О богах, шакалах и детях

— Ну, тогда придётся мне искать кого-то другого, — пожимаю плечами. — Зато если справишься, то сразу станешь мастером, и тебе будут заказывать картины всякие богатые люди.

У парня глаза начинают сиять, как лазеры.

— И я смогу больше не работать у мастера Овыаса?

— Естественно, — я заговорщицки улыбаюсь. — Ну что, берёшься?

— Да! А что надо делать?

— Надо нарисовать портрет Императора, — развожу руками.

Парнишка моментально сникает.

— Но ведь никто не знает, как это сделать!

— Я знаю, — говорю. — И я тебя научу.

— Вы умеете рисовать? — изумляется он.

— Нет, но у меня есть идея, — я подмигиваю, чем окончательно отшибаю впечатлительному мальчику дар речи.

Пока он ищет слова в своём образно-одарённом сознании, я беру бук и открываю в нём две папки с картинками. Одна — это отобранные специально для этой цели фотографии Азамата. Попытки объяснить мою идею мастеру Овыасу оканчивались ровно на этом месте: он категорически отказывался рисовать Императора с фотографии. Вторая папка — это просто картинки, накачанные из Сети, в основном, иллюстрации к книгам.

— Вот смотри, — говорю, — что можно сделать.

Мальчик уходит от меня просветлённый, с предвкушением в глазах, пообещав, что работа будет готова через три дня. Я же, натрудившись за день, прозаично заваливаюсь спать до вечера.

Вечером Азамат заходит за мной вместе с Тирбишем. Тот чем-то ужасно доволен.

— Ну что, — Азамат подхватывает мелкого уже привычным движением, — полетели домой?

— Давай, — говорю, поднимаясь с дивана.

— Тирбиша берём с собой, он готов приступить к обязанностям няньки, — усмехается Азамат, а Тирбиш расправляет плечи. Мы уже давно с ним об этом предварительно договорились, и Азамат, как всегда, хочет подоткнуть мне прислугу со всех сторон.

— Я как узнал, что Алэк родился, сразу собираться начал, — улыбается Тирбиш. — Капитан надолго не задержится, а вам ведь помощь нужна.

— Ну раз ты хочешь уже приступить, то пожалуйста, — пожимаю плечами. — Только вот с твоей помощью я совсем обленюсь. Ты ведь, небось, и готовить будешь, и прибираться, знаю я тебя.

— Можем составить расписание, — усмехается он.

Таких чёрных ночей я в своей жизни ещё не видела. Огоньки Ахмадхота быстро скрываются за горами, а луны на небе ни одной, да ещё и летим на восток: в столице сумерки, а на Доле-то уже ночь глухая. Глядя из окна кабины в густую черноту, я даже не могу с уверенностью сказать, что мы летим, а не стоим на месте. Азамат, конечно, включает во всё лобовое стекло экран с инфракрасным изображением, да и маршрут этот мы оба знаем, как свои пять пальцев, но всё равно страшновато. Только на подлёте к дому за окном появляется что-то светящееся — это габаритные огни нашей крыши.

В приморских горах летней ночью кипит такая бурная жизнь, что приходится закрывать окна в детской, чтобы ребёнок не просыпался от каждого птичьего вопля, волчьего воя и прочих приятных звуков. Я и сама побаиваюсь, хотя Азамат говорит, что дикие звери в дом никак войти не смогут, да и не станут пытаться, потому что мы не держим скота, а летом в лесу все сытые. Однако мои котята шляются туда-сюда через форточки и подвал, как хотят. Они, конечно, маленькие, но кто знает, насколько опасны могут быть местные дикие звери того же размера.

Когда мы собираемся в кухне за ужином, котята берут нас на абордаж громовым мурчанием и требуют молока и масла, к которым я их довольно быстро приучила. Получив лакомство, они переключают внимание на лампы, вокруг которых вьются грозного вида муданжские ночные бабочки. Назвать эти авианосцы "мотыльками" у меня язык не поворачивается. Азамат встаёт на стул и, отцепив крючочки, спускает с потолка несколько верёвок. Котята немедленно взбираются по верёвкам и принимаются с хрустом уплетать шумных насекомых. Идея с верёвками пришла Азамату в голову, когда ему надоело каждый вечер отбиваться от хищно настроенных кошек, которые пытались использовать его в качестве подъёмника. Они, конечно, по-прежнему маленькие по сравнению с земными кошками, но всё-таки не такие крошечные, как когда мы их только взяли, килограмм-то в каждом есть, если не полтора, и когти острые. Кстати, они все трое оказались котами. Назвала я их Электрон, Мюон и Тау, потому что маленькие, а для Азамата эти слова очень смешно звучат. У них, на Муданге, все термины из физики и химии названы по-муданжски.

На следующий день застенчивый Бойонбот привозит к нам Азаматову матушку. Это его синенький проворный унгуц доставлял мне раненых во время кампании. Я выхожу вместе с Азаматом на посадочную площадку встречать.

Кабина открывается, и становится видна матушка в новой вышитой косынке и сверкающем золотом диле. Она боязливо высовывается за борт, прикидывая расстояние до травы под брюшком унгуца — в отличие от нашего, который прямо на брюхо и приземляется, у этого есть ножки, так что получается довольно высоко прыгать.

Азамат приходит на выручку: подцепляет матушку из кабины и ставит на землю, придерживая, пока она не обретёт равновесие.

— Ма! Наконец-то ты к нам выбралась!

— О-ой, ну ты и домище отгрохал! — протягивает матушка вместо приветствия. — Вот Арават-то не видел, а то б бороду свою от зависти съел! Ну дела-а…

Бойонбот тем временем спрыгивает на землю и обходит унгуц.

— Здравствуйте, Ахмад-хон! Вот, доставил в целости. Куда вещи выгружать? Ой, Хотон-хон! — он мгновенно краснеет. — Здравствуйте, простите, не заметил вас сначала…

— А, Лиза, и правда! — матушка наконец отвлекается от созерцания дома. — Тебе ходить-то не рано?

— Вещи в дом, вон тележка для этого, — Азамат кивает на вход природной пещеры, где у нас импровизированный сарай.

— Ничего, хожу понемногу, — говорю. — Ребёнок небольшой, никаких проблем не было, так чего разлёживаться?

— Ой, как я хочу на него посмотреть! — матушка аж щурится от предвкушения. — Няньку-то взяли?

Забавно, что слово "няня" в муданжском мужского рода, а если попытаться сделать из него женский, то получится слово "кормилица", но это совсем не то же самое. Кормилицы на Муданге — явление редкое, потому что у незамужних женщин обычно нет детей, а замужние не подрабатывают, тем более, если у них собственные грудные дети. Так что услуги женщины-кормилицы стоят раз в двадцать больше, чем услуги мужчины-няньки.

— Взяли, взяли, — заверяет Азамат. — Пойдём, всех сама увидишь. Тебе не жарко в диле-то, ма? Лето на дворе, даже у вас на севере не те погоды, чтобы так кутаться.

— А у меня ничего нарядней нет, — разводит руками матушка. — Да нормально, потреплю, жара не холод.

— Для кого наряжаться-то? — не отстаёт Азамат. — Тут нет никого, только мы, кошки и зверьё в лесу.

— Ну так что ж я, к Императору домой в чём попало пойду? — возмущается матушка. — Сам-то в шелках!

Азамат качает головой.

— Ладно, я потрясён красотой твоего наряда. Сейчас придём, переоденешься.

— Вот правильно, я тебе всегда говорила: начинай с комплиментов.

Мы с Бойонботом ржём в кулаки, он при этом ярко-розовый.

Ребёнок у нас проветривается на террасе по другую сторону дома, так что Азамат сначала проводит матушку с обзорной экскурсией по дому, неприкрыто хвастаясь, какое у него тут техническое и эстетическое совершенство. Похоже, матушка — единственный человек, с которым он не скромничает. Она, в свою очередь, так ахает и восторгается, что забывает, зачем приехала. Я решаю, что не надо им мешать и загоняю Бойонбота на кухню.

— Как твоё зрение? — спрашиваю.

— Ой, — он опять розовеет. — Вы ещё помните… Вообще всё это время хорошо было, но в последние несколько дней стало похуже. Не знаю, может, я слишком много в экран смотрю…

— Да нет, просто уже срок истёк у линз. Надо или менять или оперировать. Ты на Гарнет не собираешься в ближайшее время?

— Собираюсь, а как же! Я ведь вместе с Алтонгирелом прилетел, мы опять на одном корабле работаем. А завтра улетим снова.

— Тогда давай я тебе направление напишу и контакты клиники дам, а ты там возьми отпуск и подлечись. А то если сейчас новые линзы приклеить, ещё полгода ждать придётся, пока растворятся.

Пока я вожусь с распечатыванием, Бойонбот глазеет по сторонам, щурясь, чтобы рассмотреть всякие красивости Азаматовой работы.

— Ой, что это? — внезапно дёргается он.

— Где?

— Как будто зверёк какой-то промелькнул, вон там, под столом.

— У меня три кошки.

— Рыжих?

— Нет, чёрных…

Я заглядываю за стол, но ничего там не нахожу. Ползать на четвереньках под мебелью я пока не готова.

— Ладно, — отмахиваюсь. — Как забежало, так и выбежит.

Отдаю ему бумажки и двигаюсь на террасу.

— Чего-то вы долго гостей встречаете, — Тирбиш скучает на перилах по соседству с кроваткой, в которой детёныш спит без задних ног.

— Азамат повёл матушку дом показывать, а он большой, — говорю. — Ты тут никаких зверей не впускал?

— Не-ет, — удивляется Тирбиш. — А что, завелись?

— Да вон Бойонботу кто-то под столом примерещился.

Бойонбот сконфуженно пятится и натыкается на дверь, которую как раз открывает Азамат с той стороны.

— Ну вот, ма, — тоном экскурсовода говорит он, — а тут у нас терраса, все тут и собрались.

— Ой красота-а… — вздыхает матушка, окидывая взглядом наш шикарный вид на Дол. — Вот это дворец, я понимаю… Ой, Лиза, а какой у тебя там гобелен висит! Вроде и сделан просто, а такой выразительный! И не побоялась самого Ирлик-хона выткать.

Я хихикаю.

— Так это я за успех кампании старалась… Мне сказали, надо Ирлика делать. Я, правда, до победы только половину соткала, остальное потом, времени-то не было совсем.

— Небось первый твой гобелен? — матушка качает головой.

— Второй, первый с рыбками в детской висит.

— Ой, я и не заметила, у вас эта детская так завалена барахлом…

— Ты на малыша-то посмотреть не хочешь? — перебивает её Азамат. Видимо боится, что сейчас нам станут читать нотации.

— Хочу, хочу! А где?

Азамат мягко подталкивает матушку к кроватке, а дальше всё тонет в возгласах восхищения, таких сладких, что мне хочется принять инсулина. М-да, бабушка из неё вышла качественная. Бойонбот и Тирбиш сходят с террасы в сторонку, чтобы не вмешиваться в наши семейные дела.

— Сама кормишь? — строго спрашивает у меня Ийзих-хон.

— Конечно, — серьёзно киваю я.

— Правильно, хорошо, — одобряет она. — Я вот тоже сама кормила, вон какой здоровый вымахал! — она похлопывает Азамата по спине. Он ужасно доволен.

После так сказать смотрин мы усаживаемся пить чай, и матушка всё заглядывается на бескрайнюю гладь Дола.

— Рыбки бы тут половить… — мечтательно вздыхает она.

— Легко, — кивает Азамат. — Лодка есть, снасти тоже, можем завтра утром выбраться.

— Правда что ль? — удивляется матушка. Потом щурится: — А прикормить?

Азамат смеётся.

— Ты просто очень хочешь в лодке по Долу покататься. Ладно, сейчас устроим. Только переоденься, ради богов!

Матушка даже не спорит. Я показываю ей комнату, в которой она будет спать, и через пять минут она выходит в плотных широких домотканых женских штанах и кожаном жилете с грубыми металлическими заклёпками.

— Ну я собралась! — бодро сообщает она. — Где у тебя лодка?

— Сейчас всё будет, — усмехается Азамат, которому тоже надо переодеться во что попроще.

Ему, как и ожидалось, надарили тонну подарков, и поток всё не иссякает, так что он теперь на людях исключительно в дарёной одежде ходит, да и камней на нём болтается, как на Ирлике, по крайней мере, на работе. Самое забавное — это серьги. Уши у Азамата не проколоты (на Муданге этого вообще не делают), а серьги вешаются на дужки вокруг уха, как очки. Первые месяца два Азамат стонал и выл, что отвык носить украшения, уши у него чешутся, пальцы от колец не гнутся и шея устаёт, не говоря уж о том, что выглядит он смешно в таком наряде. Но ничего, довольно быстро привык обратно. В молодости-то он любил приодеться.

Ещё мне пришлось выдержать небольшую стычку с Советом Старейшин из-за Аравата. Он написал Старейшине Асундулу, что отменяет отречение, так что Азамат теперь официально считается его сыном. Сам Азамат по этому поводу предпочитает молчать и сохранять отсутствующее выражение лица. А я исхожу ядом — хорошо устроился старый гриб, как сын Императором стал, так конечно, признал мгновенно! Я даже не поехала его осматривать повторно, Янку послала, а то ненароком отравлю.

Но это всё Совета не касается, только нашего духовника немного, а он обязан сохранять тайну исповеди, и не может сообщить на Совете, что сын и отец, мягко говоря, не в лучших отношениях. Правда, по-моему, это и так должно быть понятно, но… Муданг… В общем, Совет намекнул Азамату, что раз у него теперь снова есть отец, то нехреново бы постричься. Азамат, как всегда, промолчал, но мне почудилось, что он колеблется. Я побегала по потолку, покудахтала, подняла Унгуца посреди ночи и принялась его пытать, как можно избежать экзекуции. Он два дня просидел в архиве, пока я бдительно караулила Азамата, чтобы не дай боги не поддался на провокацию. Наконец Унгуц возник на пороге Дома Старейшин, покрытый библиотечной пылью, и, чихая, объявил, что до сих пор Императорами Муданга становились исключительно старшие мужчины в семье и, соответственно, волос никогда не стригли. А если стричь, то встаёт вопрос, куда девать остриженное, так чтобы никакой злоумышленник ни одного волоска не спёр, а то ведь по волосу порчу навести — нечего делать. К тому же следует прибавить, что существуют гимны, восхваляющие Императора, где его именуют "Старший Отец Народа", так что хотя бы поэтому знак старшинства следует оставить. Унгуц приводил ещё какие-то веские мифологические доводы, которые я не совсем поняла, но в итоге Совет единогласно принял решение оставить всё, как есть.

Я слегка задумываюсь о вечном, когда чувствую, что меня саму кто-то трогает за волосы. Оказывается это матушка.

— Забавные у тебя кудряшки, — улыбается она, поглаживая меня по загривку. — Какое счастье Азамату перепало всё-таки!

— Да он сам счастье, — пожимаю плечами.

Счастье является нам в камуфляже и кликает парней: Тирбиша на службу, а Бойонбота помогать с лодкой. Азамат, как и обещал, сделал рядом с лестницей к воде эскалатор, так что я тоже с ними спускаюсь ручкой помахать. Плавать меня совершенно не тянет. Азамат вытягивает лодку из пещеры-сарая при помощи сложной верёвочной конструкции, и пока Бойонбот её придерживает, погружает туда матушку.

— Я и сама могу на борт-то шагнуть!

— Знаю, но так ведь быстрее, — Азамат подмигивает.