Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Петрович Ильин на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

В соседней с нами землянке, где жил наш летно-инженерный состав, произошел несчастный случай.

Среди кадровиков в наш полк прибыло несколько человек, только что мобилизованных: инженер-химик, политработники и другие командиры. Первый был сугубо гражданским человеком и совершенно не знал своего личного оружия — пистолета. Он обратился к нашему инженеру по вооружению с просьбой: «Товарищ инженер, хоть бы вы, что ли, показали мне, как пользоваться этой «пушкой», — показав на свой пистолет, сказал химик.

— А, пожалуйста. С удовольствием сделаю это для вас.

Инженер по вооружению Кондратьев даже и не подозревал, что обратившийся к нему, по своему незнанию, уже загнал патрон в патронник своего пистолета. И в тот момент, когда Кондратьев пытался вынуть обойму с патронами из ручки пистолета, произошел случайный выстрел. Вылетевшая пуля угодила прямо в затылок сидящего на кровати спиной к ним и читающего газету политрука. Смерть его наступила мгновенно. Весь полк тяжело переживал случившееся.

Мы с Гречушкиным жили в одной землянке и были в одной эскадрильи. В эти дни мы регулярно получали письма от наших родных. Они были нерадостными. В нашем городе стало плохо с продовольствием, по выданным карточкам снабжение было плохое. Но, несмотря на трудности с продовольствием, все наши работали, не жалея сил, понимая, что они работают для фронта. Я очень скучал по Ире, и мы часто писали друг другу письма. Однажды Гречушкин получил письмо из дома, на странице которого его жена обвела ручку их сына. Как был рад Яков Калинович этому письму! Всем он показывал эту страницу и гордился, что у него растет сын. Многим из нас было очень грустно в это мгновение, каждый вспоминал о своих семьях, с которыми их разлучила проклятая война. А мне даже было завидно, что я еще не имею ни семьи, ни сына. Как-то утром к нам в землянку пришел командир звена и вызвал Гречушкина.

— Слушай, Гречушкин, у тебя большая радость, — сказал наш командир. — К тебе приехала жена и вызывает тебя на свидание. Разрешаю тебе отпуск до утра следующего дня.

Гречушкин, весь сияющий от такого счастья, бегом устремился на встречу с женой. Я, как и другие, пожелал ему всего хорошего, но он так быстро убежал, что, наверное, не слышал наших напутственных слов.

В конце октября выпал мокрый снег, которым покрылись склады авиабомб. Снег так замаскировал аэродром, что с воздуха, кроме самолетов, ничего разглядеть было невозможно. Вот тут-то и посетил наш район один из немецких самолетов-разведчиков. Но он летел несколько в стороне от аэродрома, вдоль железной дороги и, видимо, ничего особенного не обнаружил, хотя мы все были подняты по тревоге и ждали, что же будет. Недалеко от нас немецкий самолет сбросил на железнодорожный мост бомбу, которая, к счастью, не разорвалась, а больше, видимо, у него бомб не было. Он развернулся и улетел обратно. Мы еще несколько дней ждали появления самолетов, но их не было. Так проходили дни. Мы все время ждали, когда же наконец нам дадут боевые самолеты-истребители и пошлют на фронт, где становилось все тревожнее и тревожнее. Немецкие войска уже в нескольких километрах от Москвы, а мы все еще в резерве и без самолетов. Наш авиаполк превратился в какую-то часть по охране бомбовых складов. Но больше нам бомб не привозили. Мы с тревогой читали сводки от Совинформбюро и думали: неужели Москву, нашу родную столицу, не сумеют защитить наши войска и сдадут противнику, как сдали Смоленск и многие другие города? Мы рвались на защиту Москвы, а нам говорили: «Ждите, когда нужно будет, и вам дадут приказ выехать на фронт».

Под Москвой шла ожесточенная битва. Враг с огромным трудом был остановлен. И вдруг в середине января 1942 года по радио мы услышали радостное сообщение. Наши войска под Москвой, взломав оборону противника, прорвали немецко-фашистский фронт и сами перешли в наступление. Ликованию нашему не было конца. Мы все горячо обсуждали эту первую, но очень важную победу над немецко-фашистскими войсками. Настроение у нас поднялось. Кроме того, нам сообщили, что скоро мы должны получить самолеты. Но их пришлось ждать еще очень долго.

В одном из номеров газеты «Правда» мы увидели фотографию изуродованного тела Тани (как впоследствии выяснилось, Зои Космодемьянской) и статью военного корреспондента о Зое. Она очень была похожа на Иру. Эта фотография потрясла меня до глубины души. Я мысленно поклялся беспощадно мстить немецким фашистам за нашу поруганную землю, за наших, погибших от рук немецко-фашистских злодеев, людей, за таких девушек, как Зоя. Но, увы, свое мщение я не мог привести в исполнение, пока только на сильном морозе стоял в карауле и охранял эти надоевшие нам склады бомб.

Морозы стояли очень сильные, больше 30 градусов. Хотя мы на посту стояли в валенках и тепло одетые, все равно было очень холодно. Пока стоишь на посту, весь покрываешься инеем, ресницы смерзались, и было очень трудно что-нибудь разглядеть через них. Винтовка так замерзала, что невозможно было открыть затвор и вынуть из нее патроны. Вот в эти минуты мы думали о тех солдатах, которые теперь были на фронте в окопах или лежали на снегу. Каково достается им, особенно тем, кто ранен.

