Помоги проекту - поделись книгой:
Оксана Гофман
Ошо: Будда-хулиган, который «никогда не рождался и никогда не умирал»
Люди ищут истину, и она приходит к ним самыми разными путями, в самом разном обличье. Дух странствует среди людей, но лишь избранные способны достичь тех высот, где истина обращается в слово.
Странники духа — люди, чьи судьбы становятся притчами о путешествии в поисках ответов на вечные вопросы: добра и зла, радости и горя, жизни и смерти. Учителя, мудрецы, святые и пророки — их жизнь, их открытия и прозрения приобщают нас к высоте человеческой мысли и духовного знания.
В книгах серии «Странники духа» послания духовных наставников человечества для людей третьего тысячелетия: новый смысл в новом времени.
Моя религия может стать последней религией… Отбросьте всякую философию, в том числе и мою…
Апостол истины или Пророк истины?
В поиске учителя
Интерес к опыту и судьбам мистиков в любые времена не был случайным. Потому что мистик — это человек, деяния которого напоминают нам о нашей свободе. Он знает нечто такое, о чем мы догадываемся смутно, отчасти или вовсе догадываться не смеем. А если и смеем, то не знаем, что с этим делать. Мистик знает. И поэтому нам чертовски интересно, что же там у него из всего этого получилось.
Чтобы приблизить себя к его знанию, мы интересуемся, изучаем, пытаемся понять. Напрасно. Мистика нельзя понять. Можно лишь войти в его знание. А там уж решать: уйти или остаться. Можно присесть рядом, разделить существование. Пережить. Но понять — невозможно.
Ма Прем Шуньо в своей книге «Алмазные дни с Ошо» вспоминала, как Мастер рассказал однажды такую притчу.
«Дровосек ходил в лес каждый день. Иногда он возвращался голодным, потому что шел дождь, иногда было слишком жарко, иногда слишком холодно. В лесу жил мистик. Он видел, что дровосек стареет, начинает болеть и возвращается голодным. И он сказал: „Послушай, а почему бы тебе не зайти подальше в лес?“ Дровосек ответил: „Ну, и что ждет меня там, дальше? Больше деревьев? Стоит ли без необходимости тащить дрова несколько миль?“ Мистик сказал: „Нет. Если ты зайдешь немного дальше, ты обнаружишь медный рудник… Тебе не придется каждый день рубить дрова“. Человек подумал: почему бы и в самом деле не попробовать? Он зашел дальше и нашел рудник. Он был так счастлив. Он возвратился и упал в ноги мистику. „Тебе нужно зайти еще дальше в лес“. — „Но зачем? Теперь мне хватит еды на семь дней“. Мистик сказал: „И все же… Ты иди. Ты, конечно, потеряешь медный рудник, но там есть рудник серебряный. И того, что ты принесешь, хватит на три месяца“.
Дровосек пошел дальше и нашел серебряный рудник. Он пришел, танцуя от радости, и сказал: „Как мне отблагодарить тебя? Моя благодарность безгранична“. Мистик сказал: „Чуть дальше есть золотой рудник“. Дровосек заколебался. Ведь он был очень бедный человек, а теперь, имея серебряный рудник… да он никогда и не мечтал об этом. Но раз мистик говорит, кто знает? Может быть, и в данном случае он прав… И дровосек нашел золотой рудник… Но мистик сказал: „Я становлюсь стар, может быть, меня не будет здесь, когда ты придешь в следующий раз. Я покину этот мир… Не останавливайся на золотом руднике. Чуть-чуть подальше…“ Но дровосек возразил с жаром: „Зачем? Ты показываешь мне что-то одно, и в тот самый момент, когда я получаю это, ты велишь мне бросить найденное и идти вперед!“ Мистик сказал в ответ: „Но совсем недалеко есть алмазный рудник…“ Дровосек шел целый день и нашел в конце концов алмазные копи. Он набрал множество бриллиантов и сказал: „Этого мне хватит на всю жизнь“. Но мистик заметил: „Может быть, мы и не встретимся больше, так вот тебе мои последние слова: теперь тебе хватит богатства на всю жизнь. Ступай вовнутрь! Забудь лес, медный рудник, серебряный рудник, золотой рудник, алмазный рудник. Теперь я открою тебе последнюю тайну — единственное сокровище находится внутри тебя. Все твои внешние нужды удовлетворены. Садись рядом так же, как сижу я“. Дровосек заметил: „Меня давно уж удивляло… Вот ты знаешь про все те рудники и продолжаешь сидеть здесь? Почему ты не соберешь алмазы, которые лежат там? Ведь только ты знаешь про них. Почему ты продолжаешь сидеть здесь, под деревом?“ И мистик ответил: „Когда я нашел алмазы, мой мастер сказал мне: теперь садись под деревом и ступай вовнутрь“».
