Король бьет даму

Сейчас же он с интересом повернул голову в сторону соседней кровати. Медсестра с санитаром тем временем укладывали на нее человека. Орлов обратил внимание на еще одного присутствующего: высокий, широкоплечий, чуть лысоватый, лет под сорок, он, несмотря на свои габариты, двигался легко и плавно, бесшумно скользя по палате. Зыркнул на Орлова одним лишь беглым взглядом, но взгляд этот, кажется, просканировал Петра Николаевича насквозь. Затем встал возле постели, наблюдая за доставленным пациентом, которому медсестра, нахмурив тонкие бровки, ставила капельницу. Тот лежал молча и тяжело дышал. Орлов наблюдал за ним со своей кровати, и, хотя лица человека не было видно, что-то в его облике показалось Петру Николаевичу смутно знакомым. Потом медсестра, наказав пациенту лежать спокойно, обратилась к широкоплечему незнакомцу:

– Вам тоже лучше уйти. Ему необходим полный покой.

– Уже ухожу, – без всяких эмоций кивнул тот.

– Леша, постоянно оставайся на связи, – пробормотал человек с соседней кровати, и Орлов понял, что уже слышал этот голос.

Немногословный Леша кивнул и, бросив «поправляйтесь», вышел из палаты вместе с медсестрой. Орлов еще некоторое время посматривал в сторону соседней кровати, а потом провалился в сон.

Проснулся он уже после обеда и сразу же поймал на себе внимательный взгляд. Повернув голову, он вначале подумал, что все еще спит и видит сон, навеянный вчерашними событиями. Даже хотел ущипнуть себя, потому что на соседней кровати лежал не кто иной, как Николай Николаевич Амосов! Орлов зажмурил глаза и тут же снова их открыл. Видение не исчезло. Перед ним действительно был Амосов собственной персоной.

– И хотел бы сказать «добрый день», Петр Николаевич, да язык не поворачивается, – хрипловатым голосом произнес тот и слабо улыбнулся.

– Да уж, – вздохнул Орлов. – Что с вами случилось?

– Да ерунда, – махнул левой рукой Амосов: в правой торчала игла от капельницы. – Сердце немного прихватило, а они все засуетились, запаниковали, «Скорую» вызвали зачем-то… А когда мне в больнице лежать?

– Мне тоже некогда, – проговорил Орлов, а про себя подумал: «Судьба».

Он чувствовал себя крайне неловко. Понимая в душе, что встреча с Амосовым неизбежна, он никак не мог предположить, что она произойдет в этом месте.

Нужно отдать должное Амосову, тот не стал пытать Орлова и ни словом не обмолвился не только о том, как продвигается расследование смерти его дочери, но вообще обошел эту тему. К слову, говорили они мало: оба были слабы, да и о чем говорить в таких обстоятельствах?

Ближе к вечеру у Орлова зазвонил сотовый телефон. Генерал-лейтенант ответил и услышал голос эксперта-баллиста:

– Петр Николаевич, у меня есть новости. Установлено, что пуля, которой убили Дану Амосову, выпущена из пистолета Макарова.

Орлов нахмурился и покосился в сторону Амосова. Тот насторожился, навострил уши и даже приподнялся на кровати.

– Гурову сообщили? – спросил генерал.

– Да, разумеется. Он, кстати, просил передать вам привет. Сказал, что вечером позвонит.

– Это хорошо. Спасибо за информацию.

Отключив связь, Орлов вновь положил голову на подушку. Он не собирался ничего говорить Амосову, но тот сам завел разговор. Голос его звучал возбужденно:

– Петр Николаевич, вы меня извините, но я все слышал. У вас очень хорошая связь. Значит, Дану убили из «макарова»?

Орлов подавил вздох. Ну не хотел он обсуждать с Амосовым эти дела, не хотел! Но Амосов, не желая успокаиваться, упорно повторял свой вопрос, поднимаясь и уже практически садясь на постели. И Орлов, опасаясь, что тот порвет себе вену, ответил:

– Да. Из «макарова». Успокойтесь, пожалуйста.

Амосов ничком упал на постель, пытаясь закрыть лицо руками. Орлов с тревогой пристально следил за ним, пытаясь определить, почему Амосов так среагировал. Он не хотел его волновать, но все же не мог обойти этот момент и спросил:

– А почему вас это так поразило?

– А? Что? – рассеянно отозвался Амосов. – Нет, ничего, ничего…

Он осторожно повернулся на бок и уставился в окно, явно о чем-то размышляя. Орлов решил временно прекратить разговоры на эту тему и вообще оставить Амосова в покое.

Через некоторое время медсестра убрала капельницу, а вскоре принесли обед. Так как покидать палату и ходить по коридору обоим запрещалось, обедали они прямо здесь. Амосов был сосредоточен и задумчив. Когда унесли тарелки и оба снова легли, Орлов с раздражением почувствовал, как веки опять начинают слипаться, и с досадой подумал:

«Да что ж такое! Так и буду теперь, что ли, как сомнамбула, круглые сутки спать!»

Он протер было глаза руками, но сон не уходил. В палату вошла медсестра и, пропев:

– Пора таблеточки принимать! – протянула обоим по две ярко-красные пилюли.

Амосов тут же послушно кинул их в рот, Орлов последовал его примеру. Затем откинулся на подушку и ощутил, что проваливается в сон.

– Вот и молодцы! – улыбнулась медсестра. – Так вы быстро поправитесь, – и вышла.

Орлов не видел, как Амосов, воровато покосившись на дверь, выплюнул чуть расплывшиеся таблетки в ладонь, затем достал из тумбочки портмоне и небрежно засунул их в одно из отделений. Потом, убедившись, что Орлов спит, достал свой сотовый телефон, набрал номер и тихо проговорил:

– Леша, вечером подъезжай к больнице и стань у заднего входа. Надо. Я сказал – надо! – прикрикнул он и со злостью отключил связь.

Когда Петр Николаевич в следующий раз открыл глаза, было уже темно. Наверное, проспал ужин. Почему Амосов его не разбудил? Повернув голову, он в изумлении увидел, что соседняя кровать пуста! Вначале Петр Николаевич решил, что Амосов отправился в туалет, который находился здесь же, в палате, однако и через полчаса тот не появился.

Несмотря на запреты, Орлов, осторожно поднялся, дошел до двери и открыл ее. Коридор был пуст. Он прошествовал к лестнице и медленно стал спускаться на первый этаж. Видимо, его шаги услышали, потому что снизу сразу же послышался торопливый стук каблучков и перед ним выросла молоденькая медсестра.

– Вы куда? – набросилась она на Орлова. – Вам нельзя ходить!

– Где мой сосед? – не реагируя на ее бурные реплики, спросил Орлов.

Медсестра непонимающе взглянула на него.

– Его нет в палате, – пояснил Петр Николаевич. – И уже давно.

Медсестра растерянно оглянулась, потом нахмурилась и, взяв Орлова за руку, повела его по коридору. С одной стороны, она старалась не спешить, а с другой, Орлов видел, что ей не терпелось самой убедиться в его словах. Они вошли в палату, и медсестра тотчас же включила свет. Увидев, что кровать Амосова пуста, а одеяло комом лежит на ней, она побледнела и, на ходу бросив Орлову: «Сейчас же ложитесь в постель!», пулей выскочила в коридор. Через некоторое время сестра вернулась с женщиной в белом халате, которой что-то объясняла со слезами на глазах. Женщина молча оглядела постель и, ни слова не говоря, вышла из палаты. Девушка в слезах побежала за ней.

«Сбежал! – думал Орлов, ворочаясь на своей постели. – Почему? Куда?»

Он нащупал свой сотовый, взял его и набрал номер Амосова. Голос оператора сообщил ему, что абонент недоступен. Чуть подумав, набрал номер Гурова и, услышав бодрый голос своего любимца, немного успокоился. Орлов понимал, что Лев намеренно говорит оптимистичным тоном, и все же ему стало легче. Он почувствовал, что не один, что с ним Гуров, Крячко и еще множество сотрудников главка, и все они сейчас трудятся и делают все, что могут, так что волноваться не о чем.

– Лева, у меня важные новости, – тихо говорил в трубку генерал. – Короче говоря, ко мне в палату положили Амосова – сердце прихватило, так вот, он сбежал. Причем после того, как услышал, что его дочь застрелили из «макарова». Я сам дурак, зря при нем разговаривать начал, надо было в коридор выйти…

– Петр, я все понял, – перебил его Гуров, – ни о чем не беспокойся, ложись спать. – И полковник отключился.

Орлов знал, что Гуров действительно отлично все понял – ему вообще не нужно повторять два раза или разжевывать. Можно было с чистой совестью расслабиться, но ему, взвинченному последними событиями, не хотелось спать. К тому же он и так провел в забытьи почти целые сутки. Закинув руки за голову, Орлов провалился в мрачные размышления…

Глава четвертая

Получив информацию от генерала, Гуров сразу же набрал номер Амосова. Телефон его был отключен. Немного подумав, Лев собрался и отправился к нему домой. Дверь открыла Маргарита. Она была одета в брючный костюм. Лицо бледное, но при полном макияже. В руках она держала зажженную сигарету.

– Добрый вечер, ваш муж дома? – торопливо спросил Гуров.

– Муж в больнице, – чуть удивленно приподняв брови, произнесла женщина. – Ему сегодня стало плохо с сердцем, и его увезли в Центральную клиническую больницу.

– А он вам не звонил оттуда?

– Нет, – пожала плечами Маргарита. – Я вообще надеюсь, что он спит.

– Да, наверное, так и есть, – улыбнулся Гуров. – Простите, что я вас побеспокоил, всего доброго. Не волнуйтесь, мы ищем… преступника.

– Всего доброго, – растерянно проговорила Маргарита, стоя на пороге и глядя, как он идет к своей машине.

Лев же, сев за руль, направился вдоль по улице, размышляя, что делать в сложившейся ситуации. Некоторое время он бесцельно колесил по кварталам, потом набрал номер Крячко и рассказал о том, что происходит.

– Как думаешь, куда еще поехать?

Реакция Крячко была однозначной:

– Домой, – заявил тот с ходу. – Даже если этот Амосов сбежал, все равно он рано или поздно объявится. Что ты его, на улицах, что ли, будешь искать?

– Боюсь, как бы он не наломал дров, – признался Гуров.

– Ну наломает – сам складывать будет, – лениво зевнул Станислав. – Чего тебе переживать-то? Ей-богу, не понимаю! Езжай домой, ложись спать! Утро вечера мудренее. Бесполезно мыкаться по улицам и просто так жечь бензин. Тем более что он у тебя свой, не казенный!

– Может, ты и прав, – согласился Гуров, который и впрямь понимал, что зря тратит время. – Ладно, сейчас еще раз позвоню ему на всякий случай.

Он позвонил, но Амосов не ответил. Откликнулся он только не следующее утро, когда Гуров набрал его номер по дороге на работу, и бодрым голосом заявил, что жив и здоров, более того, находится в своем благотворительном фонде, но ни словом не обмолвился о больнице, а Гуров не стал ее упоминать. Он решил немедленно встретиться с Амосовым и выяснить все на месте, поэтому на ходу развернул машину и отправился на Таганку.

Секретарша Наталия Владимировна улыбнулась ему уже не вчерашней казенной улыбкой, а как хорошему знакомому:

– Я так рада, что с Николаем Николаевичем все обошлось!

Гуров понял, что она ничего не знает о побеге Амосова из больницы, тот, видимо, навешал своим подчиненным какой-то лапши, в которую они поверили.

– Представляете, его уже выписали! – радостно говорила секретарша. – И он сразу же приехал на работу! Нет, наш Николай Николаевич поистине выдающийся человек! Правда, мне показалось, что он немного бледноват и, может быть, ему не мешало бы еще полежать, но раз он так решил, то…

Гуров не стал выслушивать ее восторженные щебетания:

– Ну, раз все так хорошо, я с ним и переговорю. Не нужно меня провожать, – и двинулся по коридору.

Он еще вчера, когда шел в бухгалтерию, обратил внимание на дверь с табличкой: «ДИРЕКТОР», так что знал куда идти.

Без стука открыв директорскую дверь, Гуров увидел сидевшего за своим столом Амосова. Выглядел он так, что если бы Лев был врачом, то ни за что не выписал бы Николая Николаевича в таком состоянии. Лицо не просто бледное, а какое-то помятое. Под стать ему была и рубашка. Неизвестно, где провел Амосов эту ночь, но она, скорее всего, была бессонной, и в благотворительный фонд он явно отправлялся не из дома.

При виде полковника директор фонда вздрогнул и в глазах отразилась целая гамма чувств, главным из которых был страх, хотя он попытался скрыть его. Амосов поправил стопку документов, бесцельно перекладывая ее с места на место, потом пригладил волосы, выдавил из себя вежливую улыбку и произнес:

– Добрый день. Рад вас видеть.

– Вы ничуть не рады меня видеть, Николай Николаевич, – спокойно проговорил полковник, проходя в кабинет и усаживаясь в кресло. Это было точно такое же кресло, как и в апартаментах главного бухгалтера, – кожаное, скользкое и неудобное. – Не нужно, не нужно, не притворяйтесь и не возражайте, – махнул он рукой, видя, что Амосов гордо приподнялся, пытаясь что-то объяснить.

После этих слов Николай Николаевич как-то стушевался и осел в кресле. А Гуров продолжал:

– Меня, собственно, интересуют только два вопроса. Почему вы сбежали из больницы и где провели эту ночь?

Амосов поднес руку к галстуку, поправил узел, ослабляя его, поднял на Гурова воспаленные глаза и медленно проговорил:

– В больнице мне было невмоготу. Вы должны понять. Мне крайне тяжело. А эта изоляция, это одиночество… Невыносимо!

Внимательно выслушав директора фонда, Гуров заметил:

– Вы покинули больницу тайно. Если бы то, что вы сейчас говорите, было правдой, вы действовали бы по-другому. Вам не нужно было бы скрывать своих планов, вы спокойно объяснили бы все лечащему врачу. И отправились бы домой, а не неизвестно куда. Где вы провели эту ночь?

Амосов молчал. На лбу его залегла глубокая складка. Гуров выждал больше минуты, после чего произнес уже резко:

– Не мне вам напоминать, что мы расследуем убийство вашей дочери, Николай Николаевич! Убийство! И мне казалось, что вы должны быть заинтересованы в том, чтобы оказывать нам посильную помощь. Вы же сейчас поступаете совершенно нелогично. Я пытаюсь понять почему, и я это выясню. Обязательно. Даже если вы будете всячески мне в этом препятствовать!

– Я не препятствую! – хрипло произнес Амосов. – Неужели вы думаете, я не хочу узнать, кто убил Дану? Ладно, я признаюсь! Признаюсь! – выкрикнул он тонким голосом. – Я потому и сбежал из больницы, что хотел сам выяснить это! Сам!

– Что заставило вас пойти на такой шаг? – в упор спросил Гуров.

Амосов со вздохом прижал руки к вискам, взъерошил волосы. Он уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, как в коридоре послышался посторонний шум. Тяжелые шаги, громкие голоса… Амосов в удивлении уставился на дверь, которая в следующее мгновение распахнулась, пропуская внутрь целую толпу. Первыми на пороге появились два человека в форме, а за их спинами виднелись несколько в гражданской одежде. Процессию возглавлял невысокий щупленький человек с погонами майора и цепким, пронзительным взглядом темно-коричневых глаз. Он мрачно и строго окинул взглядом Амосова и Гурова, после чего сухо произнес:

– Майор Коренной, убойный отдел. Господин Амосов, я так понимаю?

– Да, – удивленно проговорил Николай Николаевич, чуть приподнимаясь. – А…

– Вот постановление на обыск. – Перебив его, майор протянул Амосову ордер.

Тот с непонимающим видом взял его, автоматически пробежал глазами и пробормотал:

– Ничего не понимаю… Это ерунда какая-то, ошибка!

– Это не ерунда, а подписанный прокурором ордер, – сурово поправил его майор, молча выдернул постановление из рук оторопевшего хозяина кабинета и, не обращая больше на него никакого внимания, кивнул своим подопечным: – Приступайте!

Двое из них сразу прошли вперед и принялись методично осматривать шкафы. Один подошел к Амосову и сказал:

– Стол освободите, пожалуйста.

Амосов в полной растерянности отошел в сторону, зашуршав стулом. Гуров, тоже пока не улавливая сути происходящего, встал у окна, наблюдая за действиями непрошеных гостей.

Эти люди не были ему знакомы – они из убойного отдела другого района. Не знали они в лицо и Гурова, хотя, возможно, и слышали его фамилию. Но полковник пока что не спешил представляться.

В этот момент в кабинет протиснулся высокий шкафообразный мужчина, очень коротко стриженный, что позволяло несколько сгладить явно намечавшуюся лысину. На вид ему было около сорока лет. Взгляд его был острым и колючим. Он подошел к Коренному и негромко, но очень уверенно спросил:

– А на каком основании все это происходит?

– Да! – словно почувствовав поддержку, подал голос и Амосов, видя, как из шкафов вынимаются и небрежно кладутся на пол бумаги и коробки. – Что за самоуправство?

Майор Коренной не удостоил обоих ответа. Он молча открыл одну из коробок и вывалил содержимое на пол. Оттуда посыпались какие-то бумаги и свертки.

Николай Николаевич побагровел и громко воскликнул:

– Да что это за хамство такое? Я буду жаловаться вашему руководству!