Помоги проекту - поделись книгой:
— Ну да, не мне! — усмехнулся Зимин. — Если б не мне, стал бы я тратиться на цветы. Я, кстати, сперва хотел оставить букет в квартире и уйти, а встретиться с тобой уже под вечерок, чтобы у тебя, значит, от цветочного аромата голова пошла кругом. Странно ведь, согласись. Все вроде на замках, на запорах, нигде не нагажено, двери не сломаны, ничто не пропало, а на столе цветы в вазе! А? Я сперва хотел, гражданин Чирик, чтобы ты, увидев цветы в собственной квартире, облазил каждую щель. Чтобы ты, не выпуская из рук «ТТ», забранный с одного из твоих знакомых трупов, заглянул в каждый угол квартиры Чтобы тебе, паскуде, весь день не спалось и не елось. Но потом раздумал. Ты не из таких. Ты не из сентиментальных. Ты бы смылся. Мы бы тебя, конечно, разыскали сразу, это факт, но зачем лишний раз напрягаться? У нас за тобой давно установлено постоянное наружное наблюдение. Ты ведь для нас давно уже не человек, а фигурант. Ты сейчас сидишь и прикидываешь, куда я тебя поведу? Наверное, думаешь, что в тюрьму. В тюрьме ты уже сидел и не умер. Но ты одиночка, ты работаешь сам по себе, ты ведь с настоящим преступным миром по-настоящему и не связан. Своих корешей, которые тебе помогали,
— Не помню.
— Неверно, но не совсем, — усмехнулся Зимин. — Мы еще отдельно поговорим с тобой про Колобка. Мы еще с тобой поговорим про самых разных людей. Свари-ка еще кофейку и предложи гостю приличную сигарету.
— Я не курю.
— Во-первых, куришь. Во-вторых, в ящике стола у тебя лежит начатая пачка «Мальборо». В третьих, никогда не ври попусту.
Почему-то эти слова подействовали на Чирика Он побледнел.
Наверное, до него наконец со всей ясностью дошло, что странный гость действительно уже не раз наведывался в его квартиру. И каждый уголок знает. Наверное, до Чирика наконец дошло и то, что для этого странного гостя он действительно давно уже не человек, а фигурант под колпаком наружки.
Он встал, послушно отправился в кухню, сварил кофе и принес на подносе в комнату.
— Только вы зря распинаетесь, — сказал он мрачно. — Ну, следили вы за мной. Чего ж?.. Бывает… Ну, незаконно проникали в квартиру. И такое бывает… И кассета эта действительно моя. Чего скрывать?.. И Вальку Овечкина я хорошо знал… Только что тут такого? На кассете-то? Ну, гуляют пацаны. Мирно гуляют. Ничего в том плохого нет… И про Вальку я больше ничего не знаю. Ну, уехал и уехал куда-то… И про «Икарус» слышу впервые… И не надо мне тут всяких сказок про беспредел… Говорите ясно, зачем пришли?..
— Я скажу, — пообещал Зимин, неторопливо закуривая. — Этот кореш, который на экране обнимает тебя. Валька, значит, Овечкин… Он ведь не сам поехал в Медведевский лес… Не такой он дурак, чтобы подставлять зверькам свою сытую рожу… Уж кто-кто, а ты- то наверняка знаешь, с кем Овечкин поехал в Медведевский лес?..
— Не знаю.
— Ишь какой уверенный!.. «Не знаю!» — ухмыльнулся Зимин. И подсказал: — Ты видик пока не выключай. Не выключай пока видик. Ты смотри, смотри на себя, каким ты когда-то был. Ты смотри на широкую рожу своего дружка, улыбайся своему дружку. Вдруг твоя улыбка каким-то образом дойдет до Овечкина?.. Как ты его называл? Валькой?.. Ну вот… А я, пока ты улыбаешься корешу, расскажу, как твой кореш Овечкин попал в Медведевский лес.
Чирик протянул руку за сигаретами и тоже закурил. Наверное, забыл, что он не курит.
— Так вот… Если коротко… — Зимин не спускал внимательных глаз с хозяина квартиры. — «Подснежники», которые вытаяли из-под снега под поселком Мариничи, были все же опознаны. Можешь позвонить в прокуратуру, тебе подтвердят. Оказалась одна семья. Отец и сын Лапины. Ехали из Бреста в Армавир. Лапин-старший до этого работал в городе Винсдорф на складах Западной группы войск. Вместе с сыном перегонял домой новенький личный ВАЗ. Номера, понятно, транзитные. Нигде в ГАИ на территории России не зарегистрированы. Везли Лапины всякие хорошие вещи везли наличку в валюте. А опознали трупы потому, что жена Лапина-старшего каким-то чудом вспомнила слова мужа, сказанные им по телефону. Встречай, мол, жена, новенький ВАЗ с госзнаком 89–10 ЕЮЛ-транзит. Вот так вот — усмехнулся Зимин. — Запомнила номер. Случается. А у тебя в столе, кстати, до сих пор валяется занятный немецкий календарик с голыми бабами. И как раз на девяносто четвертый год. Убитых Лапиных опознали, значит, а через полгода нашли и машину. Уже в Москве. В лесопосадке на Юго-Западе. За улицей Двадцати шести бакинских комиссаров. Гулял там один хороший человек с собакой по кличке Трофим и наткнулся на машину. На разбитую, конечно. А разбил ее твой кореш Овечкин. И бросил. Так сказать, оставил след. А тебе это не понравилось. И чтобы ты не дергался, — сухо предупредил Зимин, — чтобы ты не суетился, и не врал, и не говорил лишний раз, что, мол, все это очень далеко от твоего района и тебя не касается, а немецкие календарики с голыми бабами можно, мол, купить в любом киоске, я тебе сразу скажу одну вещь. У тебя в тайничке, в том, что врезан в деревянный подоконник, вместе с валютой припрятан на всякий случай сертификат об окончании курсов менеджмента на имя А.Ю. Лапина. А ты ведь не А.Ю. Лапин. Правда? Ты Л.И. Лещинский. И кликуха у тебя Чирик. Наверное, жалко было выбрасывать, а? — подмигнул Зимин. —Думал, вдруг пригодится в будущем документик? Сидеть!.. — коротко приказал он попытавшемуся вскочить хозяину квартиры. — Ты что, гражданин Чирик, с винтаслетел? Перестал понимать слова? Я же честно предупредил, что вгоню тебя в тоску В большую тоску Как бы даже подготовил тебя к этому, а ты все равно дергаешься. К тому же, гражданин Чирик, то, что ты сейчас чувствуешь, если, конечно, чувствуешь, это еще не тоска. Это только так. Это только ее начало. Это, так сказать, еще только самое начало приступа тоски, но еще не сам приступ. Будешь вскакивать, я тебе яйца раздавлю, гражданин Чирик! А все остальное раздавят те, кто сейчас покуривает за дверью… Устраивает?.. Усек, гражданин Чирик?
Хозяин квартиры хмуро кивнул. И Зимин продолжил:
— Теперь об «Икарусе». Нападавших было трое. Все в масках. Наводчик выскочил из автобуса и участия в разбое не принимал В водителя стрелял плечистый жилистый человек Как раз твоего роста. Без бороды.Никто не запомнил бороду. Зато многим запомнились его руки. Он закатал рукава рубашки, а руки у него оказались жилистые и волосатые. Многим эти руки показались страшными, а значит, запомнились. Наверное,не успел побриться перед делом, — усмехнулся Зимин. — Собрав дань с пассажиров, лихие ребята уехали на иномарке вместе с наводчиком. А пассажир, которого застрелили, как позже выяснилось, раньше жил в Москве. Черт знает, может, он, дурачок, узнал кого-то по голосу. А? Некоторые пассажиры утверждают, что он вроде даже произнес какое-то имя. Тут, правда, масса противоречий. Один свидетель утверждает, что расслышал имя Леня. Другой утверждает, что Лена. Выходит, за это и шлепнули человека. А? Чтобы не трепался. Я ведь все это к чему? — говорил Зимин. — В том же тайничке, устроенном в деревянном подоконнике, лежит у тебя пластмассовая коробка из-под компьютерных дискет. А в коробке, я сам удивился, золотые и платиновые сережки, цепи, перстни. Я не спорю, сейчас многим задерживают зарплату. Бывает, что задержанную зарплату выдают продуктами производства Чайниками, телевизорами, носками. А тебе, выходит, зарплату выдавали золотыми и платиновыми цепями, перстеньками да сережками? Так, что ли?.. И чтобы совсем вогнать тебя в тоску, гражданин Чирик, сразу скажу. Я сравнил твои богатства с описью вещей, отобранных у челноков в тот вечер. Ну, понятно,и с другими известными мне описями. Жаба тебя давит, гражданин Чирик. Не помнишь ты правил игры. Кто же держит дома, пусть даже в тайничке, чужое награбленное золотишко?.. Оно понятно, по истечении лет это как бы уже твое золотишко. А золотишко, говорят, душу греет… Но это ошибка. Точно тебе говорю, ошибка. Может, золотишко и греет душу, только не тому, кто его отнял силой… Я вижу, вон у тебя на полке какие-то книги стоят. Не много, но ведь стоят. Значит, что-то почитываешь. А раз почитываешь, то когда-нибудь встречал у классиков такое выражение — у бесов холодное семя?.. Так вот, гражданин Чирик, золотишко твое, оно как раз и есть такое бесовское семя… Холодное… Не твое… Не может оно тебя греть… Оно может только в тоску вгонять и в озноб… — И спросил, улыбнувшись: — Ну как, нагнал я на тебя тоску?
Чирик поежился.
— Значит, дальше… Расстрел на улице Панфилова, это само собой… Ограбили квартиру, потом дождались хозяев. Или случайно на них наткнулись, не ожидали, что вернутся рано… Грабителей опять было трое.Время позднее, но свидетели нашлись. Свидетели всегда находятся. Не бывает так, чтобы совсем не находилось свидетелей, даже в самое позднее время. Москва город людный. Одного человека бессонница мучает,курит у окна, другой смотрит порнуху и отвлекается на непонятный шум, выскакивает на балкон, чтобы отдышаться от страсти. И все такое прочее. И если лихих ребят до сих пор не повязали, гражданин Чирик, то это не потому, что тут мистикой попахивает, а именно потому, что действовали указанные лихие ребята всегда сами по себе, без всяких связей с какими там преступными группировками… Сегодня работали под Орлом, завтра в Москве, послезавтра в Сибири… На этих лихих ребят, гражданин Чирик, пока даже одного общего дела не заведено. Конечно, в разных городах заведены на них разные дела, но все эти дела пока разобщены, не сведены в единое. Но вот ментов, гражданин Чирик, несмотря на их занятость, все-таки не стоит держать за придурков. Менты народ изрядно усталый и занятый, это так, но рано или поздно они все равно натыкаются на интересные совпадения… Согласен?
Хозяин квартиры кивнул. Как ни странно, он, кажется, успокоился.
— Ну вот, — усмехнулся Зимин. — Дергаться перестал, это мне больше по душе. Я вот еще не все рассказал, а ты уже на все согласен. И, кажется, никуда больше не торопишься. А то ведь ты спешил вроде?Нет? Хочешь поговорить? Это хорошо. Я ведь вижу, что тебе надо выговориться. Я ведь вижу, что ты даже спросить о чем-то хочешь… Только пока не решаешься.Правда? Ну, тогда я тебе сам скажу, чтобы ты лишний раз не томился. Тоска, гражданин Чирик, дело серьезное. Тоску, гражданин Чирик, нельзя недооценивать От тоски в петлю, бывает, лезут.
— Я не полезу, — дернулся Чирик. — Я вас переживу. Это вы, похоже, голову постоянно суете куда не надо.
— Меня? Переживешь? — искренне удивился Зимин — Меня, значит, не будет, а ты будешь? Это как же ты себе такое представляешь? На тебе же трупов, гражданин Чирик, понавешано, как собак.
— Это с вашей точки зрения.
— А с твоей?
— С моей точки зрения никаких трупов нет. Есть выдумки ваши. Это все ваши слова. Это все неизвестные имена и домыслы. Когда человека нет, то его просто нет И все. И ничего не докажешь. Чего тут непонятного. Мертвый человек сказать ничего не может. Так что все это только выдумки да неизвестные имена. И все еще доказать надо…
— Неверно, но не совсем, — спокойно проговорил Зимин. — На самом деле ты ошибаешься. Улик и доказательств много. Их хватает по каждому отдельному эпизоду. Вполне хватает, чтобы даже по трем-четырем эпизодам подвести тебя под вышку. Но, с другой стороны, общего единого дела на тебя пока действительно нет. Следователь, который занимается убийствами на улице Панфилова, пока никак не связал это дело с лихими ребятами, ограбившими «Икарус». А дело с «Икарусом» ведет совсем другой следователь И оба они пока не обращали нужного внимания на «подснежники» из-под Мариничей. Но на вышку тянет и каждое отдельное дело. А если не на вышку, так уж точно на пожизненное. Ну, может, на тюрьму с особо строгим режимом. А зачем тебе пожизненное в тюрьме с особо строгим режимом, гражданин Чирик, если ты собрался жить долго? Невыгодное дельце Да и меня не устраивает Меня, не дай Бог, на воле подстрелят, а ты, пусть в обстановке особо строгого режима, но будешь коптить небо? Пусть низкое, северное, но все равно небо? Нехорошо. Не устраивает меня это. И уж я, гражданин Чирик, соображу, как найти удобный способ подкинуть следователям догадку, так сказать, озарение, которое вдруг сразу объединит такие, казалось бы, разные дела. А это опять, не забывай, вышка. Это вышка по всем, даже по самым мягким законам. Без каких бы то ни было амнистий и помилований. Тебе даже апелляцию не позволят подать… А ведь есть еще всякие дела и делишки по Сибири, гражданин Чирик. А? Дела и делишки, которых мы с тобой пока еще и не касались. Нет, вышка, вышка светит тебе, гражданин Чирик, — убежденно протянул Зимин. — Мы ведь еще не отказались от смертной казни. Народ России считает смертную казнь полезной и необходимой. Да, собственно, гражданин Чирик, чего там? Ты же должен понимать, что особо строгий режим — это тоже что-то вроде вышки. Только медленной. Там время долго течет. Там люди на луну воют и в религию ударяются. Ты должен догадываться. Так что…
— Что? — быстро спросил Чирик
— Так что никуда тебе не деться.
— Москва город большой, — сказал Чирик.
— Это верно. Москва город большой, — согласился Зимин. — Вот Ташкент город хлебный, а Москва большой… Только ты напрягись и вспомни, гражданин Чирик. Ты ведь ездишь по Москве с сотовым телефоном. И номер твоего сотового известен немногим. А разве за последние полмесяца у тебя не случалось каких-то странных звонков? Вот то-то и оно… Кто-то тебе звонил, не раз звонил. Кто-то интересовался тобой. Сильно интересовался… А дозвонившись, почему-то не назывался, дышал в трубку и отключался, так и не вступив в разговор. И домой тебе звонили не раз… И на дачу… А вспомни ночные клубы, приятелей. Разве тебя не подзывали к телефону?.. Нам, мол, дядю Леню… Или Леонида Иваныча… Уважительно просили подойти тебя к телефону или просто взять трубку в руку, если ты был при сотовом. А потом молчали, только дышали в трубку… Заметь, что все это очень разные места и находятся в разных районах города… Понятно, гражданин Чирик, ты сейчас скажешь, ну, телефон, дескать, он и есть телефон, ошибались разные люди… Только я могу совершенно точно перечислить все места, в которых тебя доставали звонки. Значит, хотели от тебя чего-то… Напоминали… Ау, дескать, гражданин Чирик! Ау, это для вас звоночки, гражданин Чирик! Помним, помним вас!.. А чтобы ты совсем не сомневался во всем этом, мы тебе, гражданин Чирик, сегодня тоже позвоним… Я вот уйду, ты останешься один и засобираешься в гости, или на прогулку, или поиграть в бильярд, или кинешься в бега, а мы тебе и позвоним. Мы тебе позвоним даже в самое укромное место. Куда ты ни приедешь, гражданин Чирик, тебя везде позовут к телефону. Можешь прятаться, куда хочешь, хоть на дно Москвы-реки, до тебя все равно дозвонятся. А если ты все-таки забьешься в какую-нибудь щель, в которой еще не изобрели телефон, мы к тебе пришлем специального нарочного… И он принесет тебе букет цветов… Хочешь, букет будет совсем такой, как этот?..
— Не хочу. Чего вам надо?
— Ага, кажется, любопытство в тебе я разбудил. Если так, то можешь выбросить эти цветы или отправить букет на знакомые тебе могилки. Ты московские кладбища знаешь лучше меня. Но сперва давай посидим, порешаем наши вопросы… Спокойненько так порешаем. Без суеты, без дерганья… Я ведь тебя не зря так долго искал, гражданин Чирик. Ты мне нужен. Ты для меня сейчас, гражданин Чирик, кадр очень ценный. Такой ценный, что я пока поберегу тебя и от вышки и от тюрьмы. Ты ведь у нас одиночка Ты ведь ни с кем не связан. Ты даже подельников своих загрыз. Тебя сейчас как бы и на свете не существует… Вот и хорошо… Меня это устраивает… В принципе, гражданин Чирик ты, может, и прав. Есть у тебя варианты пожить подольше. Когда человеку исполняется тридцать лет, природа отказывается от него. Лечись, дескать, сам я процессы в твоем организме уже не контролирую. Сколько протянешь, столько и протянешь. Если тебя не зарежут, не повесят, не убьют… Сечешь, гражданин Чирик?.. Если мы с тобой сумеем договоримся, ты, может, и правда еще поживешь. Тихой жизнью. Незаметной. Не на нарах. Не в мордовском лагере. Даже наоборот. Где- нибудь на тихой подмосковной дачке. Ведь если будешь жить совсем тихо, гражданин Чирик, если ляжешь на самое дно, если напрочь забудешь о том, что людей можно драть и резать, как беспомощных овец, тогда действительно может появиться такой вариант… Мне что?.. Живи… Хрен с тобой… Если под наблюдением, то мы, может, позволим… Но сперва придется тебе кое- что сделать для нас…
— Для вас?
— Ну, скажем, для меня…
— А что я буду иметь с этого?
— Как что? — удивился Зимин. — Как минимум жизнь. Мало?
Чирик неопределенно пожал плечами. Кажется, слова Зимина его не убедили, но спорить он не стал. Спросил, подумав:
— Что я должен сделать?
— Для начала немногое… — сухо сказал Зимин. — Я сейчас приглашу в квартиру одного своего товарища. Очень надежного товарища… Он будет с видеокамерой… А ты прямо сейчас, в моем и в его присутствии, очень подробно наговоришь на видеокамеру факты своей нескучной биографии… Ну, а я тебе помогу, — усмехнулся Зимин. — Если ты что-то забудешь, я напомню… Расскажешь очень подробно и про семью Лапиных, и про тот «Икарус», и про стрельбу на улице Панфилова, и про то, как ты увез своего кореша Овечкина в Медведевский лес… Ну и, само собой, про свои богатые сибирские приключения… Помнишь свои сибирские приключения? Богатый материал!.. Я тут про твои сибирские приключения практически не упоминал, но лучше они от того не стали… На ночь глядя о таком и заговаривать страшно… Но ты заговоришь… И обо всем подробно расскажешь… Очень подробно и без вранья..
— А если совру? — огрызнулся Чирик.
— Я тебя поправлю.
— Тогда чего не запишете сами?
— А мне нужен твой голос. Единственный и неповторимый. И твое бородатое лицо. И твои бегающие глупые глазки. Мне нужно твое чистосердечное признание во всех твоих пакостях. Я, может, собираюсь в суде просить за тебя.
— В каком еще суде?
— Да ладно. Это я так. К слову.
— Зачем вам запись?
— Для гарантии.
— Мало моего слова?
— Твоего слова? — удивился Зимин — Ты что такое несешь, гражданин Чирик?.. Ты какого мне дерьма предлагаешь?.. С этого момента, гражданин Чирик, забудь, что у тебя есть что-то твое… Твои башмаки, твоя шляпа, твое слово… Плюнь, гражданин Чирик, больше ничего твоего у тебя нет. Ты сам больше себе не принадлежишь. Ты весь теперь мне принадлежишь. И все твое мне принадлежит. С этого момента, гражданин Чирик, ты будешь делать только то, что я тебе говорю. И ничего больше.
— А если я не согласен?
— Если ты не согласен, тогда, значит, эти цветы окажутся не на могилах твоих жертв и не в местном мусоропроводе, а у тебя на лице. Сам ты будешь лежать на этом диване, на котором сейчас сидишь. Так что не строй иллюзий. И учти, что тебя не сразу убьют. Ты людей всегда убивал с особой жестокостью. Вот и тебя не сразу убьют. Сперва тебя сильно покалечат. Ну, ты сам знаешь как Поколют, порежут, поломают, поприжигают, помучают. А потом бросят на диван и выпученные глаза прикроют влажными цветами. А рядом будут валяться всякие интересные вещички и документы, и все твои тайнички будут приоткрыты. Даже если ты вдруг выживешь и пойдешь в тюрьму, то только калекой. Мы тебя так отделаем, что ты и на том свете будешь кататься в инвалидной коляске. А может… — задумался Зимин. — Может…
— Что может? — испугался Чирик
— Да нет, ладно… — произнес Зимин. — Сперва тебя все-таки искалечат… С особой жестокостью… Хотя,конечно, даже в этом случае тебе не стоит надеяться на чье-то сочувствие. Ты ведь, гражданин Чирик, не надеешься на чье-то сочувствие?..
— Не надеюсь, — мрачно ответил Чирик.
— Вот и хорошо Если так, начнем работать
— Прямо сейчас?
— А почему нет? Именно сейчас. Утром работается лучше всего, — удовлетворенно пояснил Зимин.
Он чувствовал, он очень сильно чувствовал дыхание близкой удачи. Бесконечный месячный марафон,казалось, не оставивший ему никаких сил, заканчивался. Зимин боялся каким-то лишним словом или движением спугнуть удачу. Полуотвернувшись от хозяина квартиры, но ни на секунду не теряя его из виду, он неторопливо вынул из кармана радиотелефон.
— Готовы? — бросил он в трубку. И, выслушав ответ, коротко приказал: — Оператора с видеокамерой ко мне. — И, взглянув на мрачного Чирика, добавил в трубку: — Позавтракаем прямо здесь. Хозяин не жадный. И не беден… Не спорь, не беден, не беден…
Зимин, закрыв трубку радиотелефона, неторопливо спрятал ее в карман. Потом ухмыльнулся.
— Сварите-ка нам, гражданин Чирик, полную джезву кофе. Минимум на трех голодных мужиков Я ведь и тебя имею в виду, проголодался, наверное? А заодно потряси хорошенько свой холодильник. Пусть из холодильника вывалится все самое вкусное. Мы ведь, можно сказать, будущее твое спасаем. Так что не стоит скупиться, правда?.. А будут телефонные звонки, — предупредил Зимин, — ни на какие звонки отвечать не надо. Совсем не отвечать. Ни-ни!.. Тебя просто нет дома, гражданин Чирик… Ты ведь вроде собирался куда-то?..
Чирик хмуро кивнул.
— Ну вот видишь! Собирался Раз собирался, значит, ушел… Так что начнем, гражданин Чирик, — ухмыльнулся Зимин. — Чем скорей мы с тобой закончим, тем больше времени у нас останется… Или я ошибаюсь?..
Глава II.
...................................................................................................................
...................................................................................................................
...................................................................................................................
Глава III. БОЛЬШАЯ ПРУХА
3 июля, Новосибирск
Паскуды, паскуды и паскуды.
Паскуда на паскуде
Город паскуд.
Прямо с утра бомж Груня подрался возле железнодорожного вокзала с давним своим собутыльником Колькой Недопыркой. Через полчаса устроил свару возле киоска «Альтернативные напитки». К обеду внаглую попытался прорваться на заветную территорию Большой городской свалки, за что был жестоко бит. При этом у Груни отобрали последний червонец, который он хранил в кармане затасканной телогрейки, как бы на черный день.
Груня, конечно, не верил, что такой черный день когда-нибудь наступит. Груня, собственно, уже вечером собирался пустить припрятанный в кармане червонец на какое-нибудь хорошее дело, но не успел. Помоечный придурок, известный лупень-козел с красивым прозвищем Олигофрен и эти его бесформенные сволочные подружки заловили Груню у входа на Большую городскую свалку. А точнее, уже на территории. Олигофрен и его паскудные сволочные подружки были как бы самым передовым отрядом суровой гвардии, еще при горбачевской засухе выдвинувшимся из города и занявшим все высотки и таинственные дымные перевалы Большой городской свалки.
Конечно, Груня понимал, что, если даже он и прорвется на территорию Большой городской свалки, ничего хорошего из этого не выйдет. Чужих на свалке всегда били. Чужих на свалке всегда бьют. И, надо думать(а Груня даже и не думал об этом, а просто знал), всегда будут бить.
При всех режимах.
В конце концов, Большая свалка, — это не лабиринт грязных городских мусорных баков, в которых может копаться кто угодно, не опасаясь того, что его могут в любой момент накрыть и напинать. Большая городская свалка — это великий плодородный край, бескрайний,малоизученный, загадочный, вольный, никем не нанесенный на карты, часто и густо заволоченный то немножко вонючим, а то немножко едким дымком. Большая городская свалка — это великая, сытная, практически вечная, неисчерпаемая кормушка, пусть и контролируемая всякими придурками, вроде Олигофрена. Наконец, это истинный райский мичуринский сад, в котором можно жить даже суровой зимой, нисколько не беспокоясь о завтрашнем дне. Конечно, этот сад несколько вонюч, гниловат, снизу он немножко подопрел, зато он истинный сытный и теплый райский сад, таинственно фосфоресцирующий во тьме летних ночей.
Но, конечно, чужим на Большой городской свалке делать нечего.
На Большую городскую свалку просто так не приходят. На Большую городскую свалку могут только привести. А явиться самому… Просто так Без словечка, нашептанного кому-то на ухо… Чтобы решиться на такое, надо иметь совсем уж наглый характер. Такой, как у бомжа Груни.
— Мы тебя уже били, — безрадостно узнал Груню Олигофрен. И сплюнул. — В прошлом месяце. Зачем ходишь?
Груня пожал плечами. Он сам не знал, зачем ходит. Ну, ходит и ходит. Кому какое дело? Он не только сюда, на свалку, он вообще ходит. Вот ходит, пока ходится. Может, привычка.
— Ты чё? Ты чё? — сразу заволновался и побагровел Олигофрен, любивший вникать в сложные проблемы, за что и получил такое красивое прозвище. — Трудно тебе изменить привычку?
Олигофрен как бы не понял Груню, он даже как бы изумился высказанному вслух предположению Груни. На самом деле побагровевший от непонимания Олигофрен просто-напросто красовался перед своими подружками.
— Ты чё, падла? Тут Родине изменяют каждый день, а ты привычку не можешь.
За сутулой спиной явно невыспавшегося, злого, зато всегда сытого Олигофрена сладко и маняще курились легким нежным дымком необозримые и таинственные пространства Большой городской свалки. Тревожно орало воронье. По злым глазам Олигофрена, посверкивающим, как новогодние елочные игрушки, и по жадным мутным глазам его хихикающих паскуд-подружек Груне сразу стало понятно, что этим нелюдям есть что терять и что они вовсе не собираются это терять.
Короче, бомж Груня сразу понял, что лупень Олигофрен и его паскудные подружки и в этот раз встанут перед ним, как неизвестные герои перед прорвавшимся к городу фашистским танком.
Такие вот буки-козлики. Обидно. Даже не обменялись новостями.
Груня любил обмениваться новостями. По утрам, встречая своих оборванных приятелей, с которыми он выпивал то на железнодорожном вокзале, то в Первомайском сквере, то просто на набережной у Коммунального моста или в саду имени Кирова, Груня с интересом обменивался всякими мелкими и крупными городскими новостями.
Город большой. Паскудный. Новостей много. Например, в пельменной на Красном проспекте кто-то неизвестный отобрал у посетительницы двести тысяч рублей. Хорошая работа, одобрительно кивнул Груня. Сам бы он, несмотря на врожденную наглость, никогда не посмел бы напасть на посетительницу пельменной. Струсил бы.
А два родных брата, с одобрением узнавал Груня, старые бомжи Соскины, ступив на жиганскую тропу, зверски избили пожилого сторожа крутого магазина «Искра». Ничего братанам Соскиным в магазине не обломилось, но пожилого сторожа они избили. И поделом. Паскуда сторож «Искры», говорят, не покупался даже на бутылку.
Груня крепко осуждал презрение сторожа «Искры», испытываемое им к бомжам, но сам, пожалуй, не смог бы его избить. Тем более зверски.
А знаменитый ларек на улице Добролюбова наконец сожгли Недели три ходили к ларьку бомжи Ивановы, которые не братья, а просто однофамильцы (так о них говорят), и упрямо выпрашивали у хозяина немножко водки. Или немножко денег. Или немножко жратвы. Хозяин-паскуда ничего не давал. Вот Ивановы, которые не братья, и сожгли наконец знаменитый, никому до того не сдававшийся ларек. Впрочем, так и не сдавшийся.
И сжечь ларек Груня не смог бы. Побоялся бы. Но отдавал должное Ивановым. Тоже хорошая работа.
А Лешка Истец, по слухам, окончательно перестал верить в реформы, которые в скором времени должны были принести городу и стране полное и окончательное решение всех проблем и такое же полное и окончательное благополучие, и с расстройства вырезал на улице Есенина семью из трех человек — искал деньги и драгоценности. Понятно, что не для того, чтобы купить малиновый пиджак и в таком виде, да еще с массивной золотой цепью на груди и с карманами, набитыми крупными купюрами, гулять в толпе перед оперным театром. «Для вас, козлов, подземный переход построили!..» Нет, конечно… Просто, говорят, было у Лешки Истца видение. Несколько ночей подряд, говорят, приходили к Истцу во снах суровые апостолы в белых одеяниях и злыми неутомимыми голосами утверждали, что плохо, мол, ты живешь, Лешка, и плохо, мол, кончишь!
Оно, может, и так. Но возьми Лешка Истец драгоценности и деньги, про себя думал Груня, услышав интересную новость, этому Лешке Истцу цены бы не было. Удачливых везде любят Это только так говорят, что удачливых, мол, не любят, что удачливым, мол, только завидуют. Любят! И еще как. Удачливого человека, например, могут без всяких споров принять даже на Большой городской свалке.
Груня любил новости.
Как встретил кореша, так пошло-поехало. «Слышь… Дядя Серега утонул… Ну какой?. Не помнишь, что ль? Беззубый… В Инюшке утонул… Долго ли..?»
Да как утонул? Он плавать не умеет»
«А ты знаешь?»
«Нет».
Поделиться книгой: