– Вы пришли посмотреть на Иосию? – послышалось сзади.
Данила обернулся и увидел рядом с собой мужчину средних лет с усталым, понурым, но благородным лицом – высокий лоб, большие глаза, нос с горбинкой и окладистая борода. Волосы длинные, темные, густые, но уже с проседью.
– Я? – Данила оглянулся по сторонам и неуверенно показал на себя: – Вы мне?
– Проходите, – сказал мужчина и отворил дверь, ведущую внутрь дома. – Сегодня не самый удачный день. Но вы простите нас…
– Я? – снова повторил Данила, понимая, что гостеприимный хозяин, видимо, принимает его за кого-то другого.
– Проходите, проходите… – повторил незнакомец.
Данила секунду мялся, стоя на месте. Но потом, переборов смущение, сделал пару шагов к двери, наклонил голову, чтобы пройти через низкий дверной проем, и вошел в дом. Здесь было темно, в нос ударил странный – приторно-солоноватый – запах.
– Он в саду, – указал незнакомец. – Дальше…
Данила прошел сквозь сумрак комнаты, вышел на улицу и оказался прямо возле беседки.
Ну пожалуйста! – говорила женщина, срываясь на крик. – Я прошу тебя, Иосия! Перестань смеяться! Нельзя! Ты слышишь меня, нельзя! Симон умер. Нельзя смеяться! Нельзя!
Но мальчик продолжал смеяться – все тем же счастливым, беззаботным, завораживающим смехом.
Услышав шаги, женщина обернулась. Очень красивое – тонкое, словно выточенное из слоновой кости – лицо. В глазах стояли слезы. Она плакала. Впрочем, и во всем ее образе была какая-то неизбывная печаль, какая-то великая тоска.
Увидев Данилу, женщина почтительно склонила голову и быстро отошла в сторону.
– Не плачь, Мария, – сказал мужчина, пригласивший Данилу в дом. – Не плачь.
– Я ему объясняю, Иосиф, – быстро шептала она, утирая льющиеся из глаз слезы. – Я ему объясняю, что он не должен смеяться, если кто-то умер. Но он не слушает меня, Иосиф! Я не знаю… Мне страшно. Почему он смеется? Почему он смеется?..
– Мария, не плачь…
Данила растерянно переводил взгляд с супружеской пары на мальчика и обратно – на этих двух шепчущихся друг с другом людей. Мария и Иосиф?! Родители Христа?! Смеющийся Иосия… Иисус?! Дрожь побежала по телу. Нет-нет! Не может быть!
– Но почему, Иосиф?.. – Мария смотрела на мужчину с удивлением и растерянностью. – Он же добрый. Почему он смеется над смертью Симона? Почему?
– Позже, позже… – быстро проговорил Иосиф и, отстранив женщину, приблизился к Даниле. – Простите мою жену, – попросил он. – Сегодня утром Иосия играл с ее племянником, своим двоюродным братом – Симоном. Мальчик упал, ударился головой и умер. Она не в себе, а ее сестра едва жива от горя. Простите ее.
– Нет-нет, что вы… Не волнуйтесь, – Даниле хотелось провалиться в эту секунду сквозь землю.
Перед ним – Иосиф и Мария. И Иосиф просит у Данилы прощения за Марию, потому что она не в силах сдержать слез из-за постигшего их семью несчастья. Нет, не может быть! Это какое-то наваждение!
– Это Иосия, – сказал мужчина и подошел к мальчику. – Вы можете поговорить с ним.
Иисус? Данила смотрит на юного смеющегося Иисуса? Это Он?! Сын Божий?! Агнец, предназначенный к смерти на Голгофе?! Господи, нет! Не может быть!
Ком подкатил к горлу. Данила видел горечь и тревогу в глазах Иосифа и Марии. Но знают ли они, какая участь уготована их малышу? Знают ли они, сколь тяжкую ношу ему предстоит принять? Знают ли, какая страшная и мучительная смерть ждет его?..
Мальчик перестал смеяться, но улыбка все же не сходила с его лица. Он смотрел на Данилу большими внимательными глазами, чуть склонил голову, словно бы что-то припоминания, а потом вдруг вытянул вперед руку и показал на Данилу:
– Даниил знает, почему Иосия смеется.
Иосиф и Мария посмотрели на Данилу испуганно – словно он был посланником небес, принесшим то ли страшную, то ли благую весть. И вдруг – через какой-то один только миг – страх на их лицах сменился радостью и надеждой…
– Вы знаете?.. – прошептал Иосиф. – Вы знаете?..
– Я… я… – Данила растерянно качал головой из стороны в сторону. – Я не знаю.
– Но… – Иосиф показал глазами на сына, – Иосия говорит, что вы знаете. Это говорит Иосия. Скажите же нам. Пожалуйста! Мы с женой очень страдаем. Иосия постоянно смеется, но никогда не говорит, что его так рассмешило. Он смеется в храме, он смеется на похоронах, он смеется, когда говорят старшие. Ему все прощается, ибо он помазанник Божий. Но все же… Все приходят смотреть на него, и все спрашивают – почему он смеется, ваш Иосия, когда другие плачут? Но у нас нет ответа. Как нам быть с ним? Он смеется, даже когда его наказывают. И если вы знаете, почему он смеется, скажите нам! Скажите! Пожалуйста!
Данила недоуменно посмотрел на улыбающегося Иосию. Он смотрел на мальчика, которому предстоит страшный путь к смерти. Он будет рассказывать людям о любви, а они распнут его. И тогда он скажет, обратясь к Богу: «Прости их, Господи, ибо не ведают они, что творят!» А они не поймут, с кем Он говорит, и будут смеяться. Как это страшно…
– Я должен знать? – спросил Данила, садясь на корточки перед мальчиком и чувствуя, как ком сдавливает ему горло.
– Ты знаешь, – рассмеялся тот. – Ты знаешь!
Иосия смеялся, а потом вдруг бросился к Даниле и повис у него на шее.
– Ты знаешь! Ты знаешь! – смеялся мальчик.
Данила закрыл глаза. Странная, щемящая боль в груди, в самом сердце. Слезы.
Часть вторая
Уже совсем скоро мы будем на месте, – услышал Данила.
Впереди справа рядом с пилотом сидел Марк. – Прошу нас простить, – Марк повернулся и посмотрел на Данилу. – Мы были вынуждены вас… усыпить. Никто не должен знать, где находится остров Живого Бога.
– Что вы мне вкололи? – прохрипел Данила, оглянулся назад и увидел там троих охранников.
– Наберитесь сил, – сказал Марк и отвернулся. – Вам предстоит сегодня тяжелый день. Точнее, вечер.
Данила чувствовал себя совершенно потерянным. Трагические голоса Марии и Иосифа, веселый раскатистый смех Иосии все еще звучали у него в ушах.
– Тяжелый?.. – выстонал он. – Это еще не все?.. Вы собираетесь
Возникла пауза, Марк снова повернулся к Даниле и смотрел на него с некоторым недоумением.
– Что продолжить? – спросил он.
– А разве вы… – начал было Данила, но тут же запнулся. – Нет. Ничего.
Марк прищурился и внимательно вгляделся в лицо Данилы.
– Сейчас я дам вам определенные инструкции, – сказал он. – И прошу вас воспринять их максимально серьезно. Вы должны будете неукоснительно их придерживаться. В присутствии Блаженной Святой Марии категорически запрещается смеяться, шутить, просто улыбаться. Если в какой-то момент вы вдруг поймете, что вам смешно, закусите верхнюю губу. Так время от времени делают все, с кем Марии доводилось встречаться, поэтому подобное поведение ее не удивит. Наоборот, если вы улыбнетесь, то скорее всего только напугаете ее. Она решит, что вы раздражены и скалитесь. Кроме того, избегайте разговоров на темы, о которых Мария ничего не знает. А именно – она никогда не видела ни телевизора, ни журналов, ни компьютера с Интернетом. Она никогда не слышала таких слов, как «юмор», «шутка», «веселье», «радость»…
– Вы с ума сошли? – Данила не верил своим ушам. – Вы это серьезно? Она вообще знает, почему ей нельзя смеяться?
– Выполняя эти инструкции всего лишь на протяжении одного дня, вы поймете, что такое обет горести и страдания, – продолжил Марк прежним тоном, хотя в глазах его блеснула холодная злоба. – И когда вы поймете это, Данила, вы больше не будете требовать от меня никаких объяснений. Вы будете чувствовать…
– Что я буду чувствовать?
– Вы поймете, сколь тяжкий крест несет на своих плечах Блаженная Святая Мария, – лицо Марка стало словно матовым, абсолютно пустым и непроницаемым. – Вы осознаете, что обретение скорби – это и есть благодать Божия. Вы ощутите сладость вечной и сакральной грусти. И в вашем сердце не останется ничего, кроме любви и сострадания к ней – Блаженной и Святой Марии, нашей спасительнице и наступнице. И тогда вы поймете, что это значит – служить и помогать ей. Ибо это высшее благо и высшая награда из всех, что могут быть даны человеку…
Монотонный голос Марка действовал гипнотически.
– Темные… – буквально пропел он. – Вы знаете, кто такие – «Темные», Данила? Темные – это те, кто помогает Блаженной Святой Марии нести крест обета ее праотца и нашего общего Спасителя. Вот кто такие – «Темные». Эти «страшные» люди с «понурыми лицами», на которых столько вылито грязи и скверны, служат во спасение человечества. Но никто не знает об этом, ибо их служение – тайна, и не ради славы их участь на все времена – абсолютное смирение и преодоление себя, вера и праведность – есть истинный подвиг, которому нет равных.
– Марк, я сплю?
– А что значит – «бодрствовать», Данила?
Сооружение очень походило на крепость. Отдельно стоящие по периметру острова высокие, из темного камня здания были соединены стенами. Этот замкнутый контур имел единственный выход – своеобразные двери-ворота, которые были слишком велики, чтобы их можно было считать просто дверьми, и недостаточно большие, чтобы называться воротами.
Вертолет приземлился на площадке неподалеку от входа. Первым машину покинул Марк. Затем охранники вывели Данилу.
– Я в костюме?! – вскрикнул Данила, заметив, что на нем уже какая-то другая одежда – черный костюм, черная рубашка, черный галстук.
Значит, его все-таки переодевали!
Но из-за шума, производимого мотором и вращающимися лопастями, Марк, одетый точно так же – в черное, – его не услышал. Он только кивнул головой и показал в сторону ворот, что значило: «Следуйте за мной!»
– Я вас очень прошу! – скандировал Марк, силясь перекричать гул вертолета. – Соблюдайте выданные мною инструкции! Это очень важно! Я очень рассчитываю на вашу чуткость и доброту! Вы слышите меня, Данила?! Это очень важно!
Порывы ветра усилились. Вертолет затарахтел еще сильнее и поднялся в воздух. Данила посмотрел ему вслед. Этот остров – как тюрьма.
– Ничему не удивляйтесь, Данила! – прокричал Марк. – Ничему! Если вам будет что-то непонятно, спросите позже! Я отвечу на все ваши вопросы! Но, пожалуйста, не выказывайте удивления при ней! Пожалуйста! Не улыбаться, не смеяться, не шутить! Пожалуйста! Ради нее…
Двери ворот открылись, и вслед за Марком Данила вступил в огромный атриум с темными стеклами, закрывающими небо…
Соблюдайте тишину, – шепотом сказал Марк.
Только что он провел Данилу по длинному лабиринту страшных черных залов… Высокие готические потолки с причудливой лепкой, напоминающей пещерное царство сталактитов. Целые анфилады черных колонн с орнаментом, изображающим странных существ с рогами, хвостами, когтистыми лапами, длинными ушами и языками.
Сумрак. Полутона. Из ярких цветов – только черный.
Со стен мрачно смотрели иконы, словно специально покрытые толстым слоем копоти. Ни одного улыбающегося лица – скорбь, боль и страдание. Все, без исключения, окна этого современного «замка» были закрыты темными витражами, изображающими не то сцены истязаний святых мучеников, не то мучения грешников в кругах ада.
Марк тихонько отворил дверь и неслышно проскользнул внутрь следующей очень просторной, похожей на тронный зал комнаты, и жестом пригласил Данилу следовать за ним.
Голос женщины – низкий и печальный – гулким эхом наполнял своды залы:
– «И сказал Иисус: „Я встал посреди мира, и Я явился во плоти. Но нашел всех их пьяными. И не нашел никого из них жаждущим. И душа Моя опечалилась за детей человеческих. Ибо они слепы в сердце своем, и они не видят, что они приходят в мир пустыми, и ищут они, чтобы снова уйти из мира пустыми. Когда они отвергнут свое вино, тогда покаются «“. Блаженная Святая Мария, о чем говорит Спаситель?
Тон голоса этой женщины, возможно уже старухи, был таким, что Даниле показалось, будто бы он попал на какой-то странный экзамен.
– Он говорит о грешниках, – ответил ей слабый тоненький голосочек. – Он говорит, что нет среди людей праведников. Он говорит – «пусты», это значит – мертвы в Духе. Они причащаются грехом, а должны ждать истинного причастия. Об этом говорит Спаситель, благородная Анна.
– Благодарю, Блаженная Святая Мария, – сказала первая женщина, удовлетворившись этим пространным ответом, и продолжила чтение: – «И сказали ученики Его: „В какой день Ты явишься нам, и в какой день мы увидим Тебя?“ И ответил Иисус: „Когда обнажитесь вы и не застыдитесь этого. Когда возьмете одежды ваши и положите их у ног ваших, подобно малым детям. Когда растопчете их, тогда увидите вы Сына Того, Кто жив, и не будете бояться"“. Блаженная Святая Мария, чем говорит Спаситель?
– Он говорит об отказе, благородная Анна, – ответил тонкий и тихий голос.
– О каком отказе, Блаженная Святая Мария? – с некоторым недовольством спросила старшая женщина.
– Об отказе от того, что делают обычные люди, благородная Анна, – уклончиво ответила Мария.
– А что делают обычные люди, Блаженная Святая Мария? – продолжала настаивать Анна.
– Они… – девушка запнулась. – Они не служат Господу.
– Правильно, – ответила «благородная Анна» нравоучительным тоном учительницы средней школы. – И сейчас, Блаженная Святая Мария, я прочту отрывок, который все объяснит…
Марк сделал несколько шагов вперед. Данила последовал за ним. В просвете между колоннами, в самом конце зала, при свете свечи на коленях перед двухметровой иконой, изображавшей пугающий своей холодностью лик Спасителя, стояли две женщины в черных одеждах. Руками они опирались на небольшие приставки. «Благородная Анна» держала на своей приставке большую старинную книгу в кожаном переплете.
– «Женщина в толпе сказала Ему, – читала Анна: – „Блаженно чрево, которое выносило Тебя, и груди, которые вскормили Тебя!“ И Он сказал ей: „Блаженны те, которые услышали слово Отца Моего и сохранили его в истине. Ибо придут дни, и вы скажете: „Блаженно чрево, которое не зачало, и груди, которые не дали молока“"“. Вы услышали эти слова, Блаженная Святая Мария?
– Да, я услышала, благородная Анна, – смиренно сказала девушка. – Спасибо.
– Вы закончили на сегодня? – спросил Марк.
Мария обернулась. Красивое, очень необычное лицо – вытянутое, высокий лоб, выступающие скулы, тонкий нос, было в ее лице что-то нордическое. Но глаза – большие, губы пухлые, словно течет в ней и африканская кровь.
– Марк! – воскликнула Мария и, утерев слезы, бросилась к нему. – Ты приехал!
– Да, я приехал, Мария, – ответил Марк и распахнул руки.
Данила замер. Он пережил шок. В первую секунду он не понял, что с ним произошло, но постепенно стал осознавать причину своей внезапной растерянности.
«Марк! Ты приехал!» – воскликнула Мария и бросилась к нему, но на ее лице не было и тени улыбки, ни единого намека. Уголки губ опущены к низу, брови страдальчески изогнуты. Она в ужасе? Она растеряна, расстроена, огорчена?.. Нет. Ничуть! Она рада. Как бы… должна быть рада. Но полное ощущение похорон!
– Братик, – радуясь встрече, грустно прошептала Мария. – Любимый братик…
Поделиться книгой: