По следам призрака

Мухарлямов уже говорил о том, как закончилась их встреча, как Даутова стала провожать его. И тут…

— Все было так хорошо, но дальше произошло неожиданное… — начал он сокрушаться, ощупывая меня испытывающим взглядом. — Я уже открывал дверцу машины, чтобы уехать, а она заладила: отвези да отвези меня в город… Я пытался отговорить ее. Было поздно. Да и она уже начинала чуть пошатываться… Но девчонка оказалась несусветной упрямицей!

Последнюю фразу Мухарлямов произнес с раздосадованной, если не злой улыбкой, и это уже второй раз за время нашего разговора наводило меня на подозрения. Упрямство девушки крепко запало этому человеку в душу, даже сейчас вызывало нескрываемое раздражение. Именно упрямство…

А Мухарлямов все продолжал:

— Конечно, я мог бы исполнить ее просьбу, но поймите… Я сам тоже был под хмельком, а в центре города, сами знаете, всегда дежурят работники ГАИ. Это кончилось бы неприятностями. Правильно я сделал или нет, но я ответил ей решительным отказом. И что вы думаете? Она выбежала на дорогу, остановила красный «Москвич», в точности такой же, как мой, и укатила в город. Вот так мы и расстались…

Если бы Мухарлямов назвал тогда другой цвет, «случайный», скажем, зеленый или синий, то это бы, вероятно, озадачило меня в известной мере. Но он сказал: красный, «в точности такой же, как мой» — и это уже в третий раз бросало на него тень подозрения. Была очевидной попытка подмены машин, попытка искусственного запутывания дела, отправления следствия по ложному, заведомо надуманному следу. Сама по себе подсказанная им версия о случайном автомобиле и загадочном исчезновении Даутовой не была для меня неожиданной. К тому же Мухарлямов шел, как говорится, «ва-банк» — ведь он не знал о показаниях Авзаловой, равно как и о других имеющихся у нас материалах. И тем не менее это была версия. Его версия. Мне, как следователю, предстояло ее отмести, отвергнуть, доказать полную несостоятельность. И я решил, что настала пора идти в атаку.

— Вы не могли бы уточнить, Мухарлямов, — начал я, почти не глядя на допрашиваемого, — куда именно собиралась ехать Даутова? Ведь время, как вы сами говорите, было позднее. Да и непохоже это на нее как-то…

— Вы уже успели так хорошо узнать ее? — сыронизировал он, уклоняясь от прямого ответа на вопрос. — Даже мертвую…

— Да, о мертвых не принято говорить дурно — это верно. Но могу сказать, не кривя душой, что она и при жизни пользовалась самой безупречной репутацией.

— Возможно, — угрюмо проговорил он. — Но когда происходило то, о чем я говорю, мне было не до репутации. Да, вы спросили, куда она собиралась ехать? Собиралась ехать она, кажется, в сторону Центральной площади, куда именно, не говорила. Может быть, к родственникам…

— У нее здесь нет родственников! — отрезал я.

— Значит, к подруге или еще к кому…

— Подруги живут в общежитии, а «еще кого-то» за нею не водилось.

Мухарлямов раздраженно хмыкнул и отвернулся.

— Тогда не знаю. Пусть этим занимается следствие!

В голосе его опять слышались нотки раздражения. «Значит, все идет правильно, как надо», — мысленно заключил я; продолжая:

— Да, нам это, действительно, показалось необычным: спокойная, уравновешенная девушка, вышедшая на минутку проводить знакомого, вдруг возгорается необъяснимым желанием сесть в первую попавшую автомашину и мчаться в город невесть куда… «А вдруг и в самом деле случилось такое!» — подумали мы и навели кое-какие справки. И, представьте, никого такого, кто бы так манил к себе эту девушку, к сожалению, не оказалось. Не оказалось — да и только. Дальше этого мы не пошли. По одной простой причине. Даутова вообще не собиралась ехать да и не ездила в город. Из общежития она лишь выходила, чтобы проводить вас. Не надела даже головного убора, перчаток, чтобы тут же вернуться. И уж коли зашел об этом разговор, я позволю себе зачитать показания свидетельницы Авзаловой…

Взяв уголовное дело, я быстро отыскал нужный протокол и вслух, достаточно громко, прочитал Мухарлямову те строки, которые непосредственно касались темы нашего разговора.

Мухарлямов слушал с вниманием, судя по всему, взвешивая про себя каждое слово. Ведь по существу это были первые доказательства, которые раскрывал перед ним следователь.

