Помоги проекту - поделись книгой:
Да, так все могло и случиться, как в этом стихотворении, если бы не вскрылась истина, не была исправлена ошибка. Он просил оправдать Нагимова, привлечь к ответственности истинных виновников преступления и того, кто пытался увести следствие по ложному следу.
Разве мог он поступить иначе?
КОНЕЦ ЯГУАРА
Он бежал, не чувствуя под собою ног. Бежал, спотыкаясь о кочки и царапая лицо ветвями деревьев. Дышал тяжело, объятую жаром грудь раздирал страшный кашель. То и дело он отплевывался буровато-пенистыми сгустками. Из рассеченного века струилась кровь, заливая глаз, и он на ходу протирал его подолом изодранной и пропитанной потом рубахи. Наконец, изнемогая, остановился. Долго стоял, схватившись руками за горло. Потом, когда сердце немного поутихло, угрюмо оглядел толстые уродливые стволы деревьев, прислушался. Где-то вдалеке ровной угасающей дробью простучали колеса уходящего поезда.
— Кажется, пронесло! — прохрипел он и, опустившись на колени, уткнулся лицом в мокрый от росы лишайник. В его мозгу, еще не освободившемся окончательно от стука колес, словно кинокадры, проплыли отрывки из пережитого накануне…
Он провел в заключении восемь лет. Но когда вернулся в родной город, не нашел в нем почти никаких перемен. Не обратил внимания, как раздались и похорошели некогда невзрачные улицы, не увидел новых кварталов, придававших городу молодость и свежесть. Просто его не занимало все это. Лишь заглянув в старый городской парк, заметил, как разрослись медовые липы над аллеей, где он любил бродить один в минуты тяжелых раздумий. Липы чуть покачивались на ветру, тихо шелестели листвой, зазывая к долгому, сладкому сну.
Но нет, он не собирался дремать под этой шелестящей зеленью. Еще не угас в его душе опасный огонек, готовый в любое время превратиться в пожирающее пламя.
Он стал искать старых друзей. Вот тут-то он и наткнулся на нежданные перемены, о которых ранее и помыслить не мог. Штопор, Калач, Блудный — все они жили в этом городе, и он побывал у всех. Но что стряслось с этими сорвиголовами? Уж не посходили ли они с ума? Подумать только! Они без стеснения называют свои настоящие фамилии, возвратившись домой с работы, греют бока у семейного очага. Навозные черви! Как они приняли его? У одного была в глазах растерянность, у другого — открытая неприязнь, у третьего — холодное равнодушие. Да, равнодушие, но не страх, черт побери! И даже Петька-Шаман, упрямый, неугомонный Петька, с которым он в зоне делился последней сигаретой, и тот, исповедуясь за кружкой пива, смотрел на него как бы с сожалением. И он, кого в преступном мире за хищный нрав и отчаянность называли Ягуаром, впервые за всю жизнь почувствовал себя брошенным котенком.
— Заелись, гады! — твердил он, скрипя зубами. Злоба жгла ему грудь, не давала дышать. Все в нем кипело и бушевало. От одиночества. От ненависти. От зависти.
Когда наступила ночь, он долго бродил по притихшим улицам, изнывая от тоски и одиночества, пока на безлюдном перекрестке ему не повстречался запоздалый прохожий. У него были свертки под мышкой, и Ягуар сразу учуял добычу…
— Выворачивай мешочки! — потребовал он, выпустив из ножа нажатием кнопки острое, как жало, лезвие, а в ответ услышал спокойное, невозмутимое:
— Брось шутки, парень. Я тороплюсь!
Он снова повторил свое и, чувствуя, как к вискам подступает кровь, добавил мрачно:
— Добром не отдашь — силой возьму!
И когда встречный после короткого раздумья сказал «нет», Ягуар не сдержался…
Он хорошо запомнил тот голос, тихий, растерянный начиненный тяжелой болью:
— Зачем ты так… Ведь у меня дети…
А из худых его рук на серый, покрытый пылью асфальт уже сыпались, раскатываясь по сторонам, румяные пряники…
Потом эта жуткая погоня. Они стали удивительно оперативны, черт побери! И ему, Ягуару, была бы крышка, если бы не пересекшее путь полотно железной дороги и неожиданно вынырнувший из тоннеля товарняк, на который удалось вскочить…
Ягуар встряхнулся, посмотрел по сторонам и медленно встал. Тайга шумела.
«Спасение или смерть?» — подумал он, оглядев сплотившиеся вокруг него ветвистые гиганты. И пошел. Больной, изможденный голодом, он все-таки увидел в этой бесконечной запутанной арматуре вековых деревьев свою единственную надежду.
К полудню он уже не шел, а еле переставлял опухшие ноги. Во рту, казалось, поселилась раскаленная пустыня. Но тайга смилостивилась над ним: вскоре он набрел на небольшой ручей. Широко расставив руки, жадно припал растрескавшимися губами к игривой поверхности ручья и начал пить, захлебываясь и зарываясь лицом в нежную прохладу воды. А потом откинулся на спину и застыл, прислушиваясь к однообразному гудению тайги.
Он уже был готов погрузиться в блаженное забытье, когда острая боль обожгла вдруг бедро. Вскочив, он с ужасом увидел, как от него, извиваясь в траве, уползало длинное тело змеи. Сначала он стоял как заколдованный, удивленно раскрыв рот и расширив зрачки, затем схватил попавший под руку сук и, настигнув шипящую гадину, стал яростно колотить, пока та не растянулась на траве серой безжизненной лентой. Отбросив сук, вытащил из кармана нож и одним рывком рассек брюки, обнажив покрасневшее бедро.
— А-а-а! — дико закричал он, остервенело полоснув по бедру лезвием ножа. Потом еще и еще. Из раны хлестнула красная струя.
Застонав, Ягуар сдавил руками бедро, чтобы скорее избавиться от зараженной ядом крови. Один охотник рассказывал ему, что таким способом не раз спасал себе жизнь после укуса ядовитых змей. И Ягуар старался изо всех сил. Потом, решив, что, спасаясь от яда, приближает смерть потерей крови, стал торопливо перевязывать рану, отрывая куски материи от рубашки. Хлюпая наполненным кровью ботинком, сделал несколько шагов в глубь тайги и свалился набок.
— У-у-у-у! — выл он, катаясь по земле от боли, и тайга отзывалась ему тем же тоскливым воем…
Он лежал под раскидистой сосной. Бледное, осунувшееся лицо его было устремлено к вершине дерева, где сквозь мохнатые ветки виднелись клочки темно-синего неба. В неподвижных, стекленевших глазах отражались звезды. Звезды… Они мерцают холодным, манящим блеском. Одна, две, три, четыре… Их много-много в этой безмолвной таинственной вышине. Они светятся и мигают, как глаза лукавой красавицы.
Ягуар смыкает ресницы и на мгновенье видит перед собой глаза, синие и глубокие, как таежное озеро. Постой, чьи же это глаза? В его слабеющей памяти всплывает комната, озаренная ярким солнечным светом. Он лежит на койке, тяжело дыша, а над ним, склонив кудрявую голову, сидит девушка в белоснежном халате и чепчике.
— Как вы себя чувствуете? — спрашивает она. Он молчит, разглядывая ее лицо, незнакомое и красивое, как у киноактрисы.
— Вам немножко лучше? — снова спрашивает она и склоняется еще ниже.
— Буду жить! — отвечает, наконец, Ягуар, чувствуя на своей щеке ее теплое дыхание.
— Кто меня ранил? — спрашивает он.
— Не знаю.
— Кто?
— Не знаю. Но их, говорят, было трое. Вы смелый человек. Один против троих… И всех раскидали. Они, наверное, первыми напали на вас, правда?..
И Ягуар вспомнил все. Удачно провернутое дельце. Ресторан, льстивые слова, тосты… Домой он шел один, поздно ночью. Недалеко от дома его встретили трое, с нахлобученными фуражками и поднятыми воротниками. Ягуар не узнал их.
— В город вернулся Хан. Он наш хозяин. Тебе здесь больше делать нечего… — сказали они, и Ягуар понял: конкуренты.
Он не стремился к власти, не сгорал от зависти, но ему не понравился тон неизвестных. И он им ответил… А потом — драка, выстрел, обжигающий удар в плечо…
Солнечный свет по-прежнему режет глаза. А девушка все еще сидит рядом.
— Как вас зовут? — спрашивает он, чувствуя, как его покидает сознание, и слышит в ответ, будто сквозь сон:
— Светланой, Светланой…
Ягуар открывает глаза. Опять тайга. Где-то зловеще ухает филин.
— У, проклятый! — огрызается Ягуар и опять смыкает ресницы, чтобы снова впасть в забытье, не видеть тайги, не слышать этого зловещего уханья.
И вновь видения прошлого начинают всплывать в уже помутившемся сознании.
…Парк. Тот самый, с липами. Они вдвоем, и им так хорошо. Но откуда взялся ветер, холодный ветер? Светлана дует на руки, жмется к нему, собирая в комочек свое хрупкое тельце.
— Мне холодно! — говорит она, и Ягуар накидывает ей на плечи свой пиджак. Но ветер все сильнее и сильнее. Он срывает с деревьев пожелтевшие листья, и они падают, падают, ложась им на плечи. Но боже мой, почему они такие тяжелые? Нет, это не листья! Это осколки стекол, острые и колючие. Ягуар видит заплаканное лицо Светланы, ее наполненные горем глаза и бежит. Он хочет убежать, во что бы то ни стало убежать из этого заколдованного сада, от этих жестоких осколков, сыплющихся с деревьев с каким-то жутким, леденящим звоном. Закрыв голову руками, он бежит, петляя между стволами деревьев, пока не ударяется всем телом о железную ограду. С силой трясет израненными руками тяжелые решетки и кричит дико, исступленно…
Оцепенение спало. Но мысли все еще витают вокруг Светланы. Светлана… где она сейчас? Ягуар расстался с ней давно. Еще до заключения. Она уехала, не сказав куда. Лишь написала на прощание: «У нас будет ребенок, но ты никогда не увидишь его…» Ах, эти женщины! Влезут в душу…
— Ну и дрянь! — ругает себя Ягуар. — Дай только волю… Готов обабиться, как Штопор, как Калач… — И вдруг чувствует, что в сердце закрадывается необъяснимый страх.
Со всей отчетливостью он представил, как лежит под сосной, бледный, неподвижный, со скрюченными руками, а из темноты к нему, сверкая двумя горящими угольками, подбирается неизвестный хищник, чтобы растерзать его безжизненное тело.
И опять ему чудятся огни города, ярко освещенная комната, синие глаза, улыбка Светланы, белизна ее тела.
— Жить, жить… — шепчет он и пытается подняться. Но, обессиленный, снова валится на держащую его мертвой хваткой землю… Пахнет осенней прелью. На небе рожок луны. «Жить, жить…»
А тайга пела свою неумолчную и неумолимую песню. И отчаянным воплем из ее глубины, объятой ночью, вырвалось тоскливое, надрывное:
— Люди! Люди-и-и-и!
ДЕЛО «БОРОДАЧА»
Занятый делом, Брагин не заметил, как в кабинет вошла секретарша.
— Андрей Павлович, вам пакет! — сказала она, остановившись возле стола.
Следователь молча кивнул, продолжая перелистывать страницы нового дела. Взгляд девушки упал на его волнистые волосы, скользнул по крепким, крутым плечам. Брагин поднял голову — взгляды их встретились. Смутившись, девушка быстро положила пакет на стол.
— Что-нибудь случилось, Ира? — чуть удивленно посмотрел на нее Брагин.
— Нет, нет! — растерянно сказала она. — Просто… просто я принесла вам…
Пожав плечами, следователь взял пакет и распечатал его. Лицо его, доселе суровое, напряженное, сразу посветлело.
Это были материалы из криминалистической лаборатории: документы, фотографии.
Он с улыбкой взглянул на секретаршу.
— Спасибо, Ирочка. Это то, что я ждал.
— Пожалуйста! — улыбнулась в ответ девушка и мелкими торопливыми шагами покинула кабинет.
Некоторое время Брагин сидел, уставившись на лежавшую перед ним пачку документов. «Что она таит в себе? Ключ к раскрытию преступления? Небольшую зацепку? А может, новые сомнения, переживания?»
Он отодвинул все прочие бумаги на край стола и стал торопливо разбирать полученные документы…
Заключение экспертов прямо-таки ошеломило. В категорической форме оно утверждало, что отпечаток пальца на обнаруженном на месте происшествия бумажнике принадлежит особо опасному рецидивисту Василию Бодяге, тому самому, что полгода назад бежал из мест лишения свободы.
Брагин вытащил из ящика стола пачку сигарет, которые держал «на случай душевного кризиса», и закурил. Задыхаясь и морщась от табачного дыма, поднял телефонную трубку и набрал номер.
— Добрый день, капитан! — с улыбкой произнес он.
— А, день добрый, старина! — отозвался начальник отдела уголовное розыска Крутиков. — Бьюсь об заклад, у тебя есть новости!
— Ты не ошибся. Только что получил материалы экспертизы…
— Что ты говоришь?
— Да. Они передо мной.
Следователь услышал, как пальцы Крутикова нетерпеливо забарабанили по трубке. На какое-то мгновение он представил лицо капитана, широкое, скуластое, с черными, живыми глазами. По этим глазам, всегда веселым, выражающим неиссякаемую энергию, Брагин, наверное, отличил бы Крутикова среди сотен людей, пусть даже внешне схожих с ним. В молодости Крутиков увлеченно занимался классической борьбой, даже достиг немалых успехов в этом виде спорта, но вскоре женился, и жена, как он сам любил выражаться в ее присутствии, «положила его на лопатки окончательно…»
— Да говори же, не тяни за душу! — раздалось на конце провода.
— Ты знаешь, кто оставил «автограф» на бумажнике убитого? — сказал Брагин, гася сигарету. — Не догадываешься? Оказывается, сам Бодяга к нам в гости пожаловал!
— Да ну?
— Вот тебе и ну. Сравнили отпечатки. Полное совпадение с большим пальцем левой руки! Ты представляешь? Есть еще данные… Было бы неплохо, если бы заглянул ко мне…
— Хорошо. Минут через десять буду.
Положив трубку, Брагин встал и прошелся по комнате. Итак, установлена личность убийцы. Точнее, одного из убийц. Теперь можно сказать уверенно: преступление совершено с целью ограбления.
Тревожной была последняя неделя. Один за другим два нападения на прохожих. Затем кража денег из кассы строительно-монтажного управления и, наконец, это последнее дело… Связь между преступлениями Брагин уловил сразу. Но данные о преступниках были весьма скудные. Грабители действовали внезапно и дерзко. Настолько внезапно, что ни один из потерпевших не смог сколько-нибудь вразумительно описать их внешность. А из допрошенных свидетелей только одна, случайно выглянувшая из окна старуха, утверждала, что у одного из грабителей была борода. Но если это так, то кто он, этот бородач? Где сейчас укрываются убийцы? Какие еще злодеяния они замышляют?
Походив по кабинету, следователь устало опустился в кресло. Мысли его вновь и вновь возвращались к взбудоражившему и поднявшему всех на ноги происшествию на улице Кривой…
…Кириллов возвращался домой поздно ночью. Он уже сворачивал в свой переулок, когда впереди вдруг, где-то совсем близко, раздался выстрел. Из переулка донеслись голоса, крики, тут же грянул второй выстрел. Затем послышался топот, неровный, угасающий, и все стихло.
Кириллов долго стоял, не решаясь заглянуть за угол. Но страх все более уступал любопытству. И когда он, выйдя из-за своего укрытия, решительно направился в глубь переулка, то увидел, что на тротуаре лежит человек. «Убитый!» — с тревогой подумал Кириллов и подошел ближе.
Да, он не ошибся. На тротуаре, распластав руки, лежал мертвый человек. Широко раскрытые, будто застекленевшие от лунного света глаза смотрели на него с коварной усмешкой. Рука сжимала нож…
Обуреваемый страхом, Кириллов бросился было бежать, но не успел сделать несколько шагов, как споткнулся о чье-то тело, которое сразу не заметил, и упал, больно ударившись об асфальт. Руки ощутили под собой кровь…
В убитых опознали начальника цеха одного из местных заводов Виктора Симонова и его двоюродного брата Федора Леонова, возвратившегося недавно из заключения.
Осмотр места происшествия продолжался почти до утра. Брагин и помогавшие ему оперативные работники милиции приняли неотложные меры. Была организована погоня «по горячим следам», но безуспешно. Сотрудники уголовного розыска пустили служебную собаку. Тоже тщетно. Следы затерялись в трехстах метрах от места происшествия на территории городского рынка. То единственное, чем мог утешить себя следователь, представлял пустой кожаный бумажник, обнаруженный возле трупа Симонова. Узнать, кому он принадлежал, оказалось делом нетрудным. Жена Симонова, которую тотчас известили о происшедшем, увидев бумажник, лишь простонала: «Из-за денег несчастного…»
Допрос свидетеля Кириллова, который начал следователь сразу же, сначала не содержал в себе ничего полезного. Не в меру испуганный, свидетель без конца повторял одно и то же, рассказывая сбивчиво, как возвращался домой, как услышал выстрелы, как обнаружил убитых, пока… пока не упомянул о пивной, где коротал тот вечер.
Это сообщение насторожило следователя.
— Вы ничего там особенного не заметили? — спросил он.
И тут Кириллов оживился, заговорил свободно и уверенно, забыв, казалось о пережитом:
— В пивной? Да все было, как вчера, как раньше, как год назад… Вот только разве один тип… Расстроен был чем-то бедняга. Все стоял в углу возле столика и тянул кружку за кружкой. А как выскреб из кармана последнюю мелочь, то руганулся так, что стены дрогнули. А потом вдруг стал плакать, жаловаться на свою жизнь. Никто, мол, его не уважает, и за человека считать не хочет. Видать, не дошел еще до кондиции… Я хотел было помочь ему по-братски, а тут подходит к нему какой-то бородатый, показывает бутылку водки и начинает этак по-дружески, по-свойски что-то говорить. Тот, гляжу, успокоился, притих. А потом и вовсе сдружились. Разговор у них пошел…
— О чем же они говорили?
— Да бог их знает. В пивной стоял шум…
— А не скажете ли, сколько примерно лет бородатому и как он был одет?
Кириллов задумался.
— Сколько лет, не скажу. А одежда… По-моему, он был в пиджаке. То ли сером, то ли синем…
— Ну, а что было дальше?
Поделиться книгой: