Журнал «Вокруг Света» №09 за 1994 год

Однако зулусы, что не менее удивительно, даже в конце XIX века так и не научились воевать с огнестрельным оружием в руках, хотя сами не раз убеждались в его бесспорных преимуществах перед ассегаями и дубинами. Кроме того, на поле битвы бесстрашные потомки Чаки никогда не пытались обхитрить противника и предпочитали атаковать, что называется, в лоб, вступая в ближний бой. А убивать врага на расстоянии всегда считалось для них позором, бессмысленной трусостью. И, что также странно, в стратегическом плане зулусы никогда не пытались воспользоваться плодами своей победы. Так, разгромив англичан при Изандлване, доблестные воины Кетчвайо разбрелись по родным деревням, вместо того чтобы продолжить победоносное шествие и окончательно добить неприятеля, тем более что все крупные города Наталя, Оранжевого Свободного государства и Трансвааля были охвачены паникой. Не говоря уже о волнении, царившем даже в самой Великобритании. В результате у англичан оказалось предостаточно времени, чтобы подтянуть подкрепление вместе с тяжелой артиллерией и подготовиться к ответному удару. Кстати, при подготовке к наступательным действиям трагически погиб сын французского императора Наполеона III, проходивший стажировку в британских колониальных войсках, — отряд, где служил наследник французского престола, наткнулся на засаду зулусов.

И вот спустя несколько месяцев в битве при Улунди англичане разбили зулусов в пух и прах. Инкоси Кетчвайо был захвачен в плен и отправлен в Англию, где его, однако, принимали с высокими почестями — тут надо отдать должное англичанам: британское военное командование по достоинству оценило храбрость зулусских воинов, которые, подобно спартанцам, противостояли огромной и хорошо вооруженной армии иноземцев.

По материалам журнала «Science et Avenir» подготовил И.Алчеев

Тайна большого крааля

Роман «Мари» открывает серию произведений Г.Р.Хаггарда, в которых главным героем становится охотник Аллан Куотермэн, известный отечественному читателю главным образом благодаря роману «Копи царя Соломона». В «Мари» он еще совсем молодой человек, только что ступивший на землю Южной Африки. Вместе с семейством буров Аллан путешествует из района Делагоа-бей в португальских владениях на юг, и по дороге его ждут самые невероятные приключения. Центральная сцена романа, которую мы предлагаем вашему вниманию, — уничтожение зулусским правителем Дингааном посольства буров во главе с командантом Ретифом. Аллан становится свидетелем массового убийства и чудом остается в живых. Описывая кровавые события, Хаггард основывался на подлинных документах того времени — записках миссионеров, путешественников и устных преданиях зулусов.

Н аше путешествие в Умгунгундлову было успешным, и все шло без происшествий. Когда были в половине однодневного марша от Большого Крааля, то обогнали стадо скота, перехваченное у Сиконьелы (Сиконьела — кровный враг зулусов, вождь соседнего клана). Коров вели медленно и осторожно, и все они были в хорошем состоянии. Командант намеревался сам передать стадо королю.

Гоня перед собой все это множество животных, более пяти тысяч голов, мы подошли к краалю в субботу, 3 февраля (События происходят в 1838 году.), около полудня и погнали их через главные ворота в загон. Потом расседлали коней и пообедали под теми же двумя молочными деревьями у ворот, где в прошлый раз попрощались с Дингааном.

После обеда за нами пришли посыльные. С ними был уже знакомый мне по прошлым визитам в крааль тот юнец, Томас Холстед. Он сказал, что все оружие надо оставить снаружи, потому что, по зулусским обычаям, вооруженный человек не может показаться перед королем. Ретиф стал возражать, и тогда посыльные обратились ко мне, они ведь уже знали меня.

Я ответил, что затрудняюсь решить эту проблему. Потом была пауза, ибо они послали за советом, не знаю к кому, поскольку в тот момент я беседовал с Томасом Холсте-дом. Кто-то подошел к нам, и, обернувшись, я увидел некого иного, как Эрмана Перейру (Он был соперником Аллана, претендовавшим на руку Мари, дочери бура Мараиса. Как выяснилось, Перейра предал буров.).

Он подошел в сопровождении зулусов как вождь и выглядел сытым, толстым и ухоженным как никогда. Увидев Ретифа, он элегантным жестом приподнял шляпу и протянул руку, которую Ретиф, как я заметил, не пожал.

— Ах, так вы здесь, минхеер Перейра, — сказал он холодно. — Не соблаговолите ли объяснить, почему мы должны избавиться от оружия?

Наше путешествие в Умгунгундлову было успешным...

— Король поручил мне сообщить... — начал Перейра.

— Поручил тебе сообщить, Перейра? Ты что, слуга этого черного человека? Ну, в таком случае я слушаю.

— Никто не имеет права входить в его резиденцию при оружии.

— Тогда, будь добр, минхеер, пойди и скажи королю, что мы не собираемся входить в его резиденцию. Я привел скот, как обещал, и я его ему отдам, как он хотел, но только при оружии.

Посланцы отправились передать это и скоро вернулись с сообщением, что Дингаан примет буров на большой площадке для танцев в центре крааля и что они могут захватить свои ружья, а он заодно посмотрит их в действии.

Мы въехали внутрь, успев заметить, что площадка окружена кольцами воинов в плюмажах, выстроенных в полки.

— Вот видишь, — я слышал, как Перейра сказал это Ретифу, — они без копий.

— Это так, — возразил командант, — но у них есть палки, которые при нападении ста на одного действуют отменно.

Тем временем большое стадо коров в два потока вливалось в ворота, мимо группы людей. Когда животные прошли, мы приблизились к этим людям, среди которых я сразу приметил массивную фигуру Дингаана, задрапированную в расшитую бисером накидку. Мы выстроились перед ним полукругом и стояли так, пока он окидывал нас цепким взглядом. Вот он посмотрел на меня и послал советника сказать, чтобы я предстал перед ним в качестве переводчика.

Спешившись, мы с Ретифом, Холстедом и несколькими бурами-командирами направились к нему.

— Sakuba (Добрый день), Макумазан, (Так называли Аллана зулусы.) — сказал Дингаан. — Я рад, что ты приехал, и знаю, что ты передашь мои слова правдиво, будучи одним из людей Джорджа (Имеется в виду английский король Георг.), которого я люблю. Томаасу я не верю, хотя он тоже сын Джорджа.

Я передал Ретифу сказанное.

— О, — воскликнул он со значением, — мне думается, что вы, англичане, и здесь на шаг обогнали нас, буров. Потом он вышел вперед и пожал королю руку, напомнив, что уже навещал его раньше.

Вслед за этим началась индаба (переговоры), которую я опускаю для краткости, это удел историков. Упомяну лишь, что Дингаан, поблагодарив Ретифа за возврат скота, поинтересовался, где Сиконьела, укравший его, ибо он, Дингаан, хочет убить вора. Узнав, что вождь остается в своих землях, король рассердился. Потом спросил, где шестьдесят лошадей, которых, как он знает, мы захватили у Сиконьелы, — они должны быть переданы ему.

Ретиф, запустив пятерни в свои седые волосы, спросил Дингаана, не шутит ли он, требуя лошадей, которые ему не принадлежат. Он добавил, что этих лошадей уже вернули бурам, у которых в свое время их украл Сиконьела.

Когда Дингаан вроде бы удовлетворился этим ответом, Ретиф завел разговор о договоре. Король, однако, возразил, что белые люди только что приехали и он желает, чтобы они посмотрели их танцы, но после представления буров. А для дел можно выбрать другой день.

В конце концов буры исполнили «танец» для развлечения Дингаана. Разделившись на группы и пускаясь по очереди в галоп, они палили в воздух — на это представление зулусы смотрели с изумлением и восторгом. Когда люди остановились передохнуть, король потребовал, чтобы они открыли беглый огонь, но командант отказался, сославшись на нехватку пороха.

 

— Зачем вам порох в нашей мирной стране? — спросил Дингаан подозрительно.

Ретиф ответил через меня:

— Чтобы добывать пищу для самих себя или защищаться от людей, одержимых дьяволом.

— Здесь вам это не понадобится, — успокоил его Дингаан, — поскольку я дам вам пищу, и еще: покуда я в Зулуленде король, никто не станет вашим врагом в границах моего королевства.

Ретиф ответил, что рад это слышать, и спросил разрешения уехать с бурами в свой лагерь у ворот, чтобы отдохнуть с дороги. Дингаан позволил, и мы распрощались. Я еще не дошел до ворот, как меня догнал посланец, помнится, это был мой старый знакомый Камбула (Камбула был одним из крупных военачальников в армии зулусов.), и передал, что король хочет поговорить со мной наедине. Я ответил, что не могу говорить один на один без разрешения команданта. Тогда Камбула сказал:

— Пошли со мной, заклинаю тебя, о Макумазан, иначе тебя поведут силой.

Я приказал Хансу, моему оруженосцу, лететь к Ретифу и сообщить о ситуации, потому что заметил, как по знаку Камбулы меня уже окружают зулусы.

Когда Ретиф подошел, я рассказал ему все, переведя слова Камбулы, которые тот повторил в его присутствии.

— Он хочет сказать, что ты будешь схвачен, если не пойдешь сам или если я откажусь — они сделают то же?

На это Камбула ответил:

— Это так, инкоос (Здесь: господин (зул).), ибо у короля есть слова только для ушей Макумазана. К тому же мы обязаны выполнить приказ и доставить его к королю — живого или мертвого.

— Аллемахте! — воскликнул Ретиф. — Это принимает серьезный оборот. Думая, как мне помочь, он бросил взгляд на основной отряд буров, который к тому моменту уже входил в ворота, охраняемые большим числом зулусов.

— Аллан, — продолжал он, — если ты не боишься, я думаю, тебе надо идти. Может, у Дингаана есть что сказать мне по поводу договора и он передаст это через тебя?

И еще спроси этого кафра, даст ли тебе король гарантии безопасности?

Я обратился к Камбуле, и тот ответил:

— Да, на этот визит — да. Кто я такой, чтобы говорить не сказанное королем?

— Неясно сказано, — прокомментировал Ретиф. — Но иди, Аллан, ты ведь должен идти, пусть Бог хранит тебя. Ясно, что Дингаан не просил тебя идти со мной, незачем. Сейчас я уже жалею, что не оставил тебя дома с красивой женой.

Мы расстались, я направился пешком в резиденцию короля, без ружья, ведь разрешения на ношение оружия в его присутствии я не получил, а командант — в ворота крааля в сопровождении Ханса, ведущего мою лошадь. Спустя десять минут я стоял перед Дингааном, который принял меня довольно ласково и стал расспрашивать о бурах, не восстали ли они против своего короля и не бежали ли от его гнева?

Я ответил: да, они бежали, ибо им нужны новые земли, я сказал ему все, что уже говорил раньше. Он отвечал, что помнит то, что я уже говорил ему, но хочет, чтобы те же слова исходили из того же рта — чтобы он узнал, правда это или нет. Потому, помолчав немного, он посмотрел на меня пристально и спросил:

— Ты принес мне подарок — ту тонкую белую девушку с глазами как две звезды, Макумазан? Я имею в виду девушку, в которой ты мне отказал и которую я не мог взять, ибо ты выиграл спор, спасший всех белых людей; ту, ради которой ты сделал братьями всех буров, предавших своего короля...

— Нет, о Дингаан, — отвечал я. — Среди нас нет женщины. Более того, эта девушка теперь моя жена.

— Твоя жена? — воскликнул он сердито. — Ты осмелился сделать своей женой ту, которую возжелал Великий Черный? Теперь скажи, мальчик, ты, бравый хранитель ночи, ты, маленький белый муравей, который трудится в темноте и выныривает только в конце туннеля, когда тот кончается, ты, ящерица, которая с помощью колдовства может выхватить жертву прямо из рук самого великого короля на свете, ибо именно это колдовство убило стервятников на Хлома Амабуту, а не твои пули, Макумазан. Скажи, отчего я сразу не прикончил тебя за этот трюк?

Я скрестил руки и взглянул на него. Наверное, мы являли собой яркий контраст — этот мощный чернокожий тиран, стоявший с царственным видом, которым он, надо отдать ему должное, обладал, и я — «мелкотравчатый» белокожий юноша, да-да, внешне я таким и был.

— О, Дингаан, — произнес я с прохладцей, сознавая, что холодность — мой единственный козырь, — я отвечу тебе словами команданта Ретифа, нашего главного вождя. Ты что, принимаешь меня за ребенка, думаешь, я отдам тебе свою жену, тебе, у которого и так всего много? Да и к тому же ты не можешь убить меня хотя бы потому, что твой военачальник Камбула дал мне слово, что я нахожусь под твоей защитой.

Эти слова, кажется, позабавили его. Во всяком случае, сменив настроение — это часто бывает у дикарей, — он перешел из злобного состояния в насмешливое.

— Ты быстр, как ящерица, — сказал он. — Почему мне, у которого так много жен, понадобилась еще одна, которая точно меня будет ненавидеть? Да потому что она белая и повергнет остальных, которые черны, в страшную ревность. Я так думаю, и они ее точно отравят или забьют до смерти, а потом придут ко мне и сообщат, что она умерла от волнений. Но ты прав. У тебя есть мое охранное право, ты можешь ходить безоружным. Но смотри, ты, мелкая ящерица, хоть ты и ускользаешь между камнями, я отхвачу твой хвост, я вырву его. Я знаю, где она живет, фургон, где она спит, стоит на одной линии с остальными, мне доложили мои разведчики, я отдам приказ — доставить ее живой, даже если всех остальных перебьют. Так что ты, видимо, встретишь тут свою жену, Макумазан.

При этих зловещих словах, которые одновременно означали так много и так мало, пот выступил у меня на лбу и холодные струйки потекли между лопатками.

— Мир полон случайностей сегодня, как и тогда, когда я стрелял в священных грифов на Хлома Амабуту, о король! Я и сейчас думаю, что моя жена не будет твоей, о король.

— Оу! — сказал Дингаан. — Этот маленький белый муравей копает новый туннель, думая, что подберется ко мне сзади. А что, если я опущу пятку и раздавлю тебя, маленький белый муравей? Знаешь, — добавил он доверительно, — что бур, который чинит мои ружья и которого мы зовем Два Лица, ибо он смотрит на вас, белых, одним глазом, а на нас, черных, — другим, так вот, этот бур настраивает меня, чтобы я убил вас, между прочим. Когда я сказал ему, что мои разведчики известили меня о том, что ты едешь с бурами и что ты — их язык, Два Лица ответил, что, если я не пообещаю отдать тебя грифам, он предупредит буров, чтобы они не приезжали. Я с ним обо всем договорился, и они приехали.

— Это так, король, — ответил я. — Но зачем Два Лица, которого мы зовем Перейра, хочет, чтобы я был убит?

— Оу, — хихикнул толстый негодяй, — как ты, со всем своим умом, не можешь сообразить. Это ведь ему нужна худенькая белая девочка, а не мне. В ответ на обещанное им для меня я посулил ему ее в оплату. И возможно, — добавил он, тихо смеясь, — я перехитрю его после этого, оставив ее себе, отплатив ему другим способом, наобещав золотые горы.

Я ответил, что я честный человек, ничего не знаю о мошенничествах и о том, как их можно совершать.

— Да, Макумазан, — добавил Дингаан почти сердечно. — Это та область, где ты и я похожи. Мы оба честны, ну почти честны, и в общем-то, друзья, что нельзя сказать о моих отношениях с амабоонами (Буры зул.)-предателями. Мы ведем наши игры на свету, и тот, кто выигрывает — выигрывает, проигрывает — проигрывает. Теперь слушай меня, Макумазан, и запоминай что я скажу. Что бы ни случилось с другими, что бы ты ни увидел, ты под моей защитой, пока я жив. Это Дингаан сказал. Добьюсь я тоненькой белой девочки или нет, ты в безопасности.

Клянусь этим — он указал на кольцо-обруч на голове.

— Но почему я буду в безопасности, а остальные — нет? — спросил я.

— О, если ты хочешь знать, спроси старого провидца Зикали, который жил в этой стране еще со времен Сензангакомы, моего отца, да и до него. Если ты только найдешь его. Я люблю тебя, ты не такой плосколицый, как эти амабооны, и у тебя есть мозги, которые вертятся в зависимости от сложностей, как змея вертится в камышах, и мне будет жаль убить того, кто умеет убивать птиц высоко над собой. Никто этого не может. А сейчас возвращайся к команданту и скажи ему, что мое сердце — его сердце и что я очень рад видеть его здесь. Завтра или, может быть, позже я покажу ему некоторые танцы моего народа, а потом подпишу договор, дающий ему все земли, которые он хочет, и что еще пожелает, больше, чем он пожелает. Я все сказал, Макумазан. — И, поднявшись с изумившей меня резвостью из кресла, выточенного из цельного ствола дерева, он повернулся и исчез в маленьком проеме камышовой ограды, опоясывающей его личные хижины.

Когда Камбула, поджидавший меня на выходе из лабиринта, отвел меня к бурскому лагерю, я встретил Томаса Холстеда, который бродил там, поджидая меня для разговора. Остановившись, я напрямую спросил его о намерениях короля в отношении буров.

— Не знаю, — задумался он, — кажется, он собирается приласкать их, но он так часто меняет решения. Он восхищен тобой, и я слышал, как в войсках был даже оглашен приказ, что, если кто-то коснется тебя хоть пальцем, будет немедленно убит. Воины обязаны узнавать тебя, куда бы ты ни поехал.

— Это все хорошо, — ответил я, — но я не знаю, зачем мне особая защита, разве что кто-то попытается причинить мне вред?

— Вот в чем дело, Аллан. Индуны, военачальники короля, сообщили мне, что благообразный португалец, которого они нарекли Два Лица, каждый раз, как только видит короля, просит его убить тебя. Да я и сам это слышал.

— Но я никогда с ним не встречался! А о чем он еще говорит с королем, кроме того, что просит убить меня?

— Не знаю. Какие-то грязные вещи. Это видно из того имени, которое местные дали ему. Я думаю, однако, — добавил он шепотом, — что у него есть что делить с бурами, приехавшими сюда для подписания договора. По меньшей мере однажды, когда я переводил, а Дингаан ворчал, что даст им земли не больше, чем понадобится, чтобы закопать их, Перейра заявил ему то, что он, король, подпишет пером, может быть легко стерто копьем.

— Правда? А что же ответил король?

— Он засмеялся и сказал, что это правда... Но не надо повторять этого, Куотермэн, если это дойдет до ушей Дингаана, мне не жить. Ты хороший человек, и я выиграл большое пари на том последнем грифе, поэтому хочу дать тебе совет. Думаю, ты им воспользуешься. Уезжай отсюда как можно быстрее и позаботься о вашей мисс Мараис. Дингаан домогается ее, а то, чего он хочет, он обычно получает.

Потом, не ожидая благодарности с моей стороны, он повернулся и исчез среди зулусов, сопровождавших нас из любопытства, оставив меня гадать, прав ли был Дингаан, называя этого юношу лгуном. Его рассказ в целом совпадал с тем, что говорил сам король, и я подумал, что не такой уж он и лжец.

Я пошел прямо к хижине, закрепленной за Ретифом в небольшом соседнем краале, выделенном нам для размещения. Здесь я застал коменданта сидящим на кафрском стуле и мучительно составлявшим письмо на листке бумаги, уложенном на коленях.

Он поднял глаза и спросил, как я поговорил с Дингааном, нисколько не расстроившись оттого, что я нарушил его занятие.

Выслушал меня молча, а потом сказал:

— Это странная и мрачная история, Аллан, и, если это правда, то Перейре еще более страшный негодяй, чем я считал до сих пор. Но я просто не могу поверить в это. Думаю, что Дингаан обманул тебя из личных соображений, я имею в виду заговор с целью убить тебя.

— Может быть, комендант, не знаю. И это меня не очень заботит. Но я уверен, что он не лгал, когда говорил, что выкрадет мою жену для себя или Перейры.

— И что же ты собираешься делать, Аллан?

— Я намереваюсь, с вашего позволения, комендант, послать Ханса обратно в лагерь с письмом к Мари и попросить ее тихо переехать на ферму, которую я выбрал ниже по течению, я о ней вам говорил, и там ждать меня, пока я не вернусь.

— Думаю, этого не нужно делать, Аллан. Но, если тебе очень хочется, сделай так, поскольку самого тебя я отпустить не смогу. Только не посылай этого готтентота, он перепугает весь народ. Я пошлю сейчас гонца в лагерь, что бы он сообщил о нашем благополучном прибытии и хорошем приеме у Дингаана. Можешь передать с ним свое письмо, в котором ты должен сказать жене, что если она с Принолоо и Мейерами надумает ехать на ферму, то пусть едут без особых разговоров — мол, просто хотят сменить жилище, и все. К утру мое письмо будет готово, — добавил он с усмешкой.

— Готово-то готово, а что делать с Перейрой и его проделками?

— Опять этот Перейра, будь он проклят, — воскликнул Ретиф, ударив кулаком по доске. — При первом же удобном случае я поговорю с Дингааном и этим английским парнем, Холстедом. Если я пойму, что они говорят мне тоже, что и тебе, я обвиню Перейру в предательстве. Пусть его Бог осудит! Застрелю подлеца. Сейчас пока лучше ничего не предпринимать, но глаз с него не спускать, иначе будет паника в лагере. А если обвинение не подтвердится?.. Ладно, иди пиши письмо и дай мне закончить мое.

Я пошел и написал письмо, но рассказал Мари далеко не все из того, что мне было известно. Я просил ее вместе с Принолоо и Мейерами, если они согласятся (они согласятся!), не мешкая собраться и ехать на ферму, которую я заложил в 30 милях от Бушмен-ривер под предлогом осмотра домов, строившихся там. А если те не поедут, я просил ее ехать одну со слугами-готтентотами или любыми другими спутниками, которые согласятся.

Это письмо я отдал Ретифу, сначала прочитав ему, и он нацарапал внизу: «Я видел написанное и одобряю это, зная всю историю — правда это или ложь. Делай так, как приказывает тебе муж, но не говори об этом в лагере никому, кроме тех, кого он упоминает. Питер Ретиф».

Посланник уехал на рассвете и передал письмо Мари.

На следующий день было воскресенье. Утром я отправился навестить преподобного мистера Оуэна, миссионера, и он мне очень обрадовался. Он сообщил, что Дингаан в добром расположении духа и просил его, Оуэна, набросать текст договора о предоставлении требуемых земель бурам. Я задержался в хижине Оуэна по разным делам, а потом вернулся в лагерь.

Во второй половине дня король устроил для нас большой военный танец, в нем приняло участие 12 тысяч воинов. Это был завораживающий, прекрасный спектакль, участвовали в котором не только люди, но и животные.

На третий день — 5 февраля — снова состоялись танцы и показательные бои, столь длинные, что мы начали уже уставать от всех этих забав дикарей. К вечеру Дингаан послал за командантом и его людьми и просил их прийти, заявив, что собирается обсудить договор. Они пошли, но всего три или четыре человека, среди них был и я, мы были допущены к Дингаану, остальных задержали на расстоянии, и они могли видеть нас, но не слышали разговора.

Дингаан представил  бумагу, написанную преподобным Оуэном. Это документ, как я полагаю, существует до сих пор, ибо его впоследствии нашли. Он был составлен в соответствии с законом (или «полузаконом»), начинался как листовка — «для всех, к кому попадет». Документ даровал земли от Тугелы до Умзимвубу в районе Порт-Наталя бурам в собственность. По требованию короля я перевел ему документ, написанный по-английски Оуэном, а потом, как только я закончил, то же проделал Холстед.

Этот факт был замечен бурами, и они отнеслись к нему весьма благожелательно, ибо убедились, что король желает точно знать, что именно он подписывает, чтобы не допустить никаких козней в будущем. Начиная с этого момента, Ретиф и его люди больше не сомневались в доброй воле короля и расслабились, полностью пренебрегая мерами предосторожности.

Когда перевод был закончен, комендант спросил короля, где и в какое время он подпишет договор. Тот ответил, что подпишет его на следующее утро перед тем, как делегация отбудет в Наталь. Потом Ретиф спросил у Дингаана через Томаса Холсте да, правда ли то, что бур Перейра, который живет у него и которого зулусы зовут Два Лица, просил его, Дингаана, убить Аллана Куотермэна, Макумазана?

— Да, это в некотором роде правда, ибо он ненавидит Макумазана. Но пусть маленький белый сын Джорджа не опасается, поскольку мое сердце мягко и по отношению к нему и я клянусь именем Большого Черного, что в Зулуленде ему не будет причинено никакого вреда. Разве он не мой гость, как и вы?

Затем король заявил, что, если комендант хочет, он может арестовать Два Лица и убить его, ибо тот требовал моей жизни. На что Ретиф ответил, что сам разберется в этом.

Пока мы шли обратно к лагерю, Ретиф по поводу Эрмана Перейры высказывался мало, но даже то немногое, что он сказал, выражало его гнев.