Кто из нас может всерьез похвастаться, что всегда присутствует в пределах своего внутреннего дома? Нас там почти никогда не бывает. Мы или на задворках — в сарае хлам прошлого разгребаем, либо уже поскакали в местный лабаз: «А чего новенького?» Будущее, стало быть, обеспечиваем. Мы вечно носимся от прошлого к будущему и обратно, и нас никогда нет дома. Мы туда приходим только спать. Сны, разумеется, забываем. При жизни собственной присутствовать как-то тоже забываем: некогда. Мы по большей части в думах о прошлом или в мечтах о будущем. И только изредка мы посещаем настоящее — самих себя, свой внутренний дом.
Мистик — это тот, кто всегда дома. Внутри своего существа. В самой его глубине. Оттуда он смотрит на мир, оттуда говорит с нами. В его текучем мире переживаний нет времени и холодного рассудка, нет честолюбивых помыслов и чувства соперничества. Условности не работают. Рамки отметаются. Мир мистика нельзя понять, потому что его нечем измерить. И поэтому растерявшиеся современники при жизни считают этих людей эксцентричными или сумасшедшими, а после их смерти дают им невинное звание философов. Особо пугливые предпочитают безопасности ради примирить «неудобных» мистиков с действительностью, превращая их в легенды или задвигая на пьедесталы. Так вернее. Во всяком случае, воспринимать легенду намного проще и приятнее, чем иметь дело с реальным живым человеком из плоти и крови, к тому же позволяющим себе роскошь не принимать всерьез бессмысленность нашей повседневной жизни.
В мистиках нас привлекает их незаурядность. Она же и отпугивает. Они неизбежно несут в себе тот бунт, на который мало кто из нас решается. И даже самые благонамеренные последователи избегают открытого протеста, предпочитая ограничиваться соблюдением «дозволенной» символики.
В 1999 году ставшее на тот момент моей природой одиночество и безуспешные поиски истинного учителя привели меня в немецкий Центр медитаций Ошо-Маниша.
Наблюдаю за «немецкими коммунарами»: они трудятся, приветливы. Все, как один, подражают Ошо и в своем стремлении походить на него до смешного от него отдаляются. Как-то очень скоро стало ясно, что добрая часть людей, «искренне любящих» Ошо, даже и не подозревают, что на самом деле Ошо для них враг, поскольку они по-прежнему всеми силами цепляются за ту жизнь, которую он способен разрушить даже после своей смерти. Удивительно, но факт: совершенно неосознанно они искали на него компромат.
С грустью я замечала, что в этом лубочном Ошо сам Мастер отсутствует, что Ошо-движению без самого Ошо присущи неизбежные превращения, постигшие ранее христианство, буддизм, магометанство. Я искала Ошо и не находила его.
Я до того доискалась «истины» в пределах немецкоговорящей «Ошо-Маниши», что была «призвана» пред ясные очи Махамудры, «мастерицы» немецкой коммуны. Пожилая дама с просветленными грубовато-немецкими чертами лица, в сари, уроженка Гамбурга. Она говорила и говорила. «Маниша — моя жизнь. Здесь я могу выразить себя… я живу коммуной». Смутило, что за полчаса беседы не прозвучало ни одного слова об Ошо. Она говорила, пристально поглядывая на меня. Возможно, моя удрученность чувствовалась. Я отчужденно молчала и вспоминала фотографии Ошо. Улыбку, которую очень сложно описать, но о которой точно можно сказать, что это — настоящая улыбка. То, как улыбались мне сейчас, настоящим назвать было трудно. Фрау Махамудра говорила, а я упрямо повторяла слова «Алмазных дней с Ошо», превращая их в свою собственную медитацию:
«Голос внутри меня кричит: „Я здесь, я здесь“, но я поражена немотой. А потом — глаза. Когда Мастер смотрит в глаза ученика… он видит всю историю, все — прошлое, настоящее, будущее… Иногда такой взгляд может не оставить никаких следов в памяти — просто экстатическое чувство, стремительное течение радостной энергии, как будто прорвалась плотина».
Ошо ушел четырнадцать лет назад. По словам его личного врача, он приготовился покинуть тело, служившее ему в течение пятидесяти девяти лет, «так спокойно, словно собирал чемоданы перед поездкой за город на выходные». Человеку, живущему в вечности, торопиться некуда…
Вспомнилось, что Ошо часто спрашивали, почему он не напишет автобиографию или не расскажет о себе человеку, который смог бы создать биографический очерк его жизни. Но он только отмахивался и говорил, что важны вечные истины, а не сомнительные газетные вырезки, которые принято называть историей, что его биографию легко восстановить по уже существующим книгам, по сотням томов опубликованных бесед… Общаясь с фрау Махамудрой, я лишний раз убедилась, что нынешние биографические вырезки со ссылками на Ошо — это вторичное сожжение-похороны, дурно сработанная фальсификация. Нас снабжают суррогатом Ошо, и общение происходит не с Мистиком, а с газетчиками и журналистами, изрядно «постаравшимися» над «историей» Ошо. А это уже, извините, «от лукавого».
Прощай, Ошо-центр без Ошо. Ухожу с осадком на душе, с убежденностью, что невозможно «истине научиться от других» (Ошо), с твердой уверенностью, что обязательно напишу книгу о будде-хулигане…
Собирая материалы к данной книге, я лишний раз осознала, что после смерти, без ноши измученного тела, Ошо едва ли не более влиятелен, чем при жизни, что его история не закончилась, что паломничество Ошо бесконечно и что даже после смерти он вполне способен говорить с нами.
Нет четкого ответа на вопрос: «Кто такой этот самый Ошо?» Все, что я напишу о нем, — лишь часть нашего пути к самим себе. В конце концов, сказал же Ошо, что
Эта книга — о жизненном пути Мистика и о том мощном отклике, которым сущее отозвалось на его присутствие. О нас — ищущих и страдающих из-за отсутствия целостности, еще не достигших своей вершины и часто не имеющих представления о том, что делать с собственной жизнью.
На вершине горы стоит Гоги с бумерангом в руках. К нему подходит Кацо:
— Гоги, что это у тэбэ такое?
— Нэ знаю.
— Гоги, а на что оно тэбэ — то, что ты «нэ знаю»?
— Нэ знаю!
— Гоги, да выкинь ты это — то, что ты «из знаю».
— На, выкинь!..
Примерно так… И «выкинуть» нельзя, и что делать, не вполне понятно…
Кстати, ни одна беседа Мастера с учениками не обходилась без анекдотов. Если заглянуть в книгу Ошо «Манифест Дзен» (Москва, 1997), то обилию откровенно смешных историй и анекдотов, сопровождающих весьма медитативное обучение, можно при желании удивиться. Ошо не любил тяжеловесных истин. Он был очень прост и абсолютно тотален. Во всем, что касалось жизни и ее проявлений, для Ошо не было различий в путях, ведущих к пробуждению, «за пределы нашей собственной тюрьмы». Он обещал, что будет терроризировать наше невежество и будить нас всеми возможными способами, и делал это мастерски просто.
При этом под невежеством следует понимать не отсутствие джентльменского набора интеллектуальных посылов, а наше абсолютное безразличие к себе самим. Мы по большей части не имеем о себе и своей истинной природе ни малейшего представления. Ошо же утверждал, что в каждом человеке присутствует природа будды, что истину нельзя понять, но можно лишь пережить, что она всегда с нами, в самом центре нашего существа. Чтобы туда прийти, нужно захотеть проснуться. А чтобы захотеть проснуться, нужно согласиться с тем, что ты спишь. Отсюда и беспрестанные ошовские «побудки» в попытках отбросить нас за пределы столь любимого нами невежества. Это очень по-ошовски: что происходит, когда «ничего не происходит»? По идее, должны бы «происходить» мы сами. Но кто из нас имеет мужество так жить?..
Конечно, его жизнь и учение отличались парадоксальностью, бунтарством и протестом. Конечно, он решительно и ощутимо терроризирует наше невежество, охватывая в шестистах книгах почти все аспекты развития человеческого сознания: от Чжуан-цзы до Зигмунда Фрейда, от Гаутамы Будды до Георгия Гурджиева, от Иисуса Христа до Рабиндраната Тагора… Он терроризирует наше невежество, комментируя Упанишады, Библию, Коран, суфизм, буддизм, джайнизм, дзен-буддизм, даосизм, йогу, тантру. Он будит нас всеми возможными способами, выделяя самое главное, основываясь на опыте собственного переживания истины. Будит, а мы так не любим просыпаться… Как любил шутить Мастер, пока мы спим, сны очень реальны. И хотя Ошо был очень ясен и прост, мы не всегда можем понять то, что он говорил. Он точно знал, что и откуда происходит, но пока мы спим, нет возможности услышать…
Собирая материалы для книги, я заглянула в интернетовские сайты об Ошо. Самого Ошо я в них не обнаружила, однако «гонения на Ошо» там представлены в полном объеме… Самое безобидное, что нашлось, — «духовно неправильный мистик», «будда-хулиган», «духовный террорист» и «секс-гуру». Очевидно, что людей, живущих по принципу «как бы чего не вышло», степень свободы Ошо и его идей обескураживает, пугает и заставляет «вверять» свою судьбу «букве закона». Дело понятное: не всякому по зубам ошовская свобода. Как существа социальные, мы ее по определению боимся и ответственности за нее всячески избегаем. Но вот такого разворота в марше, как в следующих документах, я, признаться, никак не ожидала.
В не так давно появившемся «Справочнике по культам» «культ Ошо (Раджниша)» классифицирован как деструктивная религиозная организация (тоталитарная секта, деструктивный культ) в следующих документах:
— в Вербальной ноте посольства Федеративной Республики Германии от 22 ноября 1995 года;
— в аналитическом вестнике Государственной Думы Российской Федерации «О национальной угрозе России со стороны деструктивных религиозных организаций»;
— в инициативном письме — депутатском запросе депутата Государственной Думы Российской Федерации Н. В. Кривельской министру внутренних дел Российской Федерации генералу армии А. С. Куликову (январь 1997 года);
— в информационном материале Министерства здравоохранения и медицинской промышленности Российской Федерации «К докладу о социально-медицинских последствиях воздействия некоторых религиозных организаций на здоровье личности, семьи, общества и мерах обеспечения помощи пострадавшим» (1996);
— в книге А. И. Хвыли-Олинтера «Опасные тоталитарные формы религиозных сект» (1996).
