Помоги проекту - поделись книгой:
Жантом открыл дверь, быстро расписался в тетради почтальона, взял письмо. Посмотрел, как служащий скрылся за поворотом лестницы, опустил глаза на конверт и вздрогнул от неожиданности. Почерк! Это невозможно. Закрыл дверь и запер ее на ключ. Но враг уже проник сюда, поскольку враг — это он сам. Как не узнать собственного почерка? Адрес написан Рене Жантомом собственноручно. Рене Жантом сам себе направил заказное письмо. Из горла у него вырвался какой-то звук: то ли смех, то ли рыдание. Он разорвал конверт. Всего одна строчка, которую он охватил одним взглядом.
«Пора признаваться. Ты ведь знаешь, что это сделал ты».
Подписи нет. Но отправляя письмо самому себе, стоит ли подписываться? Каждое слово — подпись. Каждая буква. Буква «Т» в виде креста: «Ты ведь знаешь». Буква «з» будто приподнявшаяся на хвосте. И эта прерывистая манера письма — каждая буква отделена от предыдущей, как самостоятельная мысль. И этот неуклюжий почерк. И еще. Сам смысл. Двусмысленность текста. Кому лучше него известно, что надо сделать признание? Но кто больше, чем он сам, хочет удержать его от этого? И кто больше него самого задыхается от мучительного двуличия? Конечно, пора признаваться. Впрочем, Бриюэн уже знает. Ему известно, что драма разразилась по вине мальчишки, который слишком много видел. Он сам об этом сказал. А Рюффен прямо произнес слова «маньяк, одержимый пироманией». Ведь тот, кто толкает к преступлению, виновен наравне с тем, кто его совершает. Он это чувствует в глубине подсознания. Он написал эту строчку потому, что в нем медленно, как давление, поднималась мучительная уверенность в том, что отца осудили несправедливо. Да, пора признаваться и даже сказать: «Мне хотелось, чтобы мельница исчезла. Она служила мне тюрьмой». Он всегда обладал таинственной силой управлять событиями, рожденными в его воображении, и вот мельница действительно оказалась полностью разрушенной. Он слишком страстно стремился к этому ужасному исходу. Вот почему, по прошествии стольких лет, он должен платить по счетам. Если он начнет сопротивляться, умничать, искать убежища в убогих логических рассуждениях типа: «Когда это я ходил на почту?», или «Где квитанция?», или в других ничтожных возражениях, то растеряет остатки ясности ума. Он превратится в больного, который ни с чем не соглашается, и он не напишет больше ни строчки. «Дорогой Жантом, — подумал он, — тебе надо признаться». Но в чем? И кому? Полиции? Сказать ей: «В той драме, которая когда-то произошла, часть моральной ответственности ложится на меня». Но над ним просто посмеются. Шестилетний мальчишка! Гораздо удобнее будет свалить на него четыре нераскрытых убийства. Надо, чтобы Бриюэн взял на себя инициативу вначале переговорить с ними, чтобы устранить недоразумения на первом этапе. Он не сможет больше отказываться.
Жантом поспешно набрал номер. Бриюэн слушает, отвечает довольно холодно. Чувствуется, что он раздражен. Жантом торопливо пытается дать более точное определение природы своей ответственности. Речь идет прежде всего о моральной ответственности.
— Вы тоже так думаете, доктор? Я сам от себя потребовал признания. Письменно. Я вам покажу письмо.
— Что? Вы сами себе пишете письма? Послушайте, дорогой друг, вам не приходит в голову мысль, что ваш почерк можно подделать?
Жантом улыбнулся с видом превосходства.
— Сразу видно, что вы его не видели.
— Ладно, — сказал Бриюэн, — сегодня я принять вас не смогу. Приходите завтра в три часа. А пока без глупостей. Никому не рассказывайте, что вы виновны, уж не знаю в чем.
— А я вот знаю. В своем разбитом детстве.
— Допустим. Если бы я вам предложил провести ка- кое-то время в доме отдыха в Нормандии в спокойной обстановке, вы не возражали бы?
— Вы думаете, что…
— Я ничего не думаю. Просто уверен, что вы все больше живете на нервах и в конце концов окончательно сломаетесь.
— Что это значит?
— Объясню завтра. А пока регулярно принимайте лекарства.
«Все меня бросили, — простонал Жантом. — Рюффен куда-то торопится. У Бриюэна нет времени. Что за этим скрывается? Они что-то узнали обо мне и не смеют сказать. А этот дом отдыха — случайно, не сумасшедший дом? Вот почему меня преследовали люди в белом. Я видел, как они уносят мать. Теперь настала моя очередь. Ну уж нет! Для начала я сбегу. Этот добряк Рюффен посоветовал мне не двигаться. Но так было бы слишком просто».
Не переставая сам с собой разговаривать, он бросил в портфель зубную щетку и пижаму. «Далеко уезжать не имеет смысла. Вполне сойдет какой-нибудь отель возле вокзала Монпарнас. Никто не обратит на меня внимания. А завтра я укроюсь у Бриюэна. Уговорю его не выдавать меня. Ах да! Револьвер! Если замечу, что меня преследуют, начну стрелять».
Он чувствует растущее возбуждение, но скорее радостное. Задуманный им ход не может не сбить с толку противника, этого гнусного подонка, позволяющего себе отправлять ему анонимные письма. Это Хайд! Все тот же Хайд, цепляющийся за свою жертву.
Жантом выскользнул из дома, свернул на улицу Ренн, наблюдая в витринах за знакомой тенью, следующей за ним, не отстающей от него ни на шаг, повторяющей все его движения, насмешливо покачивая на ходу портфелем. Но у Жантома в запасе имеется не один прием. Для начала ему достаточно встать на эскалатор, доехать до зала ожидания на вокзале — вот и все. Отвратительная тень исчезла. Жантом купил талон и направился в зал ожидания. За ним никто не следит. Он сел в кресло в салоне первого класса и впервые за долгое время успокоился. Толпа прибывает и убывает, как морские волны на песке. В громкоговорителях слышатся названия, напоминающие о приливе и отливе: Боль, Лорьен, Кампер… Это совсем другое, чем дом отдыха в Нормандии. Совсем маленьким, за руку с отцом, он побывал в Сен-Мало. Подремал в своих воспоминаниях. Стало хорошо. Зачем ему номер в гостинице? Ночь так приятна. Бесшумно отходят поезда. Есть люди, которым удается исчезнуть. Он тоже, если бы мог…
Внезапно он проснулся. Десять часов. Почувствовал себя усталым и разбитым, но в то же время ощутил в себе свежую, живую и какую-то новую ясность ума. Увидел себя таким, какой есть, и ему стало стыдно. Вспомнил об анонимном письме. Все это глупости. Действительно, бывают моменты, когда он совершенно теряет над собой контроль. Что он хочет найти на вокзале Монпарнас, его же дома ждет хорошая кровать. Ему просто надо выспаться. А завтра посмотрим.
Он так устал, что до дома доехал на такси. Лифт высадил его на шестом этаже. Половина одиннадцатого. Мириам еще не спит. Поколебался. Нет, не стоит. Он так и не решился позвонить и тяжелой походкой поднялся к себе. Перед дверью в нерешительности остановился. Из-под нее пробивается прямая линия света. В квартире кто-то есть, кто-то его ждет. Все мысли смешались. Хайд, черт побери. Это же Хайд!
Жантом провел рукой по лбу. Сомнений нет, он и с той стороны двери, и с этой. Все правильно.
Жантом толкнул дверь и заметил, что ее уже кто-то приоткрыл. Это уже просто бесцеремонность. Он прошел через прихожую и остановился на пороге кабинета. В его кресле этот кто-то сидит и курит. Кресло наполовину повернуто спинкой к двери, так что ему видны лишь плечи визитера и рука, лежащая на подлокотнике. Жантом сделал шаг чуть в сторону и вежливо покашлял. Тень обернулась и приняла форму. Тишина. Жантом почувствовал, как за несколько секунд он весь наполнился гневом, от которого свело шею и сжались кулаки.
— Это вы, — проговорил он. — Мириам послала вас ко мне в такой час?
Клер спокойно стряхнула пепел с сигареты, скрестила ноги. На ней черные брюки и серая кофта, отчего выглядит она как парень.
— Присядьте, Жантом.
Почему она так развязно говорит с ним! Она что, просто милая секретарша Мириам или у нее какие-то свои темные намерения?
— Прошу вас, уйдите, — сказал Жантом.
— Давайте сначала поговорим, — ответила она. — Если будете благоразумны, наша беседа не займет много времени.
— Но я вам не позволю… Что за манеры!
— Я хочу поговорить с вами о мельнице.
Жантом застыл. Движется только правая рука, наощупь ища стул, стоящий напротив Клер. Она не спускает с него глаз, как медсестра, наблюдающая за действием наркоза. Он неловко садится, и она подождала, пока он удобно устроится.
— Оставим пока в стороне четыре дела, о которых вы знаете, — проговорила она самоуверенно и властно, что смутило его. — Поговорим только о мельнице. У меня есть бумаги, которые должны вас заинтересовать.
Она расстегнула «молнию» на папке, которую он поначалу не заметил, вынула из нее небольшую пачку карточек и очки в черепаховой оправе, сделавшие ее лицо. неузнаваемым, что окончательно сбило Жантома с толку. Кто эта незнакомка? Как только она начинает говорить, прекращаются всякие споры.
— Читаю, — объявила она. — «Наблюдение в понедельник…» и так далее. Я пропускаю ненужные детали. «Малыш Рене жалуется на головные боли, мешающие ему спать. Но мать утверждает, что он спит вроде бы нормально. Тем не менее он неспокоен, кричит во сне, повторяя: «Это не я, не я». Разумеется, это означает, что он чувствует себя в чем-то виноватым, но не хочет в этом признаться».
Клер прервала чтение.
— Вам это что-нибудь напоминает?
— Ничего, — ответил Жантом.
— Но этот малыш Рене, вне всякого сомнения, вы.
— Возможно. Но все равно не вижу, чего вы от меня хотите.
Клер вытащила другую карточку.
— Четверг и так далее. «Малыш Рене отказывается отвечать на мои вопросы, а когда я заговариваю об отце, реагирует бурно, что напоминает приступ эпилепсии. Мать признает, что он немного боялся мсье Жантома, особенно когда тот выпивал». Мне продолжать?
— Слушаю вас.
— А вот заметки от… Учтите, записи делались в течение нескольких месяцев. Это из картотеки доктора Лермье, психиатра, лечившего вас после драмы на мельнице.
— Хотелось бы знать, как эти карточки попали к вам, — бросил Жантом с нетерпением в голосе. — Всему этому несколько десятков лет.
— Конечно, им много лет, — ответила она, — но такие клинические наблюдения будут иметь вес в суде.
— В суде! — взорвался Жантом. — Но по какому праву…
— Послушайте продолжение. Вот наблюдение, сделанное через два месяца после пожара. «Малыш Рене признает, что, возможно, желал такого исхода».
Жантом ударил кулаком по столу.
— Да, да, — воскликнул он. — Я этого желал, и меня до сих пор преследует воспоминание, это моя отрава, как только я подумаю об этом.
— Подождите, — проговорила Клер. — Вот еще одна запись, сделанная через три дня после предыдущей. Читаю: «К сожалению, ребенок слишком мал и еще не осознает, что он имеет в виду под словом
Жантом встал и грозно помахал кулаком.
— Запрещаю вам…
Клер пожала плечами и указала на пачку карточек.
— Все здесь, — начала она. — Все… Все ваши образы, свечи, символизирующие огонь, таинственные животные, крысы, змеи и в конце концов люди в белом, помогающие вам убежать. Вся инсценировка была обращена исключительно к вам, и вы сразу это поняли. Но главное содержится в двух последних карточках. «Не имеет смысла продолжать анализ, — пишет врач. — Дело представляет интерес только потому, что больной очень молод. Но все симптомы налицо — как физические, так и психологические. Вероятно, бедное дитя с возрастом попытается выстроить крепость забвения. Да поможет ему Небо никогда из нее не выйти. Но, не имея доказательств в юридическом смысле слова и будучи связанным профессиональной тайной, я никому не могу доверить того, чего боюсь. И кроме того…»
— Прекратите, — закричал Жантом. Скомканным носовым платком вытер руки, щеки. Уже тише проговорил: — Прекратите. Если я вас правильно понимаю…
— Вы меня прекрасно понимаете, — сказала она. — Ведь поджог произвели вы.
Жантом встал, со стоном прошелся, скрестив руки на животе, как будто прикрывая на нем рану. Он едва переводил дыхание. Потряс головой, освобождаясь от давящего на него груза.
— О! Прошу вас, — проговорила она. — Прекратите комедию. Как будто до этого не знали, что подожгли вы! Сядьте и выслушайте меня. У меня нет желания провести вечер здесь, держа вас за руку. И я не намерена вас выдавать. Хочу просто продать вам карточку.
Ошеломленный Жантом сел на место. Он уже потерял все ориентиры. Что это за комната? Почему так жарко? И о чем говорит этот молодой человек, размахивая карточками, как будто предлагая ему сыграть в покер?
— Для вас это оказалось потрясением, — произнес от- куда-то издалека голос. — Возьмите себя в руки. И давайте кончать.
Жантом протянул дрожащую руку.
— Клянусь, я их не убивал… этих четырех.
— Хорошо, договорились. Ясно, что вы их не убивали. Ну же. Проснитесь. Видите карточки? Их около тридцати. Доктор Лермье был скрупулезным и методичным человеком. Вам не повезло, что он перед смертью не успел уничтожить все свои записи. Они сохранились в его секретере. И не только ваши. Других пациентов тоже, ими мы уже занимаемся.
Жантом прислушался, пытаясь понять. Он совершенно запутался. Ему под нос сунули целый набор тщательно разграфленных карточек, красивых карточек, на которых само по себе возникает желание что-то написать. Клер каким-то нехорошим голосом произнесла:
— Миллион за все. Это не много.
Жантом переварил цифру, облизал губы, на которых выступила слюна.
— Миллион! — выдавил он.
Да, у этой девицы, возникшей из ниоткуда, странные представления.
— У меня никогда не было миллиона, — запротестовал он.
— У вас нет. Но у вашей жены есть.
— У жены? У Мириам?
— Да, у Мириам. Она заплатит. Я видела ее чеки. Знаю, сколько она зарабатывает. Вы не представляете себе, сколько я корячилась ради шести тысяч франков в месяц, а она в это время гребла бабки лопатой. Итак, поговорите с ней. Либо она платит, либо вас заметает полиция.
Жантом прикрылся руками, пытаясь защититься.
— Меня это не касается, — отозвался он. — Я вам ничего плохого не сделал.
Клер поглубже уселась в кресле.
— Действительно, — прошептала она, — вы совершенный…
Постучала пальцем по виску, и этот жест позабавил Жантома.
Потом она нежно взяла его за руки, как бы привлекая все его внимание.
— Ну же, мсье Жантом. Посмотрите на меня. Ваша жена утверждает, что вы гораздо менее… странный, чем выглядите. Вы хорошо меня поняли? Я могу отправить вас в тюрьму или как минимум спровоцировать неимоверный скандал. Вы следите за моей мыслью? Согласны? Для вашей жены скандал означает самоубийство. Надо же — выйти замуж за человека, совершившего несколько убийств! Но отвечайте же, не смотрите на меня, как идиот. Я сама к ней обратиться не могу. Позавчера она вышвырнула меня за дверь. Вам придется самому с ней поговорить. Вот, я оставляю одну из этих карточек. Пусть убедится, что это не подделка. В левом углу — имя и адрес доктора Лермье. Повторите цифру.
— Миллион, — пробормотал Жантом.
— Отлично. От вас требуется одно — чтобы вы признали свою вину. А мы уж сами вмешаемся.
— Кто это вы?
— Я и другие. Вас не касается. Когда она поймет, что вышла замуж за опасного поджигателя, то созреет для дальнейших действий. И руководить ею будет страх.
На изможденном лице Жантома появилось что-то вроде интереса.
— Ну да, конечно, — проговорила она. — Вы этого не ждали. Последует ли продолжение? Разумеется. Сейчас я вам объясню. Не знаю, поймете ли вы, но сделать это стоит. Видите эту карточку, последнюю в досье? Так вот, именно она заставит вашу жену принять решение. Конечно, она начнет брыкаться, пригрозит нам полицией, станет торговаться и все прочее… Но человек, который будет говорить с ней… не я, я в этом деле не одна… скажет ей: избавьте нас от всей этой суеты. Заплатите, и вам отдадут документ, доказывающий невиновность вашего мужа. В противном случае вспыхнет война и вам придется кусать локти, или заплатите за мир миллион.
Она рассмеялась, закурила сигарету и пустила дым в лицо Жантому.
— Итак! — сказала она. — Надо, чтобы всем было хорошо. Бедный мой, вы меня расстраиваете, у вас такое несчастное лицо. Вам ведь не хочется признавать, что вы сожгли свой родной дом. Но вы его и не жгли. В последней карточке Лермье написано всего несколько строк. Читаю: «Получил признание мадам Жантом. Оно созналась, что в момент душевного расстройства подожгла мельницу. Я полностью ошибался. Малыш Рене невиновен, но оправится ли он?» Несколько строк, но этого достаточно.
Жантом не очень хорошо за всем этим следил. Потрясло его слово «невиновен», и вдруг произошел давно зревший в нем взрыв. Он бросился на девушку, бешено схватив ее за горло.
— Это я-то невиновен, грязная шлюха! Ты тоже думаешь, что я не могу совершить поджог?
Он потряс ее, бросил на палас.
— Оставь мать в покое. И отца. Это я! Я! Это я! Ах! Ты предпочитаешь молчать… Так-то лучше. Если бы ты знала, кто я есть на самом деле.
Он дал рукам приказ разомкнуться, но безуспешно, и в последний раз сжал ее.
Клер больше не двигалась. Жантом встал, носком ноги отбросил разбросанные карточки, навалился на стол, не без труда дотянулся до телефона и набрал номер людей в белом.
— Алло… Алло… Говорит мистер Хайд.
— Не шумите, — прошептал доктор Стоб.
— Думаете, он нас может услышать? — спросил Дельпоццо.
— Я просто проявляю осторожность. Он приходит в бешенство, когда чувствует, что за ним наблюдают. Видите? Пишет. Пишет часами. Ему дали бумагу, шариковые ручки, и он работает, не поднимая головы, как будто что-то наверстывает.
— А пишет он стоящие вещи? — осведомился издатель.
— Вы сами сможете оценить. Каждый вечер санитар тщательно подбирает созданное им за день. Ну а теперь оставим его.
Поделиться книгой: