Антракт для душегуба

– Ну просто все про меня известно! – Габриэль слегка прищурился. И попросил: – Не темните, Василий Николаевич, говорите, что хотели, напрямую.

– Хочешь разговора начистоту? – вскинул седые брови генерал.

– Да, как есть, – кивнул Габриэль.

– Хм, мне и самому это хождение вокруг да около не нравится. Ладно, буду как есть… Сам знаешь, идет реформа милиции, будут ее в полицию переделывать. Не знаю зачем, но нас не спросили. Под шумок и внутренняя переорганизация должна пройти. Чтобы можно было сказать: не только название поменялось, но и все улучшилось, стало по-другому. И доказать, что у нас…

– Улучшилось старое и стало по-другому, по-новому – разные вещи, – отметил Габриэль.

– Скорее – второе, – грустно ответил Василий Николаевич.

– Тогда понятно… – Габриэль закурил.

Сам генерал табачком не баловался, но подчиненным дымить разрешал, для них на столе стояла массивная пепельница.

– Да чего тебе понятно-то? – взмахнул руками генерал. – У меня сердце кровью обливается! Приказано еще раз проверить ряды и офицерский состав сократить на треть. А вот кого, скажи мне, сокращать? Сплоченный коллектив, все работают… Не думай, я задал начальству этот вопрос и получил ответ: надо убрать старых и больных, которые не выполняют нормативов. И людей с ранениями перевести на пенсию по утрате боевой готовности. Велено оставить костяк здоровый, молодежь ретивую, чтобы поднять престиж профессии.

Габриэль затянулся сигаретным дымом. Дураком он не был и сразу же понял, к чему клонит начальник.

– Под сокращение попадаю я, вы это хотели сказать?

– Понимаешь, мне не хотелось бы делать что-то принудительно. Видишь ли… Чтобы держать тебя на работе, мне надо все время подделывать медицинскую документацию. А если с тобой что случится? Ведь спросят с меня!

– Я понимаю.

– Ну, уволю я пару старлеев, Лешу и Андрея… Но у обоих семьи, маленькие дети. На что пацаны будут жить? А про твои доходы все знают, хоть опять же и молчат. Конечно, мы в курсе, что ты за человек и какие суммы тратишь для нашего же отдела. Ребята стали на хороших машинах ездить, да и все прочее… Только ни один человек сам до конца не знает своего нутра, особенно в тяжелый период времени. Если я сейчас уволю Алексея, ты дашь гарантию, что он, дабы его семья не осталась без средств к существованию, не настучит на тебя, мол, есть более подходящие кандидаты на вылет? Начнут ведь копать и сразу нароют, что у тебя бизнес параллельно с работой в органах. И тогда уже не с почестями, а поганой метлой… И меня вместе с тобой… Причем будут правы. Извини, друг, ничего личного.

Начальник на самом деле выглядел весьма расстроенным.

– Вы не оправдывайтесь, я все понимаю. И не буду никого подводить. Конечно, я по всему прямиком попадаю под сокращение. Спасибо, что дали доработать хоть какое-то время, не бросили в трудную минуту. И что по-человечески поговорили, объяснились.

– Габриэль…

– Больше ничего не говорите! Я сегодня же напишу рапорт. По своему желанию.

– Спасибо. Мы тебе такие проводы организуем! – У генерала блеснула слеза.

– А вот этого не надо! Я хочу по-тихому уйти, – сразу же предостерег Габриэль.

Так его занятие любимым делом разбилось о реформу в органах внутренних дел.

В тот вечер он крепко напился со своим другом Константином Беляевым в одном из ночных клубов. Гремела музыка, мелькали разноцветные огонечки, вокруг шестов извивались полуголые девицы. Клуб был со стриптизом, но Габриэль даже смотреть сейчас на женские прелести не мог.

– Тошно мне, пакостно на душе, Костя! Вот понимаю, что прав генерал, но не могу не думать: словно предали меня. Ведь мне всего сорок три года, я полон сил и здоровья…

– Ну, здоровья, допустим, уже не очень, – не согласился Константин, сам-то наблюдающий за девицами.

– Следовательскую работу я выполнял, справлялся. Труд очень тяжелый, но ко мне не было претензий. Ужасная несправедливость!

– Вот именно, труд тяжелый. И с такой прорехой в здоровье ты бы рано или поздно окончательно себя доконал. Так что брось, Габриэль! Что ни делается – все к лучшему. Не то сломался бы когда-нибудь прямо на рабочем месте. Пусть теперь молодые дерзают. Выпьем!

– Чин-чин! – кивнул Габриэль.

– Ты ушел красиво, никто не может сказать про тебя ничего плохого, награды имеешь, уважение. Что тебе еще надо? – успокаивал его друг.

– Пенсию…

– Вот и пенсию бери! Заслужил! – убеждал Костя.

– Нет, я наоборот хотел сказать: пенсию пусть себе оставят. Чин-чин!

– Ты упрямый мужик, Габриэль. Делай, как знаешь. Вот за что я спокоен, так это за твое материальное благополучие. Ты же у нас «крутой перец».

– Что есть, то есть, – согласился Габриэль. – Но это деньги от дела, которое мне не очень по душе, просто у меня получился хороший бизнес. А жил я, конечно, работой…

– Да найдешь ты себе дело по душе, не бери в голову! Расслабься, смотри, какая цыпочка… Может, позвать ее?

– Нет, сегодня я не в настроении, – честно ответил Габриэль, который понимал, что напьется до бесчувствия, а в таком состоянии уже не до женщин.

Зато Константин явно загорелся и все свое внимание переключил на девушек-танцовщиц, всячески подбадривая их.

Габриэль только усмехнулся.

Глава 3

Варвара Абрикосова устало вытянула ноги. Она уже второй час сидела в гримерной и не могла заставить себя сдвинуться с места. Желание-то сдвинуться имелось, а возможности в напрочь измученных мышцах нет. Было ощущение, что из нее вынули все силы, настолько она устала…

Абрикосова была ведущей солисткой коммерческого балета и только что исполнила тяжелейшую главную партию – несколько часов темпераментного танца. Делать что-то наполовину было не в характере Вари, на сцене она выкладывалась полностью, никогда не позволяя себе не докрутить, или не допрыгнуть, или прыгнуть невысоко. Она, скорее, перекрутит и перепрыгнет, что знали и балетмейстеры, и режиссеры.

Склонность к танцам проявилась у нее с юных лет. Детский садик, в который ходила Варя, посетил некий балетмейстер и попросил воспитателей передать родителям двух девочек: мол, у них может что-то получиться в балете, судя по физическим данным – по худобе и способности гнуться, а также чувству ритма и изящности движений. Воспитатели добросовестно передали его слова. И мама Варвары, Ольга Петровна, воспитывавшая дочь в одиночку (вскоре после ее рождения женщина осталась вдовой), послушно отвела девочку в балетную студию. Если сказали, что есть способности, почему бы и не попробовать?

Судьба Варвары была сразу же решена. У девочки явно имелся талант к этому виду искусства, с чем согласились и все преподаватели. Во-первых, она обладала необходимыми внешними данными – среднего роста, с длинными ногами и худенькая, просто прозрачная. Еще сказали, что у Варечки тонкая и легкая кость, что особенно ценится в балете при поддержках. Кроме того, добавили специалисты, малышка очень гибкая, скоординированная и с врожденным музыкальным слухом. Ребенок прекрасно чувствует и понимает музыку, изумительно двигается.

– Хватило бы вам терпения, а вашей девочке – силы воли и характера, а все данные у Вари есть, – заявили тогда Ольге Петровне. – Все теперь зависит от ее работоспособности.

Никто тогда еще не знал, что у хрупкой и нежной девочки характера хватит на десять здоровенных мужиков. Юная Варенька была послушна, дисциплинирована и безумно работоспособна. Она понимала, что значит слово «надо», и беспрекословно выполняла все, что от нее требовалось. Не капризничала и не жалела себя. Но чтобы не кривить душой, следует добавить: Варвара сильно и не мучилась, поскольку ей нравился балет и нравилось, что у нее все получается. Будущая танцовщица занималась любимым делом, и хоть и было тяжело, но она мужественно терпела. Воодушевленная успехами дочери, Ольга Петровна определила ее также в музыкальную школу, которую Варя закончила по классу фортепьяно. Но профессией своей абитуриентка избрала все-таки балет, с красным дипломом закончив хореографическое училище.

Естественно, молодая и талантливая балерина была замечена ведущими театрами и приглашена на работу, в Большой театр в том числе. А еще Варвару пригласили в известную французскую труппу, которая славилась своими смелыми, авангардными постановками и колесила по Европе и Америке с гастролями, расписанными на два года вперед. И вот тут, может быть, Варвара совершила ошибку: отказалась от одной своей мечты – солировать в Большом – в пользу другой – посмотреть мир. Решила, что до солирования ей придется несколько лет прыгать в кордебалете, не видя ничего вокруг, кроме балетного станка и бесконечных репетиций, то есть все будет, как в училище. А Варвара за свою жизнь нигде не была, только много читала о разных странах, ведь жили они с мамой очень и очень скромно. И острая тяга к путешествиям сыграла свою роль при ее выборе знаменитого французского коллектива.

Около пяти лет Абрикосова колесила с труппой по всему миру, танцевала на сценах ведущих театров. Варвара была безмерно счастлива в своем искусстве. Она жила на сцене, порхая по ней бабочкой. Сколько прекрасных эпитетов слышала балерина в свой адрес! Сколько необычного писали о ней в прессе!

Например, в одной газете появился такой отзыв: «Фантастика! Невероятно! Русская танцовщица нарушает закон всемирного тяготения и просто летает над сценой. Подпрыгивает и буквально зависает в воздухе! Это непостижимо! Говорят, Абрикосова была знакома с самим Дэвидом Копперфильдом. Не иначе, именно тот и научил ее летать с помощью магии. Балерина гибка и пластична, она – само совершенство! Красивая школа русского балета…» Это была наименьшая по накалу восторженных эмоций оценка из тех, что говорились о Варваре.

Сама же девушка относилась к подобным хвалебным высказываниям с некоторой долей философского скептицизма. Варя привыкла, что она – лучшая. Что сложена божественно и безумно легка. И еще понимала, что находится на своем месте, являясь профессионалом своего дела. Варвара блистала, как могла – совершенно естественно, даря людям радость общения с искусством.

Но в какой-то момент Варвара откликнулась на очередное приглашение поработать в Большом театре и вернулась домой. Но более всего на ее решение повлияло то, что на родине осталась ее мама. Варя прекрасно понимала: что живя в Москве в гордом одиночестве, Ольга Петровна хоть и держалась молодцом, убеждала дочь, что ей все нипочем, на самом деле безумно скучала по ней и ждала возвращения.

Пять лет Варя оттанцевала в Большом, была примой. А потом, устав от интриг и сплетен, нашла себя в коммерческом балете все в той же Москве. Одновременно из театра ушел ее партнер Александр Лавров, танцевавший с ней все главные партии. И в коммерческом балете они оставались ведущей парой танцоров еще пять лет. Директор частной труппы Аркадий Ильич Иней искренне считал: ему безумно повезло, что удалось заполучить к себе таких артистов. Зрители, что называется, ходили на них, восторгались, толпы поклонников осаждали театр в дни спектаклей.

Александр и Варвара за прошедшие годы сдружились, стали не просто партнерами, но и друзьями. Саша был младше Вари на три года и имел нетрадиционную сексуальную ориентацию, чего не скрывал, но на сцене для своих поклонниц поддерживал образ прекрасного принца. Жил он в центре Москвы, недалеко от того места, где обитали Абрикосовы, тоже с мамой. Правда, его родительница большую часть времени проводила в экологически чистом районе Подмосковья, в санатории для легочных больных, потому что страдала тяжелой формой астмы. Лавров был высок, имел атлетическую фигуру, пронзительно синие глаза и светлую шевелюру. С хрупкой и нежной Варей Саша хорошо смотрелся – оба длинноноги, гармонично сложены и схожи по темпераменту. То есть внешне очень красивая пара. И еще очень подходили друг другу. Балетные знают, как трудно найти себе «удобного» партнера. Тогда не бывает раздражения, вывихнутых плеч и ушибов пятой точки, да и пакостей, которые столь распространены в закулисье, тоже. А найдешь идеального партнера, на сцене «живется» легко.

Два года назад, в один из вечеров Лавров после спектакля пригласил Варю к себе в гости, и та с радостью согласилась. Они часто устраивали себе такие посиделки, отправляясь то домой к ней, то к нему. Или в ресторан. Они иногда и отпуска проводили вместе, когда дела друга Александра, далеко не бедного человека, не отпускали из города. Могли просто так вот взять и махнуть на недельку, скажем, в Прагу или в Париж. Редко, но могли.

Жил Александр в шикарной, антикварно обставленной квартире, словно в шикарных декорациях к какому-то «царскому» балету. Гостиная в апартаментах – большая комната с эркером, огромной круглой люстрой и круглым же столом с мозаичной столешницей. Обстановку дополняли бархатные кресла, диваны с золоченой отделкой и причудливой формы шкафы. А в спальне Саши над кроватью с потолка свисали нитки с кристаллами Сваровски. Хотелось лечь на нее и завороженно смотреть на сверкающие бусинки, постепенно входя в медитацию – словно летишь по Млечному Пути, и впереди тебя ждут невиданные дали. А когда хрусталики еще и шевелились от легкого сквознячка, то вообще становилось волшебно на душе.

Варвара чувствовала себя в квартире Александра как у себя дома. Здесь у нее были очень мягкие и уютные тапочки в виде белых пушистых зайчиков. Только в такой обуви и могли отдохнуть ноги балерины после нескольких часов экстремального напряжения.

Кстати, таких же забавных зайцев Саша подарил партнерше и для её дома.

– Заботишься о моих ногах? – усмехнулась Варя, когда Саша принес ей тапки.

– Я вообще забочусь о твоем теле, о каждом твоем суставчике. О каждой мышце, о каждой связочке, – согласился Лавров.

– Для того, чтобы старушка подольше потанцевала? – рассмеялась Варвара, которой исполнилось тридцать лет, а именно в этом возрасте многие балетные уже задумываются о пенсии.

– Не произноси при мне таких слов! Ты не выглядишь на свои годы, поэтому тебе еще танцевать и танцевать. Ты настолько в хорошей форме и настолько талантлива, ты такая легкая, с такой потрясающей растяжкой, что еще несколько лет будешь блистать.

– Ты как будто уговариваешь меня… – удивилась балерина.

– А ты до сих пор не поняла? – спросил Саша, усаживая ее в кресло.

Варвара, как всегда, поджала под себя ноги и устроилась поуютнее. Александр залюбовался ею.

– Что смотришь?

– Как же я люблю тебя! – не сдержался танцовщик, восторженно смотря на партнершу.

– Как бы я хотела услышать то же самое из других уст! – засмеялась она.

Лавров обиженно поджал губы.

– Ой, как грубо… Хотя я понимаю, о чем ты…

– Да неужели?

– Еще как! Я бы тоже хотел, чтобы какой-нибудь брутальный тип так же смотрел на тебя. Чтобы ты стала счастливой как женщина, – пояснил Саша.

– Главное, не чтобы смотрел, этого-то добра навалом, а чтобы глядел твоими глазами, вот такими же любящими и заботливыми, – улыбнулась Варя в ответ.

– Нет, не получится. Я тебя знаю уже десять лет… Слушай, с ума сойти, ведь и правда десять лет совместного творчества! Ни один мужик на тебя не посмотрит так, как я. Я знаю каждый сантиметр твоего тела, все его впадинки и выпуклости. Знаю аромат твоих кожи и волос, по взмаху ресниц чувствую твое настроение. Иногда даже могу предугадать, что ты скажешь. И я, заметь, боготворю твои стройные ножки, тонкие ручки и осиную талию. Ты – совершенна! Это говорю тебе я, а у меня было много красивых партнерш, уж поверь.

– Верю, – с готовностью кивнула Варя. – Знаю. И ты у меня был не один.

– Не рассказывай, буду ревновать! – сразу же пресек ее Александр.

– А мне есть что рассказать, – жеманно произнесла Варвара, поведя плечиком. – Когда-то в городе Париже…

– Ой, нет, не рассказывай! – таким же тоном попросил Саша.

Надо отметить, что в жизни Лавров не был жеманным и манерным. О его личной жизни знали только Варя и еще пара близких людей, кстати, в том числе и все понимающая мама, за что Саша был ей очень благодарен. Изменить что-то он все равно не мог, потому что сексуальной тяги к женщине не чувствовал никогда в своей жизни.

Варвара и в самом деле обладала самыми лучшими данными для балерины. И рост был что надо, и вес самый подходящий, даже чуть меньше, лебединая шея, длинные волосы цвета зрелой пшеницы и нежные голубые глаза. Ей бы крылья за спиной… Но и без них она умела парить в воздухе – когда танцевала. Но все, кто знал Варю ближе, понимали, что внешность ее весьма обманчива. Она была похожа на ангела, а по характеру ближе к бескомпромиссному Демону – тот нашел себе прекрасное укрытие за ее ангельской внешностью.

Абрикосова была весьма активна, цинична, бескомпромиссна. Могла оскорбить, даже ударить, могла вывести из себя кого угодно. Просто стерва – это не про Варвару. Стерва в десятой степени – уже ближе к ней. Она говорила правду в глаза, никого не стесняясь и не делая никому никаких послаблений и исключений. В профессии была способна сработаться только с профессионалами, не прощая ни одной ошибки. К слову сказать, сама не делала никаких ошибок, вот и с других спрашивала по полной программе. Общалась Абрикосова только с теми, кого допускала до себя. Неудивительно, что с такими взглядами на жизнь и людей взаимоотношения с окружающими у нее не складывались. Подруг у Варвары не имелось, любимого мужа и семьи тоже. При ее красоте, таланте и грации поклонников, конечно, вилось вокруг нее тьма.

– Я, когда впервые столкнулась с отношением богатых мужчин ко мне, по-другому посмотрела на балетное искусство вообще, – как-то призналась Александру Варвара. – Словно это такой элитный и безумно дорогой бордель, способный подготовить любовницу для любой из сексуальных поз, пришедшей в голову клиенту. И все наши фуэте я увидела совсем в ином свете.

Варя знала, что говорит. Многие мужчины предлагали ей миллионы, например, за танец, за обычный классический танец… в обнаженном виде. Такие вот извращения на балетную тему. И в постели сразу же предполагалось какое-то извращение – с ногой за ухом или со шпагатом как бы в прыжке. Иметь в любовницах балерину считалось особым шиком, этаким высшим пилотажем. И с такой позиции на Варвару смотрели многие.

– Раньше цари из своих лож высматривали себе любовницу на сцене – актрису и балерину, – словно прочитал ее мысли Александр.

– Но тогда хоть к ним какое-то уважение было, – ответила Варя, – а сейчас те, у кого деньги, большие огромные деньги, считают, что могут требовать свидания просто по щелчку пальцев. Ненавижу толстосумов. Я сама выбираю себе мужчин, никто не смеет смотреть на меня как на вещь.

– Точно! – усмехнулся Саша. – Я даже видел некоторых, кому повезло с тобой иметь отношения.

– Опыт не богат, двое и было. Я всегда думала прежде всего о работе. Иногда до такой степени, что встать не могла, не то чтобы идти куда-то на свидание.

– На тебя похоже, вполне верю, – согласился Александр, который все равно не понимал, как самая красивая женщина из тех, кого он знал, оставалась одинокой. – Я вот тебе что скажу… Просто не встретила ты еще того, ради кого и фуэте прокрутила бы по щелчку пальцев.

– Таких в природе нет!

– Нет, ты просто его не встретила и не влюбилась, – не согласился Александр.

Варвара имела отношения с французским танцовщиком из труппы. Расстались они спокойно, когда уже угас фейерверк чувств, и оба оценили разность менталитетов – ни он, ни она не захотели менять страну. Вторым мужчиной Вари стал Дмитрий, связанный узами брака и с двумя маленькими детьми. Безумно влюбившись в балерину, он твердо решил уйти из семьи. И вот тут Абрикосова приняла очень непростое, болезненное решение – оставила его. Дмитрий унижался, требовал объяснений, плакал, все равно ушел из семьи. Но балерина осталась непреклонной, только танцевала в тот период особенно самозабвенно, как натянутая струна, переживая страдания на сцене. Саша вспомнил Дмитрия:

– Ты не хотела, чтобы он уходил из семьи?

– Я этого не планировала. Я думала… Знаешь, у меня просто так ничего не получается. Сразу вот с головой в омут: или – или.

– Не все в жизни можно распланировать.

– Не все, но это можно. Там же двое детей! Дмитрий был просто любовник, создавать с ним семью в мои планы не входило.

– Требовал объяснений? – спросил Саша по-дружески.

– Мне было нечего ему сказать.

– Но тебе же было плохо, – взял ее руку Александр.

– Ты заметил? – хмыкнула Варя.

– Я чувствовал по твоему напряжению.

– Ничего, как говорится, пройдет и это…

– Пройдет, конечно. Только кому это надо?