На Рио-де-Ла-Плате

Я подстроил нежные голоса, готовясь к «прелестной милой мелодии». Молитва уже подошла к концу, настал черед благословения, и в этот момент органист с силой толкнул меня в бок, что, несомненно, и было тем знаком, который он намеревался мне подать. Я начал.

Как я играл, это неважно. Я отнюдь не искусный музыкант и очень сомневаюсь в том, что мой «контрапункт» снискал бы одобрение знатока. Но людей, привычных к скверной манере здешнего органиста, моя игра поразила. После богослужения народ все еще стоял в церковном нефе[44], а наверху регент, органист и все певцы обступили меня. Мне пришлось согласиться еще на одну фугу, но потом я заявил, что должен уйти. Органист вложил свою ручку в мою руку, словно хотел завладеть ею. Он повел меня вниз, сквозь глазевших на меня с любопытством людей и, когда мы вышли из собора, заявил, что я непременно должен пойти вместе с ним и поужинать у него.

— К сожалению, это невозможно, сеньор, — ответил я, — на сегодняшний вечер я уже получил приглашение.

— К кому?

Я назвал имя.

— Тогда я, конечно, не смею вам мешать. Взамен вы должны оказать мне честь позавтракать у меня завтра. Хотите?

— С удовольствием.

— Я надеюсь увидеть вас у себя в десять часов. Потом мы поиграем с вами на органе в четыре руки и четыре ноги. У меня есть великолепные ноты. А в полдень опять пообедаем у меня.

— Я в это время буду уже занят.

— Не надо ничего делать, сеньор. Это все можно изменить. Я вместе с вами схожу к тому человеку и попрошу, чтобы вас отпустили. Я пока не знаю вашего имени, но мы «органные» братья, и нам хорошо будет вместе.

— Вот моя визитная карточка.

— Спасибо! У меня такой нет. Да и не нужно. Я хочу научиться у вас управляться с регистрами, ведь, говоря между нами, я всегда путаю голоса. Нужно следить за руками и ногами и смотреть на ноты и в сборник псалмов. Как тут вообще можно думать о регистрах! Это мне вообще непонятно. Надеюсь, у вас выведаю. Впрочем, если хотите, мы пойдем вместе. Я живу почти рядом с виллой сеньора Тупидо.

Он так подробно описал место, где расположен особняк Тупидо, что я смог бы найти его с закрытыми глазами.

Тем временем, естественно, наступил вечер, чудный, удивительный южноамериканский весенний вечер. Луна, казалось, почти совсем опустилась на сверкающий мрамор зданий, мимо которых мы проходили, а запах цветов, доносившийся из садов и двориков, приятно освежал все чувства.

Мы миновали оживленную часть города, ведь органист жил, как он выражался, «на лоне природы». Справа и слева виднелись виллы. До обители Тупидо было не более пяти минут ходу. Тут мой попутчик или, скорее, проводник свернул на довольно узкую улицу, пролегавшую между двумя особняками.

— Куда мы идем? — спросил я.

— Ко мне. Если у вас нет времени поужинать со мной, мы должны хотя бы выпить по стакану вина. Я считаю вас своим другом, потому что сдружились мы так быстро и сердечно. Мой домик вон там, сразу за этими двумя садами, мимо которых мы сейчас идем!

— Хорошо, тогда я провожу вас до двери. А завтра утром в десять часов мы с вами увидимся.

Вскоре сады закончились, и мы очутились перед небольшим домиком. На его приземистом фасаде не было ни единого окна, лишь дверь. Пока мы, прощаясь, обменивались последними фразами, послышались шаги. Легкий шорох донесся из той улочки, которую мы только что миновали. Я взглянул в ту сторону.

За углом стены, ограждавшей сад, мелькнуло сомбреро. Обладатель шляпы догадался, что его заметили. Отступить он уже не мог, иначе бы вызвал у нас еще большее подозрение, поэтому ему не оставалось ничего другого, как шагнуть вперед. Ну, конечно, это был тот самый головорез, о котором меня предупреждал йербатеро.

— Кто тут? Что вам угодно, сеньор? — довольно растерянно спросил миниатюрный органист, отнюдь не геройского вида.

Незнакомец приблизился на несколько шагов, но, несмотря на светившую луну, лицо его, укрытое широкими полями шляпы, оставалось подернуто мраком, так что черты различить было нельзя. «Он нападет на меня», — мелькнула у меня догадка.

— Пардон[45], сеньоры! — ответил он. — Я ищу жилище сеньора Аррикеса, и мне указали дорогу сюда.

Голос он, безусловно, изменил. Он стоял всего в трех шагах от меня, держа руку в кармане.

— Сеньор Аррикес здесь не живет, — ответил органист. — Вас ввели в заблуждение.

Тот приблизился еще на один шаг, но я в тот же миг отступил в сторону, так что нас снова разделяли три шага, и луна оказалась у меня за спиной. Теперь ни малейшее его движение от меня не ускользнет.

— Я не знаю никого с таким именем, — покачивая головой, рассуждал органист. — Может быть, вам не только адрес назвали неверно, но и имя исказили?

— Не думаю. Я имею в виду иностранного сеньора, который сегодня играл на органе.

— Вот как! А он — перед вами. Но зовут его не Аррикес, а…

Чтобы прочитать мое имя, он поднес визитную карточку, которую все еще держал в руке, к свету. Бандит воспользовался этим и набросился на меня. В руке у него был нож, который он достал из кармана. Я быстро шагнул в сторону. Сверкающий клинок прошел мимо меня, а наглый молодчик схлопотал от меня такой удар кулаком по голове, что зашатался. Левой рукой я обхватил его шею, а правой стукнул снизу по локтю, пальцы его разжались, и нож вылетел. Я швырнул бандита о стену дома, после чего он рухнул на землю как мешок. Все это произошло в несколько мгновений.

От ужаса милый мой знакомец органист выронил визитную карточку. Он лепетал что-то невразумительное, заламывая руки и жадно хватая воздух; но, когда дар речи вернулся к нему, изо всех сил завопил:

— Какая беда! На помощь, на помощь!

— Не надо кричать, сеньор! — приказал я ему. — Нам больше ничто не угрожает.

— Это опасное заблуждение, сударь! Он же профессиональный убийца! У таких людей всегда есть пособники. Надо бежать! Но куда, куда? Что же делать? Господи, что же это я? Вот же мой дом! Я спасен!

Он быстро отворил дверь, вошел в дом и захлопнул дверь за собой. Что будет со мной — ему, видимо, было безразлично. Однако он все же крикнул мне из-за решетки:

— Слава Богу! Я спасен! Быстрее уносите ноги!

— Какой мудрый совет! Почему же вы меня не впустили в свой дом?

— Покорнейше благодарю! Я не хочу, чтобы бандит потом мне мстил. Уходите, уходите! Не стойте перед моим домом!

— И это говорит человек, только что называвший меня своим другом и уверявший, что любит меня?

— Дружба дружбой, любовь любовью, но своя рубашка ближе к телу. Вы что ж, хотите, чтобы меня зарезали?

— Вовсе не желаю. Ладно, ухожу. До завтра!

Я повернулся. Но тут он окликнул меня:

— И не вздумайте возвращаться сюда! Я вам запрещаю это!

Трусость этого жалкого человечка рассмешила меня. Бандит, напавший на меня, лежал на земле. Я был уверен, что пособников у него не было. Поэтому я вернулся к двери и не отказал себе в удовольствии напомнить этому трусу:

— Но вы же меня так настойчиво приглашали к себе! Мы же хотели вместе позавтракать!

— Завтракайте, где, когда и с кем захотите, только не у меня!

— Но напали не на вас, а на меня.

— Вначале да, но вы плохо знаете этих людей. Вы приговорены к смерти, а значит, та же участь ждет и всех ваших друзей и вообще каждого, кто с вами встречается. Ни одна партия не щадит другую. Как можно быстрее убирайтесь отсюда. Я не могу больше с вами иметь ничего общего.

— Хорошо, я уйду. Но нет ли рядом с вами кого-то, кто мог бы помочь мне доставить бандита в полицию?

— Что вы надумали! Это было бы самой большой глупостью, которую я только мог совершить. Да будь у меня и тысяча слуг, я не отдал бы в ваше распоряжение ни одного из них. Оставьте его, пусть он лежит… Слава Богу, женушка моя идет! Она несет свечу, со мной теперь ничего больше не случится. Бегите, бегите! Это самое лучшее, что вы можете сделать!

За дверной решеткой блеснул свет, и я услышал женский ворчливый голос. Органист скрылся. Его сейчас ласково пожурят за нарушенный ночной покой. Я нагнулся к бандиту.

И, признаться, сделал глупость. Бандит, лежавший якобы без сознания, внезапно вскочил и бросился за ножом. Мне удалось опередить его, я схватил нож и одновременно протянул другую руку к нему. Он отпрянул, поэтому мне не удалось его схватить. Остановившись в нескольких шагах от меня, он угрожающе поднял кулак и заорал:

— Ну, ты еще пожалеешь об этом!

И скрылся, но не в переулке, по которому подкрадывался, он бежал в сторону пустыря.

Взяв нож, я пошел в переулок, медленно, внимательно высматривая, нет ли там еще кого-нибудь. Но никого там не было. Я повернулся налево, в сторону виллы Тупидо.

Достигнув цели, я спрятал нож в карман. Я стоял перед калиткой узкого палисадника, за которым располагалась вилла. Справа я увидел ручку звонка, а слева — латунную табличку, надпись на которой подтверждала, что это владение Тупидо. Я позвонил.

— Кто там? — раздался голос из дома.

Я назвал свое имя, вышел слуга и открыл мне. Не произнеся ни слова, он провел меня в дом и отворил дверь, за которой находилась небольшая, но уютная, хорошо обставленная комната. На софе восседал Тупидо, куривший сигару. Он поднялся, протянул мне руку и сказал очень любезным тоном:

— Наконец-то! Вы прибыли почти на четверть часа позже, чем я ожидал, сеньор. Поскольку я рад вас видеть, то сожалею, конечно, что потерял столько времени!

— А я прошу у вас прощения. Мне помешало одно ничтожное, но не терпевшее отлагательства дело, затеянное не по моей вине. Надеюсь, вы не станете сердиться на меня за это?

— Ни в коей мере, — улыбнулся он. — По счастью, ужин еще не начался. Следовательно, вам придется еще несколько минут провести вместе со мной. Устраивайтесь поудобнее, закуривайте!

Он усадил меня рядом с собой на софу и подал коробку и огниво. Я закурил. Когда моя сигара разгорелась, он доверительно положил свою ладонь на мою руку и сказал:

— Хочу вам признаться, что весьма благодарен моему компаньону, адресовавшему вас ко мне. Во-первых, я вообще очень люблю все немецкое, и потом, вас мне охарактеризовали как человека, наделенного самыми обширными познаниями и богатым опытом. Итак, я вдвойне рад приветствовать вас, сеньор.

Он явно переусердствовал в своей любезности. Стало быть, он считал меня простаком, если полагал, что может достичь своей цели столь грубой лестью. Потому я ответил ему очень спокойно:

— Мне, право, жаль, что содержание сего письма дало вам повод ошибочно судить обо мне. Я путешествую, чтобы учиться, но не чтобы поучать. Для этого мне не хватает некоторых качеств. Расточая мне такие незаслуженные похвалы, вы не столько льстите мне, сколько, наоборот, ставите в неловкое положение, а к этому я не вполне готов.

— Я ожидал от вас чего-то подобного. Я прекрасно знаю немцев, ценю их скромность. Но оставим лучше эту тему и поговорим о целях вашего нынешнего путешествия. Я полагаю, что они либо меркантильного, либо естествоведческого характера.

— Ни то, ни другое, сеньор. Я путешествую, чтобы путешествовать. Я не поднаторел ни в одной науке, не сведущ и в торговле. Причина, по которой я путешествую, та же, что у человека, совершающею обычную прогулку. Поэтому я прошу вас внести соответствующую поправку в неверное представление, сложившееся у вас обо мне!

Моя реакция на его любезность подействовала на него остужающе.

— Но как же можно предпринимать такие далекие путешествия без какой-либо серьезной цели? Поистине немцы — в высшей степени народ идеалистов! Вы говорите, что вы совершаете прогулку. И ради этого выбираете край, где можно найти все, только не повод для променада. Вы ведь наверняка должны были слышать о том, что путешествие по западным провинциям — дело нелегкое?

— Я наводил справки, конечно, насколько это можно было сделать, пребывая так далеко от цели моего путешествия, но никакой причины отказаться от однажды задуманного я не увидел.

— Вы меня поражаете!

— Вы хотите сказать, что вас потешает неопытность, с какой я взялся за дело, от которого на моем месте отказался бы любой другой. Но как иначе набраться опыта?

Он покачал головой, видимо, это означало, что я кажусь ему еще глупее, чем он до сих пор считал. Почти с состраданием он спросил меня:

— И у вас действительно хватит смелости добраться до Сантьяго или даже до Тукумана? Вы знаете, как у нас обстоят дела? В настоящее время идет борьба множества политических партий, причем в ход идут все средства и никого не волнует, нравственно это или безнравственно. Именно те края, по которым вы собираетесь путешествовать, стали небезопасны вследствие этих смут. Вы очень сильно рискуете, может быть, даже жизнью. Я решительно не советую вам упорствовать.

Он старался выглядеть как человек воспитанный и приличный. Я ответил ему:

— Я не имею привычки отказываться от однажды принятого и хорошо продуманного решения. И здесь как раз тот самый случай.

— Ну что ж, я исполнил свой долг — предупредил вас, а кроме того, готов облегчить вам путешествие, насколько это в моих силах. Конечно, при условии, что вас это устроит.

— Я с огромной благодарностью приму вашу помощь, сеньор.

— Прекрасно. Тогда я постараюсь дать вам один совет. Задуманное вами путешествие обычно начинают из Буэнос-Айреса, куда вы, стало быть, намерены отправиться. К сожалению, вам придется проехать по местам, которые небезопасны из-за распоясавшихся вооруженных банд. По этой причине я предложу вам другой маршрут, который хотя и выглядит непривычно, зато гораздо менее опасен. Вы пересекаете Уругвай и провинцию Энтре-Риос вплоть до Параны и Санта-Фе[46]. Оттуда через Кордову вам легче всего попасть в Сантьяго и Тукуман.

— Спасибо, сеньор! Я полагаю, ваш совет мне очень пригодится.

— Если вы ему последуете — это было бы самое лучшее для вас. Я мог бы снабдить вас рекомендательным письмом к одному очень влиятельному высокопоставленному офицеру, в чьей власти устранить препятствия с вашего пути. Это — Лопес Хордан, приемный сын бывшего президента Уркисы. Вы слышали о нем?

— Мне говорили, что он располагает очень солидными связями.

— Более чем связями. Есть все основания считать, что он находится на пути к высшему посту в государстве. Я горжусь близким знакомством, даже почти дружбой с ним и убежден, что моя рекомендация, адресованная этому человеку, окажется очень выгодной для вас. Поскольку вас рекомендовали мне, то моя обязанность позаботиться о вас. Об ответной услуге не нужно беспокоиться. Значит, вы принимаете мое предложение касательно рекомендации?

— Конечно. Было бы очень неблагоразумно отвергать ее.

— Есть причина, которая могла бы надолго задержать вас здесь, в Монтевидео?

— Нет, сеньор. Меня не связывает ни личный, ни деловой интерес, и я в любое время могу отправиться в путь. В этом городе мне не найти ничего нового для себя или диковинного. Я хочу попасть в глубь страны, и у меня вообще нет причин засиживаться здесь на побережье.

— Хорошо, сеньор. Мне пока еще известно, куда адресовать рекомендательное письмо, но позднее я не буду этого знать, потому что Лопес Хордан в ближайшее время отправится в официальную поездку по провинциям. Чем скорее вы прибудете к нему, тем лучше для вас. По всей вероятности, вы могли бы присоединиться к нему, так как он намерен поехать в те самые места, куда стремитесь и вы. Конечно, вам нет нужды здесь находиться; может быть, уже завтра вам следовало бы уехать отсюда.

Он произнес это таким проникновенным и заботливым тоном, что я наверняка клюнул бы на эту наживку, если бы содержание письма не было мне известно. Поэтому я сделал вид, что согласен с его словами:

— Учитывая эти обстоятельства, я готов отправиться в путь уже завтра утром.

— Прекрасно! Итак, я снабжаю вас рекомендацией. Откровенно говоря, я уже днем думал об этом, поскольку был почти уверен, что вы последуете моему совету, и потому письмо я уже изготовил. Сейчас Лопес Хордан находится в Паране. Кратчайший путь туда пролег бы через Мерседес[47], реку Уругвай и Вильягуай[48]. Каким образом вы путешествуете?

Я пожал плечами.

— Я так мало знаком со здешними условиями, что хотел бы посоветоваться с вами и об этом.

— Я советую вам ехать в дилижансе. Путешествие в нем обойдется вам недорого и будет настолько приятно и удобно, насколько можно предположить в здешних условиях. Я знаю, что завтра в первой половине дня дилижанс отправится в нужном вам направлении. Таким образом, письмо я мог бы вручить вам прямо сейчас. Мне надо лишь надписать на нем адрес. Извините меня!

Он подошел к конторке, находившейся в углу. Тут дверь распахнулась, и вбежали двое мальчишек примерно десяти-двенадцати лет.

Я уже успел заметить, что воспитанием детей в странах Ла-Платы занимаются очень плохо, и сейчас нашел тому еще одно подтверждение. Оба мальчишки, наряженные, как куклы, остановились передо мной и нахально на меня уставились.

— Папа, — спросил один синьора Тупидо, — это немец?

— Да, сынок, — ответил отец, надписывая адрес на конверте. Он был нисколько не обеспокоен поведением своих любимцев. Спрашивавший мальчик обратился ко мне:

— Ты что, в самом деле дурак?

Но его брат поспешил ответить вместо меня:

— Нет, он — тупой немецкий чурбан.