Так прошла зима. Мы все еще были в резерве без самолетов и как-то уже смирились с нашим положением, не решаясь даже подумать, что когда-нибудь у нас будут самолеты. Ранней весной 1942 года наконец-то к нам прибыли долгожданные самолеты. Наши летчики и мы, младшие специалисты, со всех сторон обступили их и рассматривали боевую технику, пахнущую свежей краской. С этого дня у нас началась настоящая, большая работа по освоению боевой техники. Летчики совершали тренировочные полеты, используя каждый полетный день, а мы, младшие специалисты и техники, непрерывно обслуживали самолеты во время этих полетов и после них. Работы было очень много, и дни летели быстро.

У некоторых летчиков почти не было никакого опыта по управлению боевыми самолетами, тем более новейшими истребителями, а другие вообще впервые взялись за штурвал истребителя, поэтому часто происходили аварии, особенно при посадках. Самолеты сажали иногда с невыпущенными шасси, прямо на «живот», винт при этом у него приходил в полную негодность, и нам приходилось срочно менять винты. Иногда во время посадки, из-за неровностей на поле аэродрома, летчики ломали шасси. Были и более трагические случаи. Один из наших летчиков погиб во время такого тренировочного полета. Все эти неудачи сильно сказывались на моральном состоянии как летчиков, так и нас — младших специалистов. Но нужно было готовиться к будущим боям, мы это хорошо понимали и работали усердно, невзирая на временные неудачи и потери в людях и технике. Пришел приказ о преобразовании нашего запасного полка в 805-й авиационный истребительный полк. Теперь мы уже ждали скорой отправки на фронт.

А на фронтах Отечественной войны в конце зимы и в начале весны 1942 года было некоторое временное затишье. Обе стороны перешли к обороне. Это способствовало нашей тщательной подготовке к будущим боям.

По данным центральной разведки, было установлено, что директивой Гитлера от 5 апреля 1942 года предусматривалось в период весенне-летней кампании 1942 года отторгнуть от Советского Союза богатейшие промышленные и сельскохозяйственные районы, получить дополнительные ресурсы (в первую очередь кавказскую нефть) и занять господствующее стратегическое положение для достижения своих военно-политических целей. Планируя захват Кавказа и Волги, гитлеровцы стремились лишить нашу страну путей сообщения с союзниками через Кавказ.

Ставка Верховного Главнокомандования приняла некоторые меры по упреждающим ударам на южных фронтах: в Крыму, на Харьковском направлении и в других районах. Но в конце апреля наступление в Крыму окончилось неудачей, и наши войска, не достигнув цели, понеся значительные потери, были вынуждены перейти к обороне.

Восьмого мая гитлеровское командование, сосредоточив против Крымского фронта свою ударную группировку и введя в дело большое количество авиации, прорвало оборону, и наши войска, оказавшись в тяжелом положении, были вынуждены оставить Керчь.

Вот в эти-то тяжелые на Крымском фронте дни и было приказано нашему полку срочно вылететь на Южный фронт. Наши летчики вылетели на своих истребителях, а техники со своим небольшим хозяйством вылетели на одном из транспортных самолетов. Так как больше транспортных самолетов в нашем распоряжении не было, то нам, младшим специалистам, со всем аэродромным оборудованием было приказано срочно погрузиться в товарные вагоны и отправиться к месту назначения по железной дороге. И хотя нашему составу была организована «зеленая улица», все же он шел медленно, сказывалась большая перегрузка железной дороги воинскими эшелонами, идущими на Южный фронт.

В то время, когда мы ехали по железной дороге на юг, наши летчики уже были на полевом аэродроме, который находился километрах в пяти севернее Анапы и почти у самого берега Черного моря. Не успели они отдохнуть от длительного перелета, как прозвучал сигнал боевой тревоги, им пришлось подняться в воздух и вступить в бой с немецкими истребителями. Дрались они очень хорошо. Сбив несколько истребителей противника, все наши товарищи вернулись на аэродром, но среди них были раненые, а самолеты сильно побиты пулеметными очередями противника.

После этого первого боя все наши техники и сами летчики вынуждены были срочно заняться ремонтом самолетов. Сейчас, как никогда раньше, им нужна была помощь младших специалистов. А мы в это время, ничего не зная, тряслись в товарных вагонах по железной дороге. Всю эту ночь наши техники продолжали ремонт самолетов и только перед рассветом успели закончить свою работу.

Не успели они еще заснуть в выкопанных в земле щелях, как снова зазвучала сирена тревоги. На этот раз налетели немецкие пикирующие бомбардировщики. Но нашим летчикам, дежурившим прямо в самолетах, удалось взлететь раньше, чем начали пикировать и сбрасывать свой смертоносней груз немецкие бомбардировщики. Завязался воздушный бой. Наши истребители заставили их убраться от аэродрома. Беспорядочно сброшенные бомбы не причинили особого вреда ни аэродрому, ни самолетам; Пришлось только техникам после этого боя кое-где сравнивать воронки на взлетной полосе.

Разгоряченные воздушным боем, один за другим садились наши летчики. В их возгласах были слышны слова некоторой разочарованности, что на этот раз им не удалось сбить ни одного немецкого самолета. Но то, что немецкие стервятники были вынуждены удирать от аэродрома под натиском наших истребителей, дало большую уверенность летчикам в их боевой жизни. До этого мы много раз слышали от них о неуверенности в будущих воздушных боях. Они считали в то время, что они еще плохие летчики, так как не имеют никакого боевого опыта. Но при встрече мы увидели их возмужавшими и уверенными в своем боевом мастерстве.

Но вернемся снова к нам. Весь день и всю ночь мы ехали в поезде. Часов в десять утра прибыли в Крымск, где нас с большим нетерпением ожидали инженер и водители грузовых автомашин, прибывшие за нами с аэродрома. Быстро перегрузив с железнодорожных платформ наше аэродромное оборудование, мы на этих же машинах выехали на аэродром. Стоял очень жаркий солнечный летний день, хотя и был еще только май месяц. Дорога до аэродрома была проселочной, но хорошо наезженной машинами. Дорожная пыль, напоминающая цемент, тучами обволакивала нас. Дорогой мы с большим интересом и изумлением впервые рассматривали небольшие горные нагромождения, которые лежали в предгорьях Северного Кавказа и которые находились слева от нашей дороги. Нам не терпелось поскорее увидеть наш новый аэродром.

Часа через полтора мы уже подъезжали к нему. Он находился в долине, окруженной со всех сторон небольшими холмами. На юг от аэродрома находился какой-то населенный пункт, а еще южнее были видны высокие здания Анапы. На аэродроме самолетов стояло мало, остальные находились на боевом задании. Нас встретил политрук полка, который был чем-то очень взволнован и даже не поздоровался с нами.

— Где вы так долго были? — грубо спросил он нас.

Мы были изумлены этим вопросом, так как мы же не на самолете прилетели, а нас везли по железной дороге, что политрук должен был прекрасно знать. Но когда мы увидели осунувшиеся и посеревшие лица техников, то поняли, в чем дело. Мы не успели до конца разгрузить автомашины, а на аэродром стали возвращаться наши самолеты, и мы с изумлением увидели, в каком состоянии они совершают посадку. У одного из них правая консольная часть крыла была так изуродована, что совсем не понятно, как только наш летчик привел и посадил свой изуродованный самолет. Мы увидели совершенно изменившиеся от возбуждения лица наших боевых товарищей. И, с восхищением глядя на своих героев, пытались расспросить их: «Ну, как там дела?» Но они только тяжело хмурились и ничего не говорили. Видимо, дела на фронте были совсем плохие.

Полеты они совершали в сторону Керчи, откуда эвакуировались наши войска, оказавшиеся в очень тяжелом положении.

Весь остаток этого дня и всю ночь, загнав изуродованный истребитель под большую палатку, мы меняли у него исковерканную во время боя консольную часть крыла. Хорошо, что у нас оказалась запасная консоль такого типа. С переносной лампой, которая питалась от аккумулятора, мы с большим трудом сняли эту консоль, а затем установили новую. Вот тут-то нам и пригодились те знания, которые мы получили в период обучения на курсах в Военно-воздушной академии, а затем накопленный опыт по ремонту самолетов на аэродроме в Тамбовской области. Работали мы дружно, помогали друг другу. К утру самолет был в исправном состоянии и готов к вылету. Другие наши товарищи ремонтировали остальные самолеты, заправляли их горючим и смазочными материалами, а также загружали боеприпасами пулеметы и пушки истребителей. Шла напряженная боевая жизнь нашего полка. В таком напряжении прошло несколько дней и ночей. Ежедневно наши летчики вылетали на боевое задание теперь уже в район Севастополя, где тоже шли тяжелые бои наших войск с наступающим противником. У нас уже были потери наших дорогих товарищей-летчиков. Осталось очень мало пригодных для полетов истребителей, а пополнения к нам ни самолетов, ни летчиков пока не было.

Через несколько дней пришел приказ о перебазировании нашего полка на другой аэродром. На этот раз за всем техническим составом полка на наш аэродром прилетел бомбардировщик ТБ-3, на котором мы прилетели на большой и хорошо оборудованный аэродром. Наши летчики со своими истребителями были уже там.

Мы с Яковом Калиновичем Гречушкиным находились в одном звене и обслуживали самолеты его всегда вместе, помогая друг другу. Мы очень подружились с нашим командиром звена младшим лейтенантом Соколовым. Он был опытным и смелым летчиком. Невысокого роста, всегда с улыбающимся и приветливым лицом, он просто покорял нас добродушием и умом. Мы его очень любили и уважали, поэтому всегда особенно тщательно готовили его самолет к боевому вылету.

Когда мы прилетели на аэродром, то поспешили на розыски самолетов нашего звена. Мы не сразу их нашли, так как на аэродроме самолетов было очень много. Найдя наших летчиков, мы увидели их очень озабоченными. Лица летчиков были хмурыми, и они что-то очень оживленно обсуждали между собой, но, заметив нас, прекратили свою беседу. Мы поприветствовали их и начали расспрашивать, как прошел полет и все ли в порядке самолеты. При этом я заметил, что наш командир звена что-то уж очень хмур, чего я никогда не замечал за ним, даже после тяжелых боевых полетов. У меня закралась в голове какая-то смутная тревога, но спросить у командира звена я постеснялся. Присматриваясь внимательно к расположению самолетов и оборудованию аэродрома, я обнаружил, что несколько в стороне от нас стоит большая группа девушек, одетых в форму младших авиаспециалистов. Я не придал этому никакого значения, и мы с Гречушкиным стали заниматься своими делами. Обошли свои самолеты, осмотрели, хорошо ли они стоят в специально вырытых для них траншеях-стоянках. Во время нашей работы я не заметил, как к нам подошел младший лейтенант Соколов. Подойдя ко мне, он жестом показал, чтобы я следовал за ним. Мы отошли от самолетов и зашли за какие-то склады на краю аэродрома. Соколов меня спросил:

— Вы знаете, зачем я вас сюда попросил пройти со мной?

— Нет, товарищ младший лейтенант, не догадываюсь.

— Дело вот в чем, Ильин: мы прилетели на этот аэродром раньше всех вас примерно часа на два. И когда мы посадили самолеты и подрулили к стоянкам, то получили приказ собраться к командиру полка на совещание. Там нам объявили приказ о том, что большую часть младших специалистов, а именно мужчин, будут заменять девушками, которые только что окончили какую-то школу младших специалистов и прибыли в наш полк. Тут же нам зачитали приказ по полку, в котором было сказано, что из нашего звена Гречушкина и вас, Ильин, также будут заменять девушками, а старшего сержанта Абрамова оставляют в звене. Я обратился к командиру эскадрильи с просьбой, чтобы вас оставили в нашем звене, так как вы имеете среднее техническое образование и хорошо проявили себя по обслуживанию истребителей в нашем звене. Кроме того, вы комсомолец и член комсомольского бюро полка. А Абрамов совсем полуграмотный специалист, и образование он имеет всего четыре класса школы. Он беспартийный, но никто меня не захотел слушать. Говорят, приказ есть приказ, и его надо выполнять. Я, Ильин, очень огорчен этим, и не только я, но и все наши летчики в звене. Мы просто обескуражены этим приказом. Что же это такое — в самый разгар боевых действий заменять опытных младших специалистов на девчонок. Они же окончили только что школу и, возможно, еще пока не умеют ничего делать. Ведь это же сложная техника — самолеты, а не флажок, которым размахивают регулировщицы.

И еще многое другое изливал передо мной наш командир звена. А у меня стоял в голове один вопрос, и когда он закончил, я спросил:

— А куда же теперь нас пошлют?

— Я пока этого не знаю. Вам, наверно, сегодня об этом объявят.

— Ну, что же, товарищ младший лейтенант, жаль, что нам с вами приходится расставаться. Очень мы к вам привыкли и полюбили вас. Но ничего не поделаешь, война.

Ошеломленный таким неожиданным сообщением, я пошел собираться в дорогу, пока еще не известную мне. Гречушкину я ничего не сказал, так как думал, что его, как члена партии и более старшего по возрасту, еще, возможно, оставят в полку.

Я давно замечал за Абрамовым его непонятное для нас поведение в звене. По каким-то причинам он часто забегал в землянку, где жили командиры части. Уже тогда, еще в начале зимы, я думал о причине его частых посещений старших командиров. Абрамов по своей натуре был страшным подхалимом, заискивающим в полку перед всеми, кто был выше его по званию и положению. Он все время старался быть на виду у командира эскадрильи, у политрука и других наших командиров. Он, видимо, очень боялся, что его, как имеющего низкое образование и беспартийного, могут отправить на фронт, как не нужного в нашем полку. Поэтому, видимо, он задался целью очернить нас с Гречушкиным перед командиром и политруком полка. Это нами было точно установлено. Однажды в личном разговоре нас троих мы с Гречушкиным выразили свои сомнения, почему нас до сего времени не посылают на фронт, когда под Москвой глубокой осенью сложилось такое тяжелое военное положение. Эти сомнения мы тогда высказали только Абрамову. И уже на другой день командир звена Соколов стал нас расспрашивать об этих сомнениях. Мы уже тогда поняли, что это передал ему Абрамов и что он за «птица». Как потом выяснилось из разговоров с нашими товарищами, он давал сведения не только о нас с Гречушкиным, а и о многих других младших специалистах. Абрамов был осведомителем среди нас. Ему верили политрук и другие командиры, а он делал свое черное дело очень умело. По странным причинам были иногда случаи отказов пулеметов, установленных на истребителях в бою. Это было подозрительным для нас с Гречушкиным, так как пулеметы мы готовили очень тщательно. По некоторым признакам мы стали подозревать, что кто-то подкладывает в ленты помятые патроны. Вот теперь у нас возникло сомнение и догадка, не было ли это дело рук Абрамова, но доказать это было невозможно.

Часа в два дня нас всех построили и зачитали приказ об увольнении из полка шестнадцати младших специалистов. Мы с Гречушкиным оказались в числе уволенных. Нам выдали сухой паек на одни сутки и приказали отправляться в распоряжение запасного пехотного полка, который находился в том же городе, где был этот аэродром.

— Ну, пехота, пошли! — крикнул кто-то из наших товарищей.

И мы понуро побрели от аэродрома. Обернувшись, я увидел, как нам вслед махали руками наши летчики. Я остановил всех товарищей по несчастью, если так можно назвать нас, и мы все, как один, поклонились нашим самолетам и летчикам, которые стояли на аэродроме и махали нам руками на прощание. В это время мы думали, что нам уже нет больше дороги в авиацию, но некоторые из нас ошиблись.

Среди нас были три товарища родом из Западной Белоруссии. Один из них, сержант Волович, нарушил наше тягостное молчание и спросил:

— Слушайте, Ильин, а почему вас с Гречушкиным уволили из полка? Чего-чего, а этого мы просто не ожидали. Вы оба были такими активными и хорошими специалистами в полку. Тем более Гречушкин член партии, а вы, Ильин, имеете техническое образование и были одним из комсомольских активистов в полку, просто удивительно.

— А ты что, не знаешь? Там у них в звене такая сволочь была, этот, как его, Абрамов. Он же о всех нас всякие гадости доносил политруку. Мне об этом сказал один из наших летчиков, — ответил за нас Белоусов, мастер по вооружению из соседнего звена.

— У, гад! — сорвалось с языка Гречушкина. — А мы с ним делились всеми мыслями и сомнениями, как с лучшим другом.

Покопавшись в кармане своей гимнастерки, Гречушкин достал небольшую фотографию Абрамова, потом ручкой написал на ней жирно «гадина» и повесил ее на ближайшем телеграфном столбе.

Шли мы медленно, у всех было гадкое настроение, как будто бы всех нас выгнали из родного дома и мы не знали, как сложится наша судьба.

Запасной пехотный полк мы нашли нескоро. Он располагался в районе каких-то складов, на окраине этого города, и был огорожен деревянным забором. Внутри ограды стояло несколько одноэтажных деревянных барачного типа построек. У входных ворот на посту стоял часовой, солдат невзрачного вида. Подойдя к воротам, мы остановились и как-то не решались войти на территорию этого полка. Неожиданно мы услышали зычный голос незнакомого нам офицера, появившегося откуда-то сзади:

— Эй, авиация, вы не заблудились? Что вы здесь делаете? — Обернувшись, мы увидели красивое и приветливое лицо капитана в форме военного летчика. Как и полагается дисциплинированным воинам, мы все встали по стойке смирно, и один из нас доложил:

— Товарищ капитан, мы прибыли в запасной пехотный полк для дальнейшего прохождения военной службы.

— Вольно! — дал команду капитан, а затем приказал: — За мной, шагом марш! — и, отведя от ворот в ближайший городской сад, приказал нам садиться на траву около себя.

— Ну, ребята, а теперь рассказывайте, кто вы такие и как вы попали в запасной пехотный полк, — сказал капитан.

Мы наперебой стали рассказывать о том, что с нами случилось и как мы оказались здесь. Во время рассказа мы, конечно, не назвали номера нашего полка и где он находится, так как еще не знали, кто этот капитан и почему он нами заинтересовался. Неожиданно для нас он нам предложил:

— Вот что, хлопцы, хотите снова вернуться в авиацию?

— Конечно, хотим! — дружно заявили мы.

— Нет, вы не спешите с ответом. Я вам предлагаю совсем другую авиацию — парашютно-десантную. Мы набираем из запасных полков молодых солдат в наш парашютно-десантный батальон, в котором я служу. А вы уже знаете толк в авиационной технике, и мне бы очень хотелось вас зачислить в батальон.

Дальше он нам рассказал об условиях приема на подготовительные курсы парашютистов, о тренировках, которые проводятся во время занятий, и многое другое. Во время этой беседы мы с Гречушкиным шепотом договорились, что обязательно пойдем в парашютно-десантный батальон. После этой беседы и остальные наши товарищи дали согласие вступить в этот батальон.

* * *

На первом же пассажирском поезде мы вместе с сопровождающим нас капитаном приехали в Краснодар, где и находился отдельный парашютно-десантный батальон, в который мы пожелали быть зачисленными на дальнейшую военную службу. Он располагался в двухэтажном помещении одной из бывших школ города. Нас разместили на втором этаже в одном из классов школы, где никакой мебели не было. Мы с Гречушкиным расположились на ночь прямо на полу около окна, так как было очень жарко и душно в здании школы.

На другой день в десять часов утра нас повели на приемную комиссию. С каждым из нас лично беседовали командир и политрук батальона. Троих наших товарищей из Западной Белоруссии на подготовительные курсы не зачислили, а отправили назад в запасной полк. Всех остальных подвергли тщательному медицинскому осмотру и испытанию на различной медицинской аппаратуре и стендах. После этих испытаний нам с Гречушкиным объявили, что мы окончательно зачислены в батальон. Начались регулярные занятия по всем предметам парашютного дела.

В нашем батальоне было пять рот. Одна рота исключительно радистов, две — стрелков и две — подрывников-диверсантов. Мы с Гречушкиным были зачислены в роту диверсантов. В батальоне нас обучали ползать по-пластунски, бросать гранаты, различным видам борьбы, владению холодным и личным огнестрельным оружием, подкладывать и взрывать различные типы мин и еще многому другому. Учебой и работой мы были заняты с раннего утра и до позднего вечера. Часто и ночами мы делали длительные переходы по окраинам города с определенными заданиями по тактической подготовке. Готовили нас в батальоне серьезно и умело.

В некоторые дни из наших рот забирали отдельных, хорошо подготовленных товарищей на выполнение боевых заданий. Мы видели, как их переодевали в гражданские костюмы и увозили из расположения батальона. Почти никто из них больше в наши роты не возвращался. Как потом стало известно, наш батальон предназначался для связи с партизанами в Крыму и подчинялся штабу Северо-Кавказского фронта.

Во второй половине июля нас начали тренировать по прыжкам на парашютах с самолетов. Стояла очень жаркая и солнечная летняя погода. Однажды утром, после завтрака, всех нас построили и строем повели на ближайший аэродром, который находился от нас километрах в семи. Там нам было приказано надеть комбинезоны, шлемы и парашюты и быть готовыми к посадке на самолеты. Все мы очень волновались, так как это был наш первый прыжок на парашюте. Мы не имели никакого представления, как это будет и что мы будем чувствовать во время падения.

Гречушкин, сидя на траве аэродрома рядом со мной, был бледен и волновался больше всех.

— Володя, — обратился он ко мне, — знаешь, что я тебя попрошу? Я очень боюсь прыгать, и когда подойдет моя очередь, то я испугаюсь и не смогу прыгнуть. Поэтому я тебя прошу вот о чем. Я буду прыгать первым, а ты за мной. Если я испугаюсь и не смогу прыгнуть, то ты сбрось меня с самолета. Я очень тебя об этом прошу.

— Ладно, — ответил я ему. — Постараюсь выполнить твою просьбу.

Через некоторое время к нам подошел инструктор, приказал построиться и идти на посадку на бомбардировщик ТБ-3. Он нам объяснил, что прыгать будем через бомболюки, а часть парашютистов — через открытую дверь самолета. Мы с Гречушкиным встали первыми около правого бомболюка. Как и договорились, Гречушкин — первым, а я позади его. Через открытые бомболюки были видны крыши домов какого-то поселка, а затем появилось большое поле только что сжатой пшеницы. Здесь мы должны были совершать прыжки на парашютах. Высота 800 метров. Над нами в самолете зажглась сигнальная лампа, которая нам дала сигнал «приготовиться к прыжку». Мы повернулись лицом к инструктору в ожидании его сигнала. Через некоторое время, махнув нам рукой, инструктор приказал прыгать. Гречушкин весь побледнел, но, справившись с собой, решительно прыгнул в бомболюк. Я увидел, как его несколько раз перевернуло в воздухе, и сам прыгнул вслед за ним.

Во время падения я, наверное, летел с широко открытыми глазами и видел, как вокруг меня вращается земля, небо и все остальное. Видимо, я сильно вращался, когда падал. Не забыв о том, что нужно выдернуть ручку троса парашюта, за которую крепко держался правой рукой, я не замедлил и сильно дернул ее от себя. В это мгновение я почувствовал сильный толчок. Впечатление было такое, как будто меня сильно тряхнули, схватив за шиворот. Опомнившись от этого толчка, я почувствовал, что вишу на парашюте и медленно спускаюсь к земле. Внизу подо мной спускался и мой друг Гречушкин. Посмотрев вверх и убедившись, что купол моего парашюта полностью раскрыт, я крикнул ему:

— Яков Калиныч! Как там у тебя? Ты жив?

— Все хорошо! А здорово как! Ох, как хорошо лететь! — ответил он.

Так, перекликаясь друг с другом, мы приближались к наступающей на нас земле. Вспомнив все правила приземления, я потянул стропы и на полусогнутых ногах приземлился. Удар был довольно сильным, но я удержался на ногах и, быстро погасив купол парашюта, стал его собирать в чехол. Оглянувшись, я увидел, что и Гречушкин, метрах в пятидесяти от меня, тоже собирает свой парашют. В это время подбежал инструктор и поздравил нас с отличным приземлением. После уборки парашютов нас построили и перед строем зачитали итоги проведенных тренировочных прыжков. Нам с Гречушкиным за отлично исполненные прыжки выдали значки парашютистов. Теперь, как нам сказали, мы стали опытными парашютистами. Что, конечно, на самом деле было далеко не так. Но была война, и тренироваться много не было времени. Возбужденные от успешно совершенных прыжков, мы возвращались в расположение своей части.

Пока мы учились в парашютно-десантном батальоне, на Южном фронте шли кровопролитные тяжелые бои. В конце июля 1942 года немецко-фашистские войска начали наступление. 25 июля противник форсировал реку Дон и начал быстрое продвижение своих танковых армий на Краснодар и Ворошиловск (Ставрополь). Наши войска, не выдержав натиска врага, особенно танковых сил, стали отходить на юг и юго-восток. Мощные удары вражеской авиации нарушили управление войсками фронта, поэтому отдельные части и соединения отходили, не оказывая врагу серьезного сопротивления. За двое суток враг продвинулся на 80 километров.

Наш батальон в Краснодаре оказался под угрозой разгрома быстро приближающейся к нам фашистской армией. Нам было приказано срочно подготовиться к эвакуации в Армавир. Погрузив все свое парашютное хозяйство в товарные вагоны, мы 2 августа 1942 года выехали в сторону Армавира. Состав двигался очень медленно, часто останавливаясь и подолгу простаивая в пути. Железная дорога вся была забита поездами, двигающимися в сторону узловой станции Кавказская. Не доезжая километров трех до этой станции, мы увидели, как на нее налетела немецкая авиация и бомбила скопившиеся эшелоны. Только через час после этого налета нашему составу было разрешено двигаться к станции. Во время частых остановок состава из нашего взвода дезертировал его командир.

Должен сказать, что еще перед эвакуацией нашего батальона из Краснодара я был вызван к командиру, который мне приказал перейти в другой взвод и назначил командиром одного из его отделений. Таким образом, мы с моим другом Гречушкиным оказались в разных взводах, и это для нас было большим ударом. Мы практически лишились возможности общаться друг с другом. По правде сказать, мне очень не хотелось быть командиром отделения, но приказ надо было выполнять.

Вернемся снова к нашему передвижению по железной дороге. Мы ехали на одной из железнодорожных платформ, сидя прямо на военном оборудовании и имуществе. Перед въездом на территорию станции Кавказская кто-то из нас запел «Катюшу».

Дружно подхватив эту песню, мы уже въезжали на разрушенную и горящую станцию. Никогда не забуду лица одного из железнодорожников, который стоял на левой стороне пути и сокрушенно качал головой, когда мы с песней проезжали мимо него. В его лице выражалось и горе, и неодобрение, что мы отступаем без боя, да еще и поем песни. Увидев этого железнодорожника и горящие кругом разбитые вагоны, мы сразу притихли, нам было очень стыдно за песню, которую мы только что пели. Наш состав почему-то был задержан на довольно длительное время. А остальные эшелоны с различным оборудованием, имуществом и эвакуированными женщинами и детьми, которые находились сзади нас, пропускали вперед мимо нашего состава. Мы увидели, как прошли два санитарных состава с ранеными. Вот уже и все составы прошли, а мы еще стоим. Нас это насторожило, мы недоуменно переглядывались друг с другом и строили всевозможные догадки.

К сожалению, я плохо знал моих товарищей в отделении, так как познакомился с ними только несколько дней назад, когда был назначен командиром отделения. Плохо знал и командира взвода, который дезертировал. Надо было что-то делать. Я посоветовался с товарищами, и мы решили доложить командиру роты о его дезертирстве. В это время к нам подсел молоденький и очень худой младший лейтенант. Он сказал нам, что, окончив военное училище, был направлен в одну из частей действующей армии, но ее не нашел, так как фронт был прорван и была полная неразбериха, поэтому он и решил пристать к нам. Доложив командиру роты о дезертирстве командира взвода, я рассказал и об этом младшем лейтенанте. Командир роты вызвал его, проверил документы и предложил ему быть зачисленным в нашу роту. Тот дал согласие и стал командиром нашего взвода. Я совсем не обрадовался этому назначению, так как мне не внушал доверия этот молоденький офицер.

Пока наш состав стоял на станции, командиру батальона было приказано выделить группу опытных подрывников и заминировать железнодорожный мост через реку Кубань, который находился на юго-восточной стороне этой станции. Через некоторое время было дано разрешение двигаться нашему эшелону. Поезд медленно прошел по заминированному железнодорожному мосту и в километре от него остановился. Настроение у всех было подавленное, так как самим пришлось взрывать мост, но, видимо, на фронте дела были совсем плохие.

Прогремели один за другим тяжелые взрывы. Мост рухнул в реку. Бегом к нам приближались подрывники. Было около пяти часов дня. Наш состав медленно двинулся в сторону Армавира. Мы проехали районный центр Гулькевичи, потом, проехав еще несколько километров от этого города, состав остановился и дальше не пошел. Нам сообщили, что путь на Армавир разрушен, так как немецкая авиация сильно бомбила находящуюся впереди нас станцию Отрадокубанскую.

Наш состав стоял в поле. Командир батальона приказал всем сойти с поезда и занять круговую оборону вокруг эшелона. Наш взвод занял оборону на небольшой высотке юго-восточнее эшелона. Мы выкопали глубокие одиночные окопы, что оказалось очень своевременно, так как примерно через час после остановки нашего поезда налетели три немецких бомбардировщика и стали бомбить и поезд, и окопы. К счастью, ни одна из разорвавшихся бомб в цель не попала и никакого вреда ни нам, ни нашему эшелону не причинила. Очень хотелось пить, но нигде поблизости не было воды. Недалеко от нас находилось поле с арбузами. Я послал двоих своих товарищей за арбузами, которыми мы не только утолили свою жажду, но и умылись их соком. Наступила тревожная ночь. Где-то у нас в тылу во многих местах горели какие-то населенные пункты и склады. Были видны огненные взрывы, это, видимо, горели цистерны с бензином.

Всю эту ночь я не спал и думал о своих родных и моей невесте Ире. С тех пор как наш авиационный полк был перебазирован под Анапу, я не получил ни одного письма ни из дома, ни от Иры. Почтовая связь была нарушена, и я не знал с самой весны, как дела у нас дома. А оказывается, мой брат Борис, участвуя в битве под Москвой, был тяжело ранен в руку и находился длительное время на излечении в госпитале. Моя сестра Зоя и ее семья были уже давно эвакуированы вместе с авиационным заводом на Урал. В середине лета Иру тоже, как и многих других девушек, призвали в армию. Ее направили в один из артиллерийских полков, который в это время сражался против гитлеровских войск, рвущихся к Сталинграду. Я, конечно, в то время всего этого не знал.

Вернемся снова к нашему эшелону. Весь следующий день прошел в тревожном ожидании нового налета. Но больше немецкие самолеты нас не беспокоили. Вооружены мы были довольно плохо. У меня. в отделении все были вооружены только винтовками, и то не нашего производства. Запаса патронов к ним совсем не было. И только у меня одного, как командира отделения, был автомат ППШ с одним запасным диском, но автомат был неисправный, плохо стрелял очередями. Стрелковые роты были вооружены несколько лучше нас, подрывников-диверсантов. У них было несколько пулеметов и автоматов.

К вечеру этого дня мы уже несколько успокоились, так как надеялись, что немцы, подойдя к реке Кубань, не сразу ее форсируют, а наши части, заняв оборону по реке, смогут остановить дальнейшее продвижение противника. Но мы глубоко заблуждались. На самом деле, положение на фронте было совсем не таким, как мы думали.

Пятого августа 1942 года рано утром за нашими двумя ротами стрелков пришли грузовые автомашины и увезли в северном направлении, в сторону излучины Кубани, где километрах в двадцати от нашего расположения одной из немецких частей удалось форсировать реку и занять небольшой населенный пункт на нашем берегу реки. В связи с этим нашему батальону было приказано выбить противника из этого хутора. Наши стрелки отлично дрались и показали, на что они способны. Подойдя скрытно к этому населенному пункту и бросившись в атаку, они в ожесточенном бою одержали победу, отбросив немцев из этого хутора в реку. Но под прикрытием темной ночи немцы снова форсировали реку и рано утром выбили наших стрелков из него.

У нас в это время происходило следующее. Всю ночь с пятого на шестое августа мимо наших окопов сплошной массой двигались обозы и отдельные части отступающих войск. Вначале в ночной темноте мы окрикивали первых проходящих в колоннах солдат: «Стой! Кто идет?» И в большинстве случаев мы вместо ответа получали от отступающих солдат крепкие слова брани, а некоторые из них нас громко высмеивали, говоря:

— Эй, вы, чего тут сидите на голой степи? Ждете, когда вас немецкие танки подавят как клопов?..

Когда же мимо нас сплошной массой пошло огромное количество обозов в несколько рядов, мы уже больше никого окликать не стали, но никак не могли понять, что же это делается, такая сила отступает и такая паника. Перед рассветом отступление наших войск прекратилось. Далеко в степи не было видно ни единой души.

Все утро и первую половину дня наши стрелки вели неравный бой с гитлеровцами. Многие из них погибли смертью храбрых. Но немецкое командование все больше и больше вводило в бой своих солдат.

В обед и за нами, оставшимися в резерве, приехали грузовые автомашины и повезли на помощь нашим стрелкам. Дни в августе на Кубани стояли очень жаркие. Даже в кузове грузовой машины было очень жарко, да и волновались мы очень сильно перед будущим боем. Поэтому гимнастерки у всех были сырые от пота. Проехав кукурузное поле, мы выехали на окраину станицы, находящейся в двух километрах от хутора, где вели бой наши стрелковые роты. На въезде нас встретил политрук, который был ранен в лицо и забинтован так, что мы его еле узнали. Он приказал нам двигаться в центр станицы. Там нас ожидали наши командиры.

Только что был артиллерийский обстрел станицы, и кругом по улицам видны воронки и осколки разорвавшихся немецких снарядов. Сойдя с машин, мы, растянувшись цепочкой по отделениям, двинулись вслед за нашим политруком. Жителей станицы не было видно, все находились в глубоких подвалах домов или в специально вырытых и замаскированных окопах. Была необычная тишина, как будто и не было никакой войны.

Скрытно по виноградникам и складкам местности мы прошли на северную окраину станицы, там был вырыт глубокий противотанковый ров. Продвигаясь по нему, мы подошли к большому фруктовому саду, сильно заросшему травой и мелким кустарником. Нам было приказано остановиться, так как мы уже пришли к нашим стрелкам, которые находились впереди нас на северном краю этого сада. Здесь была линия обороны нашего батальона. Окопов никаких не было. Они залегли под деревьями этого сада. В тени деревьев и высокой траве их совершенно не было видно со стороны противника. Мы последовали их примеру и тоже залегли рядом с ними. Я выбрал место за толстым стволом старой яблони, слегка окопался и стал вести наблюдение за противником. Напрягая все свое зрение, я ничего подозрительного в районе возможного расположения противника не увидел.

Через некоторое время ко мне, тщательно скрываясь за кустами и сгибаясь, прибежал связной и передал приказ всем командирам отделений и взводов собраться на командном пункте, который находился в противотанковом рве. На командном пункте командир стрелковой роты объяснил, где располагается противник, а также поставил перед нами задачу.

— Товарищи, — обратился он к нам, — необходимо очень скрытно, по-пластунски, проползти это картофельное поле и занять исходную позицию перед теми кустарниками, которые примыкают к тому хутору, где находятся немцы. А рано утром, после артподготовки, которую проведут наши артиллеристы, мы должны пойти в атаку и выбить немцев из хутора.

После этого приказа он почему-то посмотрел в мою сторону и, увидев меня, подозвал к себе и добавил:

— А вы, старший сержант Ильин, со своим отделением поползете первыми и выдвинетесь под самый кустарник, который вы видите вон там, около хутора. Окопаетесь и будете вести скрытно наблюдение за действиями противника. Всю ночь бдительно наблюдать. Только не спать.

— Есть, товарищ старший лейтенант, — ответил я.

— Выполняйте приказание!

Мы разошлись по своим отделениям. Как мне и было приказано, я со своим отделением по-пластунски пополз по картофельному полю к тем кустарникам, которые находились около хутора. До них было около километра. Ползли мы медленно, все время прислушиваясь и наблюдая за поведением противника. Но кустарники были безлюдны, и никаких немцев в них не было видно. Все шло хорошо. И вдруг один из моих бойцов — младший сержант Заруцкий — подползает ко мне и категорически заявляет, что он дальше не поползет, так как сильно болен. Он стал проситься у меня, чтобы я его отпустил к врачу. Посмотрев внимательно на его лицо, я понял, что он не болен, а просто струсил перед такой боевой задачей. Я ему строго заявил, что нужно выполнять боевой приказ, и приказал двигаться дальше за мной. Но, несмотря на мой строгий приказ, Заруцкий все же отстал от нас. Ползти надо было еще далеко, но я как-то совсем не чувствовал усталости, только очень волновался, сумею ли выстоять, если на нас обрушится огонь противника.



Поделиться книгой:

На главную
Назад