Кончив читать, я отложил дело в сторонку и посмотрел на Мухарлямова.

— Мне остается лишь добавить, что Даутова в тот вечер была совершенно трезвой. Это установлено экспертизой…

Мухарлямов долго сидел молча. Взгляд напряженный, сжатые губы, вздувшиеся на скулах желваки бесспорно свидетельствовали о том, что в нем шла тяжелая внутренняя борьба. Борьба истины с ложью. Совести с бесчестьем. Смелости с трусостью. И кончилась эта борьба тем, что Мухарлямов глубоко вздохнул, насупил взгляд и, воинственно расправив плечи, спросил:

— Так где же она была тогда?

— Вы ее увезли. Она была с вами в гараже.

Он поднял глаза, лицо его исказила наглая улыбка:

— Кто это видел?

— У нас нет свидетелей, но, наверное, вы кое-что оставили там, в автомобиле. Кстати, где он?

— Стоит в гараже.

— Ключи от гаража у вас?

— Я потерял их.

— По-видимому, гараж придется взламывать.

— Дело ваше. Но предупреждаю, там есть свои секреты…

— Тем более…

Я смотрел в глаза этому человеку, и мне от души хотелось тогда, чтобы он говорил правду. Не потому, что в ней заключался мой успех, нет. Просто я видел, что он, желая этого или нет, все более осложняет свое положение, углубляясь в болото лжи и самого неприкрытого ханжества. И я спросил его опять, уповая на благоразумие:

— Вы намерены утверждать, что не были в гараже с Даутовой?

— Да, я утверждаю, что Даутова оставила меня и на неизвестной машине уехала в город. Быть с нею в гараже в ту ночь я не мог. У меня алиби!

— Вот как? — я с нарочитой растерянностью взглянул на Мухарлямова. Заметив это, он сразу осмелел.

— Да, у меня есть алиби! Ту ночь я провел в другом месте, с другим человеком.

— С женой? — поинтересовался я.

— Нет. С женой я не живу уже больше месяца, вы, наверное, знаете. Я захожу к ней лишь изредка, чтобы повидать детей.

— Вы ночевали у родственников?

— Нет.

— Так, значит, коротали время с приятелем за чашечкой кофе?

— Нет, нет! — вскипел Мухарлямов, беспокойно заерзав на стуле. Но тут же взял себя в руки и произнес с тяжелым вздохом: — Хорошо, я скажу, где провел ту ночь, только прошу сохранить все в тайне. Не о себе пекусь… Это очень порядочная женщина, и мне бы не хотелось ставить ее в неловкое положение. Видите ли, я был… я был у Иванцовой. У Зинаиды Михайловны Иванцовой. Это моя близкая знакомая…

— Я вынужден занести ваши слова в протокол.

— Хорошо. Только еще раз прошу, не разглашайте этой тайны. Она не переживет…

— Ей не придется переживать, Мухарлямов.

— Что? — не понял он.

— Этой женщине незачем переживать. Вы не были у нее в ту ночь.

— Как? — вскочил он со стула. — Вы знаете Иванцову?

Да, и тут нам удалось опередить Мухарлямова. Эта уже немолодая, солидная женщина, действительно, была страстно влюблена в него, и сумей он встретиться с нею до того, как мы допрашивали ее, алиби Мухарлямову наверняка было бы обеспечено, как говорится, железное. Но тут хорошо сработал инспектор Усманов. Изучая круг знакомств Мухарлямова, он сумел каким-то путем выйти на эту женщину и, как работник, умеющий заглядывать в завтрашний день, отыскал и допросил ее, предотвратив возможность получения Мухарлямовым выгодного доказательства своей невиновности.

— Садитесь, Мухарлямов, — успокоил я его. — Садитесь и выслушайте меня.

Он послушно сел.

— Нам действительно известно о существовании этой женщины. Более того, наши работники уже имели с нею беседу. Не стану скрывать — результаты не в вашу пользу.

Я снова взял в руки уголовное дело и раскрыл его.

— Вот протокол допроса Иванцовой. Я могу зачитать ее показания. Вы говорили здесь о порядочности этой женщины. У меня нет оснований спорить с вами. К счастью, она не стала обманывать нас. Вы не были у нее в ту ночь. Не были! Или, может быть, вам требуется очная ставка?

Мухарлямов отрицательно покачал головой и в каком-то немом оцепенении уставился в стол.

— Так где же вы все-таки были тогда? — продолжал настаивать я, чувствуя, что пришло время, когда Мухарлямов должен сказать правду или уже не скажет ее никогда.

