мамакан выглядит маленькой стройкой. И все-таки... учтите — здесь север. Мощную тепловую станцию здесь пока что невыгодно строить. Уголь, нефть приходится везти за тридевять земель, с перевалками, и каждая тонна груза обрастает невиданными накладными расходами.
А между тем потребность севера в электроэнергии огромна. Добыча золота и слюды-мусковита, основных северных богатств, требует мощных механизмов. В ближайшие годы на приисках Бодайбо появится добрый десяток драг, равных которым нет в мире. Они будут черпать золотоносный грунт с глубины до пятидесяти метров. Энергетический аппетит такой машины огромен. Для иллюстрации — небольшой пример. Как вы знаете, в районе Бодайбо еще в начале века было выстроено несколько гидроэлектростанций, первых в России. Тогда казалось, что их энергия надолго обеспечит промышленное развитие края. Так вот объединенной мощности этих станций сейчас не хватит, чтобы прокормить одну современную драгу. Поэтому мы строим Мамаканскую ГЭС — основу горнодобывающей индустрии. Линии высоковольтных передач пойдут от станции к приискам Бодайбо и слюдяным разработкам соседнего Майского района.
И все это создается молодежью. Средний возраст нашего строителя — двадцать — двадцать-пять лет. Поэтому мы стараемся превратить стройку в школу, точнее — в настоящий учебный комбинат. Организовали курсы по подготовке строителей самых разнообразных профессий. Новичков — и это уже стало системой — мы прикрепляем к опытным рабочим, прибывшим сюда с других гидростроек. Как видите, тесную связь теоретической и практической подготовки здесь осуществить нетрудно. Думаем с помощью своей многотиражной газеты открыть заочные курсы техминимума. Через годик будет у нас и вечерний техникой и, возможно, заочное отделение строительного института. Отметьте в связи с этим одно немаловажное обстоятельство — здесь у нас готовятся кадры для сооружения новой, более мощной ГЭС — Вилюйской.
5
Мамакан прорывается в Витиму, пробил в скалах глубокий узкий каньон. Со льда видна полоса пасмурного неба и легкое здание конторки, примостившейся на краю обрыва.
Пользуясь последними мартовскими холодами, строители отвоевали у зимней, уступчивой реки кусок ледяного поля. Они метр за метром выморозили в реке углубление и теперь ставят из толстых бревен ряжевую перемычку, которая отгородит котлован от весенних буйных вод. Но паводок близок, приходится спешить. Если не успеют к ледоходу укрепить перемычку, пропадут результаты годового труда.
Каждое утро прорабы пишут на грифельной доске, установленной у конторки, фамилии и проценты, и неизменно на первом месте оказывается комсомольско-молодежная бригада плотников, где бригадиром Виктор Сысоев.
Если Мамакан — школа, как говорит Анфимов, то Сысоеи может числиться в ней преподавателем, хотя он только собирается сдавать экзамен на аттестат зрелости. Сысоев — строитель с опытом, он провел несколько лет на Иркутской ГЭС, плотничал, монтажничал, арматурил. Таких, как он, здесь несколько десятков человек. Гвардия Мамакана.
...Сысоев вытирает рукавом телогрейки лоб и хряско втыкает топор в желтое смолистое бревно.
— Да что у нас сейчас особого в работе? Ничего, — отвечает он на мой вопрос, — рубим ряжи — и только. Ну, бывает, ночку не поспишь. Сутки у нас год кормят, у плотников. Ну, готовятся мои ребята в бетонщики, учатся маленько на курсах. Придет время — сменим топор на скребок... Вы лучше на перекрытие приезжайте. Вот уж будет работа!
До перекрытия еще далеко, но бригадир, увлекшись, объясняет мне, где «загородят» реку и как, по его мнению, будет вести себя Мамакан. У этого сибиряка открытое, улыбчивое лицо, густые брови вразлет и большие черные глаза — глаза мечтателя.
1959, осень
1
Мамакан. уже не тот, каким был полтора года назад. Поселок разросся; те улицы, которые раньше были обозначены колышками, застроились домами. В поселке появилась просторная школа — коллектив рабочих «поднимал» ее методом народной стройки. Это школа, где все сделано руками учеников. Появился вечерний техникум — о нем говорил в прошлом году парторг. Выстроен и клуб.
В железобетонной плотине, отгороженной от река земляной перемычкой, зияют темные донные отверстия, а Мамакан, прижатый плотиной к правому берегу, несется узкой и бешеной струей. Над каньоном, вцепившись в берега стальными опорами, поднялся кабель-кран. Опоры соединены четырехсотметровыми тросами, и по этим стальным нитям бегает тележка с грузовым крюком. Кран господствует над всем строительством. Он подхватывает с подъездных путей многотонные бункера, заполненные бетонным раствором, и опускает их там, куда не могут добраться машины. Всем этим сложнейшим устройством командует машинист — он находится на самой вершине главной башни крана. Машинист едва заметными движениями рычажков подает бетонный раствор на участки — и стена растет. С высоты ста метров человек как бы лепит плотину.
2
До перекрытия оставались считанные дни, когда на кране произошла авария. Ослабли несущие тросы, ролики тележки соскочили с них. Тележка врезалась в рейтер — металлический косоугольник, поддерживающий тросы. Это было равносильно тому, как если бы перед атакой сорвалась артиллерийская подготовка. Авария означала отсрочку перекрытия, и, может быть, отсрочку длительную.
В управлении состоялось экстренное совещание. Решили вызвать вертолет из Бодайбо и сбросить на тележку «десант» из монтажников. Но никто из специалистов не был полностью уверен в успехе «воздушной операции».
Утром по стройке разнеслась весть: машинист крана Марат Яковлев хочет добраться до тележки по тросам. А от ближайшей башни до места аварии двести метров. И сто метров от тросов до земли.
Марата многие знали. Этот парень был лучшим на монтаже крана, о нем писали в многотиражке. Но одно дело обычный монтаж, а другое...
Стройка смотрела, как машинист, обхватив скользкий, пропитанный смазкой трос руками и ногами, полз, толкая перед собой доску с инструментами. За полчаса Марат преодолел сорок метров, отделяющих башню от первого рейтера. А тележка — за пятым. Переставил монтажные ремни — и еще сорок метров. Движения все более медлительны. Алексей Адамов, приятель Марата, уже надел брезентовые рукавицы. Готовился ползти на помощь.
Марат перебрасывал ремни через третий рейтер. Пополз. Еще сорок метров. И еще...
Снизу, не отрывая глаз, следили за смельчаком бетонщики. Один из строителей раздобыл где-то старенький «цейс» и приник к окулярам бинокля. Он видел, как машинист взял зачем-то жестяную банку со смазкой, хранившуюся в тележке.
— Гляди-ка, Яковлев солидол из банки ест!
Никто не улыбнулся в ответ — еще не отлегло от сердца.
Но вот Марат взмахивает кепкой, и тележка трогается к башне, легко отсчитывая метры. Строители не расходятся, ждут, когда лифт спустит машиниста на землю. Спускается. Лицо Марата — в густых следах смазки.
— Ты что, впрямь солидол ел?
Марат улыбается.
— Там, в банке, дождя скопилось маленько. Уж больно пить захотел.
По толпе прокатывается запоздалый смех.
3
Поселок опустел. На улицах — ни души. Все ушли к котловану. Поселок отмечает свой праздник. Перекрытие.
Сверху по крутой дороге спускается первый «МАЗ». В кузове — каменная глыба, на ней масляными белилами выведено: «Покорим Мамакан». Самосвал застывает, въехав на мост. И тут на стройку падает тишина. Она необычна. Она поражает сильнее, чем грохот взрывов. Взрывы здесь каждый день. А тишины не было три года.
Начинается митинг. Парторг стройки будет выступать с площадки грузовика. Несколько секунд Анфимов молчит у микрофона. О чем он будет говорить? Наверное, ему хочется рассказать о первых днях стройки, когда в палаточный городок, следуя призыву обкома, стала съезжаться молодежь. О том, как вспухали и твердели мозоли на ладонях новичков. Как весной спасали котлован от затопления. Как начальник строительства Загородников недосыпал ночей, разрабатывая план решающей атаки.
Но молчание моторов предупреждает, что каждая минута на счету. И Анфимов не произносит большой речи, а лишь коротко поздравляет строителей.
Репродукторы передают приказ главного инженера:
— Экскаваторам приступить к разбору перемычек. Водителям машин начать подачу горной массы в проран.
Заревели дизели. Первый камень, проскрежетав по вздыбившейся платформе «МАЗа», тяжко ухает в Мамакан.
...Проран становится все уже и уже — самосвалы прижимают реку к берегу. Мамакану оставляют только донные отверстия, только искусственное русло, замкнутое в бетон. И вода хлынула в него. Посредине реки — катер. На нем двое гидрологов — Тамара Сверкунова и моторист Николай Волошин. Они наблюдают за уровнем реки, прослушивают ее пульс. Как отвечает Мамакан на перекрытие, нет ли в его поведении скрытых угроз?
Река норовит подтянуть катерок к плотине, и Волошину приходится удерживать свое судно подальше от канала, ведущего к донным отверстиям.
Неожиданно на катере глохнет мотор» Беспомощное суденышко сносит к быстрине. Девушка прыгает в воду и успевает выбраться на берег. Волошин остается на катере.
— Прыгай! — кричат с плотины.
Но моторист как будто не слышит предостережений. Он пытается развернуть судно так, чтобы оно вошло в донное отверстие носом. Иначе катер разобьет о бетон. А он очень нужен стройке.
Течение подталкивает катер к отводящему каналу и швыряет его, точно соломинку, в темное жерло тоннеля. Треск. Через какую-то долю секунды катер выносит из трубы и прибивает к камням ниже плотины. Рубки на нем нет. И моториста нет. К катеру бегут. И тут Волошин поднимается с палубы — он упал ничком, когда увидел низкий свод бетонного тоннеля.
Волошин оглядывает вмятины на корпусе катера, проделавшего необычное в истории гидростроительства путешествие.
— Еще послужит!
...А «МАЗы» бомбардируют реку глыбами. Наступает ночь. Шоферы спорят со своими сменщиками, нехотя уступая им баранки.
Трое суток должно было длиться перекрытие. Но уже через двадцать девять часов, прошедших с того момента, когда был сброшен первый камень, над стройкой вспыхивают зеленые ракеты — сигнал полной победы.
4
Поделиться книгой: