Когда сбываются мечты

Ллойд Ашер ответил мне недовольным тоном — явно его отвлекли от важных дел. Я торопливо представилась, объяснила, что телефон мне дала его родственница, и кратко изложила суть дела. Мне следовало сразу же понять, что этот человек мне не поможет: он предложил встретиться с ним завтра в два. Но это был единственный адвокат, которого я знала. К тому же я пребывала в отчаянии.

И я начала умолять его, повторяя, что дело очень срочное, что я безумно беспокоюсь о детях, поэтому и не могу ждать до завтра. Ллойд Ашер проворчал, что все всегда о чем-то переживают и не могут ждать и что он должен уйти из офиса в семь тридцать. Я пообещала ему приехать до этого времени и отнять у него всего пару минут. Пару минут, чтобы задать пару вопросов. С чего-то же надо было начинать. Это помогло бы мне побороть жуткую беспомощность, которую я испытывала, и позволило бы хоть как-то контролировать ситуацию.

Я ехала настолько быстро, насколько позволяли пробки. После долгих и безуспешных попыток я смогла, наконец, найти место для парковки и подбежала к его офису в семь пятнадцать. Ллойд Ашер, многозначительно взглянув на свои большие золотые часы, вышел в приемную встретить меня.

ѕ Я быстро, — заверила я его и поблагодарила, что он смог меня принять, несмотря на недостаток времени.

Я старалась выглядеть спокойно и достойно. Мне хотелось, чтобы он увидел во мне зрелого разумного человека.

Адвокат спешно провел меня по коридору в кабинет. В другой ситуации я бы в подробностях рассмотрела помещение, по которому шла. Полученная мной профессия художника-декоратора непременно дала бы о себе знать. Но поскольку моя голова была забита совершенно иными вещами, я лишь отметила роскошную отделку офиса и явно денежную клиентуру. Сам Ллойд Ашер и его кабинет свидетельствовали о том же. Импортный ковер, дорогая мебель, двубортный пиджак, стильно уложенные волосы.

Он указал мне на кожаное кресло, а сам сел за стол. Сняв большие золотые часы, он положил их перед собой и протянул руку.

— Дайте мне судебное решение.

Я достала бумагу из сумочки.

Он прочитал документ и вернул его мне.

— Слишком радикальный шаг. Что заставило вашего мужа пойти на это?

— Не имею ни малейшего представления. Я вернулась домой после одиннадцати дней отсутствия. Муж ждал меня. Я не успела пробыть дома и десяти минут, как приехал служащий и передал мне конверт.

— Он его вам вручил, — поправил Ллойд Ашер. — Но вы не ответили на мой вопрос. Решение о том, чтобы вы покинули дом, слишком серьезное. Вы должны были совершить что-то такое, что послужило бы основанием для него.

— Я ничего не совершала.

— Миссис Рафаэль, — заворчал он.

Я откинулась назад. Я считала этого человека своим адвокатом и совершенно не понимала обвиняющего тона, его пренебрежительного отношения, этих часов, отсчитывающих время.

Но этот человек преуспевал. Он был востребован, этот адвокат по разводам. Должен же он знать, что делает. А я нуждалась в помощи, поэтому и постаралась ответить как можно спокойнее:

— Муж предъявил мне список претензий. По отдельности они казались незначительными. Но все вместе выставили меня нерадивой матерью.

— Вы таковой и являетесь?

— Нет. Я люблю своих детей.

— Многие личности, злоупотребляющие чем-либо, говорят то же самое.

Либо он проверял меня на стойкость, либо разыгрывал из себя адвоката дьявола, чтобы выудить из меня побольше информации. Держать себя в руках мне становилось все труднее и труднее.

— Я ничем не злоупотребляю. Ни физически. Ни на словах. Между мной и моими детьми хорошие, крепкие и здоровые отношения.

— Да как такое может быть, с вашим-то бизнесом?

— Простите?

— Вранье все это. Я слышал, как моя невестка отзывалась о вас. Она считает вас образцом для подражания. Я думаю, она предельно наивна в своем благоговении перед вами. Я вспоминаю тот период, когда мои дети были еще маленькими. Слава Богу, жена не работала. Я даже не представляю, смогла бы она в таком случае сделать хотя бы половину того, что она сделала для детей, находясь дома. А вы как все успеваете? Невозможно совмещать бизнес и воспитание детей. А как же ваш муж? А его потребности?

Я выпрямилась в кресле.

— А при чем тут его потребности?

— Кто их будет удовлетворять, если вы работаете в удвоенном ритме, занимаясь и детьми, и бизнесом?

Я умоляла этого человека о встрече хотя бы на пару минут и летела как сумасшедшая, чтобы успеть вовремя. Да, я хотела получить ответы на свои вопросы, но еще мне было необходимо освободиться, наконец, от панического страха, в котором я пребывала. Разговор с Ллойдом Ашером не принес мне ни облегчения, ни ощущения, что у меня появилось надежное плечо, на которое я могла бы опереться. Я даже не представляла, как буду рассказывать ему подробности своей жизни.

Озадаченная, я вздохнула:

— Вы ведете себя подобным образом со всеми вашими клиентами? Или только со мной?

Надменная усмешка тронула уголки его рта.

ѕ У большинства женщин, интересы которых я представляю, проблемы действительно серьезные. Им изменяют, их обманывают, ими манипулируют. И многие из них понесли бы чудовищные потери в жизни, если бы я не урегулировал ситуацию нужным образом. Но вы не похожи на этих женщин. У вас все есть.

— Не все, — тихо произнесла я. — У меня нет моих детей. У меня больше нет дома. У меня нет мужа. А еще два часа назад я была уверена, что все это у меня есть. Возможно в нашем браке существовали какие-то проблемы, на которые я не обращала внимания. Но это судебное решение просто абсурдно. Я прекрасно выполняла свои материнские и супружеские обязанности, а в остальное время создавала свое дело. Я просто проводила свободное время с пользой. Разве это плохо и неправильно? Я не заслужила, чтобы меня выгоняли из моего дома и отрывали от детей.

— Однако же суд оказался не на вашей стороне. Вы говорите, что вас хватало на все. А ваш муж так не считал. И суд с ним согласился.

— Звучит так, как будто и вы с этим согласны тоже.

— Я могу только сказать, что очень настороженно отношусь к женщинам, которые занимаются бизнесом.

— Виновна, пока не докажу свою невиновность? — спросила я и увидела, что он в очередной раз взглянул на часы. — Послушайте, мистер Ашер. Единственная причина, по которой я захотела встретиться с вами сегодня, это сильное беспокойство о детях. Я совершенно не представляю, что им обо мне наговорили и как мне об этом узнать: то ли позвонить Дэнису, то ли его адвокату, но я не имею ни малейшего понятия, кто он. Я понимаю, что мне нужно разработать со своим адвокатом контраргументы против Дэниса, и понимаю, что на это необходимо время. Я также понимаю, что вы заняты и не можете отбросить в сторону все свои остальные дела ради меня. Но получается, что я возвращаюсь обратно к тому, с чего начинала. Я безумно волнуюсь за детей. Я боюсь, что если начну что-то делать сама, то сильно наврежу и себе и им. Насколько данное судебное решение ограничивает мою свободу?

Он надел свои золотые часы на руку и застегнул ремешок.

— Очень сильно ограничивает. Я бы на вашем месте вообще не появлялся дома до понедельника.

Я ждала иного ответа.

— Но могу я хотя бы повидать детей в доме родителей мужа? Могу я прийти к сыну на игру?

Он встал из-за стола и начал складывать документы в портфель.

— А будет ли это лучше для них? Или они расстроятся еще сильнее?

— Я не знаю.

— Ну, а если не вы, то кто? Вы же их мать. Если кто их и знает, так это вы. И уж точно не я. Все, что я могу, так это разъяснить правовую сторону вопроса. Судебное решение есть судебное решение. Если бы я оказался на вашем месте, я бы вел себя очень осмотрительно, пока не состоится встреча с судьей. В понедельник в полдень, вы говорите? — Он полистал перекидной календарь. — У меня слушание в Барнстейбле в одиннадцать. Я пробуду там часов до двух или трех. А вашим делом я смогу заняться где-то через пару дней или поручить его кому-нибудь из своих компаньонов. В любом случае, приняв во внимание общее впечатление от вашей проблемы и тот факт, что ваш супруг приложит максимум усилий, чтобы все усложнить, мой гонорар составить десять тысяч долларов.

— Десять тысяч долларов? За что? За то, что вы отодвинули мою встречу с детьми на неопределенное время? За предложение передать мое дело компаньонам? За то, что обвинили меня во всех смертных грехах в тот момент, когда я и так чувствовала, что с меня заживо сдирают кожу.

— Ну, я же не занимаюсь тут благотворительностью, — ворчливо пошутил адвокат, и в его голосе я четко уловила снисходительные нотки. — Ну же, решайтесь. Вы прекрасно знаете, как делаются дела. Вы же удачливая бизнесвумен, хладнокровная, невозмутимая…

— Невозмутимая? А вы полагаете, у меня есть выбор? — вскричала я в гневе. — Я могу либо оставаться холодной и невозмутимой, либо потерять голову и впасть в панику.

— Осмелюсь заметить, что вы не из тех, кто впадает в панику. Хладнокровная, невозмутимая и наглая. Думаю, ваш муж сыт вами по горло.

Я встала.

— Спасибо, что уделили мне время, мистер Ашер, но вы меня не устраиваете.

— Я всего лишь озвучил сейчас то, что придет в голову любому судье. Времена изменились, миссис Рафаэль. Женщины вроде вас вовсе не беспомощны. Они неуязвимы. Они не вызывают симпатии. Женщины вроде вас очень часто разрывают брачный договор. И я могу сказать, что вам придется выдержать сложную битву. Если вы основной кормилец в семье, если ваш муж уделяет детям больше внимания, если вы пребываете в постоянных разъездах — предоставьте мужу заниматься детьми. Подумайте об этом и позвоните мне, когда будете готовы к нормальному разговору.

Я больше не собиралась попусту растрачивать свои силы. Собрав остатки гордости и достоинства, я направилась к двери.

Истерика началась минут десять спустя. Я сидела в очередной пробке, совершенно не представляя, куда теперь ехать. Скомканное судебное решение лежало на соседнем сиденье рядом с парковочной квитанцией, которую я обнаружила под стеклоочистителем после того, как вернулась из офиса Ллойда Ашера. Я не знала, что мне делать, не знала, где найти адвоката, который бы мне все объяснил. Я потеряла детей, потеряла свой дом, мне негде было переночевать, и я понятия не имела, как снова обрести душевное равновесие.

Я вдруг вся покрылась испариной, меня начало трясти, и я перестала понимать, что мне делать и куда поворачивать.

Машина сзади меня загудела. Я отпустила тормоз и чуть прокатилась вперед.

— Все хорошо, — прошептала я. — Все хорошо.

Пусть я не вела себя идеально. Я заставляла детей ждать меня, пропускала родительские собрания, попала в аварию, когда дети сидели в машине. Я даже могла перепутать точное время прилета самолета и забыть сказать Дэнису, где лежат лекарства Кикит. Но, несмотря ни на что, я старалась изо всех сил.

Или это наказание за то, что я зарабатывала больше Дэниса? Но, черт бы его побрал, он имел все для того, чтобы преуспевать — перспективное дело, внушительный список клиентов, всеми узнаваемое имя. Но он все потерял. Или я должна была отказаться от собственной карьеры только потому, что муж оказался неудачником?

Позади меня снова раздался гудок. Я еще немного продвинулась вперед.

Когда поток машин снова остановился, я достала телефон и, набрав домашний номер, услышала автоответчик. Это значило, что Дэнис еще не привез детей домой, потому что Кикит обожала болтать по телефону. Она подлетала к нему гораздо быстрее остальных членов семьи и старалась общаться как можно дольше с любым, кто имел терпение ее слушать. Многие звонившие нам не ожидали подобной атаки и предпочитали просто класть трубку. В таких случаях я всегда грозила ей, что за подобные проделки отнесу в магазин и продам.

Звучало ли это грубо? Оскорбительно? Дэнис знал, что я шутила. И Кикит великолепно это знала. Она любила повторять, что откроет свое дело, такое же, как у меня. Хотя в данной ситуации мой собственный бизнес скорее навредил мне, чем помог. Муж, собираясь нанести мне удар, превратил его в опасное оружие.

Меня снова затрясло. Теперь уже не вытерпела я и нажала на гудок, потому что мне начало казаться, что поток машин никогда уже не сдвинется с места. Ничего не изменилось, но мне стало легче.

Я опять достала телефон и набрала номер больницы в Кливленде, но передумала и нажала на сброс. Я не могла рассказать маме обо всем, ее слабое сердце не выдержало бы подобного удара.

Если бы я видела в Роне близкого человека, я бы позвонила ей, но у нас были особые отношения, и моя беда ее бы только порадовала.

Я снова позвонила домой, но положила трубку после первого же гудка. Нельзя говорить с детьми, пока я не решу окончательно, что именно им сказать.

Что же делать, что делать? Я всегда достойно принимала любой вызов, который бросала мне судьба. Но этот оказался слишком тяжелым для меня. На карту было поставлено мое будущее и будущее моих детей.

ѕ Помогите! — закричала я, но внезапно осеклась, потоку что в этой кромешной темноте, пронизанной мягким зеленым светом, исходящим от приборной доски машины, красными габаритными огнями бесконечных автомобилей неоновыми отблесками фонарей, я поняла, куда поеду. В моей жизни было теперь только одно место, где я могла почувствовать себя в полной безопасности, и существовал только один человек, которому я могла доверять.

Глава третья

Я великолепно помнила, когда Броди купил этот дом. К тому времени он четыре года прожил на Востоке и три из них был партнером Дэниса. Волнения, связанные с разводом, уже давно ушли в прошлое, так же как и буйный восторг от того, что он теперь вольная птица и может в полной мере наслаждаться свободной жизнью. Он устал от своей огромной квартиры, устал от бесконечной череды свиданий, от жадных взглядов, со всех сторон направленных на него, от пустой болтовни. Он хотел уединения. Хотел иметь возможность дышать полной грудью. Хотел, чтобы его встречи с дочерью Джой, которой было шесть лет, проходили в милом уютном местечке.

Его выбор пал на чистенький коттедж с тремя спальнями, построенный из кедра, который со временем приобрел серый цвет. Дом стоял на берегу океана, и широкое, пятидесятифутовое пространство из песка и скал отделяло его от воды. Броди брал меня с собой, когда ездил осматривать дом перед покупкой. Мне даже не потребовалось заходить внутрь. Одного взгляда на каменную дорожку, одного глотка свежего океанского воздуха и мягкого рокота от плавно набегающей на берег волны хватило мне, чтобы почувствовать всю умиротворенность этого райского уголка.

Удивительно, что безумное отчаяние, в котором я пребывала, начало постепенно угасать, после того как я свернула с основной дороги по направлению к дому, и уступило место царящему вокруг спокойствию. У меня уже выработался своего рода условный рефлекс — срабатывал в тот момент, когда я ступала на шуршащую гравием дорожку. Ни разу, с самого первого моего приезда сюда и на протяжении стольких лет нашей совместной деятельности я не испытала здесь ни одной негативной эмоции. Мне нравилась моя работа и те люди, с которыми я общалась. И это место ассоциировалось у меня с комфортом, яркой жизнью и успехом.

Офис был закрыт. Окна и стеклянная крыша — я всегда придерживалась той точки зрения, что слишком много света не бывает, и поэтому настояла, чтобы в помещении сделали столько окон, сколько могла позволить его конструкция, — отражали луну, время от времени проглядывающую сквозь свинцовые тучи. Пространство около дома скудно освещал старинный фонарь рядом с дверью.

Броди наверняка находился дома. Об этом говорили его «ренджровер» под навесом для автомобилей и мягкий свет, струящийся из окон.

Нервный спазм, все это время сжимающий мне горло и желудок, стал слабее. Выйдя из машины и полной грудью вдохнув влажный морской воздух, я почувствовала себя гораздо лучше.

Броди не открывал. Я позвонила еще раз. Я не помнила, чтобы он планировал что-то на сегодняшний вечер, но он запросто мог уехать куда-нибудь с другом, оставив «ренджровер» дома. Он не ждал меня. Мы договорились встретиться только завтра утром, потому что оба предполагали, что этот вечер я проведу с Дэнисом и детьми.

Эта мысль снова вернула меня на землю, принесла боль и убила зарождающуюся надежду. Быстро, чтобы не расплакаться прямо на крыльце, я нащупала ключ от дома Броди, без разрешения отперла дверь и прошла на кухню. Сначала гостеприимное тепло, пришедшее на смену прохладному ночному воздуху, приятно окутало меня. Потом я уловила запах тушеного мяса, стоящего на плите. Хороший знак. Если Броди оставил мясо на плите, включенный свет и машину под навесом, значит, на пробежке.

Он пробегал шесть миль пять раз в неделю. По восемь минут на милю, плюс-минус в зависимости от состояния его колена, которое он повредил много лет назад, упав с велосипеда. Обычно он бегал минут пятьдесят. Сообразив, что он скоро вернется, я уселась в плетеное кресло, которое прекрасно гармонировало с основанием круглого стеклянного стола. Именно я уговорила Броди поставить здесь это кресло. Сам же он предпочитал неотделанный деревянный столик со скамейками по бокам. Он хотел простого домашнего уюта, тепла, без тех рюшек и оборочек, которые заставляют мужчину чувствовать себя неуклюжим гостем на своей собственной кухне. И именно поэтому я подобрала к плетеной мебели коричневые подушки и серый плед, которые прекрасно сочетались с темной кухонной мебелью и черными чугунными котелками, стоящими на полочке за плитой. Все аксессуары Броди подбирал сам, испытывая сильную ностальгию. Капкан для уток он привез из охотничьего домика своего деда, глиняной миской он колол грецкие орехи, когда был ребенком, а флюгер в виде петуха снял с конюшен, которые когда-то чистил. Мне нравилась скульптура, которая стояла на низкой скамеечке под телефоном. Она была выполнена из двух плоских камней с замысловатыми узорами на одном из них, и напоминала, если немного сощуриться, лицо какого-то человека. Я видела в нем пугающего неандертальца, а Броди — дурачка, который убеждал его, что нет повода впадать в депрессию, когда обладаешь в этой жизни стольким, что другим даже и не снилось.

Броди умел сочувствовать. Он был скромным, всегда жил своим умом, и я любила его за это.

Да, я любила его. Конечно, я любила Броди. Занимались ли мы когда-нибудь сексом? Естественно, нет. Верность я ставила превыше всего и сейчас испытывала острую боль от несправедливых подозрений Дэниса.

Встав с кресла, я подошла к плите и прибавила огонь под кастрюлькой с тушеным мясом. Блюдо выглядело очень аппетитно — кусочки цыпленка, морковь, лук, зеленый перец и грибы томились в красном соусе, от которого исходил восхитительный аромат бургундского вина. Броди мог взять горшочек, побросать туда практически все, что находил на кухонных полках, и приготовить из этого потрясающий ужин. Многое из того, что он готовил для себя, оставалось нам на завтрак, для Дэниса и для любого, кто мог к нам заскочить.

Обедала я всегда с детьми. Дэнис присоединялся, когда не уезжал куда-нибудь по своим делам, а Броди — раз в одну-две недели. Я так мечтала поужинать с детьми сегодня. А теперь даже не представляю, когда снова увижу их.

Меня в очередной раз охватил страх. Даже желудок скрутило. Видимо, какой-то злой рок преследовал меня. И в тот момент, когда я уже начинала сходить с ума от охватившего меня кошмара, на крыльце послышались шаги Броди. Он открыл дверь и вошел на кухню — слегка запыхавшийся, высокий, атлетически сложенный, что особо подчеркивали его шорты и тенниска.

— Привет. А я не ждал тебя сегодня вечером, — широко улыбнулся он, но с последним словом улыбка исчезла с его лица, чему я совершенно не удивилась.

Прическа, макияж, одежда — в последний раз я думала об этом, когда садилась в самолет в Кливленде сто лет назад. Я испытывала страх и безумно волновалась. И ничего не ела с самого утра. За все две недели, проведенные в Кливленде, я ни разу нормально не выспалась. Вероятно, я выглядела как покойник, который на время вышел из своей могилы.

Но, увидев Броди, я почувствовала такое внезапное облегчение, что едва удержалась на ногах. Я достала из кармана судебное решение, протянула ему и молча ждала, пока он дочитает до конца. Лицо Броди пылало, он часто дышал, как будто никак не мог прийти в себя после пробежки. Пот стекал по его щекам и подбородку, и я предположила, что он стекал и вдоль его спины до поясницы, потому что его тенниска намокла. Я чувствовала тепло, исходящее от него, его запах, запах здорового, разгоряченного бегом мужчины. После ужасного, наполненного подлостью дня, этот запах казался обнадеживающе искренним.

Дэнис, который очень тщательно ухаживал за собственной внешностью, имел все основания настороженно относиться к Броди. Броди очень шли его очки в тонкой оправе, которые сейчас он надел, когда я протянула ему бумагу из суда. У него были мягкие, прямые, орехового оттенка волосы, которые постоянно распадались на пробор, глубокий шрам на колене и деформированный с детства мизинец. Дважды в год он ездил в лучший бутик мужской одежды в Бостоне, покупал пару костюмов и несколько вещей на случай выхода в свет, но при этом равнодушно относился к своему внешнему виду. В свободное от работы время он ходил старых поношенных джинсах и еще более старых клетчатых рубашках. Я считала Броди самым эффектным и нетщеславным мужчиной из всех, кого знала.

Но я не спала с ним. Видит Бог, я не делала этого. И я никогда не уделяла ему больше внимания, чем Дэнису. Я касалась Броди чаще, чем Дэниса? Если да, то ненамеренно.

Броди побледнел, вытер рукавом пот со лба и нахмурился. Он на мгновение отвлекся от бумаги, бросил на меня озадаченный взгляд и продолжил чтение. Затем он аккуратно сложил документ и спросил меня глубоким, только ему свойственным голосом:

ѕ Это что, шутка, да?

Я тоже так подумала сначала. Да, мы действительно мыслили одинаково, но ведь это не преступление. Это всего лишь простое совпадение. Мы оба знали, что я хорошая мать и люблю своих детей. Мы оба знали, что я внимательная жена.

— Он хочет развода, — сказала я, уже гораздо более спокойная, чем до прихода Броди. — Он хочет получить дом, алименты и детей.

Броди выглядел настолько ошеломленным, что я с трудом удержалась, чтобы не обнять его. Он отказывался верить в это, я тоже.

— И давно он так решил?

— Один Бог знает, но, судя по всему, планировал он это очень долго. Дети сейчас у Ховарда и Элизабет.

Он беспомощно посмотрел на решение.

— Какой судья, пребывающий в здравом рассудке, мог вынести такое решение?