Помоги проекту - поделись книгой:
В это мгновение Александра услышала, что кто-то постучал в ее дверь, и, погрозив Федотке пальцем, чтоб помалкивал, она обернулась:
– Кто там?
– Да я это, Липушка, – послышался невеселый голос.
Александра махнула Федотке, и сообразительный сорванец соскочил с завалинки да так и стреканул прочь, только сырая трава прилегла.
Александра откинула крючок и впустила молодую хозяйку Протасовки. Вслед за ней прошмыгнул Пуховик и немедля залез под кровать, видимо, боясь, чтобы его не турнули прочь. Александра вспомнила, как мурлыкал Пуховик нынче ночью, и подавила смешок. Ну и приключение!
Липушка была бледна, томна, с заплаканными глазами.
– Ну что? – ласково спросила Александра, незаметно перейдя на «ты». – Что томишься?
– Да жалко мне Георгия Антоновича, – задрожала та губами. – Он в постели лежит, передал, что скучно, встать охота. Да Зосимовны боится. И мне она велела лучше полежать, а надоело!
– Что-то я не пойму, – усмехнулась Александра, – кто у кого тут в крепости, Зосимовна у тебя или ты у нее. Велела полежать! Ну и что? Не слушай ее. Делай что хочешь! Гуляй где хочешь!
Липушка посмотрела исподлобья, нерешительно:
– Да как же… да я не знаю… мне всегда, сколько себя помню, Зосимовна все говорила, что делать…
– Как это она тебя ко мне пустила? – пренебрежительно фыркнула Александра, злясь на Липушкино слабоволие, которое казалось ей порядочной дуростью.
– А Зосимовна спит, – простодушно призналась молодая девушка. – Настоечки выпила, чтоб голова не болела, – ну и спит, даже через дверь слышно, как храпит-похрапывает.
– Ага! – мигом оживилась Александра. – Так, значит, мы можем делать что хотим?
Липушка растерянно моргнула:
– Ты так говоришь, будто мы дети и желаем напроказить без взрослых!
– Ну да, у меня замечательное настроение! Давай хоть немножко повеселимся! У вас есть лошади? Ты ездишь верхом?
– Конечно, езжу, только в дамском седле, – чопорно сказала Липушка. – А ты что, по-мужски умеешь?
– Я никак не умею, – призналась Александра. – То есть когда-то давно, совсем девочкой, когда в Городце жила, умела, а в Нижнем не приводилось, у нас выезда своего не было, – но, думаю, научусь, я ловкая.
– Значит, вы жили в Городце? – удивилась Липушка. – А вроде бы отец говорил, что вы нижегородские жители…
– Конечно, мы нижегородские жители, – поспешно кивнула Александра. – Это… мы лишь ненадолго уезжали… Ну так что у нас с верховой прогулкой?
– Без Зосимовнина разрешения Устин нипочем не даст лошадей, – грустно ответила Липушка. – Хоть режь его! Он ее до смерти боится… совсем как я. А она вообще терпеть не может, когда я верхом езжу, вечно твердит, что это и опасно, и неприлично…
– Ну и ладно, – согласилась Александра, у которой вовсе не верховая езда была сейчас в мыслях. Внезапное отсутствие Зосимовны открывало куда бо€льшие возможности! – Тем паче что дождь. Тем паче что Георгию Анатольевичу, конечно, верхом ездить не след. Еще, храни господь, лишится чувств и с лошади упадет. Но, наверное, ему можно по дому погулять?
– Наверное, – нерешительно пробормотала Липушка, и глаза ее оживленно блеснули. – А где мы будем гулять?
– Да где угодно! Хоть в библиотеку зайдем – книжки посмотреть. А потом еще что-нибудь придумаем!
– Давай! – обрадовалась Липушка.
