Дьенбьенфу. Сражение, завершившее колониальную войну

Ни генерал Наварр, быстро перебрасывавший по воздуху подкрепления в Луангпхабанг, ни де Кастри, готовившийся к победе под Дьенбьенфу, не обратили внимания на то, что задействованные в лаосских операциях части и соединения вьетнамской Народной армии теперь возвращались под Дьенбьенфу, усиливая кольцо вьетнамских сил вокруг осажденной крепости.

Воздушная разведка и выползавшие время от времени на пару сотен метров за заграждения из колючей проволоки французские разведгруппы в один голос сообщали, что Вьетминь окопался вокруг всей крепости. Но как ни искали разведчики, позиций вьетнамской артиллерии они так и не нашли. Американские советники, прошедшие войну в Корее, предупреждали об опасности выдолбленных в скалах штолен, но де Кастри отбрасывал их замечания: у Вьетминя не было для таких работ никакой тяжелой техники!

Наступил февраль 1954 года. В военных кругах Парижа усиливались опасения по поводу ситуации на севере Индокитая. За это время уже много делегаций правительственных и военных чиновников посетило Индокитай, побывало с визитами в Дьенбьенфу, и почти все высказывали сомнения в успехе этого эксперимента. Одним из последних приехал в крепость государственный секретарь де Шевинь из министерства обороны, очень опытный в колониальных делах человек. После возвращения он без обиняков заявил министру обороны Рене Плевену, что считает Дьенбьенфу своего рода ночным горшком, по широким краям которого все дерьмо спускается вниз. По его мнению, командующий артиллерией Пиро вообще фантаст, да и господину де Кастри не хватает силы воображения, чтобы представить себе возможности его противников.

Рене Плевен был одним из самых реакционных политиков тогдашней Франции. Он занимал многие министерские посты, одно время был даже премьер — министром. Большую роль сыграл он в создании американско — западноевропейского военного альянса, направленного против СССР и его союзников. Но он был реалистом в том, что касалось возможности Франции вести войну за морем. Кроме того, по личным каналам к нему поступали оценки высокопоставленных офицеров из сайгонского штаба Наварра, говорившие о невозможности успеха на севере Вьетнама. Эти офицеры высказывались против дальнейших бессмысленных жертв французской армии. Они предлагали совсем освободить северную часть Вьетнама, которую географы раньше называли Тонкином. А освободившимися войсками следует лучше прикрыть южные области, считали они. Прочно удерживая Юг, Франция без больших потерь для своего престижа смогла бы за столом переговоров на мирной конференции добиться наилучшего возможного выхода из создавшегося положения.

Плевен сел на самолет и вместе с отобранными военными специалистами отправился во Вьетнам.

19 февраля был холодный день. Утром над дельтой Красной реки стелился туман, и министр лишь после полудня смог проделать последнюю часть своего пути — прилететь в Дьенбьенфу. До этого его в целях маскировки переодели в темную одежду, традиционную для Вьетнама. На голове у него была широкая конусообразная соломенная шляпа, скрывавшая лицо.

В Дьенбьенфу он встретился с де Кастри и подчиненными ему офицерами, самоуверенно твердившими о силе крепости, которую Плевен из соображений безопасности осматривал очень поверхностно

В поездке участвовал и генерал Джон У. О´Дэниел, проинструктированный лично президентом США Дуайтом Эйзенхауэром руководитель миссии связи США во Вьетнаме (MAAG). Согласно инструкциям он должен был по — прежнему предлагать американскую помощь и ободрять французов на продолжение этой изматывающей войны, пока не наступит удобный для Америки момент, чтобы взять вьетнамское наследство в свои руки.

— Кофе? — спросила Поль Буржад с дружелюбным взглядом, когда господа вошли в командный бункер де Кастри для завершающего обсуждения. Они уже видели плоские окопы, покрытые лишь корнями деревьев укрытия, видели солдат, купающихся в реке Нам — Юм и посадку транспортных самолетов на главную ВПП. Происходившие время от времени разрывы вьетнамских 75–мм снарядов де Кастри объяснял своим обычным замечанием, что красные, мол, украли где‑то пару стволов и теперь с ними развлекаются.

Плевен нерешительно размешивал свой кофе и обращался к своим сопровождающим. Но те остерегались открыто высказывать свои мысли. Кроме начальника штаба ВВС все они по очереди говорили лишь о том, что Дьенбьенфу достаточно хорошо подготовлена и оборудована для любой ситуации.

Генерал Фэ, от которого постоянно требовали еще больших авиапоставок и еще больше истребителей, напротив, кратко и четко заявил, что считает крепость не обороноспособной. — Я посоветовал бы, — так сказал он, — немедленно вывести все войска. Я готов предоставить для этого все самолеты, способные летать. Только для этого, а для других целей — нет.

Казалось, его не удивило, что он не получил никакого ответа. Ведь то же самое он уже высказывал наедине Плевену, получив от него только смущенный взгляд. Плевен и сейчас не рискнул открыто возразить против самоуверенной позиции офицеров де Кастри. Он был гражданским, а гражданское лицо на его должности всегда проигрывает, если даст кому‑то понять, что умнее выпускников Сен — Сира, бардов множества сражений. Потому он решил лавировать.

Вернувшись в Ханой, он по тайным каналам попробовал прозондировать Вьетминь, дав ему понять, что он еще неделю останется в их распоряжении, если они хотят вести переговоры о прекращении огня. Для этого он уехал на южно — вьетнамский курорт на мысе Сен — Жак. Но Вьетминь не уделял внимания такого рода секретным переговорам, которые, в конечном счете, должны были лишь надолго закрепить французское присутствие во Вьетнаме. Они верили в свои силы, а, кроме того, в Женеве и так очень скоро должна была открыться предложенная Советским Союзом конференция министров иностранных дел для переговоров о завершении колониальной войны в Индокитае. Так что шулерский трюк Плевена остался без ответа. Министр улетел назад в Париж, безо всяких результатов и еще более нерешительный, чем был до визита.

В Париже, несмотря на свои большие актерские таланты, ему так и не удалось убедить других в близости победы. Он делал доклад премьер — министру Ланьелю, умолчав о предложении командующего ВВС Фэ. Для укрепления своих позиций он лишь вызвал к себе ветерана Индокитая генерала Салана, нынче генерального инспектора Совета национальной обороны, и попросил его советов, чем можно было бы помочь де Кастри, чтобы избежать катастрофы. О кардинальном изменении французской политики в Индокитае не было и речи.

11 марта два батальона французских парашютистов, размещенные в самом дальнем опорном пункте “Беатрис” на северо — востоке долины, готовились к наступлению в восточном направлении, где была замечена разведгруппа Вьетминя. Был зачитан приказ: атаковать, подняться до склонов на высоту трехсот метров, уничтожить противника и отойти на исходные позиции.

Утренние испарения никак не хотели исчезать. Солдаты мерзли. В это время холод ползет по земле, и еще не встало солнце, отогревающее ее. Солдаты курили. Повторяли свои обычные непристойные шутки. Не обращая внимания на офицеров, пили”виногель”. Кашляли, плевались, ругали долгое ожидание, и когда, наконец, зазвучали сигнальные рожки, подавая, точно как в учебнике, сигнал к атаке, солдаты с криками рванули вперед. Этот крик должен был придать мужества им самим. Саперы отодвинули в сторону проволочные заграждения. Быстро преодолели первую сотню метров, затем вторую, с бесцельной стрельбой. Противник, видимо, так напуган, что спрятался в своих норах, где его можно будет заколоть штыками.

Оба батальона наступали быстро. Но когда они приблизились к излучине реки Нам — Юм, в том самом месте, где дорога № 41 проходит параллельно реке, в воздухе послышался зловещий вой падающих минометных мин. Сами выстрелы атакующие не смогли услышать из‑за собственных криков и пальбы. Но теперь от взрывов они как бы очнулись. Фонтаны грязно — желтой земли, дождь осколков. То тут, то там на земле оставались лежать погибшие. Раненые звали на помощь.

— Вперед! — рычали взводные. Нужно прорваться через кустарник в половину человеческого роста высотой. В нем пустоши — следы пожаров от напалма. Дальше к склонам лежит зеленый лес — последняя полоска зарослей перед горами. Оттуда солдаты Народной армии открыли пулеметный огонь, как только их минометчики сделали перерыв. Потом заработали винтовки. И снова полетели мины.

— Выходите, собаки! — орал бородатый капрал в ярости. Став в полный рост лицом к краю леса, он палил из ручного пулемета. Как раз так любят изображать войну в иллюстрированных журналах там дома — хозяин положения! Капрал был уверен, что там, напротив, лежат полуголые неграмотные люди, которые сразу разбегутся, увидев его красное от гнева лицо с клочковатой бородой. Но ему не удалось встретиться с врагом лицом к лицу. Когда он расстрелял весь магазин, в лоб ему угодила вражеская пуля.

Атака застопорилась. Удивленные ответным огнем, французы легли на землю, искали противника в непроницаемой зеленой стене. Взводные знали, что если атака один раз застопорится, ее почти невозможно продолжить.

— Вперед, марш!

Некоторые поднялись, другие ползли за своим оружием, медлили. Команды стали еще резче. Потом ударил новый залп минометных мин. Осколки, как злые насекомые, жужжали в воздухе. Кто еще не успел лечь на землю, падал сейчас.

— Все, — констатировал подполковник Ланглэ, опытный в такого рода атаках офицер, наблюдавший сейчас за всем происходившим из крепости.

Пиро, командующий артиллерией, нервно сжимал кулаки: — Дистанция слишком мала для моих орудий!

Де Кастри был вынужден передать по радио приказ о прекращении атаки. Побитые парашютисты группами возвращались назад, ползком, многие были ранены. Погибшие остались лежать перед”Беатрис”, там, где захлебнулась их атака. Забрать их оттуда можно будет лишь ночью.

Но еще до заката на Лысой горе ударила вспышка — открыла огонь всего одна 75–мм пушка Вьетминя. Цель — уничтожить стоявший на большой ВПП в центре крепости большой транспортный самолет С-119, поставленный американцами. Пушка выпустила около дюжины снарядов, пока самолет не вспыхнул ярким пламенем.

— Орудие назад! — скомандовал командир батареи на Лысой горе. Двадцать кулаков принимаются за работу. Мужчины потеют от напряжения, но их окрыляет успех. Менее чем за одну минуту пушку снова спрятали в скальном каземате. Слой за слоем забрасывается вход мешками с песком. Чуть позже артиллеристы уже сидят в своем бункере. Они весело смеются, когда истребители”Беэркэт”, наскоро взлетев, обстреливают склоны, и их трассирующие пули отскакивают от скал.

Большое наступление еще не началось. Это только проба — как все получится. Беспокоящий огонь. Пристрелка. Сорванная атака парашютистов. Но все равно — в результате около двадцати погибших, восемьдесят раненых и девяносто пропавших без вести, возможно, попавших в плен к вьетнамцам.

Лазарет, устроенный непосредственно возле командного бункера де Кастри, наполовину закопан в землю и для хоть какой‑то защиты прикрыт сверху парой листов железа, располагает ровно 42 койками для тяжелораненых. Его шеф главный врач Гровен, высокий и полный человек, проклиная все на свете, трудится целую ночь. Он ругает людей, считавших невозможным, что тут придется обслуживать сотни раненых за один раз. Тех, кому не хватает места, кладут прямо под открытым небом. Для помощи медперсоналу направлены проститутки из В. М. С. Недалеко от лазарета взлетают и садятся самолеты С-47, отвозящие погибших и раненых в Ханой.

Когда хирург Гровен с первыми лучами утреннего солнца, смертельно усталый, плетется в свой угол, чтобы поспать часок на голом полу, перед тем как заснуть, он говорит растерянному де Кастри, взволнованно осматривающему лазарет: — C’est la guerre… (Такова война…)

Ань Чу уже в третий раз за этот день контролировал посты вокруг штаб — квартиры Народной армии. Когда она переместилась ближе к концентрации сил врага у Дьенбьенфу, возросла опасность внезапного удара французских “коммандос”. Но противник еще и приблизительно не знал, где находится штаб. Уж в любом случае, ему бы и в голову не пришло, что штаб Вьетминя отделяют от командного пункта де Кастри меньше дюжины километров. Но в такое время нельзя было быть точно уверенным, что вокруг нет предателей и шпионов. Нужно быть бдительным. Потому Ань Чу беспрестанно повторял свой обход.

По сообщениям часовых, никаких особенных событий не происходило. И действительно, затянутые утренним туманом горы были совершенно спокойны, все пути — под контролем, и на дороге из Туан — Гиао все было тихо. При свете дня боеприпасы, провиант и саперное имущество перевозилось лишь там, где густая листва джунглей скрывала дорогу. Там добровольные помощники длинными колоннами толкали свои нагруженные поклажей весом до трехсот килограмм велосипеды, рулевая штанга у которых была удлинена с помощью бамбуковой палки, чтобы легче удерживать такую тяжелую машину. По ночам грузы транспортировались по последнему, открытому участку, обычно носильщиками, потому что по скалам вокруг котловины Дьенбьенфу, там, где спряталась артиллерия, уже не мог пройти и велосипед.

Авиация противника с регулярными интервалами каждый день бомбила пути подвоза. Это приносило потери, но, прежде всего, дороги и переходы через реки должны были мгновенно приводиться в порядок после бомбовых попаданий. Для этого в глубоких джунглях в стороне от путей подвоза на определенных расстояниях друг от друга прятались группы рабочих. Они одновременно выполняли работу и дорожных постов. У них изголодавшийся водитель мог быстро получить миску риса или поспать часок.

Прошлой ночью Ань Чу помогал в ремонте моста из бамбуковых палок, который на день всегда опускали в глинистую воду реки Нам — Юм, чтобы его нельзя было увидеть с воздуха. Летчики и в этот раз его не заметили, они разбомбили нечто, что так и не смогли идентифицировать. Оно было белым и лежало на травяном береге реки. В ожидании поступления раненых профессор Тон Тат Тунг, начальник медицинской службы Народной армии привез сюда перевязочные материалы из тыла. Но за долгую дорогу они стали грязными, потому медсестры сразу направились к реке, чтобы постирать их и высушить, разложив на берегу. Они думали, что в ближайшие часы авианалетов не будет.

Но они ошиблись. «Алуэтт» («Жаворонок»), маленький французский наблюдательный вертолет, заметил странное белое пятно на траве и вызвал бомбардировщик, который сбросил на странную цель весь свой груз. Летчик не особо тщательно прицеливался, и большая часть его бомб упала в реку. Поднятые взрывами фонтаны грязи полностью покрыли бинты. Теперь их пришлось стирать снова. Но при этом бомбы разрушили и части опущенного в воду «ночного моста», хотя летчик об этом и не узнал.

Потребовалась тяжелая работа, чтобы снова привести мост в рабочее состояние, и все свободные от смены часовые помогали в этом саперам.

Когда Ань Чу думал об этом, то не столько гордился своими успехами, сколько восхищался старательностью молоденьких девушек, стоявших по бедра в воде и своими руками с помощью небольшого количества зеленого мыла стиравших бинты. Многие из них были очень красивыми, но вели себя неприступно. Большинство из них было замужем или имели друзей, тоже воевавших на фронте. Кроме того, так называемые «фронтовые браки» были редкостью в Народной армии.

Профессор медицинской службы, коренастый, подвижный мужчина, с очками, всегда соскальзывающими на самый край влажного от пота носа, учил девушек во время работы не забывать о маскировке. Ведь было рискованным надеяться на то, что французская бомба проявит уважение к красному кресту.

— В этой борьбе речь идет о свободе, — говорил он, потирая ногу об ногу и стоя в воде. — Для французов речь идет о колонии. О сырье. О военных базах. Потому они отбросят все правила благородного ведения войны. Будьте начеку, мои девочки! Никогда не привлекайте к себе внимания врага — я хочу видеть вас позже, в свободном Вьетнаме, в новых больницах. Вы будете там самыми опытными мастерами в своей профессии, будете учить молодых, которые пока еще дети. Так что, поторопитесь со стиркой! Сушить мы на будем

этот раз под кронами деревьев!

Ань Чу был под сильным впечатлением. С какой уверенностью говорил профессор о том, что произойдет много позже: о свободном Вьетнаме! Ань Чу поднялся вверх по склону, там был пост наблюдения за воздухом. С собой был у него трофейный французский полевой телефон, тяжелый ящик с катушкой. В случае чего он всегда мог предупредить главный штаб и зенитчиков о воздушной тревоге. — Никаких самолетов врага не было, — сообщил солдат на посту. И добавил: — Слишком густой туман в долине. Они как слепые в такую погоду…

В укрытии штаба главного командования, выбитой в скале штольне, генерал Зиап докладывал партийному руководству о подготовке к битве: — Мы закончили первый этап, сгруппировав наши войска и нейтрализовав передовые посты противника. Одновременно агрессор отрезан от всех наземных путей снабжения; он изолирован в долине Дьенбьенфу. Боеготовность наших войск превосходна.

Благодаря огромным усилиям множества добровольных помощников на позиции доставлено вооружение, оснащение, провиант и медицинский материал. Войска на исходных позициях. Окопы и надежные укрытия скрывают наши войска, часов сего в паре сотен метров от противника. С гигантским напряжением сил нам удалось доставить орудия на созданные для них артиллерийские позиции. Все пушки готовы к бою. Пришло время начать подготовку непосредственно к наступлению.

Хо Ши Мин, Труонг Чинь и Фам Ван Донг знакомились с обстановкой вокруг Дьенбьенфу, изучая карту. Зиап давал пояснения. Наконец, Хо Ши Мин спросил Зиапа: — Обсуждал ли уже штаб предложения как вести наступление?

Зиап кивнул. — Верховное командование предлагает разбить наступление на три фазы. Это позволит нам избежать больших потерь и достичь тактических успехов.

Труонг Чинь попросил объяснить поподробнее. Зиап рассказал, что сначала нужно атаковать укрепления на севере и северо — востоке. Генеральное наступление на все форты одновременно со всех сторон принесет лишь ненужные потери и может не достичь желаемой цели. Но если выбивать звенья обороны противника в Дьенбьенфу по очереди, то крепость утратит внутреннюю целостность и вскоре покажет свои слабые места.

Итак, первыми объектами атаки должны стать опорные пункты Док — Лап и Хим — Лам, названные французами «Габриель» и «Беатрис», а также расположенный на северо — западе поселок Бан — Кхео, превращенный французами в оборонительную позицию под названием «Анн — Мари», прикрывающую доступ с севера к взлетному полю.

Во второй фазе, которая, видимо, продлится долгое время, в ходе проводимых и параллельно, и последовательно операций должны быть нейтрализованы с востока укрепления центрального сектора крепости, разрушена ВПП и систематически сужена укрепленная территория противника. До того времени, пока его ситуация не станет совершенно безвыходной. После этого, несомненно, в рядах противника распространится деморализация. И тогда не исключено, что враг сдастся. Если этого не произойдет, то в ходе последней, третьей, стадии после длительной и мощной артиллерийской подготовки, проводящейся с уже значительно продвинувшихся к тому времени огневых позиций, со всех направлений одновременно будет атакован оставшийся в руках противника центр крепости. На этой фазе даже удары прилетавших из Ханоя самолетов уже не смогут помочь захватчикам.

Задумавшийся Хо Ши Мин заметил в своем спокойном сдержанном тоне: — Если я понял правильно, то успех второй фазы зависит от успеха в первой. Если мы удачно завершим вторую фазу, можно будет сказать, что мы выиграли битву.

Генерал Зиап почувствовал, что план командования получит поддержку партийного руководства. Он ответил с улыбкой: — Товарищ президент, наша цель — победа. И мы завоюем е тогда, когда над бункером французского коменданта взовьется наш флаг — не раньше.

Утром 13 марта первая «Дакота», вылетевшая с предметами снабжения из Ханоя, долго кружила над долиной Дьенбьенфу. Внизу тянулся тонкий слой тумана, а так как никаких световых сигналов, указывающих направление посадки, не было, летчику приходилось крутиться в небе, пока видимость не улучшится.

Он летел по этому маршруту в первый раз. Машина принадлежала „Aigle Azur“(«Голубой орел»), срочно созданной с американской помощью частной авиакомпании, которая, как и САТ. зарабатывала хорошие деньги на авиапоставках, не забывая о том, чтобы вмешательство США во Вьетнамскую войну оставалось как можно менее заметным.

Пилот полетел слишком далеко на юг, он не заметил главной ВПП, находившейся севернее центра крепости. Когда он, наконец, увидел внизу полосу, то сразу же сел на нее. Но это была маленькая ВПП, предназначенная для вертолетов — наблюдателей. Она размещалась у опорного пункта «Изабель» и могла использоваться как резервная. Но здесь даже не было машин для перевозки грузов.

— И откуда мне их взять? — прорычал пилот по радио.

Диспетчер главного летного поля попросил его подождать. Он сам позаботится о транспорте. Но, поняв, что экипаж голоден, диспетчер пригласил его в центральную столовую крепости, находившуюся напротив командного бункера де Кастри.

— Пусть птичка посидит, а вы идите на север, через полчаса дойдете…

Ворча. пилот и его экипаж отправились в путь. Они нашли столовую и встретили в ней еще два экипажа, работавшие на компанию САТ. Их самолеты приземлились из‑за поломок в моторах, потому они ждали ремонта. До конца его было еще очень далеко, потому еще за завтраком летчики уже приняли по порции виски. Они были американцами, кроме одного англичанина, случайно ставшего пилотом САТ. Именно он, в самом приподнятом настроении, разучивал с американцами песенку, сочный припев которой летчики грохотали со смехом:

„Let’s go and screw

Old Abdullahs ugly daughter,

as there is nothing better to be done…”

Французы из «Голубого орла» из‑за плохого знания английского не могли понять всего юмора. Но зато они получили яичницу, ветчину, кофе и белый хлеб, потому были очень заняты, когда вблизи большой ВПП взорвался первый вьетнамский снаряд. Они вначале не обратили на это внимания, только американцы, уже не первый раз в Дьенбьенфу, насторожились и быстро побежали из столовой в сторону убежища.

Уже второй снаряд, удавивший по летному полю, заставил и французов искать прикрытую бамбуковыми стволами траншею, позабыв о завтраке. Снаряд попал в стоявший на полосе транспортник «Кертисс — Коммандо», взорвал его бензобак и превратил машину в кучу горелого алюминия и расплавленных стальных частей. Снаряды взрывались во всей крепости. Командование Народной армии отдало приказ на ведение рассеянного беспокоящего огня. Прежде всего, противника нужно измотать. На вторую половину дня была запланирована атака.

Около полудня Кенг стоял у крупнокалиберного зенитного пулемета, размещенного недалеко от наблюдательного пункта для защиты от истребителей — бомбардировщиков, атаковавших склоны. Как раз мимо пронеслась цепь «Беэркэтов» и сбросила в нескольких сотнях метров осколочные бомбы. Теперь эти тупоносые машины делали круг, чтобы повторить бомбежку. Они снова шли с севера.

— Ложись! — прошипел пулеметчик Кенгу. Затем дал своему второму номеру знак, и тот приподнял пулеметную ленту. В этот раз у «Беэркэтов» уже не было бомб. Они, не видя целей, просто стреляли из пулеметов по склонам. На высоте зенитного пулемета они разворачивались. Как раз это и предусмотрел пулеметчик. Он подождал, пока первый самолет показал ему свое светло — голубое брюхо. Цель была не меньше ворот сарая. Получив очередь, самолет затрясся еще на развороте. За ним потянулся дым. Неподалеку от первой линии колючей проволоки внешнего форта Хим — Лам «Беэркэт» ударился в землю. Два других самолета тут же пошли на посадку. Они так и не нашли пулеметчика.

Когда Кенг вскочил и поздравил пулеметчика с успехом, под фюзеляжем самолета «Голубого орла» на вертолетной полосе взорвался 75–мм снаряд. Он оторвал у машины шасси. «Дакота» грохнулась на землю и через пару секунд загорелась.

Теперь артиллерия крепости открыла по склонам на севере и востоке ответный огонь. Но наблюдатели не могли найти цели. Орудия Народной армии были так хорошо замаскированы, что сливались со своим окружением. Полковник Пиро, командующий французской артиллерией в Дьенбьенфу, все больше нервничал, тем более, что де Кастри грубым тоном потребовал от него добиться успеха. Около 16.00 он получил приказ немедленно открыть огонь по северному предполью Хим — Лама («Беатрис»); там предстояла атака.

На самом деле в это время в двухстах метрах от проволочных заграждений Хим — Лама ждали приказа к атаке подразделения Народной армии. Как только вблизи их стали взрываться первые французские снаряды, стало ясно, что их обнаружили.

Командир атакующей группы кратко сообщил об этом в штаб, и вскоре по Хим — Ламу ударили залпы артиллерия Вьетминя. Взрывы поднимали высокие фонтаны грязи, накрыв сразу же командный пункт и три боковых укрепления дымом и пылью.

Французская артиллерия получила приказ снова перенести огонь на склоны, откуда стреляли пушки Вьетминя. Так что группе, готовившейся атаковать Хим — Лам, пришлось пролежать еще час в своих траншеях.

Хим — Лам защищал усиленный колониальный батальон парашютистов, опытная, известная своей жестокостью часть под командованием майора Пего. Его всполошили первые взрывы. Еще до того, как к нему вбежали офицеры его штаба, ожидавшие приказов, он считал вражеские попадания. Через какое‑то время он сквозь шум прокричал своему начальнику штаба: — Через каждые четыре секунды по снаряду. 105–мм. Откуда у этих типов тут взялись пушки, черт бы их побрал?

Никто не успел дать ответ на этот вопрос. Следующий снаряд пробил бамбуковое перекрытие, присыпанное землей, и разорвался в укрытии. Когда поднялся дым, не было в живых ни Пего, ни его начальника штаба. Командный бункер «Беатрис» превратился в воронку.

В последнем слабом дневном свете ударная саперная группа Народной армии подтянула к проволочному заграждению у Хим — Лама так называемые «бангалорские торпеды». Это длинные, полые стволы бамбука, набитые взрывчаткой. При взрыве они разносят проволочные заграждения и образовывают отверстия, через которые прорываются атакующие.

Когда солдаты преодолели препятствие, они сначала устремились туда, где находился командный пункт. Но нашли только останки погибших. Затем они повернулись к двум оставшимся гнездам сопротивления внутри укрепленного пункта. Французские парашютисты сражались ожесточенно, но артиллерийский обстрел уже сильно их деморализовал, потому что они не рассчитывали на то, что противник применит против них такую огневую мощь. Кроме того, атакующие силы Народной армии втрое превосходили их по численности.

Французская артиллерия понесла первые потери. Когда огонь вьетнамских орудий был перенесен с Хим — Лама на центр крепости, с адской силой взорвались склады боеприпасов. Взрывная волна разрушила боевые позиции, загорелись пораженные осколками самолеты и склады грузов. Был тяжело ранен один полковник из штаба де Кастри. Еще один погиб.

Со своих незащищенных позиций французская артиллерия вела огонь прежде всего по дороге, ведущей из Туан — Гиао в Хим — Лам. Но подразделения Народной армии, ожидая удара, давно покинули эту местность. Французы снова ударили в пустоту. А атакующие, захватывая одну позицию за другой внутри Хим — Лама, не могли подвергаться французскому обстрелу, поскольку французы боялись задеть свои войска. Скрипя зубами, де Кастри сдал опорный пункт еще до того, как было сломлено последнее сопротивление. Его теория «железной крепости», которой не могут нанести никакого ущерба «босоногие аборигены», оказалась ошибочной.

В центре Дьенбьенфу работали пожарные команды, пытаясь загасить бушевавшие во многих местах пожары. Об этом тоже никто не позаботился заранее. Средств для тушения пожаров не было. Солдаты по цепочке передавали ведра с водой, черпаемой из реки Нам — Юм, причем им все чаще приходилось, бросая ведра, ложиться на землю, потому что артобстрел продолжался.

Около полуночи Хим — Лам, первый внешний форт Дьенбьенфу, был захвачен Народной армией. Триста человек, оборонявших его, погибли. Еще две сотни, многие из них раненые, попали в плен. Кенг видел, как они тянулись в раннем утреннем свете: побитое войско.

Следующим утром де Кастри послал в Хим — Лам посредника с просьбой разрешить похоронить погибших французов.

За это время команда врачей во французском лазарете не могла придумать, где размещать раненых. Не хватало консервированной крови и антибиотиков. По радио была затребована помощь из Ханоя. Там, в командовании Коньи, царила беспомощность. Никто не рассчитывал на такие потери от артиллерийского огня. Кроме того, из Дьенбьенфу было получено еще сообщение, что большая взлетная полоса, выложенная из металлических листов, буквально перепахана многочисленными попаданиями. Для ремонта нужны сварщики. Таким образом, авиапоставки оказались прерванными, оставалась лишь возможность сбрасывать грузы с парашютов.

Это положение никак не изменило то, что в первой половине дня трем маленьким истребителям удалось взлететь в Дьенбьенфу и добраться до Ханоя. Там шел дождь, низкие мусонные облака не позволяли вылетать большим машинам. Коньи собрал все имеющиеся парашюты. Он догадывался о приближении катастрофы со снабжением, уже были видны ее первые признаки. Он не надеялся, что на ВПП в Дьенбьенфу сможет приземлиться еще много самолетов.

Как опытный военный он подсчитывал, получив точные донесения из крепости. Два батальона уничтожены. Склады боеприпасов, запасы горючего, даже склады напалма горят. Артиллерия располагает немногим больше двадцати тысяч снарядов. А лишь при безуспешном отражении атаки на Хим — Лам было выстреляно шесть тысяч. Блиндажи и укрытия оказались совершенно недостаточными, чтобы выстоять под артиллерийским огнем Вьетминя.

Чтобы оправдаться перед Наваром, Коньи по радио порекомендовал де Кастри провести контратаку с десятью боеспособными танками, чтобы внести смятение в наступательную концепцию противника. Коньи догадывался, что из этого ничего не выйдет. Но его тут же похвалил Наварр из Сайгона. Кроме того, он тут же приказал Коньи сбросить на парашютах еще два батальона для подкрепления гарнизона заблокированной крепости.

Над Дьенбьенфу поднималось серое, неприятно прохладное утро. Едва пробивавшийся через тяжелые облака свет еще сильнее терялся в клубах дыма. Обливаясь потом, отряд саперов смог в какой‑то степени починить небольшой кусочек ВПП. Этого должно было хватить для прибывавшей из Ханоя спортивной авиетки, везущей консервированную кровь.

— Вы летите на этом самолете назад! — отдал де Кастри приказ Поль Буржад в очень формальном тоне. На ее лице еще отражался ужас прошедшей ночи, она была бледна. Де Кастри был не наедине с ней. Для поддержания дисциплины он должен был провести только официальное прощание. Никаких поцелуев, только рукопожатие, после того, как женщина упаковала свои пожитки. Пилот спортивного самолета, один из тех авантюристов, которые хотели пережить что‑то необычное в дальневосточных владениях Франции, тихо присвистнул, увидев даму, карабкающуюся к нему в кабину. Но тут он заметил вдалеке разрыв снаряда и недружелюбно прошипел мадемуазель Буржод:

— Быстро пристегнитесь и закройте фонарь.

Взвыли оба мотора, которые он предусмотрительно не выключал, потом летчик отпустил тормоза и пошел на взлет. Разворачиваясь над Хим — Ламом, он увидел над разбитым командным бункером красное знамя Вьетминя с желтой звездой.

Во второй половине дня, когда из Ханоя, наконец‑то, снова смогли взлетать самолеты, над Дьенбьенфу десантировался 5–й парашютный батальон. Он попал под прицельный огонь вьетнамцев и сразу понес первые потери. Между дымящимися очагами пожаров возникали новые. Два сбитых самолета упали на землю. Там вверх поднимались высокие языки пламени. Потом их погасил сильный холодный зимний ливень с грозой. Он превратил всю Дьенбьенфу в печальный грязный ландшафт, полный скрученными, грязными парашютами. Эту грустную картину лишь подчеркивал свисавший с мачты над бункером де Кастри французский «триколор».

На склонах вокруг котла артиллеристы Народной армии в это время вытаскивали пушки из казематов и устанавливали их на позиции. Командиры батарей высказывали штабу опасения, что при большом темпе огня некоторые орудия могут упасть. А темп огня должен был быть очень высоким. Новая цель называлась Док — Лап, холм на севере. Французы называли этот укрепленный пункт «Габриель». Было решено с наступлением темноты обстрелять не только Док — Лап, но и весь центральный сектор обороны, чтобы помешать противнику вести эффективный ответный огонь. За это время готовящиеся к атаке на Док — Лап подразделения получили 75–мм безоткатные орудия для усиления своей огневой мощи, а взводы минометчиков переместились вперед, чтобы принять на себя основную нагрузку огневой поддержки.

Кенг, выбранный в качестве проводника, вел людей с тяжелыми поворотными плитами и короткими стволами, в шутку называемыми «артиллерией маленького человека», по незаметным для противника тропам севернее уже захваченного Хим — Лама. Там минометы должны были принять передовые отряды, уже подготовившие позиции для ведения огня. В благодарность за труды минометчик подарили Кенгу сигареты, которыми он поделился со своим радистом, когда вернулся назад на свой пост.

Над долиной лежала тьма, но тумана не было. Дождь очистил воздух. Теперь Кенг и радист из своего укрытия могли прекрасно видеть, как взрывались снаряды между центральными укреплениями. Их уже нельзя было сосчитать. Повсюду блистали взрывы, горело пламя, и поднимался дым. На перепаханной разрывами взлетной полосе горел еще один самолет. Горевшие там французские машины уже стали привычным зрелищем. Мечта о превосходстве в воздухе, на который французские колониальные офицеры все еще возлагали большие надежды, рассеивалась под ударами зениток, умело используемых Народной армией.

— В общем‑то, жалко долину, — сказал радист Кванг До. Он закурил и продолжил: — Крестьяне раньше выращивали там много риса, как мне говорили. Справедливее было бы вести войну на французской территории…