— Где находился? — с тупым безразличием переспросил он. — Везде. Разъезжал по городу. Спал в машине. Потом снова ездил. И так до утра… А вообще-то… а вообще-то надо подумать. Дайте время. Мне надо подумать…

Я уже считал тогда, что все идет как нельзя лучше, и следствие приближается к завершающему этапу. Но дальнейшие события сложились так, что этому делу было суждено надолго остаться в моей памяти. И сейчас еще воспоминания тех дней пробуждают во мне такое чувство, будто к спине моей пробирается жуткий холод.

После нашей встречи с Мухарлямовым обстоятельства потребовали, чтобы я срочно выехал в другой город. Когда я вернулся, Мухарлямова уже не было в живых. А произошло вот что.

Находясь в следственном изоляторе, Мухарлямов неожиданно потребовал к себе следователя, заявив, что хочет показать место, где спрятан ключ от гаража. Так как меня не было, для встречи с Мухарлямовым прибыл помощник прокурора, совсем еще молодой, неопытный работник, который, выслушав арестованного, разрешил инспектору Усманову и еще одному оперативнику поехать с ним на квартиру, где якобы спрятан ключ. Предстоящая поездка ни у кого не вызвала опасений: оперативники были опытные, оба хорошо владели приемами самбо и каратэ. К тому же с ними находился водитель автомашины — тоже сотрудник милиции.

Приехали. Поставили машину возле подъезда и поднялись на второй этаж. Ничего не подозревая, Усманов протянул Мухарлямову изъятый у него при задержании ключ, и тот начал не спеша открывать дверь.

Усманов и потом не мог объяснить, как все произошло: Мухарлямов, открыв дверь, мгновенно шмыгнул в квартиру и защелкнул изнутри замок. Оперативники сначала растерялись, а потом, опомнившись, начали барабанить по двери кулаками, призывая Мухарлямова к благоразумию. Но тот не отвечал. Оставалось последнее — идти на взлом. Пока искали топор да лом, прошло минут двадцать, не меньше. Когда оперативники взломали дверь, квартира была пуста. С открытого балкона вниз свисала веревка…

Тревогу объявили сразу, но Мухарлямов успел приехать в гараж, и умчаться на своем автомобиле. Куда он держал путь, о чем думал, предпринимая столь рискованный шаг, для нас всех так и осталось тайной.

Машину засекли в двух километрах от города, пустились в погоню. Впереди под горой находилась река. Преследователи надеялись, что беглец не сумеет пробраться к ней. Недалеко, от берега располагался пост ГАИ, закрывавший подступы к разомлевшей под весенним солнцем реки. Но инспектора ГАИ не смогли остановить автомашину, и когда преследователи, спустившись с горы, подкатили к берегу, невдалеке от него на льду зияла полынья, в которой еще продолжала бурлить вода, возвещая об ушедшей на дно автомашине…

Как переживал тогда Усманов! Говорят, в сердцах он даже ударил кулаком по капоту дежурного газика, оставив на нем внушительную вмятину, чем заслужил хорошую трепку от начальника милиции. Во всяком случае, явившись утром следующего дня ко мне в кабинет, он уже не проявлял несдержанности, а просто сидел, повесив нос и нахмурив брови. Я, как мог, утешал его.

— Не печалься, Марат. Это не поможет делу. Неудача, которую мы потерпели, не первая и, надо полагать, не станет последней. Как говорили древние, не тонет только тот, кто всегда сидит на мели…

— Вы это о ком? О нем или обо мне? — угрюмо вопрошал Усманов.

— Конечно, о тебе. А если говорить о нем, то уж лучше сидел бы он на мели…

— Мне тоже так кажется, — утешался инспектор. — И какая муха его укусила?

— Тут могло быть всякое, — рассуждал я. — Попытка к бегству, пусть даже безрассудная… Решение свести счеты с жизнью… Ну и, наконец, попытка уничтожить следы.

— Какие следы?

— Которые могли остаться в машине.

— Но у него было время…

— Дорогой мой, — не соглашался я. — Ведь ты знаешь: иногда преступник, перекрасив костюм, забывает пришить к нему оторванную пуговицу…

— Это верно, — вздыхал инспектор. — Что-нибудь могло и остаться… Так я жду ваших указаний, Нурислам Хадиевич.

— Что указания! Нам во что бы то ни стало надо поднять со дна эту дьявольскую автомашину. Ну, и хозяина заодно, если он не уплыл куда-нибудь…

— Трудное дело, но надо браться, — потирая рукой подбородок, сказал Усманов. — Машина утонула недалеко от берега. Глубина там, должно быть, небольшая. Надо от берега до полыньи проделать во льду канал, зацепить автомобиль тросом и потянуть с берега тракторами.

— Но понадобятся водолазы.

— Пусть это не беспокоит вас. Начальник морского клуба — мой бывший одноклассник. Он не откажет. Через пару дней машина, думаю, будет в вашем распоряжении.

— Ты молодец, Марат!

— А куда денешься? Наворочал — исправляй!

Усманов, как всегда, был верен своему слову. Через два дня извлеченная из реки автомашина стояла во дворе райотдела милиции. Тела Мухарлямова в ней не оказалось. Его найдут уже после ледохода в низовьях реки…

Я хорошо помню, будто прошли не годы, а только дни, как мы с экспертом-криминалистом Латыповым и понятыми, лелея в душе смутные надежды, подходили к повидавшему виды «Москвичу». Как стояли возле, него, разглядывая с затаенным дыханием, словно вышедшее из озера Лох-Несское чудище, и не решались притронуться к испачканным илом дверцам. Когда открыли их, я предложил Латыпову начать осмотр с сидений, с чем он охотно согласился. Мы прощупывали, что называется, сантиметр за сантиметром, пока Латыпов, возившийся с нижней подушкой правого переднего сиденья, не воскликнул: «Ты посмотри!»

То, что мы увидели, потрясло нас.

На кожаной обшивке сиденья, сбоку, было крупным, но еле заметным почерком нацарапано: «Он убил» — последняя буква «л» уходила, как бы падая, книзу.

Догадка, ужасная, неотступная, будоражила наше сознание…

Мы принялись с двух сторон осматривать настил возле сиденья. И вскоре — опять возглас эксперта: «Есть!»

Он держал в руках маленькую шпильку. Обыкновенную шпильку для волос. Кончик ее был чуть погнут.

«Похоже, этой шпилькой и сделана надпись…» — высказал догадку Латыпов.

Отчистив внутренние и наружные бока автомобиля от ила и грязи, мы внимательнейшим образом осмотрели и их, но не нашли больше ничего. Надпись на сиденье оказалась единственной…

Осмотр уже близился к концу, когда Латыпов вдруг спохватился: «Ты говорил о каких-то полосах на шубе… Постой-ка!»

Он открыл дверцу и исчез в салоне автомобиля. Не прошло и минуты, как он вышел, держа в руке два ремня. Это были ремни безопасности с двух передних сидений: водителя и пассажира. Подойдя ко мне, показал концы ремней.

— Видишь, смяты и как бы скручены. Мне кажется, концы связывались. Ты понимаешь?

Я смотрел на ремни и был не в состоянии произнести ни слова…

А через неделю я уже имел насчет наших находок официальные Заключения специалистов-экспертов. Выводы их были категоричны и однозначны: надпись на сиденье автомобиля сделана рукой погибшей Даутовой. Концы обоих ремней связывались в узел, но не ремень к ремню, а каждый в отдельности…

Потом… Потом мне пришлось сделать то, что в определенной мере омрачало и наши удачи, и поиски. По обыкновению, следователь, окончив дело о преступности, составляет обвинительное заключение и передает его для утверждения прокурору, чтобы затем свершилось правосудие. Я же дело прекратил. Прекратил потому, что некому было предъявлять обвинение, некого предавать суду. И все же, как лицо, ведшее следствие, я выдвинул и обосновал свою версию насчет всего происшедшего. В ней нет ничего предвзятого и надуманного.

После того как Даутова вышла на улицу, Мухарлямов уговорил, а может быть, и вынудил ее силой сесть в машину и увез в гараж, который действительно находился недалеко от общежития. Поставив машину, он наглухо закрыл дверцы и начал приставать к Даутовой, домогаясь ее расположения… По натуре гордая и упрямая, Даутова дала отпор ему. Тогда Мухарлямов прибег к грубой силе. Это основательно вывело ее из терпения. Она стала грозить милицией, и тогда… тогда его осенила злодейская мысль. Он связал ей руки и ноги снятыми с сидений ремнями, завел двигатель и, закрыв машину, ушел, оставив жертву в струях удушливых газов. Девушка постепенно слабела. Под руку ей попалась выпавшая из волос шпилька. Кисти ее рук были свободны. Собрав последние усилия, несчастная с ее помощью оставила на боковой стороне сиденья свой последний знак: «Он убил». На большее она уже была не способна…