Ский тоже необычайно обрадовался возможности размяться. Он уже прекрасно себя чувствовал, голова больше не болела, ни лоб, ни затылок не ломило; играть роль страдающего героя и пробуждать в барышнях трогательную жалость ему порядком осточертело, поэтому он уже через несколько минут облачился в шлафрок (все же на правах больного позволил себе некую вольность в одежде, тем паче что сей темно-зеленый бархатный наряд был ему чрезвычайно к лицу), штаны, домашние сапоги и вышел к ожидавшим его барышням. Он поцеловал руку Липушке, томным голосом выразив благодарность за сочувствие к его страданиям, потом, с гораздо более равнодушным видом, как бы по обязанности, поднес к губам руку Александры, однако при этом несколько повернулся, дабы оказаться к Липушке спиной, и Александра чуть не ахнула, когда Ский не приложился к ее руке небрежно, а так и припал к ней, щекоча ладонь и запястье усами, осыпая множеством мелких, острых, горячих поцелуев, а напоследок еще и прихватил зубами ее мизинец и весьма чувствительно, хоть и очень нежно, прикусил ноготок.
Александра ощутила, что ее в жар бросило, но не от волнения, а от злости. Да он спятил, этот Ский! Что он себе позволяет? Конечно, она не страдала переизбытком скромности, коим была обременена, к примеру, Липушка, однако и не привыкла, чтобы с ней обращались с подобной фривольностью. Мелькнула догадка: а уж не к ней ли пробирался Жорж ночью – в поисках запретных, но доступных, как ему казалось, удовольствий?! Что случилось бы, ежели бы он не полюбопытствовал подойти к кабинету – и не был повержен Зосимовной? Удалось бы Александре от него отбиться – или был бы поднят шум и она оказалась с позором изгнана бы из этого дома? Но какова судьба ждала бы тогда Ского? Был бы он тоже вышвырнут разъяренной Зосимовной – или нянька нашла бы способ обелить приятного господина в глазах наивной Липушки, до невозможности очернив при этом Александру? Загадочно все это… Загадочно так же, как то, что Зосимовна отправила Савелия во Владимир, место жительства Ского. «Поедешь в… узнаешь там все про… а заодно побывай у…» Может быть, нянька хочет узнать подробней про Ского? Может быть, она уже прочит за него Липушку и теперь послала Савелия разведать, богат ли он, достоин ли такой невесты?
А Ский-то, оказывается, из тех, что и на две удочки ловить горазды!
– Куда же мы направим свои стопы? – с самым равнодушным видом отвернувшись от Александры, проговорил в эту минуту Жорж.
– Можно посмотреть книги в библиотеке… – заикнулась было Липушка, однако в красивых темных глазах молодого человека мелькнуло откровенное пренебрежение:
– Ну, книги… это ж ведь такая тоска, за самым небольшим исключением!
«Да вы же говорили, что ночью отправились за этой самой «тоской»!» – чуть не вскрикнула Александра, но придержала свой ехидненький язычок, потому что Ский продолжал:
– Я видел в коридоре дверь, заложенную засовом. У нее очень таинственный вид. Что там такое, милая Липушка?
– О, это кабинет моего покойного батюшки, – охотно объяснила простодушная девушка. – А закрыта дверь потому, что Зосимовна очень не любит, когда туда ходят. Она даже убирается там сама, горничных не пускает с того самого дня, как папенька умер. Все письма его разобрала и в сундук сложила, бумаги в порядок приводит…
– Во-от оно как, – протянул Ский. – Но ведь сейчас Зосимовна спит? И, если нам повезет, проспит еще долго. А мне было бы так любопытно поглядеть на знаменитую коллекцию карт вашего батюшки!
Александра вонзила ногти в ладони, чтобы не вздрогнуть.
– А я умею на картах гадать! – сказала она весело.
– Что вы! – с искренним испугом воскликнул Ский. – На игральных картах нельзя гадать, не то удача от игрока отвернется.
– Да? – пожала плечами Александра. – А я слышала, что гадальными картами играть нельзя, не то карты станут врать.
– Ну, коли за смертью батюшки игроков у нас более не осталось, значит, беды не будет, если на этих картах раскинуть на судьбу, – возбужденно произнесла Липушка. – Ты мне погадаешь? Я страсть как люблю гадание. Бубновая дама, трефовый король, туз червовый, десятка червей… А мне как раз сейчас нужно знать, что сулит будущее…
И она бросила на Ского такой выразительный взгляд, что даже самая завалящая гадалка тотчас поняла бы, что на сердце у юной бубновой дамы темноволосый красавец трефовый король, а также десятка червей и туз червовый, что во многих раскладах означает внезапную страсть.
Однако трефовый король не заметил пылкого взгляда бубновой дамы. Он стремительно шагал по коридору к запертой двери кабинета.
«Очень интересно!» – подумала Александра, подхватила Липушку под руку и поспешила вслед за ним.
Ей хотелось есть, при мыслях о куриной лапше, готовой к обеду, слюнки текли, но сейчас было, конечно, не до еды.
– А как же ключ? – заикнулась она робко.
Липушка кивнула:
– Ключ у Зосимовны, но я знаю, где она его прячет. Под кроватью, в сундучке. Сейчас принесу!
Она ринулась в комнату няньки и через миг появилась с резным ключом в руке, у которого головка и бородка были вырезаны в форме елочки:
– Вот он!
Глава 7
Таинственный кабинет
То, что Протасов не жалел денег для убранства своего дома, Александра приметила, когда только переступила порог. Но этот кабинет просто поразил ее своей строгой роскошью. Нечто подобное видела Александра в доме своей крестной в Нижнем. Но ее супруг был владельцем большой книжной лавки и весьма образованным человеком, а увидеть подобное роскошество в кабинете провинциального помещика – этого трудно было ждать. Вся мебель была иноземных мастеров, портьеры и обивка отличались самым изысканным вкусом. Английский ситец шахматного рисунка, обтягивающий стулья и диван, был из тех тканей, что не теряют с годами своей яркости; к тому же плотно задвинутые темно-зеленые портьеры защищали его от беспощадных солнечных лучей. Впрочем, возможно, именно из-за этих портьер атмосфера в кабинете была совершенно гнетущая, и Липушка, едва войдя, кинулась поначалу их отодвигать, но тут же замерла, испугавшись собственной смелости.
По стенам висели картины, в основном сельские пейзажи или натюрморты, изображавшие охотничьи трофеи. Одна картина показалась Александре особенно хороша своим необыкновенным сюжетом. Нарисована была сказочная скатерть-самобранка, раскинутая на столе, однако вместо блюд на ней были изображены рощи, река, сад, дом, деревушка… а из-под загнутого края скатерти почему-то видна была карточная колода.
– Если здесь столько книг, что же осталось в библиотеке? – пробормотала Александра, с уважением озирая четыре внушительных шкафа, набитых книгами и альбомами. В основном здесь были собраны истории путешествий, книги по естествознанию, в большинстве своем – на иностранных языках, с великолепными гравюрами. Между ними в беспорядке были распиханы какие-то рулоны бумаг, отдельные листы, небрежно свернутые старые газеты. «Ну и какой же порядок навела тут Зосимовна?» – подозрительно подумала Александра.
В воздухе носился тонкий запах пыли, и молодые люди немедленно расчихались.
– Ну и духотища! – воскликнул Ский и, подойдя к окну, раскрыл створки. Влажный дух дождя показался здесь чем-то совершенно чуждым… слишком свежим и живым.
– А где лежат карты? – спросил Жорж, равнодушным взглядом окидывая шкафы.
«Уж не врал бы, – насмешливо подумала Александра, – мол, ночью в библиотеку шел. Не книги тебе здесь нужны… а что? Неужели и впрямь…»
Она не успела додумать: Ский принялся бесцеремонно поворачивать ключи в ящиках письменного стола и открывать их один за другим.
Через его плечо Александра видела стопки бумаг, писем, кожаные бювары, свертки гусиных очиненных перьев, уже порядком ссохшихся за ненадобностью, несколько перочинных ножей, карандаши, ластики… Словом, это был самый обычный письменный стол с самым обычным содержимым. Но это лишь в левой тумбе. А когда Ский дошел до правой тумбы, оказалось, что все ящики доверху заполнены колодами карт.
– Господи Иисусе! – пробормотал Ский растерянно. – Да здесь же их не меньше сотни! Как же узнать, которая из них… – И он осекся.
Александра напряглась и, делая вид, что рассматривает рубашку одной из колод – изящные трилистники, причудливо переплетенные, вся обратилась в слух.
– Узнать – что? – задала простодушная Липушка тот вопрос, который Александра с трудом удержала на самом кончике своего языка.
– Узнать, которой из них гадать можно, а которой нельзя, – небрежно протянул Ский. – Небось для гаданья не всякая колода годится!
Александра неприметно усмехнулась.
Итак, Ский вывернулся весьма лихо! Ну просто невероятно ловок сей владимирский помещик!
А может быть, Александре все лишь мерещится? И напрасно чудится ей в словах и поступках Ского некий скрытый смысл? Ну, провинциальный ловелас, по-русски говоря – бабник, и что? Мало ли таких на свете? А карты его волнуют лишь потому, что не родился на свет человек, чье ретивое сердце не взыграло бы при виде картишек и сулимой ими легкой удачи. Александре ежели и чудится чего, лишь потому, что у нее самой рыльце в пушку. На воре, как уже было сказано, шапка горит!
– Да я и не знаю толком, – огорчилась Липушка. – Иногда отец рассказывал про карты, но я порядком подзабыла. Помню лишь, что вот эта колода с трилистниками называется «Catel et Farcy», эта – с гравюрами Иоганна Буссемахера, причем карты сей колоды имеют пять мастей: гвоздики, розы, цикламены, попугаи и кролики. В них, кроме дамы, короля и валета, есть еще одна фигура – кавалер. Кавалер младше дамы, но старше валета. Вот эта колода работы гравера Йоста Аммана, у этих карт масти тоже не такие, как наши: кубки, кувшины для вина, книги и печати. Эти сделаны Виргилом Солисом из Нюрнберга, масти у них – павлин, обезьяна, лев и попугай.
– У всех обрезы золотые… – зачарованным голосом проговорил Ский, проводя пальцами по колодам. – Немудрено… они ведь к золоту ведут! К богатству!
– А также к разорению, – сухо заметила Александра, – о чем тоже забывать не след.
– Правильно-правильно! – горячо поддержала Липушка. – Отец мой тоже говорил, что у карт обрезы не золотые, а кровавые, а рубашки слезами политы. Причем слезами горя куда чаще, чем слезами счастья. Он давным-давно эту опасную забаву оставил!
– Однако же карты не выбросил! – запальчиво возразил Ский. – Может, на словах и зарекся играть, однако же в душе, видимо, предполагал, что когда-нибудь снова может впасть в искушение. Оттого и держал здесь эти колоды.
– Он играть бросил чуть ли не за двадцать лет до своей смерти, – сказала Липушка. – И с тех пор не начинал. А карты держал лишь за их красоту. Вот эти он особенно любил… да где ж они?
Она вытаскивала одну за другой колоды. Некоторые так и были обернуты папиросной бумагою – ни разу их не распечатывали, ни разу ими не пользовались. Некоторые были перетянуты шелковыми ленточками, чтобы не рассыпались от ветхости.
– Да где же она? – бормотала Липушка. – Такая красивая колода… картины для нее наш деревенский художник написал, отец отдал сделать с них гравюры, а потом была отпечатана колода. Одна во всем свете такая – одна-единственная. Вроде бы отец говорил, что этой колодой всего три раза сыграл. А потом завернул ее в платок и положил в стол, иногда раскрывал, смотрел…
Ский и Александра молча смотрели на движения ее рук. Александра покосилась на Ского. Вид у него был вполне непроницаемый, и только дрожь ресниц выдавала тот алчный, почти болезненный интерес, с которым он следил за Липушкой и слушал ее рассказ.
Ей приходилось слышать слово «блефовать» – вводить в заблуждение противника, преувеличивая свои силы и возможности, слово это распространено именно среди картежников, и сейчас она понимала, что Ский блефует, скрывая свое состояние.
«Та-а-ак… – озадаченно подумала Александра. – А он-то откуда может знать об этой колоде?»
– Вот, нашла! – воскликнула Липушка, выдергивая из глубины ящика небольшой сверток бледно-желтого цвета и раскидывая края ткани. В простой холстинный лоскут оказались завернуты карты, выполненные с удивительным тщанием. В рисунках не было немецкой сдержанности и сухости – каждая линия, каждая краска была полна жизни, казалась выпуклой, чувственной, поэтому и лица главных персонажей – королей, дам, валетов – чудились живыми. Более того! Чем дольше смотрели вы на эти тонко, изысканно выписанные черты, тем более могло почудиться вам, что выражения лиц меняются, короли снисходительно улыбаются вам, валеты подмигивают, дамы строят очаровательные гримаски… Правда, при всем разнообразии выражений, игравших на этих лицах, одно оставалось неизменным: жадность в глазах. Это были лица не людей – это были лица игроков, поглощенных одной-единственной безудержной страстью.
Александре стало жутко.
Она вспомнила, что слышала об этих картах… Рассказы эти внушали страх. Отгоняя воспоминания, она резко отошла от стола и приблизилась к книжному шкафу. Поймав случайно свое отражение в темном стекле дверцы, Александре стало стыдно от того, какое выражение лица она увидела там. Девушка постаралась успокоиться и смотрела на себя до тех пор, пока лицо не стало спокойным. Тогда повернула ключ и открыла шкаф. И вскинула изумленно брови: перед ней оказались две полки книг, которые французы называют grimoires[9] – эти книги описывают магические процедуры и заклинания для вызова духов или еще какие-либо колдовские рецепты. В основном тут были собраны русские издания, но встретились и французские и немецкие издания «Ключей Соломона», «Лемегетона», «Гримуариум Верум» и «Манускрипта Гонория». Да, интересы покойного хозяина Протасовки были весьма разнообразны, что и говорить!
Однако похоже было, эти книги читали и теперь, после его смерти. В самом деле – на этих полках ни пылинки, а вот с верхних, кажется, книги давненько не вынимались. Там, наверху, стояли все сорок томов парижского издания «Histoire naturelle gènérale et particuliére» Бюффона на французском языке, а также десять томов русского его перевода под названием «Всеобщая и частная история естественная графа де Бюффона», вышедшие в Петербурге и виденные Александрой в той самой лавке, которая принадлежала супругу ее крестной. Так же, как все эти тома и полки под ними, было подернуто пылью и содержимое нижних полок; то же и в других шкафах. Итак, кто-то постоянно открывал именно этот шкаф и читал именно эти книги. Кто? Липушка? Вряд ли. У нее такой вид, будто в этом кабинете она не была давным-давно. Или притворяется? Ах нет, слова «притворство» и «Липушка» совершенно не сочетаются. Скорее всего, именно эти книги интересуют Зосимовну. Именно ради них ходит домоправительница по ночам в кабинет хозяина. Едва ли обученная читать по-французски и по-немецки, она ищет ответа в русских изданиях колдовских книг. Ответа на какой вопрос?.. Это Александрой подозревалось… она была почти уверена в верности своей догадки!
Она потянула из шкафа первый попавшийся том. Это оказался растрепанный «Гримуариум Верум» на латыни. Однако тотчас Александра заметила вложенный между страниц листок, исписанный по-русски аккуратным почерком. Она схватила листок и прочла:
Да это ведь заговор! Заговор, написанный каким-то знахарем! Наверное, он пытался составить на русском языке что-то наподобие иноземных колдовских справочников и делал для этого записи. То был заговор на деньги, этот – против дурного человека:
А это что такое?!
Тем же почерком, но более торопливой рукой, ниже было приписано:
Александре хотелось поискать еще листки, понять, кто писал заговоры, но она опасалась, чтобы кто-нибудь заметил ее интерес к этим книгам. Липушка непременно проболтается Зосимовне, и та перепрячет книги. Может быть, когда-нибудь еще повезет попасть сюда? Она замкнула шкаф и с рассеянным видом прошлась по кабинету.
Возле дивана, являя своим потрепанным, побитым видом некий диссонанс с прочей обстановкой, стоял небольшой сундучок. Он был не заперт, и Александра подняла крышку. И тотчас поняла, что наткнулась на подлинное сокровище! Здесь лежали письма, которые когда-либо получал Протасов. Собственно, их было не столь уж много: видимо, эпистолярный жанр не принадлежал к числу им излюбленных. Все письма были разобраны по пачкам и аккуратнейшим образом перевязаны ленточками, как и карточные колоды. В некоторые пачки были засунуты надписанные небрежным мужским почерком бумажки:
Александра торопливо переворошила пачки писем. То, что она увидела, а вернее, то, чего не увидела, весьма ее озадачило. Ну что ж, еще одна загадка, которую нужно обдумать на досуге. А пока… А пока она украдкой покосилась на Липушку и Ского, которые все еще увлеченно разглядывали карты, причем Жорж напропалую любезничал и тихонько поглаживал Липушкины пальчики, кои та, совершенно растерянная и переконфуженная, все же не отдергивала.
Поделиться книгой: