Когда сбываются мечты

Дети приходили вместе со мной в больницу дважды в день. Мы мечтали наполнить эти короткие визиты радостью и весельем, но Кикит и Джонни были слишком расстроены плохим состоянием бабушки, чтобы создавать вести себя непринужденно. И тогда Рона благополучно уводила их из больницы. Мой приезд она восприняла как избавление и не считала нужным это скрывать. Порой сестра кидала сухое: «Удачи», или поддразнивала: «Мы будем думать о тебе». А все остальное время в ее взгляде читалось удовлетворение: наконец настала пора ее вознаградить.

И Рона была права. Она не только проводила в больнице все время, когда я возвращалась домой. Она еще и столкнулась с иной, критической стороной натуры Конни. Именно сестра ощутила на себе всю силу горя матери, когда та осознала, что наступил конец ее жизни.

Нет, я не винила ее за то, что Рона решила устроить себе небольшой отпуск. Если бы мне предоставили выбор, я бы тоже предпочла сейчас находиться где-нибудь в другом месте, потому что слишком больно было смотреть, как умирает мать. И не имело никакого значения, как часто я приходила в больницу. Каждый раз, когда я входила в палату матери и видела ее страдания, это поражало меня с одинаковой силой. Я могла часами наблюдать за ее бледным лицом и на следующий день снова приходила в ужас от его бледности. Несмотря на те усилия, которые я прилагала, чтобы отвлечься в те минуты, когда не видела Конни, и несмотря на то что падала в постель мертвой от усталости, горе не давало мне заснуть.

Дети улетали во вторник. Прощание с бабушкой оказалось только началом наших испытаний. Прибыв в аэропорт, мы узнали, что все рейсы откладывались из-за тропических ливней, бушующих по всему Восточному побережью. Время вылета переносилось и переносилось. Я звонила Дэнису — на работу, домой. Один раз, два, три — никто не брал трубку. Пришлось оставить ему сообщение на автоответчике.

Джонни начинал уже серьезно переживать, что пропустит тренировку. Кикит волновалась, что отец пропустит самолет.

Время вылета отложили в очередной раз. Я уже оставила несколько сообщений для Дэниса. Джонни плакал от страха, что его не допустят до игры, и он упустит реальный шанс победить в предстоящем субботнем матче со слабой командой.

Кикит неоднократно начинала причитать, что Майкл, Тревис и Джой, сидя в чемоданах, наверняка смертельно переживают, что их потеряли, и гадала, что происходит с багажом во время задержек рейса.

У меня на душе тоже было неспокойно. Начнем с того, что мне сильно не хотелось отпускать детей лететь одних. Я предложила подождать до утра в надежде, что погода изме-нится, но Джонни настолько расстроился из-за неприятной перспективы пропустить тренировку, что я сразу же отбросила эту мысль. В конце концов, самолет направили по дру-гому маршруту с посадкой в Балтиморе, и это заставило Джонни нервничать еще больше. С досады он толкнул Кикит, которая плача подбежала ко мне. Все, что я могла сделать, это оставить очередное сообщение для Дэниса и посадить детей в самолет, предварительно крепко обняв их и взяв со стюардессы слово, что та передаст их в Логане лично в руки отца.

Я вернулась в больницу, не прекращая поглядывать на часы и пытаясь дозвониться до Дэниса. Проверяя сообщения на автоответчике, я слышала только себя. Муж взял трубку, когда уже оставалось совсем немного времени до прилета детей.

— Ты успеешь? — спросила я, сообщив ему всю необходимую информацию.

— Ну, конечно, успею, — ответил Дэнис.

Но он опоздал. Дети прилетели в Логан в шесть. Дэнис появился там только в шесть сорок и утверждал, что именно это время я назвала ему по телефону.

Дэнис откровенно лгал. Но спорить было бессмысленно. Все, что я хотела, так это успокоить детей, насколько это можно было сделать, находясь так далеко от них. Я почти не спала в течение недели, я вообще никогда по-настоящему не высыпалась вдали от дома. И теперь чувствовала себя совершенно разбитой.

Я отложила отъезд в Сент-Луис до четверга, чтобы провести еще день с матерью. С Броди мы обо всем договорились по телефону. Мы собирались встретиться в пятницу на Международной выставке домашней мебели в Хай-Пойнте и работать по двенадцать часов в сутки до понедельника, переезжая с выставки на выставку, встречаясь с торговыми представителями. Я знала, какой дизайн нравится мне и какой идеально подходит для наших магазинов. Броди знал, какие вещи подойдут нам по цене и дополнят наш каталог.

Понимая, что я беспокоюсь о Конни, Броди взял на себя поездки в Денвер и Новый Орлеан. Я побывала в Атланте и во вторник поздно вечером вернулась в Кливленд. Рона пришла в восторг, что получила еще один выходной. Но я делала это не ради Роны. И даже не столько для матери, сколько для себя самой. И не важно, насколько сильно я волновалась, что происходит дома. Конни Грант была единственной матерью, которую дала мне природа. Очень долгое время я жила слишком далеко от нее. И очень скоро это не будет иметь никакого значения.

Джонни и Кикит немного расстроились, но все же с пониманием отнеслись к моему решению. Они провели свое детство в атмосфере моих магазинов, научились великолепно разбираться в товаре, понимать жаргон, знали всех наших партнеров и очень гордились тем, что так активно участвуют в моей карьере. К тому же дети знали, что могут дозвониться до меня, где бы я ни находилась.

Несмотря на свой юный возраст, они прекрасно понимали, насколько тяжело болела бабушка. Кикит торжественно велела мне остаться, зная, что мое присутствие немного облегчало ее состояние, хотя сама безумно по мне скучала.

Как жаль, что их отец не обладал даже половиной подобного милосердия. Мне пришлось пообещать, что я прилечу домой в четверг дневным рейсом.

В среду матери стало немного легче. Она даже начала поговаривать о том, чтобы приехать к нам на День Благодарения. И хотя докторам эта идея казалась абсурдной, я страстно ухватилась за нее. Встреча бабушки в аэропорту стала уже своеобразной праздничной традицией. Дети считали дни до ее приезда. Я тоже.

Конни настояла, чтобы я позвонила детям и передала ей трубку, и очень расстроилась, когда на том конце провода услышала автоответчик. Я, наоборот, обрадовалась: «Наверняка Дэнис повел детей куда-нибудь развлечься!»

Выражение лица матери стало задумчивым.

— С ними так легко. Они прекрасные дети — серьезные, разумные, непохожие друг на друга, оба личности. Из тебя получилась замечательная мать, гораздо лучше меня.

— Нет, не лучше. Мне просто больше повезло, только и всего.

— Везение тут ни при чем. Люди сами строят свою судьбу.

— Возможно, только некоторые из них. Но не все. Нам повезло — Дэнису, детям и мне. Если не считать аллергию Кикит, у нас у всех прекрасное здоровье. У детей милые друзья, они отлично успевают в школе. Я немного беспокоюсь за Джонни. Он слишком требовательно к себе относится, стремится стать лучше. Но — благослови его Господь! — у него это получается.

— Пошел в мать, — ответила Конни. — Кстати, мои друзья частые гости в ваших магазинах, они уже задают вопрос о покупке акций.

Мать вопросительно подняла брови.

— Нет, нет. Только не открытая эмиссия.

— Почему бы нет?

— Нет нужды. Мы не расширяемся так быстро. Мне необходимо держать все под контролем. Мне нравится активно участвовать в работе партнеров. Если их станет больше, я потеряю такую возможность.

— Но подумай о деньгах.

Мне хватало денег. И Конни знала, что я так думаю, — мы уже обсуждали этот вопрос раньше. Если бы такой разговор состоялся в прошлом, мать обязательно бы начала спорить. Но теперь у нее не осталось никаких сил, и она уступила.

— Хорошо, но я в любом случае горжусь тобой, Клер.

Я знала это. Начиная с моего детства и до настоящего момента, ее вера в мои способности ни разу не поколебалась. Она доверяла мне. Она верила в меня.

Я распрямила плечи:

— Я тоже горжусь собой.

— А Дэнис?

— Сложно сказать, — я сразу как-то сникла. — В этом вопросе он немногословен.

— Как его собственная работа?

— Мне жаль, но я не знаю. Об этом он тоже никогда особо не распространяется. — Я колебалась. Сейчас, когда Конни стала настолько слаба, жаловаться ей было просто некрасиво. Но она и по сей день оставалась для меня надежной жилеткой, в которую можно поплакать. — Порой я совсем его не понимаю. Он оберегает свои идеи как нечто особо ценное. Я, конечно, еще не достигла такого уровня профессионализма в бизнесе, как он, но у меня есть нюх на то, что будет развиваться, а что нет. Но Дэнис все всегда решает в одиночку. Как будто мы меряемся силами. Как будто существует угроза, что я его уничтожу. Я годами могу держать язык за зубами, даже если сильно сомневаюсь, что он прав.

— Ты должна четко дать ему это понять.

— Он возненавидит меня, если я окажусь права, и обвинит, если ошибусь. Я ничего не выиграю, он тоже ничего не получит, кроме уязвленной мужской гордости, — я улыбнулась. — Как бы то ни было, но у Броди сложилось хорошее впечатление о группе, с которой он встречался на прошлой неделе. Надеюсь, удача на нашей стороне, и Дэнис убедит их, что он именно тот человек, который поддержит и поможет удержаться на плаву.

Сейчас, когда я упомянула об удаче, Конни уже не спорила со мной. Точно так же не стала она напоминать, что хоть и желает для меня гораздо большего, но я уже в состоянии позволить себе не брать ни пенни из заработанного Дэнисом. Мы обе чувствовали удовлетворение от подобной независимости и знали, что его способен испытать только тот, кто однажды оказался за бортом без спасательного жилета.

— Я хочу, чтобы Дэнис преуспел, — сказала Конни.

— Я тоже этого хочу.

— Я не готова умирать.

— А я не готова отпустить тебя.

Она вновь посмотрела на меня как на взрослую равную себе женшину. Такая всепоглощающая любовь и такое острое горе заполнили мое сердце! Горло сжалось, а из глаз потекли слезы. Я вдруг осознала, что ни к одной живой душе на этом свете я не испытывала подобной привязанности, как к своей матери. А еще я почувствовала восхищение. Конни Грант была упряма. Твердая, как сама жизнь, она всегда заставляла себя идти вперед. И хотя сейчас моя мать ослабла настолько, что с трудом приподнималась на руках, так сильно болела, что едва находила в себе силы, чтобы есть и думать, она все равно отказывалась умирать.

— Ты непоколебима, как скала, — заметила я, когда снова смогла говорить.

— А разве у меня есть выбор? — возразила она. — Какая у меня альтернатива? Позволить победить себя? Но я же не могу оставить вас без присмотра. И если я уверена, что ты в этой жизни не пропадешь, то не могу сказать того же о твоей сестре. Рона могла бы добиться чего-то самостоятельно, если бы не искала быстрых решений. Красивый загар? Пошла в солярий. Много денег? Вышла замуж за богатого. Я так надеялась, что моя тяжелая жизнь хоть чему-нибудь ее научит. Но я ошибалась. Она хочет большего, лучшего и как можно быстрее. Но, к сожалению, это не всегда возможно. Ты никогда не сможешь быть лучше, чем ты есть.

Измученная этим монологом, Конни откинулась на подушки, тяжело и часто задышала и закрыла глаза. В первое мгновение я очень испугалась, но постаралась взять себя в руки. Конни отдохнула, открыла глаза и очень мягко и нежно прошептала:

— Клер, Клер, ты так похожа на мою маму Кейт — такая же находчивая, решительная. — Ее глаза приняли отсутствующее выражение, на губах появилась ласковая улыбка. — Я никогда не забуду одну историю о Кейт и ее жемчужинах.

Я никогда не слышала ни о каких жемчужинах.

— Но ведь бабушка Кейт была бедна.

— Не имея денег, можно обладать необъятным богатством в душе. Прекрасные моменты жизни Кейт бережно нанизывала на нитку своей памяти как драгоценные жемчужины, создавая великолепное ожерелье. А мелкие песчинки, которые ей попадались, она просто смахивала, как ненужный сор, и благополучно забывала о них. Большинство людей, любила говорить она, не могут разглядеть жемчужину под песком, а у некоторых хватает сил только на то, чтобы добыть лишь пару жемчужин и опустить руки. У твоей же бабушки ожерелье получилось великолепным. И твое будет таким же. А Рона… У нее никогда не хватит терпения, чтобы создать жемчужину. А я, — вздохнула Конни, — я до сих пор еще плету свое ожерелье. Ведь у меня в жизни столько всего прекрасного, связанного с внуками, с тобой. И знаешь, это помогает мне гораздо лучше любых лекарств. Ты ведь приедешь еще в ближайшее время, чтобы проведать меня, правда, детка?

Притча о жемчужинах бабушки Кейт была одной из самых философских из всех, которые когда-либо рассказывала моя мать. Я вспоминала ее, пока летела домой в четверг, думала о своих собственных жемчужинах — многочисленных чудесных моментах, связанных с моей семьей, о чувстве удовлетворения и гордости от моей работы — и вдруг ощущение непонятного беспокойства, которое не давало мне покоя всю неделю, усилилось. Мне захотелось оказаться дома как можно быстрее.

Самолет приземлился вовремя. Водитель уже встречал меня в аэропорту. Невероятно, но мое нетерпение росло с каждой минутой. Мой отъезд продлился слишком долго, мне хотелось обнять детей, пообщаться с Дэнисом. И даже мытье посуды, стирка, чистка ковров и уборка постелей не вызывали уже во мне чувства стойкой ненависти. Дом виделся мне тихой надежной гаванью, куда я мечтала вернуться.

Я подъехала к дому в половине шестого, как и обещала детям. И очень удивилась, не встретив во дворе Джонни, висящего на перилах крыльца, Кикит, прыгающую в «классики» на плавно изгибающейся дорожке. На улице было тепло и еще не стемнело. Скорее всего, Дэнис позвал детей со двора еще полчаса назад. Я знала, что он дома, потому что заметила его машину на стоянке. Волоча за собой дорожную сумку, я подошла к входной двери и, к своему удивлению, обнаружила, что она заперта. Обычно тот, кто приезжал домой раньше, оставлял дверь открытой, чтобы дети могли свободно выходить на улицу до наступления сумерек.

— Эй, есть кто живой? — крикнула я, войдя в темный холл.

Я ожидала услышать восторженные вопли, которые после каждого моего возвращения сыпались на меня радужным фейерверком из кухни или со второго этажа, но в доме стояла гробовая тишина, и это окончательно выбило меня из колеи. На нижних ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, не было ни обуви, ни рюкзаков, ни свитеров, ни прочих вещей, которые обычно скапливались там за время моего отъезда. Кругом царила идеальная чистота.

— Эй, ребята, я дома!

— Я слышу, — произнес Дэнис, появившись из соседней комнаты. В руках он держал виски со льдом. Похоже, он еще не начинал пить: его взгляд был ясным и холодным.

Материнским ли инстинктом, человеческим ли, не знаю, но я почувствовала приближающуюся беду.

— Что произошло? — воскликнула я, ощущая, как все внутри сжимается от страха — Кикит заболела, Джонни поранился, Конни умерла. — Что произошло? — повторила я уже шепотом.

Дэнис прислонился к двери и начал маленькими глотками пить виски. Когда он снова взглянул на меня, выражение его лица показалось мне странным.

— Что-то с мамой?

Он покачал головой.

— С детьми?

— С ними все в порядке.

— Но где же они?

— В доме моих родителей.

Родители Дэниса жили под Нью-Гемпширом, в тридцати минутах езды отсюда. Я могла понять, что они помогали Дэнису заниматься детьми, пока меня не было, но не в день же моего приезда. Джонни и Кикит так же страстно мечтали увидеть меня, как и я их.

— Мне поехать забрать их?

— Нет. — Тон его голоса показался мне таким же странным, как и выражение лица, более холодным и более жестким, чем обычно.

Внезапное воспоминание о другом споре, который произошел между нами несколько месяцев назад, озарило мою память. Поначалу мы с жаром что-то доказывали друг другу, а затем Дэнис стал таким же холодным и жестким, как и сейчас, и предложил расстаться.

— Почему нет? — спросила я уже более спокойно.

Он сделал еще один глоток.

— Дэнис! — В прошлый раз я отговорила его от решения расстаться, и делала это не единожды раньше, но теперь он выглядел более уверенно.

В дверь позвонили.

Я кинула взгляд на дверь, а потом снова обратилась к Дэнису, который совершенно не удивился звонку:

— Кто это?

Он жестом велел мне открыть, что я и сделала. На крыльце стоял симпатичный, аккуратно одетый мужчина средних лет.

— Вы Клер Рафаэль?

— Да.

Он протянул мне стандартный официальный конверт. Как только я его взяла, мужчина повернулся и направился к выходу.

На конверте было написано мое имя. Обратным адресом значился офис полиции в Эссексе.

Я закрыла дверь и, бросив на Дэниса взволнованный взгляд, открыла конверт.

Глава вторая

Моим глазам предстало временное решение, выданное судом штата Массачусетс, отделением в Эссексе, по наследственным и семейным делам. Дэнис выступал в качестве истца, я — в качестве ответчика.

Я с недоумением посмотрела на мужа — он выглядел безмятежным. Я прочитала:

В ожидании дальнейшего слушания дела или принятия окончательного решения суд постановляет следующее:

Истец (отец) обязуется принять на себя временную опеку над Джоном и Кларой Кейт Рафаэль, несовершеннолетними детьми судящихся сторон.

Супруга обязуется освободить принадлежащее мужу помещение на период, начиная с настоящего времени и до двенадцати часов понедельника, 28 октября, когда обе стороны должны явиться в суд за окончательным решением.

В вышеуказанное время будет проводиться слушание дела по определению временной опеки над детьми и финансовой поддержки в преддверие окончательного постановления о разводе.

Решение было датировано сегодняшним днем, четвергом, 24 октября, и подписано судьей отдела по наследственным и семейным делам Е. Уоррен Сельви.

Я долго разглядывала бумагу. Мне пришла в голову только одна мысль: Дэнис решил сыграть со мной нелепую шутку, чтобы донести до меня, насколько сильно он ненавидел мои отъезды. Но бумага выглядела настоящей — тисненый фирменный бланк, пустые поля, заполненные на добротной печатной машинке, которая, я проверила, оставляла следы на оборотной стороне листа. Да и сам Дэнис даже и не думал смеяться.

— Что это? — спросила я.