Прежде всего это касается представителей национальных республик бывшего Советского Cоюза, автономных республик и областей нынешней Российской Федерации.
Помимо двух основных семинаров - семинаром прозы руководил Сергей Залыгин, семинаром поэзии - Евгений Долматовский - у нас было ещё несколько групп перевод[?]чиков: мордовская, абхазская и грузинская. Но и в семинарах прозы и поэзии училось немало ребят (а иногда так и большинство) из национальных республик. К примеру, в нашем залыгинском семинаре чистокровно русских слушателей было, если мне не изменяет память, всего четверо: Георгий Баженов из Свердловска; Владимир Шириков (к сожалению, покойный) из Вологды; Николай Исаев из Ленинграда да москвич Ярослав Шипов. Святослав Рыбас, Светлана Даниленко и я, хотя и писали на русском языке и по менталитету своему были людьми сугубо русскими, но всё-таки с украинскими корнями, что не могло не сказываться на нашем творчестве. Все же остальные семинаристы - из национальных республик и дружественных тогда ещё нам стран социалистического лагеря: Никола Радев - болгарин (в двухтысячных он будет руководить Союзом писателей Болгарии); Гаштан Агнаев - осетин из ставшего после печально знаменитым города Беслана; Расим Гаджиев (Расим Хаджи), староста нашего семинара, - лезгин; Бангуолис Балашявичюс - литовец; Борис Рольник - наполовину украинец.
В семинаре у Долматовского было то же самое. Русских начинающих поэтов представляла едва ли не в единственном числе Надежда Кондакова, все же её товарищи по семинару опять-таки приехали учиться в Москву из национальных республик: украинцы, киргизы, осетины, якуты, кабардинцы, балкарцы и др.
Наиболее приметным студентом на поэтическом семинаре Долматовского, несомненно, был Таймураз Джусоев из Южной Осетии (мы его звали Тимуром), младший брат считавшегося уже и тогда патриархом осетинской литературы поэта, переводчика и учёного Нафи Джусойты.
Все ребята из национальных республик были в более выгодном положении по сравнению со студентами, пишущими на русском языке. Русский они (кто лучше, кто хуже) знали и могли читать наши литературные творения в оригинале. Знать и строго, бескомпромиссно высказывать о них своё мнение. Мы же судили об их прозе или стихах лишь по подстрочникам, часто несовершенным, составленными ими же самими.
После окончания института мы с Тимуром, к сожалению, ни разу не встретились. Ни разу не попалось мне имя Тимура и на страницах литературных изданий (почему - об этом чуть ниже). И вот в конце девяностых до меня стали доходить тревожные слухи о том, что Тимура давно уже нет в живых. Поверить в это я не мог и не желал. Трудно мне было представить, что такой физически крепкий, закалённый человек, горец, которые, по преданиям, живут до ста и больше лет, мог умереть в столь молодом возрасте. Разве что какой-нибудь несчастный случай[?]
Терзаемый всеми этими подозрениями и тревогами, я, заведя с большим опозданием компьютер, однажды открыл в Интернете страничку, посвящённую Тимуру: "Джусоев Таймураз Григорьевич, Хаджеты Таймураз, выдающийся осетинский поэт, "осетинский Есенин". Только теперь я и понял, почему имя Тимура никогда не попадалось мне в литературе. Оказывается, он ещё в молодости, чтобы не быть в тени более знаменитого брата Нафи, взял псевдоним Хаджеты - по имени своего деда. Потом шла не очень пространная характеристика творчества Тимура, перечислялись изданные им книги, были помещены несколько стихотворений, переведённых на русский язык Ю. Кузнецовым и Д. Ушаковым. А в самом конце стояло скорбное извещение о том, что Тимур умер ещё в 1996 году, едва успев отпраздновать своё пятидесятилетие. Теперь в Цхинвале собираются поставить ему памятник.
Горько мне было читать эти строки. В Осетии Тимур считается выдающимся национальным поэтом, а в России поэзия Таймураза Хаджеты практически неизвестна, ни одной критической статьи о его стихах, даже после переводов Ю. Кузнецова, не появилось. А ведь коль Таймураз Хаджеты - великий осетинский поэт ХХ века, то он должен быть великим и в России и по достоинству занять место рядом с Коста Хетагуровым.
Увы, не стал и не занял, в отличие от старших своих собратьев-поэтов из национальных республик времён Советского Союза: Расула Гамзатова, Кайсына Кулиева, Давида Кугультинова, Мустая Карима, Алима Кешокова, Ювана Шесталова и многих других из этого ряда. Всесоюзная да и всемирная известность пришла к ним через переводы на русский язык. Ведь не будь этих переводов, часто осуществлённых тоже выдающимися русскими поэтами, они остались бы великими лишь для своих малочисленных народов. Неизмеримы даже сами тиражи их книг на родных языках и на русском. На родных они в лучшем случае исчислялись тысячами, а на русском - сотнями тысяч.
В России ещё со времён Жуковского, Пушкина, Лермонтова был повышенный интерес ко всей мировой литературе. Своими блестящими переводами они познакомили с ней русского читателя, возбудили в нём любопытство к этой литературе. В ХХ веке традицию перевода продолжили Пастернак, Цветаева, Заболоцкий, Чуковский, Маршак, Тарковский, Симонов, Твардовский, не говоря уже о более молодых поэтах-шестидесятниках. Многие из них в трудные годы, когда их собственные книги по разным причинам не издавались, выживали лишь за счёт переводов.
Были в Советском Союзе переводческие школы М. Лозинского, И. Кашкина, в которых воспитывались поистине выдающиеся переводчики со всех языков мира. С распадом СССР всё это в считаные годы рухнуло и, похоже, вряд ли когда возродится. Переводы сейчас если и осуществляются, то лишь по личным контактам и дружбе писателей из национальных республик и русских перевод[?]чиков. Сколько-нибудь внятной государственной политики в этом деле нет. Самих же русских поэтов и прозаиков строго судить за отсутствие у них интереса к переводческой деятельности не приходится. Если книги на родном языке издаются крайне редко, мизерными тиражами и с мизерным гонораром (или вовсе без него), то что же тогда говорить о переводных книгах.
Открыл я в Интернете страничку, посвящённую другой моей однокурснице, киргизской поэтессе Сагын Акматбековой: "Выдающаяся киргизская поэтесса, автор многих поэтических сборников. Творчество поэтессы является одной из ярких страниц медитативной лирики в киргизской поэзии[?]" И чуть ниже сдержанные, но явно укоризненные слова: "В русскоязычном мире малоизвестна". И это действительно так. Лишь однажды я читал маленькую подборку стихов Сагын (если не ошибаюсь, в "Литературной газете", одном из немногих изданий, которое в последние годы уделяет внимание переводам). Как ни огорчаться такому положению дел?! Ведь через поэзию Сагын мы могли бы много узнать о Киргизии (как узнавали раньше, скажем, из прозы Чингиза Айтматова) и её народе, о внутреннем глубоком мире самой Сагын.
Почти так же сложилась судьба и нашего однокурсника из Якутии Анатолия Старостина (Сиэн Кыната). В Якутии Анатолий Гаврилович - известный большой поэт, едва ли не первый в якутской поэзии пишущий верлибры. В России он опять-таки малоизвестен, хотя несколько книжечек Анатолия на русском языке, кажется, и выходило.
Мало знаком русскому читателю и мой товарищ по залыгинскому семинару Расим Гаджиев (Расим Хаджи), а ведь должен бы быть известен и при жизни и тем более после тоже довольно ранней смерти. Имя Расима Хаджи не очень известно русскоязычному читателю, хотя, как гласит Интернет, все его произведения на русский язык переведены. И не только на русский, а ещё и на шесть иностранных языков. Но ведь просто перевести и опубликовать стихи, рассказы или повести того или иного национального писателя мало. Надо ещё, чтобы переведённые произведения были оценены и осмыслены критикой, чтобы она определила им достойное место в ряду других произведений многонациональной нашей литературы. К сожалению, в нынешние годы на это рассчитывать не приходится.
Пожалуй, наиболее удачно среди всех моих однокурсников из национальных республик сложилась творческая биография у Александра Доронина из мордовской группы. На сегодняшний день он, по общему признанию, живой классик мордовской литературы. Стихи, рассказы, повести и романы Доронина переведены на все угро-финские языки. Он лауреат Государственной премии республики, народный писатель Мордовии. Долгие годы Александр Доронин был главным редактором ведущего мордовского журнала "Сятко" и вот уже более десяти лет возглавляет Мордовскую писательскую организацию. Если сравнивать все заслуги и награды Александра с заслугами и наградами тех же Гамзатова, Кулиева, Кугультинова и др., то у него не хватает разве что Государственной или Ленинской премии СССР да звания Героя Социалистического Труда. Так их ведь нет сейчас в природе, а то, глядишь, был бы он удостоен и этих почестей.
А вот с переводами на русский язык у Доронина дело обстоит много хуже, чем у овеянных славой и легендами предшественников. Некоторые его рассказы, повести и статьи публиковались в журналах "Наш современник", в "Литературной России" и некоторых других изданиях. Но, во-первых, это ничтожно мало по сравнению с тем, что написал Александр Доронин. А во-вторых, творчество его опять-таки русскоязычными критиками не осмыслено, по достоинству не оценено и, стало быть, не является достоянием русско[?]язычных читателей.
Большими писателями, историками, политическими и общественными деятелями стали мои однокурсники из абхазской группы: Денис Чачхалия, Геннадий Ломия (Аломия), Этери Басария (она живёт на Украине), Руслан Гожба, Рауф Эбжноу. Когда в очередной раз в Литинституте набиралась абхазская группа переводчиков, то Денис Чачхалия стал её руководителем и перебрался в Москву, почти в точности повторив судьбу Фазиля Искандера, который руководил группой абхазских переводчиков на нашем курсе.
В Литве очень много сил приложил для перевода и пропаганды творчества русских писателей (особенно Константина Воробьёва), работая в русской редакции вильнюсского издательства, Бангуолис Балашявичюс. Его жена, наша же однокурсница из мордовской группы, Анна Сульдина, несмотря на то что живёт в Литве, стала вслед за Александром Дорониным одной из наиболее известных мордовских поэтесс. Её стихи включены в школьные учебники по мордовской литературе. Но в русскоязычном мире имя Анны Сульдиной опять-таки неизвестно.
Вообще вполне закономерно, что мои однокурсники из национальных республик стали большими, выдающимися и великими поэтами и прозаиками в своих литературах. Многие из этих литератур совсем ещё молодые, насчитывают всего два-три поколения, а до этого существовали лишь в устной, фольклорной форме, иногда даже не имея письменности. Поэтому именно сейчас они проходят этапы классического становления и выдвигают из глубины народа великих своих основателей. И нам надлежало бы знать их творчество в том же объёме, в котором знают в национальных республиках русскую литературу.
Дело с переводом произведений моих однокурсников с национальных языков на русский, наверное, обстояло бы гораздо лучше, если бы не один трагический случай, который произошёл на нашем курсе весною 1970 года.
Учился вместе с нами в грузинской группе самый молодой из нас, семнадцатилетний студент, вчерашний школьник, Володя Полетаев. Группа эта состояла всего из трёх человек, и среди них не было ни одного чистокровного грузина. Вахтанг Циклаури, он же Алексей Фёдоров, грузин лишь наполовину, Надежда Захарова - тоже, а Володя Полетаев вообще не имел к Грузии никакого отношения. Он из известного рода Гершензонов. До поступления в Литинститут Володя, насколько я знаю, занимался в литературном кружке в МГУ, которым руководил Лев Озеров. Я нисколько не сомневаюсь, что, возмужав, Володя начал бы переводить произведения своих сокурсников, - и переводить на очень высоком художественном уровне. Несмотря на свой юный возраст, Володя подавал большие надежды. Но 30 апреля 1970 года он по не совсем понятным для нас и до сих пор не раскрытым семейным причинам выбросился из окна четвёртого этажа своей квартиры, и мы всем курсом хоронили его сразу после первомайских праздников на Востряковском кладбище. Это была самая первая (и оттого, может быть, самая горькая) потеря среди моих однокурсников.
После смерти Володи несколько его стихотворений, если я не ошибаюсь, заботами Льва Озерова были опубликованы в очередном выпуске альманаха "День поэзии". Потом в издательстве "Молодая гвардия" вышла отдельная тоненькая книжечка его стихов, а в 1983 году в Грузии в издательстве "Мерани" под редакцией Олега Чухонцева - сборник оригинальных стихов и переводов "Небо возвращается к земле", где было собрано практически всё написанное Володей за время его девятнадцатилетней жизни. Мне посчастливилось прочитать эту книгу, и я просто подивился, как глубоко, как серьёзно работал этот, в сущности, совсем ещё мальчик.
Межнациональные отношения - самые трудные и самые взрывоопасные в ряду любых проблем современного мира. Есть силы, которые в своих корыстных интересах хотят разделить народы, посеять между ними вражду и отчуждение. И особенно в России, которую населяют десятки разноплемённых народов. В высших эшелонах власти у нас часто любят говорить о едином экономическом, таможенном и других пространствах на территории бывшего СССР и современной России. Много для этого, наверное, и делается. А вот о едином культурном (я уже не говорю - о литературном) пространстве разговоров и тем более дел ведётся и свершается гораздо меньше. По крайней мере в ежегодных президентских посланиях слово "культура" звучит редко и более чем сдержанно, а слово "литература" практически не звучит вовсе. Я думаю, это большая ошибка и большое недопонимание роли и значения литературы в жизни российского народа и государства. Мне не раз доводилось писать об этом и говорить. Но повторю ещё раз: литература - это дело большой, первостепенной государственной важности. Писатели (хорошо или плохо - это иное дело) пишут историю и судьбу своих народов во всём многообразии их национальных характеров. И государство должно и обязано всеми силами поддерживать историческую миссию своих писателей.
Разумеется, я не ратую за чрезмерную государственную опеку над представителями всех видов искусства, которую старшее поколение пережило и хорошо знает, что это такое. Но и полностью уходить из культуры государство не имеет права. Нельзя смешивать свободу творчества и государственную поддержку национальной литературы и искусства как русского народа, так и всех остальных народов России. (Массовая культура, как подсказывает опыт, весело и разгульно выживает сама.) У нас должно существовать единое культурное пространство. Ведь не что иное так не скрепляет народы, как культура, как проникновение одной культуры в другую и взаимное их обогащение. Только в ходе слияния культур мы и сможем стать единым российским народом со всеми вытекающими из этого великими обретениями.
Переводческая деятельность, общественные и личные контакты писателей играют здесь одну из первостепенных ролей. Тем более что опыта нам не занимать. В советскую эпоху всё это было: многомиллионные тиражи переводной литературы, дни и декады литературы и искусства, выездные секретариаты творческих союзов всех уровней, творческие командировки и выступления писателей в самых отдалённых уголках страны.
Правда, современные литературные пересмешники на все лады и пересвисты пытаются опорочить эту широко укоренившуюся практику. Дескать, все эти дни и декады превращались в бесконечную цепь банкетов да лицемерные клятвы во взаимной любви и дружбе. Были и банкеты, было, наверное, и лицемерие. Но была и подлинная дружба, неподдельный интерес к жизни и культуре братских народов. Мне доводилось принимать участие в подобных поездках, и я говорю об этом не понаслышке.
Помимо чисто общественных связей, на уровне творческих союзов были в СССР и связи между национальными республиками и государственного порядка. Каждый русский город и русская область имели в союзных республиках и в странах социализма своих побратимов. Например, у Воронежа были города-побратимы (и соответственно области): Запорожье и Запорожская область - на Украине; город Грозный и Чечено-Ингушская АССР - на Северном Кавказе; город Брно и Южно-Моравская область - в Чехословакии. До сих пор в Воронеже одна из центральных гостиниц называется "Брно", есть улица Южно-Моравская, есть даже магазин "Морава". В рамках побратимства писательские союзы постоянно обменивались делегациями, переводили произведения друг друга, студенты из городов-побратимов учились в воронежских вузах. То есть связи были самыми тесными и разнообразными и, несомненно, приносили взаимную пользу.
Всё это надо как можно скорее возрождать, наполняя, разумеется, связь и дружбу между народами новым современным содержанием. Для писателей совершенно очевиден тот факт, что в России нужно создать хотя бы одно государственное издательство, где могли бы издаваться произведения писателей из национальных республик и областей, где они (равно как и переводчики) имели бы чётко оговорённые законом права. Само собой очевидно, что надо всерьёз заниматься распространением издаваемой в этих издательствах литературы, широко рекламировать её, насыщать ею наши библиотеки. Одним словом, нам надо всеми государственными и общественными силами создавать единое литературное пространство как неотъемлемую часть единого культурного пространства. Надо, наконец, понять, что без такого объединения современная Россия существовать просто не может. Она трещит и разваливается по швам. Если же мы его создадим, то тогда все мои сокурсники, ставшие у себя на малой Родине известными, выдающимися и великими писателями, станут известными, выдающимися и великими и для всей нашей большой Родины - России.
Иван ЕВСЕЕНКО
«Приют певца угрюм и тесен»
«Приют певца угрюм и тесен»
ПИСЬМО В НОМЕР
"ЛГ" уже дважды обращалась к этой болезненной теме - судьбе единственной в Петербурге квартиры, хранящей следы пребывания и творчества гениального поэта М.Ю. Лермонтова. Но поскольку, по словам другого классика, "воз и ныне там", мы снова взываем к совести петербургских чиновников. И теперь нам в поддержку звучит "глас народа" - творческой интеллигенции города Лермонтова на Ставрополье. Надеемся, такой слитный хор наконец будет услышан.
Дорогая "Литературка"!
Мы, представители общественности города Лермонтова Ставропольского края в лице авторов литературного объединения "Светоч", обращаемся к вам с болью и тревогой за судьбу квартиры в Санкт-Петербурге на улице Садовой, д. 61, где в одной из комнат проживал Михаил Юрьевич Лермонтов. Именно там поэт создал бессмертные произведения "Бородино", "На смерть поэта" и др. В 2014 году М.Ю. Лермонтову исполняется 200 лет. В силу роковых обстоятельств (начала мировых войн 1914 и 1941 гг.) ни один (!) юбилей поэта не был отмечен должным образом.
Сейчас дом на Садовой находится в крайне запущенном состоянии. В настоящее время квартира, где жил поэт, расселена, поэтому появилась уникальная и, возможно, последняя возможность создать там музей-квартиру М.Ю. Лермонтова. В Санкт-Петербурге нет ни одного лермонтовского музея, а квартира, в которой он жил на Садовой, осталась единственной (!) не переделанной до конца - там до сих пор сохранился даже интерьер той эпохи.
Уже вся творческая интеллигенция России обеспокоена невниманием и бездействием властей Санкт-Петербурга в отношении сохранения этого памятника культуры.
Обращаемся к вам как жители города на юге страны, носящего имя великого соотечественника - Лермонтова, как люди неравнодушные и патриоты России с просьбой не оставить без внимания судьбу места, до сих пор хранящего атмосферу присутствия Великого Поэта!
С уважением: участники литературного объединения "Светоч" города Лермонтова:
Дмитрий Кокаев, Ольга Мальцева, Светлана Котенко, Ирина и Виталий Асланянц, Мария Кондаурова, Лидия Подлесная, Татьяна Кречина, Руслан Каргасеков, Дмитрий Иванов, Татьяна Середницкая, Марина Малиновская, Виктория Мирзаева, Любовь Егиева, Люси Проскурякова, Юрий Максимов, Василий Ермаков, Диана Николенко, Людмила Ренжина, Юлия Ветрова, Сергей Шкарин, Марина Фадюшина, Вера Сёмина, Юлия Осипова, Мария Артёмова, Анастасия Морозова, Наталья Малушко, Галина Терешёнок, Юлия Ошивалова, Анастасия Хомутова, Филипп Слепцов и многие другие представители творческой интеллигенции города Лермонтова.
«Если бы я был богат…»
«Если бы я был богат…»
ДМИТРИЙ МАМИН-СИБИРЯК - 160
Русская литература настолько обеспечена гениями, что писатели, которые в Европе были бы объявлены национальными гениями, у нас числятся далеко не в первом ряду. Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - один из таких. Но вот ведь парадокс! Мамина-Сибиряка называли русским Золя, а не наоборот. И, к сожалению, о нём - и не о нём одном - мы вспоминаем только по случаю юбилея. А юбилей уральского титана в этом году двойной - 160 лет со дня рождения и 100 лет со дня смерти. Дмитрия Мамина вообще трудно назвать везунчиком. Жизнь он прожил несладкую. И большого успеха не снискал. Как сам писал: "...если собрать всё вместе, наберётся до 100 томов, а издаю около 36".
Меж тем роман "Приваловские миллионы" стал визитной карточкой города, который он самозабвенно любил, - Екатеринбурга. Потомственный почётный гражданин города, гласный Екатеринбургской городской думы, присяжный заседатель Екатеринбургского окружного суда, организатор и устроитель знаменитой Сибирско-Уральской научно-промышленной выставки, - это далеко не всё, что можно было бы сказать об общественной активности Мамина-Сибиряка в любимом городе. Он много ездил по Уралу, изучал историю, экономику, этнографию края.
В Екатеринбурге прошли 14 лет жизни писателя. Здесь он жил в гражданском браке с Марией Алексеевой, которая бросила ради писателя мужа и троих детей. Подруга, известная общественная деятельница, была старше мужа и серьёзно помогала ему в писательской работе. Во многом из-за отсутствия общих детей этот брак распался в 1890 году. Дмитрий Наркисович предался известному русскому средству борьбы с отчаянием. Но в январе 1891-го он по страстной любви сошёлся с блестящей актрисой Екатеринбургского драматического театра - тоже Марией - Абрамовой. И этот брак не мог быть зарегистрирован - муж не давал Марии Морицевне развода. По городу (а Екатеринбург всё же был провинцией) поползли сплетни. Вскоре пара бежала в Петербург. Чуть больше чем через год любимая женщина умерла родами. Сходящий с ума от горя, Дмитрий Наркисович писал матери: "[?]счастье промелькнуло яркой кометой, оставив тяжёлый и горький осадок. Грустно, тяжело, одиноко. На руках осталась наша девочка, Елена, - всё моё счастье".
Девочка оказалась больна детским церебральным параличом. Врачи отступились. Только благодаря неусыпным трудам отца и няни - Ольги Францевны Гувале - Алёнушка осталась жива. На "тёте Оле" Мамин-Сибиряк впоследствии женился. А у кроватки девочки он проводил столько времени, что Алёнушку называли "отецкой дочерью". Но и она, как многое в жизни Мамина, тоже была "незаконной": безвестный г-н Абрамов, так и не смирившийся с потерей жены, продолжал упорствовать и теперь не давал разрешения Сибиряку на удочерение[?] его собственной дочери, которая в формулярах проходила как "незаконная дочь мещанки Абрамовой". Этот кошмар продолжался 10 лет. Но и жизнь, какова бы она ни была, тоже продолжалась. И папа, сидя у постели страдающей девочки, рассказывал ей сказки. Сначала те, что вынес из собственного детства, проведённого в уральском заводском посёлке, а потом стал сочинять и сам. Это были далеко не первые опыты уральца в литературе для маленьких: рассказ Мамина-Сибиряка "Емеля-охотник" ещё в 1884 году был отмечен международной премией. А всего детских произведений у него около 150. Правда, нет ни одного литературоведческого исследования о них, но ведь это не проблема автора, правда?
"Баю-баю-баю[?] Один глазок у Алёнушки спит, другой - смотрит; одно ушко у Алёнушки спит, другое - слушает". Те, кто вырос в СССР, где детской литературе уделялось повышенное внимание, безошибочно узнают "Алёнушкины сказки". Куприн писал о них: "Эти сказки - стихотворения в прозе, художественнее тургеневских". А сам Мамин-Сибиряк сказал о своих творениях так: "Это моя любимая книга - её писала сама любовь, и поэтому она переживёт все остальные". А ведь тогда же Мамин-Сибиряк написал одну из лучших своих книг - автобиографический роман "Черты из жизни Пепко"! Но роман прочно забыт, а Комар Комарович - длинный нос, Мохнатый Миша - короткий хвост, Храбрый Заяц - длинные уши - косые глаза - короткий хвост, Воробей Воробеич и Ёрш Ершович, не говоря уж о Серой Шейке, выдерживают конкуренцию с Тимуром и его командой, человеком рассеянным и Мойдодыром.
Мамин-Сибиряк называл детскую книгу "живой нитью", которая соединяет ребёнка с широким миром жизни. Он писал: "Детская книга - это весенний солнечный луч, который заставляет пробуждаться дремлющие силы детской души и вызывает рост брошенных на эту благодатную почву семян". А редактору Мамин-Сибиряк в эти годы признался: "Если бы я был богат, то посвятил бы себя именно детской литературе. Ведь это счастье - писать для детей".
Елена Дмитриевна Мамина - Алёнушка - пережила отца всего на два года.
Владислав ЖЕМАЙКО
Боблово не окоттеджится
Боблово не окоттеджится
Заповедное
Министерство культуры Московской области не допустило строительство в охранной зоне музея-усадьбы Д.И. Менделеева "Боблово" (филиал Государственного историко-литературного и природного музея-заповедника А.А. Блока) в Клинском муниципальном районе.
"Почти 100 га земель вокруг Музея-заповедника А.А. Блока и в непосредственной близости от музея-усадьбы Д.И. Менделе[?]ева "Боблово" теперь не застроят коттеджами - такое решение было принято правительством Московской области на заседании Межведомственной комиссии по земельно-имущественным отношениям в Московской области. Теперь Министерство имущественных отношений должно отклонить заявку на перевод статуса земель сельскохозяйственного назначения под жилищное строительство", - сообщил министр культуры Московской области Антон Губанков.
Ранее в Министерстве культуры Московской области было рассмотрено обращение в правительство региона по вопросу строительства медицинского центра и коттеджей вблизи деревни Боблово Клинского муниципального района. Но территория, предполагаемая для строительства медицинского центра и малоэтажной застройки, расположена в непосредственной близости от территории объекта культурного наследия регионального значения - усадьбы "Боблово". Кроме этого, рассматриваемые земельные участки находятся в зоне охраняемого природного ландшафта Государственного историко-литературного и природного музея-заповедника А.А. Блока. В связи с этим Министерство культуры Московской области ответило на обращение категорическим отказом.
В соответствии с проектом зон охраны объекта культурного наследия регионального значения - усадьбы "Боблово", разработанным по заказу Министерства культуры Московской области за счёт средств областного бюджета, 16 земельных участков находятся в запланированной охранной зоне, режим использования которой запрещает любое строительство. Остальные 10 земельных участков расположены в планируемой зоне охраняемого природного ландшафта усадьбы "Боблово", режим использования которой также запрещает строительство. В настоящее время из областного бюджета выделены средства на составление каталога координат поворотных точек и подготовки карты границ заповедной зоны Музея-заповедника А.А. Блока и зон охраны усадьбы "Боблово". После завершения этой работы в конце текущего года сведения о границах зон охраны памятника и об ограничениях, установленных в этих границах, будут направлены для внесения в государственный кадастр недвижимости.
Анна КАСАТКИНА,
пресс-секретарь Министерства культуры Московской области
Неизвестный Симонов
Неизвестный Симонов
Люди и книги
Просьба, молитва, заклинание в первых строках знаменитого стихотворения Константина Симонова. Под стихотворением год - 1941. Над стихотворением посвящение - ВС: Валентине Серовой, музе, любимой, жене[?]
Константин Михайлович позже делился: он не любил писать письма и в непрерывной кочевой и опасной жизни фронтового журналиста урывками писал стихи любимой. Только ей одной[?] Однажды, перебираясь с одного фронта на другой, проездом оказался в Москве и передал их ей. Во фронтовых блиндажах, землянках, на привале, читая эти стихи близким и не очень друзьям, заметил интерес к ним, многие у него их поспешно переписывали. И он решился опубликовать[?] 14 января 1942 года стихи впервые были опубликованы в газете "Правда", и их автор одномоментно стал самым знаменитым поэтом[?]
В годы войны, очевидно в 1942-м, появилась странная книжица. Размером в ладонь, точнее в карман солдатской гимнастёрки, она была отпечатана на серой обёрточной бумаге с прожилками из деревянных опилок. На обложке стояло: "Константин Симонов. Война". И первым из полутора десятков стихотворений было "Жди меня".
В первый и единственный раз я увидел эту книжку в студенческую пору, когда брат, тоже студент, принёс её из библиотеки педагогического института. Тогда, уже хорошо зная цикл стихов "С тобой и без тебя", я с удивлением обнаружил, что одно стихотворение - "Мне хочется назвать тебя женой" (название по первой строчке) имеет две "лишних" строфы (восемь строчек), которых нет ни в одном издании К. Симонова. Я не встречал упоминание о них в доступных мне литературоведческих трудах. Я не берусь судить, почему после огненного, трагического 42-го автор чуть смягчил содержание стихотворения. Исправления выделены курсивом.
Мы называем женщину женой
За то, что так несчастливо случилось.
За то, что мы тому, что под рукой,
Простясь с мечтой, легко сдались на милость.
За нехотя прожитые года,
За общий дом, где вместе мы скучали,
Зовём женой за то, что никогда
Её себе в любовницы не взяли.
Мне хочется назвать тебя женой
За то, что так другие не назвали,
Что в старый дом мой сломанный войной,
Ты снова гостьей явишься едва ли.
За то, что я желал тебе и зла,
За то, что редко ты меня жалела,
За то, что просьб не ждя моих, пришла
Ко мне в ту ночь, когда сама хотела.
Мне хочется назвать тебя женой
Не для того, чтоб мир узнал об этом,
Не потому, что ты жила со мной,
По всем Московским сплетням и приметам...
Рыбачий, октябрь, 1941
В 1938 году молодая артистка Валентина Половикова вышла замуж за знаменитого лётчика-испытателя Анатолия Серова. Она была на шестом месяце беременности, когда в 1939 году он разбился. Сына она назвала по отцу - Анатолий. В 1940 году она познакомилась с К. Симоновым. Он приходил на все её спектакли с цветами в первый ряд. С 1941 года они стали жить вместе, в 1943‑м официально оформили брак, а через семь лет у них родилась доченька. Однако это не спасло семью от развала, и в 1957 году они развелись. Она не нашла сил одолеть неудачи в семейной жизни и творчестве, не удержалась, стала пить. Умерла 11 декабря 1975 года в обобранной собутыльниками квартире. Сын умер за полгода до этого по той же причине. Симонова на похоронах не было, был на отдыхе с новой семьёй, прислал букет. И никогда ни слова упрёка, осуждения, перестрадал молча[?]
В декабре 2009 года отмечался юбилей фронтового (и не только!) поэта Константина Ваншенкина. В числе других у меня оказалась и книга его прозы. О чём проза поэта? О поэзии[?] Константин Яковлевич позиционирует себя как ученик Александра Твардовского и пишет о многих поэтах и, конечно же, о Симонове. В контексте этих двух имён его удивляло неприятие его учителем любовной лирики Симонова. И Твардовский как высшую форму неприятия приводит строфу:
О белом полотне постели,
О верхней вздёрнутой губе.
О гнущемся и тонком теле,
На пытку отданном тебе.
Строфа из совершенно незнакомого стихотворения - поиски его оказались безуспешными. Спасла палочка-выручалочка XXI века - Интернет. Нашлась добрая душа в Хайфе, Tally Hite. Выпускница Омского университета, литератор, переводчик, психолог. Владея языками, стихи пишет на русском, возможно, поэтому разделила со мной интерес, а недавно дополнительно разыскала и прислала авторские вариации стихотворения. Вот это неизвестное стихотворение Константина Симонова, возвращённое домой.
Пусть нас простят за откровенность