Звучит солидно и угрожающе. Сразу чувствуется рука идеологических «профессионалов»: все в лучших традициях средневекового мракобесия… Что тут скажешь? Охота на ведьм даже в наши дни — дело для политиков привычное и весьма популярное. Со всеми сопутствующими явлениями: от откровенной глупости и пошлости до безбрежного невежества в вопросах духовных практик. Читаю и думаю: это серьезно? Оказывается, серьезно. Судите сами. По оценкам вышеупомянутого «Справочника», «культ Ошо» является одним из наиболее «разрушительных для сознания адептов. Техника внутреннего роста в культе кроется в том, что духовный рост адепта ставится в прямую зависимость от приближения и привязанности к личности гуру». О, эти наши «культы личности» и «служебный рост в зависимости от приближения к начальству»! Очевидно, что деятельности Ошо навязана та единственно известная модель, которой данные «исследователи» прослужили верой и правдой всю жизнь и которая известна любому школьнику. Все это очень знакомо и чрезвычайно скучно.
В подтверждение своим обвинениям они приводят отрывок из письма матери адепта Ошо:
«Обращение к вам — единственная надежда спасти сына… под видом медитации применяют методы психического воздействия на волю человека… Я глубоко уверена, что мой сын, находясь теперь под воздействием психоэнергетических средств, способен вопреки своему желанию совершить действие, неподвластное рассудку и здравому смыслу».
Что действительно «неподвластно рассудку и здравому смыслу», так это уверенность женщины в том, что власти, у которых она ищет защиты, функционируют в соответствии с вышеупомянутыми разумом и здравым смыслом… При этом интересно вспомнить, что сам Ошо
«Я оставляю все на волю существования. Мои слова живые. Это не учение, примите мой дар».
Кто-то принимает дар Ошо в свое сердце, кто-то от него отказывается. Абсолютная свобода выбора.
Однако вернемся к «культовым» документам.
«В культе Раджниша (
Да, бесспорно, с точки зрения социума, человек находился вне «реальности»: вне навязанных социумом правил, вне социальных ролей, вне толпы. Он становился для социума неудобным и непонятным, а значит, неуправляемым. Он становился самим собой. Без навязанных идеологий, с новым опытом переживаний, с собственными придуманными правилами. Становился потоком переживаний. В самом себе. А какое может быть место социуму в самом себе? Нет там такого места. Чтобы быть собой, переживать себя как будду, напрочь не нужен никакой социум. Но социум хочет управлять. И впадает в бешенство, потому как ему невозможно управлять «потоком переживаний», немыслимо управлять буддой. И, как известно, все плохо и малопонятное люди привыкли «подвергать осуждению, бичеванию и развенчанию».
Однако давайте отвлечемся от обвинений Ошо в уголовно-наказуемых преступлениях и вспомним о самом Ошо. Достаточно обратиться к его книгам, чтобы обнаружить, насколько его возмущала наша милая человеческая привычка считать себя беспомощными. Особенно в мышлении. Он восставал против бездумного, слепого следования чужим идеям. Любым, в том числе и его собственным. Он никогда не требовал поклонения, потому что считал его зависимостью. Он настаивал только на одном; ищите свою правду, идите своим путем, будьте свободны от любых учений. Только вы знаете, что вам нужно. Больше никто: ни правительство, ни сам Господь Бог.
Ошо не призывал идти за ним, не говорил, будто он спаситель. Он считал подобную позицию абсолютной чушью. И люди его любили за то, что Ошо никого не превращал в толпу. Он помогал «вылупиться» из толпы. Рядом с ним каждый становился ответственнее, самостоятельнее. Обретал истинную свободу — внутреннюю. Становился собой. Обучаясь у Ошо, человек все больше ощущал свою индивидуальность, научался ценить ее, становился ею — настоящей индивидуальностью. Это было содружество, а не принудительная система обучения. Ошо просто делился опытом своих переживаний, и из этой глубины каждый мог получить свой глоток свободы. Как истинный мистик, он строил свои беседы, будто не учитель говорит с учениками, а словно происходит разговор бога — с богом: «Вы и есть будда». Он всегда «приветствовал бога» в своих учениках и называл это дружбой учителя с потенциальными учителями.
И поэтому нелепы выводы составителей аналитического вестника Государственной Думы РФ «О
Очевидно, что человек, именующий себя «духовным террористом», не мог устроить никакие власти. Вся история жизни Ошо как социального субъекта — история его гонений. Какие социально обусловленные структуры может устроить человек, отрицающий директивное существование? Кто будет терпеть Мистика, повсеместно заявляющего о том, что политика — сущее безумие, а политики — шарлатаны и идиоты? Стоит ли удивляться, что до сих пор при упоминании имени Ошо любые власти буквально встают на дыбы? Оно и понятно: человек, живущий по собственным законам и собственным умом, политических чиновников по меньшей мере раздражает. Мистик, укоренившийся в вечности, на собственном опыте убедившийся в абсолютной свободе человека и передающий это знание другим, просто не в состоянии всерьез воспринимать за истину «объективную реальность, данную нам в ощущении», да к тому же закатанную в постановления и указы. А представить себе, что завтра политики и ортодоксы от религии усядутся под дерево бодхи, возможным не представляется. Так что пусть уж себе каждый идет своим путем…
А идеологический резонанс на присутствие Ошо спустя несколько лет после его смерти — это своеобразные цунами, докатившиеся до властей: «Выпей море, Ксанф»… Не случайно Ошо означает «океанический, растворенный в океане». Это даже не имя. «Ошо», по определению самого Мистика, — «безымянная реальность». Он говорил, что это хорошо, потому что каждое имя создает границы вокруг нас, делает нас маленькими. Ошо распорядился так, чтобы во всех его книгах (всего семьсот названий) его имя с Бхагвана Шри Раджниша было изменено на Ошо. Пройдет время, и люди забудут, что жил некто, кого звали Раджниш. Только Ошо и останется. И волны его имени доносят до нас голос Мастера:
«Я дал вам алмазы. Теперь
Глава первая
Мятежный дух, или «Новый ребенок»[1]
Если бы мы спросили у самого Ошо: «Так кто же вы, Мистик?», то он ответил бы нам, что он — это просто он, не пророк и не мессия, не Христос, а самый обычный человек — такой же, как мы. С той лишь разницей, что мы еще спим. Однако эта разница не так уж велика, потому что он тоже когда-то спал… И поскольку скоро мы проснемся, то разницы между нами и вовсе почти никакой.
Мистик учится у Мистиков. У сущего. У себя самого. У своего безмолвия и одиночества. Именно поэтому Ошо никогда не был духовным в традиционном общепринятом смысле: он не ходил в храмы и церкви, не читал писания, не соблюдал обряды, не поклонялся Богу и не молился. Он считал, что покорное исполнение формальных, обусловленных действий не имеет ничего общего с духовностью и поиском истины. Ошо избрал собственный путь. Духовность означала для него решительно иное. Она подразумевала поиск ответа на вопрос «кто я?», а значит, абсолютную честность перед самим собой. Его духовность не допускала никакой зависимости. Она выражалась в отстаивании свободы — свободы внутри своего существа. Свободы от чужих взглядов и учений, свободы от идеологических и религиозных доктрин, от общественного мнения, от общепринятых правил, норм и ограничений — от толпы. Ему не было места в толпе, потому что в толпе невозможно свободно обрести себя и собственную истину. Истину можно обрести только в одиночестве, «на просторах своей пустоты» (
Ошо предложил нам самое простое понимание духовности — как естественного поиска самого себя. Он признавался, что никогда не позволял кому-то заниматься этим поиском за него: он всерьез полагал, что найти себя можем только мы сами.
Этим поиском самого себя в себе Мистик и занимался с самого раннего детства. В этом смысле Ошо был необычный ребенок.
«Я — Новый ребенок»
Раджниш появился на свет 11 декабря 1931 года в Индии, в штате Мадхья-Прадеш, в поселке Кучадва.
Позже Ошо говорил, что невозможно объяснить, почему жизнь выбрала именно эту деревню, но что так и должно было быть — настолько благостной, священной была тамошняя красота. Ему довелось впоследствии объездить весь мир, но больше никогда не довелось встретить такой первозданной красоты…
Ошо считал, что ему повезло: в отличие от нас с вами у него было детство… Тихая, маленькая деревушка: домишки у пруда и высокие деревья. Ни школы, ни почты, ни вокзала, ни даже обычной дороги. Отсутствие школы позволило будущему Мастеру избежать участи получать традиционное образование вплоть до девяти лет. К тому времени он будет уже абсолютно свободен от всевозможных штампов, правил, норм и навязанного извне взгляда на мир. Школой для него станет опыт собственных переживаний. Кому из нынешних детей выпадает такое крайне редкое, по мнению самого Ошо, счастье?
Конечно, с точки зрения общепринятых норм он был решительно необразованным. Даже много позже, уже покинув деревню, он оставался свободным от привычного для всех обучения. Его интересовали не знания, а то, куда они могут привести. Сугубо интеллектуальное заимствованное знание, не подкрепленное опытом собственных открытий, он считал пустым и бессмысленным. Уже будучи признанным ученым, он говорил, что в определенном смысле до сих пор необразован, хотя теперь у него полно званий — и не просто званий, а ученых степеней. В свойственной Ошо манере он утверждал, что это по силам любому дураку и будто ученые звания ежегодно получает столько дураков, что все эти степени ничего не значат. Он был уверен, что, если знание не ведет нас к своей сущности, оно мертво. И в этом смысле седовласый академик может на деле оказаться сущим младенцем, не имеющим представления, кто он на самом деле, — и, стало быть, дураком. Потому как, по логике Ошо, нет никакой мудрости в том, чтобы копить массу ненужных сведений, если они не преображают человека, не приближают его к себе. К чему все познания, вся научная аргументация и терминология, если мы так и не узнали, кто мы есть на самом деле? И весь вопрос в том,
Вернемся к истокам такого взгляда на мир.
Место, в котором родился Раджниш, было крохотным миром в себе: мать Раджниша выдали замуж в семь лет, его отцу было тогда не больше десяти, и он вообще не понимал, что происходит. Единственное, что ему запомнилось от свадьбы, было то, что он ехал на лошади, а все остальные шли рядом пешком. Жесткое подчинение традиции лишило его свободы, ему не довелось повзрослеть естественным образом, природный ход жизни и развития был насильственно разрушен: совсем еще ребенок, он оказался вынужденным выполнять «взрослую» роль, не будучи к ней готовым. Вряд ли «нового ребенка» могли воспитать такие родители. Личность, способную разрушить все стереотипы и условности, могли воспитать только такие же равноценные по силе личности.
В действительности того Ошо, которого узнает весь мир, воспитывали бабушка и дедушка по материнской линии. Одинокие старики, на закате жизни нуждающиеся в радости, они страстно желали, чтобы рядом с ними был ребенок. Именно они заменили Ошо родителей. Но быстро заметили, что им не стать для него «компанией». В несвойственной детям манере Ошо как-то по-особенному проживал одиночество. Любил, чтобы рядом вообще никого не было, предпочитал проводить долгие часы в спокойном сидении у реки или в самостоятельном исследовании окружающего мира.
По признанию самого Мистика, одиночество не было для него проклятием, и позже выяснилось, что это, наоборот, подарок судьбы. В одиночестве Ошо открыл много истинного наслаждения, радости довольствоваться собой и ни от кого не зависеть… Он рассказывал, что там, где гладь озера усыпали цветы лотоса, он мог часами сидеть на берегу, такой самодостаточный, словно в мире нет ничего, кроме лотосов, белых журавлей и тишины.
Мудрые старики быстро уяснили, что такому необычному наслаждению одиночеством мешать нельзя. Потревожить, разрушить эту тишину было бы невозможным кощунством. Они отнеслись к маленькому созерцателю с потрясающим уважением и чуткостью. Позже Мистик скажет, что они тоже полюбили его молчание.
В этом не было ничего удивительного. Ошо учился у истинного безмолвия, которому свойственны особые вибрации. Глубина и покой. Такое безмолвие необыкновенно заразительно, особенно если это молчание ребенка. Когда ребенок молчит естественно, сам по себе, радуясь тишине просто так, как любому другому проявлению жизни, — его молчание благостно. В нем много жизненной силы, и такое молчание мы как раз и называем беспричинным счастьем, потоком чистой радости. Именно так молчал маленький Мистик, и именно это молчание поддерживали его бабушка с дедушкой.
При этом Ошо никак нельзя было назвать милым, послушным мальчиком. Озорничать, как он признавался, он начинал рано утром, еще до завтрака, и продолжал до глубокой ночи.
Ни бабушка, ни дедушка никогда внука не наказывали. Более того, бабушку проделки Раджниша по-настоящему забавляли, и она сама была не прочь в них поучаствовать. Дедушка тоже взирал на проказы маленького Ошо с необычайной терпимостью. И хотя, как Мистик позже вспоминал, он мог вытворять такое, что не под силу и тысяче детей, во взгляде деда ни разу не обнаружилось даже мимолетной тени раздражения.
Старики никогда не навязывали внуку своего мнения и всячески способствовали тому, чтобы у него сложились самостоятельные, независимые взгляды на жизнь. Поэтому ко времени возвращения Ошо в родительский дом после смерти деда он успел впитать столько свободы, что разрушить ее уже было невозможно.
Бабушка говорила: «В нашем мире все такие цивилизованные, воспитанные — и что проку?.. Что это дает? В худшем случае его родители на нас обидятся. Ну и что? Пусть себе обижаются. Ничего страшного, а малыш к тому времени станет сильным, и они уже не смогут сбить его с толку».
С дедом Ошо повезло особо. Он никогда не осуждал внука и не считал возможным его к чему-либо принуждать. Именно поэтому дед никогда не водил Раджниша в свой храм. Всякий раз он говорил внуку: «Если хочешь прийти в храм, приходи один. Не следуй за мной». И время от времени Раджниш действительно наведывался в храм. Правда, исключительно со своей «хулигански»-тайной целью: чтобы по окончании службы украсть несколько пирамидок-подсвечников.
Когда о «подвигах» внука рассказали деду, тот не поддался искушению отчитать внука[2], а ответил: «Ну и что? Я сам подарил храму эти подсвечники и, если надо, еще подарю. Он ничего не ворует, потому что это собственность его наны[3]. Этот храм на мои деньги построен».
Ошо принял эти слова как знак уважения к своей личности. Никакие «воспитательные цели» не могли заставить дедушку навязывать внуку собственную волю. Он оставлял за ребенком свободу самостоятельно решить, что хорошо, а что дурно. Именно поэтому, повзрослев, Раджниш скажет, что любил деда, потому что тот любил его свободу.
Ошо часто говорил о том, что почти каждый из нас только думает, что любит. Но если внимательно посмотреть на нас, «любящих», то легко можно увидеть, что на деле мы лишь пленники друг друга И это происходит потому, что не было любви в нашем детстве.
В этом смысле мы и говорим о «везучести» Ошо: в его детстве была истинная любовь. «Новый ребенок» был воспитан в атмосфере свободы и уважения. И именно в этом смысле мы говорим о том, что Ошо очень повезло с дедом. Его нана был не просто дедушкой, отцом матери. Он был чем-то большим: дед окружал мальчика царским вниманием, называл его раджой, царем, и относился к нему так, будто Ошо и впрямь царского рода. Изобретательный нана замечательно умел дать ребенку
Когда Раджниш еще только родился, дед сразу же отправился к одному из самых известных в те дни астрологов. И все дальнейшие события в жизни Ошо, вплоть до его Просветления, вращались вокруг этого странного астрологического предсказания. Составив звездную карту родившегося ребенка, астролог посмотрел на нее и заявил, что сможет сказать нечто определенное только после того, как ребенку исполнится семь лет. Ибо смерть будет подстерегать мальчика каждые семь лет.
Так и случилось. Жизнь подтвердила правоту астролога. Уже в семилетнем возрасте Ошо испытал острые ощущения, связанные со смертью. Не своей — ему удалось выжить. А со смертью своего дедушки. Ошо вспоминал впоследствии, что настолько был привязан к деду, что, когда тот умирал, ему казалось, будто это он сам умирает.
Мистик утверждал, что смерть деда оказала глубокое влияние на его внутреннюю жизнь, пробудив в нем желание найти в человеческой жизни то, что является бессмертным. И Ошо начинает учиться у смерти. С того самого момента он пытается познать ее великую тайну.
«Новый ребенок» и смерть
В 1938 году семилетнему Ошо открылась одна из самых страшных и вместе с тем самых великих и прекрасных истин — в окончательной разлуке есть своя поэзия, нужно только познать ее язык и пережить расставание до самых глубин. Для Мистика в печали расставания зарождается какое-то совершенно новое счастье: он знает, что они с дедушкой никогда больше не увидятся, но в этом внезапно обнаруживается своя красота.
На прощание дед оставил Раджнишу весьма загадочное кольцо, которое всю жизнь проносил на пальце и никому не позволял разглядывать. Хотя, по словам Мистика, сам частенько таинственно на него посматривал… Оказалось, что внутри кольца находилась крохотная статуэтка Махавиры, основателя джайнизма. А поскольку стеклышки по бокам кольца были увеличительными, то, глядя сквозь них, можно было увидеть огромную статую. Такое своеобразное послание о том, что, если присмотреться, — в капле воды вмещается весь океан…
Будущий Мистик переживал смерть любимого дедушки настолько сильно, что по-своему, по-детски к ней присоединился. Три дня он ничего не ел и не пил, отказавшись от «плотских радостей» и решив, что они в этот момент стали бы настоящим предательством по отношению к деду. «Окутанный любовью» дедушки с самого рождения, мальчик чувствовал, как вместе с дедушкой умирала неотъемлемая часть его самого…
Конечно же, Ошо выжил, но те три дня стали для него опытом смерти. В каком-то смысле он действительно умер и начал сознавать, понимать отчетливо: смерти нет. Знакомство со смертью оказалось не просто знакомством, но и чем-то большим для Ошо. Раджниш увидел и смерть, и нечто большее, неумирающее… Он назовет это «чистыми стихиями». И это первое столкновение со смертью, ее красотой и загадочностью определило весь дальнейший ход его жизни.
Ошо открылась удивительная истина: человек ничего не знает о смерти, пока не умрет любимый человек. Раджниш увидел: когда любовь сливается со смертью, происходят невероятные по своей мощи перемены, происходит великое преображение, словно мы рождаемся заново. И нам уже никогда не стать прежними… Маленький мальчик познал, что величие смерти открывается по-новому, только когда присутствует настоящая любовь. Без любви, вне любви смерть не откроет человеку тайн бытия. Но смерть может многое поведать о жизни, если наблюдать ее своим любящим сердцем.
И после смерти деда у мальчика появляется привычка следовать за каждой похоронной процессией. Он наблюдает и делает поразительные открытия: люди не признают смерть, люди отворачиваются от смерти, люди предпочитают ничего о ней не знать, люди делают вид, что «ничего не случилось» и что величие чужой смерти к ним не имеет решительно никакого отношения. Люди не говорят о смерти даже на похоронах. Когда на погребальном костре сгорает тело человека — любимого или врага, неважно, — никто не хочет чувствовать великое множество невидимых нитей, связывающих его с каждым из присутствующих. Никто не хочет слышать, как его смерть говорит с их жизнью. Ошо удивляло, что в этот момент все вокруг болтают о пустяках. Тогда ему и открылось то, что люди по большей части не привыкли проникать в суть вещей, они просто механически исполняют ритуалы определенных традиций, следуя своей религии. Они не заинтересованы разгадывать тайну смерти. Если бы они хоть немного были заинтересованы, они постигли бы, что на костре пылает их собственное тело…
Не следует удивляться якобы странным привычкам необычного ребенка. На Востоке вообще принято обращать внимание на то, как умирает человек. И, как полагают восточные мудрецы, смерть человека многое говорит о его жизни. Наблюдая за умирающим, можно написать его биографию, потому что мгновения смерти вмещают всю его жизнь. В миг смерти человек молниеносно показывает всего себя, обнажая свою глубинную сущность. Мистик видел, что «жалкие» люди умирают «со сжатыми кулаками», потому что продолжают из страха цепляться за жизнь, почти до самого конца пытаясь спастись от объятий смерти. Они продолжают страдать даже в последние минуты. Человек, постигший любовь, даже в последний миг своего бытия делится с другими собой, делится своей смертью точно так же, как прежде делился жизнью.
Маленький Раджниш четко осознал, что, умирая, человек выплескивает в мир всю свою энергию, и эта энергия отражает его отношение к жизни. Когда умирает святой, быть рядом с ним, подле его смертного ложа — величайший дар судьбы. Это исключительная возможность соприкоснуться с энергией святого, испытать благодать преображения, наполниться новым, неизведанным качеством бытия. В такой миг постигается истина о том, что «смерть может стать великим свершением — но только если свершением была и сама жизнь».
Следуя астрологическому предсказанию, что смерть будет подстерегать Ошо каждые семь лет, свое второе свидание с ней он решил назначить сам. По достижении четырнадцатилетнего возраста Раджниш решает сознательно пережить момент умирания. Он просит в школе неделю каникул, уже весьма по-ошовски заявив директору: «Отпустите меня на неделю. Я найду уединенное место и буду ждать смерти. Если она придет, я хочу встретить ее с полным пониманием происходящего, чтобы смерть стала важным переживанием». Что бы там ни подумал директор школы, мальчика он отпустил.
Ошо отправляется в храм на окраине городка и просит тамошнего священника не беспокоить его. Там он ложится на пол и в абсолютной неподвижности целую неделю лежит в ожидании смерти.
На четвертый день в храм вползла змея. Переползла через тело Раджниша и скрылась в какой-то щели. Ошо вспоминал, что он даже не успел испугаться, потому что уже «приготовился» к смерти. А где нет цепляющегося за жизнь, нет и страха.
Скопища надоедливых мух одолевали нещадно. Тогда Ошо удалось настроиться таким образом, будто мухи ползают по телу другого человека — то есть буквально отстраниться от себя.
Отстранившись от тела и от страха смерти, в определенном смысле он действительно почувствовал себя мертвым. И вместе с тем постиг в себе нечто бессмертное.
Ошо получил колоссальный опыт, преподанный смертью. Потом он скажет, что эти семь дней принесли ему чудесные переживания: «Смерть так и не явилась… У меня возникали странные, причудливые ощущения. Много чего было, но главное в другом: почувствовав, что можешь скоро умереть, ты становишься спокойным и тихим. Никаких тревог больше не возникает, потому что заботы связаны с миром живых. Жизнь — вот корень любых беспокойств. Но зачем тревожиться, если каждый знает, что когда-нибудь умрет?»
Мятежный дух, или Мастер спора
После смерти деда Ошо вынужден вернуться в дом к родителям. Удержать его там было трудно, и он часто ночевал у бабушки, по-прежнему относясь к ней как к своей родной матери. Теперь только бабушка оставалась для Раджниша самым преданным другом, и только она по-настоящему продолжала влиять на формирование личности Ошо. При этом бабушка называла себя ученицей своего необычного внука.
Ошо говорил, что бабушка была для него важнее Моны Лизы и прекраснее Клеопатры. И в этом нет никакого преувеличения, поскольку любую красоту, какую видел вокруг, он связывал со своей нани (мать матери). Именно бабушка всеми силами помогла Ошо стать самим собой: без ее помощи, как утверждал Мастер, он мог бы стать лавочником, врачом или инженером…
Родители, что называется, были для Ошо уже не страшны, хотя и пытались, как могли, оказывать на него влияние. Но он отстаивал свою свободу всеми возможными способами, проявляя при этом необыкновенную изобретательность. А изобретать приходилось довольно часто. Родители Ошо были ярыми приверженцами джайнизма — весьма сурового религиозного ответвления, проповедующего жесткую аскезу, вплоть до самоистязаний. Джайны исходят из того, что жизнь есть страдание, а посему стремятся прервать круг перерождений еще при жизни, чтобы больше не воплощаться и таким образом «победить» собственную карму (название «джайнизм» происходит от слова «джина» — «победитель»). Адепты джайнизма терзают себя, чтобы взамен в ином мире получить то, чего в этом им получить не удается. Такая своеобразная торговая сделка. Закономерно, что многие последователи монахов-джайнов — торговцы…
Надо ли удивляться, что Раджниш восставал против всего, что исповедовали родители и что являлось вопиющим мазохизмом, хотя в те годы он еще и не знал, что это так называется. С самого детства Ошо отказывался признавать любые самоистязания.
Любое насилие над собой, как считал уже зрелый Ошо, уводит нас от истинной природы самих себя. Все, чего хотел Мистик, это чтобы мы жили полнокровной жизнью и не растрачивали ее драгоценного времени в бесполезном ожидании рая.
Поделиться книгой: