Боюсь… Евдора Не знай забот. Каждый, кто бой за жизнь ведет, Тот могуч. Я верю. Тебе ль страшиться? Отшельник Коль нет, пусть казнь моя свершится. ХРАМ
Сатир в свирепой торжественности восседает на алтаре. Перед ним коленопреклоненный народ, возглавляемый Психеей.
Народ(хор) Сын бессмертных! Дух палящий! Гнев забудь! Грешникам — грозой разящей, Нам — благим покровом будь! Пусть свершилось прегрешенье, Ниц взгляни: вершим отмщенье, Он ступил на смертный путь. Гермес. За ним стража ведет отшельника.
Смерть и ад — ему наградой! Сын бессмертных, будь оградой Верным детям! Гнев забудь! Сатир(слезал с алтаря) Я прегрешенье олуху простил. И что б ваш суд ни порешил: Дурня прирезать иль оправдать — Я не буду возражать. Народ О, как он свят! Пусть гада казнят! Сатир Я в храм отправлюсь переждать. И смерть тому, кто вслед за мной Шагнет в божественный покой! Отшельник(про себя) Увы мне! Боги, сжальтесь надо мной! Сатир уходит.
Ваш приговор приму достойно. Давно готовлюсь я почить спокойно. Я жизнь свою не долгое ли время Ничтожной мнил и скорбно нес, как бремя? Пусть так! Слезою омраченный взгляд Товарища, плач дорогой жены, Детей беспомощных души не возмутят. Мой дом и сад со мной должны Погибнуть, жизнь мою глухую Хранившие. Печалит лишь одно, Что было столько тайн укрытых мне дано Познать с таким трудом и — горе мне! — впустую, Что все, чем я так тяжко жил, Множество сокровенных сил С моей душой покинут мир навек… Один из народа Он мне знаком, он дошлый человек. Другой Что дошлый? Бог разумнее всех. Третий Нам скажет ли? Вот что спросить не грех. Отшельник Вас более сотни. Но будь вас даже и двести, Любому тайну открою на месте. Всем — по тайне. То, Что до всех доходит, — ничто. Народ Он нас одурачит! Все лжет! Отшельник(Гермесу) Время не ждет. О, дозволь тебе открыть Эту тайну благую. И сможешь быть Вовек, вовек блажен. Гермес А в чем же тайна? Отшельник(тихо) Про камень мудрых слыхал ли случайно? Мы от народа Скроемся тут же, у входа. Направляются в храм.
Народ Безумный! Храм замкнуть! Психея В святилище? Гермес? За ним шагнуть? Завет божества преступить? Народ Смерть! Смерть! Безбожника казнить! Они тащат отшельника к алтарю. Один из народа силком вручает Гермесу жертвенный нож.
Евдора(из храма) Гибну! Гибну! Народ Это кто бы? Гермес Голос жены! Отшельник Уймите вашу злобу Хоть на малый срок. Евдора(из храма) Гибну, муж мой! Гибну! Гермес Беда! Голос жены! Он с силой растворяет двери святилища. Видно, как Евдора отбивается от объятий сатира.
Смею ли верить? Сатир оставляет Евдору.
Евдора Этого — богом звать? Народ Он зверь! Он зверь! Сатир От вас, ду́рней, что и ждать! Ослам, казалось бы, лишь честь в том, Коль я, как Зевс, мой родитель, в былом, Вам мудрость в дурью башку вгоняю И блох из ваших жен вытрясаю, Которых выколотить вы забыли. Так пропадайте ж в дерьме и пыли! Быть пастырем вам не берусь. К смертным — душой подостойнее! — я спущусь. Гермес Ты нам не бог! Ступай к другим! Сатир уходит. За ним — Психея.
Отшельник А все же дева пошла за ним. Комментарии
Эта небольшая сатирическая пьеса относится к периоду «Бури и натиска». Она близка по духу фарсу «Боги, герои и Виланд» (т. 4). В годы «Бури и натиска» Гете глубоко воспринял идеи Жан-Жака Руссо, противопоставлявшего ложной буржуазно-монархической цивилизации опрощение и возврат к природе. Однако он не был безоговорочным приверженцем этого учения. «Сатир, или Обоготворенный леший» — критика крайностей некоторых последователей руссоизма, доводивших идею возврата к природе до оправдания любой дикости. Вместе с тем «Сатир» и пародия на мнимых «пророков», оправдывающих свои низменные стремления высокими принципами. Сам Гете определил это произведение как одно из проявлений его «божественной юношеской дерзости» (письмо к Ф. Якоби от 11 января 1808 г.). «Сатир» написан в конце лета 1773 года. Отдельные мотивы отражают влияние различных литературных произведений: шутливой пьески Ганса Сакса (1494–1576) «Лесной брат и сатир», «Тартюфа» Мольера и комедии француза Шарля Палиссо «Философы» (1760). Последнюю из названных пьес Гете видел в юности, и ему запомнилась «фигура философа, который ползает на четвереньках и грызет сырой кочан салата» («Поэзия и правда», т. 3, кн. 3).
Гете рассказывает в автобиографии, что друг его Мерк обратил его внимание «на тех, кто, не обладая большими талантами, добивается влияния и умеет посредством обширных связей, что называется, выйти в люди». Одного такого типа, «дельного и напористого», Гете, по его словам, изобразил в «Сатире, или Обоготворенном лешем» («Поэзия и правда», т. 3, кн. 13). Указание на то, что главный персонаж имел реальный прототип, привлекло внимание гетеведов. Не случайно Гете опубликовал эту сатиру лишь тридцать четыре года спустя после написания, в томе 9 двадцатитомного издания своих сочинений (1817); задержка публикации была, надо полагать, вызвана тем, что Гете не хотел задеть того, кто мог бы узнать себя в Сатире. Когда издание появилось в печати, многих из прежних друзей и знакомых Гете уже не было в живых. Кто из друзей (и врагов) послужил прототипом Сатира, едва ли когда-либо будет окончательно выяснено. Большинство комментаторов сошлось на том, что Гете, создавая этот образ, осмеял некоторые черты личности Гердера, что вполне вероятно, если вспомнить неровные отношения Гете с его старшим другом. Выдвинутое в 1949 году Ф.-И. Шнайдером предположение, что прототип Сатира не кто иной, как А.-С. фон Гуэ, с которым Гете общался, — по нашему мнению, не заслуживает серьезного внимания: фон Гуэ, каким он изображен в «Поэзии и правде» (кн. 12, т. 3), едва ли мог вдохновить Гете на его блестящую шутку. Скорее всего Сатир — не портрет, а обобщение, содержащее черты разных людей.
Важнее установления прототипов литературная, точнее — поэтическая сторона фарса. Сатира и гротеск сочетаются в нем с экспериментаторством в стихотворной речи. Гете применил здесь народный рифмованный стих (наподобие русского раешника) — «книттельферс». Примерно в то же время происходила работа над первыми набросками «Фауста», где также применена эта форма стиха, доведенная Гете до совершенства. Своеобразной является тональность пьесы, в которой неожиданны и тонки переходы от серьезности к иронии и насмешке.
…вздор // Вас разлучает с давних пор // С природой, а блаженство — в ней… — Повторение идей Ж.-Ж. Руссо продолжено и в дальнейших речах Сатира. Эти высказывания отличаются двойственностью: Гете разделял стремление к природе и естественности, но в устах Сатира, преследующего корыстные цели, благородные идеи Руссо приобретают сомнительный характер.
Рвите каштаны! — Виланд в «Разговоре во сне с Прометеем» (1770) подверг Руссо насмешливой критике с позиций ортодоксального просветительства. В частности, он иронизировал по поводу утверждения, будто первобытные люди питались желудями, возражая с показной ученостью, что-де древние авторы Плиний и Страбон называют в качестве пищи первобытных людей каштаны.
Внемли, кому повем… — В этой и двух следующих речах Сатира выражена оригинальная идея о возникновении мира. Не-вещь — хаос, царивший изначально; пра-вещь — это свет, прорвавший тьму и положивший начало жизни. Центральная мысль заключена в словах: «Как Любовь с Враждой пришли, // Всё и всех в одно сплели…» Здесь выражена поэтическая концепция мира как гармонического целого, цементирующим началом которого являются свет и любовь. Этот мотив встречается и в ряде других, более поздних произведений Гете; см., например, стихотворение «Воссоединение» в «Западно-восточном диване» (т. 1), а также «Фауст» (ч. I, слова Мефистофеля: «Я части часть, которая была // Когда-то всем и свет произвела. // Свет этот — порожденье тьмы ночной…» (т. 2).
…И одно поет… — Сатир воспроизводит здесь учение древнегреческой философии пифагорейцев, согласно которому существует звучащий свет. Эта идея выражена также в «Фаусте»: в «Прологе на небе» и в начале второй части: «Слышите, грохочут Оры!..» (т. 2).
А. Аникст
