Покушение на ГОЭЛРО

— У красных панов, — с каким-то саркастическим удовольствием сказал вахмистр, — через Польшу виза транзитная…

— Что же из этого следует? — спросил Борисов, закинув ногу на ногу и покачивая до зеркального блеска начищенной туфлей.

Вахмистр оглядел безукоризненный черный костюм и серую шотландскую рубашку Борисова, твидовую пару — брюки гольф и спортивный пиджак — молодого переводчика Пономарева.

— Я не советую вам покидать купе в Варшаве.

— Простите?..

— Могут произойти эксцессы с поляками-патриотами. Особенно с офицерами. Русская речь… — вахмистр уже совсем по-петушиному дернул головой и вернул документы владельцам.

— Мы можем говорить на перроне Варшавского вокзала по-немецки. За предупреждение мы вам благодарны.

Небрежно козырнув, вахмистр с излишней силой задвинул за собой дверь купе.

— Похоже, это цветочки, — вздохнул Пономарев. — Одна надежда, что в Берлине нас примут по-иному. Иначе, собственно, и быть не может, ведь мы едем по делам импорта, а для немецких промышленников он сейчас очень важен.

— Возможно… — думая о чем-то другом, небрежно кивнул Борисов и достал пеструю пачку папирос «Пушка».

— Какого черта всей этой капиталистической Европе от нас нужно? — не унимался Пономарев и, вскинув брови, стал глядеть в окно, словно именно там и искал ответа на свой вопрос.

— Мы отняли у них почти беспредельный рынок сбыта и неограниченное количество сырья. Потом потеря предприятий, вкладов в России. Согласись, Николай, твой вопрос несколько риторичен. Ведь ты человек уже бывалый, тебя кое-чему учили в институте.

— Это понятно. Однако неужели они так тупы, чтобы по-прежнему надеяться, что все это большевики им вернут! Странное ощущение. Чем больше встречаешь их, тем меньше понимаешь. Глупые, необоснованные надежды.

— Ну, ну, Николай. Тебе бы следовало лучше знать политэкономию.

Открыв портфель, Борисов достал документы на электрооборудование для Зуевской ГРЭС, заказанное фирме «Континенталь». В Берлине предстояло навестить руководство фирмы и выяснить причины задержки поставок.

Выезжая из Москвы, Борисов и Пономарев захватили с собой демисезонные пальто: осень 1931 года была пасмурная, холодная. Центральная Европа встретила их небывалой жарой. Еще в поезде Пономарев прочитал в газетах, что в прошлый четверг от солнечного удара скончалось шесть человек.

Накануне их прибытия в Берлин над городом пронеслась буря с сильнейшим ливнем. Таксист педантично объяснил, что подобного количества влаги, выпавшей в течение нескольких часов, не помнят и старожилы столицы.

В «Цейхгаузе», скромной гостинице для приезжающих из России, им отвели две маленькие комнатки на верхнем этаже.

На следующее утро они совершили прогулку по Трептов-парку, полюбовались его вековыми деревьями. Потом разошлись каждый по своим делам. После обеда встретились на Берлинерштрассе, где находилась фирма «Континенталь». В приемной восточного отдела фирмы секретарша встретила их обворожительной рекламной улыбкой и тотчас проводила в кабинет шефа.

Высокий, склонный к полноте блондин с моложавым лицом — Генрих фон дер Габт, — видимо, уже ждал их и после двух-трех любезных пожеланий приятно провести время в Берлине приказал секретарше подать гаванские сигары. Габт свободно владел русским и без передышки сыпал последними новостями.

— Вы не представляете, какой вчера здесь был потоп. Как уверяют наши газеты, в Берлине никогда еще не выпадало такого огромного количества осадков. Но какая в городе образцовая канализационная система! Сточные трубы за ночь поглотили все.

— Господин Габт! Мы ограничены временем и хотели бы перейти к деловым вопросам. Это мой переводчик, — представил Борисов Пономарева.

— Переводчик нам вряд ли понадобится, господин Борисов. Разве только при составлении документов. Необходимо будет сверить идентичность русского и немецкого текстов. Ведь вы находитесь в русском отделе фирмы, и все мои сотрудники отлично говорят по-русски, включая и меня, — любезно раскланялся Габт.

Пономарев вопросительно глянул на Борисова.

— В таком случае разрешите мне сходить в торгпредство, а потом я, возможно, успею в Берлинский музей.

Борисов мельком глянул на Габта и заметил, как тот слегка кивнул.

— Хорошо, — согласился Борисов, — только возьмите у секретаря номер телефона и позвоните сюда. Вероятно, вы все-таки понадобитесь.

Оставшись один на один с Борисовым, Габт моментально преобразился. Едва за Пономаревым закрылась дверь, сладкая улыбка сошла с его лица.

— Консул Кнапп сообщил мне о вашей поездке и ее целях, — объявил он с некоторой торжественностью. Затем поднялся из-за стола, подошел к сейфу и достал небольшой целлофановый пакет. Медленно развернув его, вынул фотоснимок.

— Это вы, Игорь Николаевич?

— Да. Я передал фотографию Кнаппу после установления с ним деловой связи. На обороте должны быть моя подпись и мой код — «АН-2».

— Совершенно верно. Сделайте, пожалуйста, вторую подпись, ниже первой, — предложил Габт.

Борисов выполнил просьбу и вернул фотографию.

— Формальности соблюдены, господин Борисов. Я как бы получил от вас «визитную карточку». Хотя в вашем досье у нас есть весьма благоприятные отзывы по штабу Врангеля и прекрасная рекомендация полковника Хаскеля. Надеюсь, вас не удивляет, что эти документы находятся у меня?

— О нет, господин полковник. Я недавно узнал от консула Кнаппа, что вы — наш шеф.

— Хочу вас серьезно предупредить, Игорь Николаевич: вы, похоже, привезли с собой сотрудника ГПУ. Посмотрите, совсем свежий снимок вашего переводчика Пономарева. После вашей утренней прогулки он отправился по белоэмигрантским подвальчикам, ресторанам. Видимо, искал кого-то… Но вы, Игорь Николаевич, не волнуйтесь. Мы полагаем, без сопровождения ГПУ сюда, в Европу, ни один специалист не приезжает. Наоборот, если бы они вас подозревали, то их хвост держался бы где-то в стороне. Выходит, вы вне подозрений. Это очень хорошо, поездка обыграна вами блестяще. Приехать по нашему вызову с советской командировкой. Куда уж лучше! Я вам прямо скажу, Игорь Николаевич, вы, русские офицеры, выбрали себе надежную фирму. Немецкий абвер никакое ГПУ не проведет. Будьте спокойны…

— Не сомневаюсь, господин полковник, — сказал Борисов. — А что касается Пономарева, то он просто молодой наивный парень, ходил по Берлину из любознательности и делал это открыто, не прячась.

— Ну хорошо, Игорь Николаевич, в таком случае доверимся вашему опыту и спокойно приступим к делу. Мы получили ваше последнее сообщение, и я его тщательно изучил. Вы предупреждаете о возникшей в связи с расследованием аварий на электростанциях опасности разоблачения наших офицеров, работающих в фирме «Континенталь». Я хотел бы услышать от вас лично, на чем основаны эти опасения, которые вы высказали консулу Кнаппу.

— Постараюсь вам объяснить, — начал Борисов. — В Электроимпорте создана техническая комиссия. Она тщательно изучает причины аварий на турбинах фирмы «Континенталь». Подсчитано, что фирма поставила Советскому Союзу тридцать три мощные турбины и на них за эти годы произошло сто пятнадцать аварий: выходят из строя подшипники, валы, ломаются диски, корпуса. Все это перечислено в рекламациях, которые я привез. Некоторые турбины, например в Баку, практически бездействуют — поломки на них следуют одна за другой.

— Успешно поработали наши люди! — вырвалось у Габта.

— Однако, господин полковник! Я офицер и знаю: на войне так — взорвал и уходи. А тут не театр военных действий, и диверсии не могут следовать безнаказанно. Причину аварий в конце концов обязательно найдут. Прежние операции удачно сходили с рук потому, что мелкие неполадки можно было объяснить неопытностью русских рабочих и мастеров. Сейчас же техническая комиссия, анализируя аварии, видит, что турбины других иностранных фирм обслуживает персонал такой же квалификации, но там нет происшествий.

— Да, вы правы, — остановил его Габт. — Теперь, конечно, говорить о неопытности русского персонала уже нельзя и даже опасно — вызовет подозрения. Ну хорошо. Попробуем объяснить неполадки срочностью заказов, большим их объемом. И, может быть, даже сокращением после войны выпуска немецких качественных сталей.

— Вот именно, — радостно закивал Борисов, — я тоже хотел бы, чтобы фирма приняла часть рекламаций и взяла на себя расходы по ремонту. Это несколько локализует возникший конфликт, а главное — отведет подозрения от наших людей, работающих на электростанциях. Я хочу просить вас, господин Габт, еще об одном. Совсем недавно консул Кнапп поручил мне возглавить диверсионные группы на многих электростанциях. Я подчеркиваю — уже созданные и начинающие действовать… Но по долгу службы в отделе контроля Электроимпорта я обязан расследовать все аварии на импортных турбинах, а получается, я должен их прикрывать, точнее, принимать огонь на себя. Я не смогу так долго продержаться. — Борисов встал и взволнованно прошелся по кабинету. — Я считаю этот риск для себя неоправданным. Мне надо или уйти с этой службы, или передать группы другому. Но консул Кнапп категорически запретил мне уходить из Электроимпорта. Следовательно, я должен отказаться от руководства группами. В своей докладной записке я это достаточно полно обосновал.

— Да, я читал ее, — подтвердил Габт, — мы поэтому вас и вызвали. В своей записке вы высказываете недоумение, почему требуется вывод турбин из строя сразу после их установки. Я согласен, что это потеря престижа фирмы, снижение ее конкурентоспособности. Но в данном случае нас интересует не торговля, а политика. Я не уполномочен вам все это объяснять. Но одно скажу: фирма теряет престиж только в пределах России, и это, очевидно, где-то чем-то компенсируется. Пусть нас с вами это не волнует… Ну а теперь, господин Борисов, я думаю, что вы как русский гость фирмы не откажетесь осмотреть ее предприятия. Там вы и предъявите свои претензии к качеству поставленных турбин. По-моему, это нужно сделать довольно громко, чтобы дошло не только до технического персонала и рабочих фирмы, но и до журналистов. Подобный ход создаст вам авторитет и здесь, в торгпредстве, и тем более в России. Еще бы! В немецких газетах появятся статьи: «Советский инженер Борисов нокаутировал фирму «Континенталь» или «Инженер Борисов принудил фирму «Континенталь» принять советские рекламации».

— В таком случае, господин полковник, мое алиби будет вполне обеспечено.

Габт нажал кнопку звонка. Вошла секретарша.

— Попросите подать два горячих ростбифа и пива. Баварского.

Секретарша кивнула и вышла.

— Я знаю, вы любите кровяной ростбиф и баварское пиво. Меня Кнапп предупредил, — любезная улыбка вновь заиграла на губах Габта.

— А как быть с моим переводчиком? — спросил Борисов.

— Я обеспечу его наблюдением и нейтрализую. Будьте спокойны.

ЛЕВАЯ РУКА ХРИСТА-СПАСИТЕЛЯ

Над Трептов-парком небо было по-вечернему блекло-голубым. А на западе, вдали, невысокие облака закрывали солнце. Но свет его прорывался сквозь неприметные отсюда промоины косыми янтарными снопами. В этом свете кроны деревьев, высаженных с немецкой аккуратностью, казались почти черными, а гладь пруда, не тронутая ветром, отливала медью.

По аллеям и дорожкам, совершая моцион, деловито и солидно двигались люди. Их сосредоточенная ходьба и педантичная четкость шагов показались Борисову наивными и даже немного смешными. В России так не прогуливаются, словно маршируют.

Борисов увидел майора Мюллера издали. У него была другая походка, и выглядел он не совсем так, как другие, хотя и одет был с той же щегольской щепетильностью. Мюллер шел сутулясь, опустив голову, чего не позволяли себе завсегдатаи Трептов-парка, похожие на собственные трости, на которые они небрежно опирались.

Их первая встреча произошла день назад в старинном особняке, куда Габт пригласил Борисова на конфиденциальную беседу. Борисов с любопытством осматривал большой кабинет, в который он попал. Массивные кресла, огромный кожаный диван с подушками, часы в футляре черного дерева. Тускло поблескивали дверцы стальных сейфов. На широком письменном столе не было ни единой бумажки, не оказалось даже чернильного прибора. На нем громоздился лишь телефонный аппарат со множеством кнопок и клавишей. Из-за стола навстречу Борисову поднялся Габт.

— Господин Борисов, представляю вам майора Ганса Мюллера, — сказал он и вновь устало опустился в кресло. А затем торжественно и самодовольно заявил: — Я буду рад присутствовать при встрече друзей, боевых офицеров русской армии.

Борисов крепко пожал протянутую руку майора Ганса Мюллера и пристально всмотрелся в его лицо. Сквозь наслоения прожитых лет, словно под маской, угадывались до боли знакомые черты…

1915 год. Актовый зал Артиллерийской академии. Чтение приказа о производстве в офицеры. В числе первых, окончивших академию с отличием, — его приятель Михаил Жарков…

— Неужели это ты, Миша! Мой пропавший в нетях однокашник! Ну и встреча!

— Игорь… Игорь! Это ты… ты… — в свою очередь воскликнул Мюллер и обнял Борисова. — Какое счастье! Счастье-то какое… Значит, это ты приехал из России?

— Неделя как из Москвы, Миша!

— Садись, Игорь!

Мюллер-Жарков обнял его и усадил рядом на диван, но тут же вскочил и долго жал руку полковнику Габту.

— Как я вам благодарен за эту нежданную встречу с соотечественником и другом моей юности. Вы не представляете, как я вам обязан.

— Мы предвидели вашу радость, Ганс. Поэтому и пригласили вашего друга. Такое мог сделать только наш русский отдел абвера, — горделиво и несколько загадочно ответил Габт.

Затем он как бы нехотя поднялся, тяжело опершись на подлокотники кресла, и сказал:

— Я выйду на минуту… Имейте в виду — это прежде всего деловая встреча.

Взявшись за руки, словно школьники, друзья долго молчали, от волнения не находя слов.

— Ну рассказывай, Игорь… — проговорил наконец тот, кого Габт называл Гансом Мюллером.

Но вернулся полковник с большой папкой в руках.

— Майор Мюллер, это досье господина Борисова, агента «АН-2». Теперь вы будете держать с ним связь. Все инструкции получите позже. Сейчас моя миссия окончена. Вы, конечно, вспрыснете как следует, по-русски, свою встречу. Но не увлекайтесь. — Габт подмигнул. — Рад бы с вами… Но у меня неотложные дела. Еще один вопрос, господин Борисов. Куда вы хотите перечислить свой гонорар — тысячу фунтов стерлингов? Наша марка уже обесценена. В швейцарский или английский банк? Ваше желание будет выполнено. В дальнейшем расчеты с вами будет вести майор Мюллер.

— Я еще подумаю и посоветуюсь с Мишей.

— Хорошо! Желаю приятно провести время, господа, — и Габт быстро удалился.

— Игорь! Расскажи, пожалуйста, о себе и о России, — попросил Жарков, когда друзья остались одни.

— Ты помнишь, Миша, последний раз мы виделись на банкете по случаю нашего выпуска… Тебя особо чествовали — с отличием окончил академию!

— Вот это «отличие» и определило мою дальнейшую судьбу, — вздохнул Жарков. — Ну хорошо, Игорь, продолжай, не стану перебивать.

— Меня направили в действующую армию и назначили командиром саперного батальона. Воевал хорошо — и ни единой царапины. Только в начале семнадцатого был тяжело ранен. Два года по госпиталям. Еле выкарабкался. Уволен по чистой. Познакомился с молоденькой госпитальной сестрой. Она меня и выходила. Танечка теперь моя жена.

— А я в свои почти сорок лет все еще горький бобыль… — грустно заметил Миша.

— Танечка ввела меня в свою семью, — продолжал Борисов. — Ее отец — профессор, энергетик, спасибо ему, заставил пойти учиться в Энергетический институт. По окончании меня направили, как у нас говорят, по разверстке, в ВСНХ. Там как раз нужен был специалист в Электроимпорт, и я попал туда. Соблазн велик: приличный оклад, хороший паек. При карточной системе это немаловажно. Там я и встретился с представителями фирмы «Континенталь». Ну и началось, сам понимаешь… Вскоре меня познакомили с консулом Кнаппом. И вот я приехал сюда в служебную командировку. И очень этому рад… Увиделся с тобой, Миша.

Упоминание о связях с фирмой и Кнаппом заставило Жаркова угрюмо нахмуриться, словно он только что осознал, кто перед ним. Но он постарался справиться с непрошеными эмоциями, и Игорь воспринял это как жалость к своей собственной и его, Борисова, судьбе.

Теперь они старались не смотреть друг другу в глаза.

— Ты ведь знаешь, после выпуска меня взял к себе в Париж граф Игнатьев, — заговорил Жарков. — Он работал там военным атташе и приехал в академию набирать себе офицеров. Да, Игорь, в Париже я провел самые счастливые годы своей жизни. Не в парижских салонах, конечно. Меня увлекла горячая работа, покоя не знал ни днем ни ночью. Все время на военных заводах — принимал военное снаряжение. Часто выезжал в союзные страны. Потом революция — и мы остались не у дел. Возвращаться в Россию нас никто не просил… А тут как раз подоспели офицеры немецкой разведки, и вот, как видишь, я у них на службе… А теперь, Игорь, расскажи мне о России, — с тоской попросил Жарков.

— В двух словах не расскажешь, Миша!

— Да, да… ты прав, поговорим после.

— Пожалуй, это надо сделать завтра же, — твердо сказал Игорь. — Послезавтра я должен возвращаться домой. Срок командировки короткий, валюту у нас берегут. Давай, Миша, встретимся у пруда в Трептов-парке. Сверяем часы по-военному — в двадцать ноль-ноль.

Короткая встреча и грустное настроение Михаила вызвали у Борисова щемящую жалость к другу юности, надолго разлученному с родной землей.

Их второе свидание сразу пошло не так, как предполагал Игорь.

…Жарков шел по аллее навстречу Борисову, глубоко задумавшись и не замечая его.

— Миша! — негромко позвал Борисов.

Тот взглянул на него невидящими глазами, потом быстро осмотрелся, резко схватил Борисова за руку и повел в уединенное место. Заставил сесть на садовую скамейку и взволнованно заговорил:

— Неужели, Игорь, в России так плохо, что ты пошел на службу к немцам? Скажи мне, разве России нет? Она погибла? Это же безумие! Или ты много пьешь?

— Но ты меня послушай, Миша… — хотел остановить его Борисов.

— Что тебя слушать! Ты меня ошеломил. Нет, не то — убил!.. Подумать только! Полковник Габт привел ко мне на связь друга юности, и откуда… из России!

— Послушай меня…

— Зачем! Неужели, Игорь, ты в России так изголодался, что приехал подкормиться здесь, у немцев, и заодно продать Родину? Ты вспомни, как в империалистическую наши голодные солдаты и офицеры жили в окопах и гибли в боях с немцами. Но так было лишь до тех пор, пока многие из них не поняли, что сражаются не за Россию, а за подлого монарха. А разве нынешняя Россия похожа на прежнюю? И ты, человек из нового мира, продаешь Родину им же, немцам…

— Оставь крайности, Михаил! Слушай меня внимательно. Я приехал на связь с тобой — русским Жарковым, а не с немецким офицером разведки Мюллером.

Пораженный, Жарков замолчал.

— Скажи, что у тебя осталось памятного от России? — неожиданно спросил Борисов.

— Вот, посмотри — осталось только маленькое распятие, — Жарков расстегнул рубашку и показал миниатюрный крест на серебряной цепочке.