Она улыбается, кивает.
Шпага тяжёлая. Она тянет руку вниз, Июля не понимает, как это Марк так легко размахивает ей, наносит удары невидимому сопернику, срезает ветки и кусты.
– Вот так, вот так держи, – показывает Марк, обнимает её, придерживает шпагу.
Июля вся горит. Ей хорошо.
Июля вспоминает поцелуй Марка, вспоминает его прохладные руки, его упругое тело. Июля боится, что мама догадается. Июля идёт в своё тайное место на другом краю маленького леса.
Здесь овраг. Он порос кустами, и только Июля знает, что через эти колючие заросли можно пройти и спрятаться на крошечном пятачке травы на самом дне оврага. Она сидит, поджав ноги, ей хорошо, ей сладко от воспоминаний и страшно.
Она чувствует чьё-то присутствие. Она оборачивается. Среди кустов стоит зверь. У него огромная голова, поросшая густой шерстью, короткая тупая морда, маленькие чёрные глазки. Загривок возвышается над головой, такую шею ничем не сломаешь. У него тяжёлые лапы с огромными когтями. Он медленно подходит.
Июле страшно, но она старается не показать своего страха. Зверь горячо дышит ей прямо в ухо. Июля протягивает руку, гладит зверя. Тот утробно ворчит. Июля убирает руку. Зверь смотрит на неё, разворачивается и уходит, каким-то образом неслышно пробираясь между кустов.
Июля поджимает колени к подбородку. Её платье испачкано.
Деревянный зверь бежит по шарику. Он месит лапами пустыни, он протаптывает тропы в горах, он переплывает моря.
На холме деревянный зверь останавливается и смотрит вниз. А потом он начинает лаять, страшно, хрипло, с подвываниями. И на зов деревянного зверя стекается его войско. Из-под земли вылезают кроты, уродливые деревья ползут, цепляясь корнями за почву, коршуны кружат на фоне белого лунного диска, медведи проламывают заросли своими необъятными тушами.
Деревянный зверь оказывает в центре круга, он ревёт и лает, скулит и брызжет слюной.
Демиург с удовлетворением смотрит на деревянного зверя. Кажется, он удался даже лучше, чем глиняный.
Демиург потирает узкие ладони, его чёрные глаза превращаются в щёлочки.
Сегодня обед удаётся Июле как никогда. Она готова сама тут же съесть ароматную картошку с пряностями, грибную подливу, свежесорванные влажные помидоры. Марк должен приехать с минуты на минуту, дети уже ждут его во дворе.
Однажды он уехал. Когда мать узнала, что Июля на сносях, она сказала: «Что ж, ты сама выбрала свою судьбу». А в день, когда родился Гриха, дверь затряслась от стука. Марк не смог забыть деревенскую девочку, с которой его свела судьба.
Грихе уже почти шестнадцать. Он хочет жениться на соседской Майе, но Июля уверена, что это пройдёт.
Марк въезжает во двор, по-прежнему красивый, сильный. На его щеках и на лбу появились жёсткие складки. Он соскакивает с лошади и обнимает Каму. Кама запрыгивает к нему на руки, обвивает его ногами. Он кружит Каму, девочка смеётся. Гриха смотрит на детские игры свысока. «Здравствуй, отец», – говорит он. Гриха до сих пор не понимает, почему Марк не увёз Июлю, а остался в её деревеньке. Теперь в деревеньку приезжают богато одетые господа, чтобы заказать шпагу лучшему оружейнику в провинции.
Июля выходит на крыльцо. Марк улыбается, целует её. Вкладывает в её руку какой-то свёрток.
Июля любит подарки, и Марк никогда не возвращается из города с пустыми руками.
– Обед готов, – говорит она шёпотом.
– Ты шепчешь, чтобы дети не узнали? – шутит Марк.
Июля говорит:
– Дети! Мыть руки и за стол!
Кама бежит в дом.
Гриха идёт за ней. Он ещё не знает, что через неделю, на его шестнадцатилетие, отец подарит ему свой лучший клинок. И будет учить мастерству серьёзно. Гриха перестанет подавать инструменты, таскать воду и раздувать меха. Гриха будет ковать клинки. Марк рассказал об этом Июле, и она рада.
Они сидят за столом. Июля хлопочет, носит еду, ставит на стол, накладывает на тарелки. Кама хрустит огурцом. Гриха уныло жуёт картофелину.
– В городе нынче неспокойно, – говорит Марк. – Ремесленники волнуются, народ нищает, управитель заперся в замке и думает, как утихомирить людей.
– Это было всегда, кажется, – отвечает Июля.
– Сейчас особенно. Если управитель не предпримет серьёзных мер, он поплатится головой.
– Тебе жалко его голову?
Марк усмехается.
– Не очень. Но как бы до нас волна не докатилась.
– Какая волна?
– Будут набирать рекрутов.
Марк смотрит на Гриху. В сердце Июли появляется иголка.
Июля никогда не молилась. Она видела, как это делает мать, но сама – никогда. Теперь поздно начинать. Поэтому Июля идёт к опушке леса. Дуб, старый родной дуб, почти засох за год. С тех пор как в него ударила молния, он чахнет и чахнет. Его корни всё дальше выбираются из-под земли, кора отваливается целыми пластами.
Июля прижимается к умирающему дереву.
– Дерево-дерево, – шепчет Июля. – Помоги мне, дуб, что мне делать, милый мой, что мне делать?
Дуб молчит. Он пахнет сухостью, приятно, согревающе.
Что-то прохладное тычется в её руку. Она проводит рукой по шерсти и понимает, что это зверь. Она не может понять, что это за зверь: в темноте виден лишь смутный силуэт. Она не видит ни высокого мощного загривка, ни узкой длинной морды. Она чувствует влажный нос, садится на корточки и прижимается к нему лицом.
– Зверь, помоги мне, зверь, помоги, пожалуйста, – шепчет она.
Зверь лижет её лицо шершавым языком.
Демиург потирает ладони. Звери уже почти нашли друг друга. Они бегут по шарику один навстречу другому, они петляют, они пересекают ущелья и горные цепи, они переплывают океаны, и за каждым ползёт, плывёт, летит, бежит, скачет, прыгает войско.
Демиург знает место встречи. Глиняный зверь нашёл его раньше, чем деревянный, но и деревянный зверь уже почти добрался.
Когда они сойдутся – две стихии, две мощи, две пешки на огромном игровом столе, – они будут драться. Они будут кусать друг друга, рвать друг друга на куски когтями и зубами, давить друг друга. И за каждым будут стоять волки, крысы, совы, коршуны, змеи, рыси, камни, деревья и травы, ручьи и ветра.
И когда один победит, второй упадёт на землю – обгоревшими деревяшками или пыльными кусками сухой глины.
Старуха что-то пережёвывает оставшимися зубами. Она вертит в пальцах вязание, но пальцы слушаются плохо, и она часто возвращается назад, чтобы что-то переделать. Ей холодно, хотя камин горит ярко, и на плечи её накинута шерстяная шаль. Впрочем, ей всегда холодно.
В комнату вбегает девочка.
– Бабушка, бабушка, расскажи мне сказку.
Старуха приходится ей прабабкой, но бабушкой называть проще.
Та улыбается беззубым ртом.
– Ну, садись, садись, милая…
Девочка подтягивает к креслу старухи маленький стульчик из угла комнаты, садится.
– Про что тебе рассказать, милая?
– Про что хочешь, только новую!
Старуха шамкает губами.
– Когда-то я была маленькой девочкой, как ты теперь, – начинает она. – Я вот так же бегала по дому, по лесу. Засохший дуб тогда был ещё живым.
– Живым… – повторяет девочка.
– Да, живым. И однажды я встретила в лесу зверя. Это был странный зверь, таких зверей больше не было и нет. Он был сделан из глины.
– Из глины? – удивляется девочка.
– Да, из глины.
– Он был страшный?
– Нет, милая, он был добрый. Я погладила его, и он ушёл.
– Куда?
– Не знаю, милая. Ушёл, и всё. Прошло много лет, и я встретила в том же лесу другого зверя. Он был сделан из дерева. Он тоже оказался добрым, хотя выглядел очень страшно. Я погладила его, и он тоже ушёл.
– А что дальше?
– Потом я ещё раз видела зверя. Я не знаю, что это был за зверь – то ли глиняный, то ли деревянный. Но звери эти – волшебные. Если однажды ты встретишь кого-то из них, не бойся, а попроси о чём-нибудь. Только это должно быть самое сокровенное желание.
– А ты о чём просила?
– У первого зверя я попросила просто, чтобы всё у нас в доме всегда было хорошо. Так оно и стало. У второго я попросила, чтобы всё было хорошо у меня, чтобы муж у меня был добрый и любящий. Так и получилось. А у третьего я попросила счастья для сына своего, то есть для твоего дедушки Грихи. И он тоже всю жизнь хорошо прожил.
– И поэтому у нас всегда счастье в доме?
– Поэтому, верно. Но только одного я боюсь: что когда-нибудь вернутся эти звери – и не исполнят желания снова, а платы потребуют.
– Какой?
– Не знаю, милая, не знаю. Главное – не бойся их. И всё у тебя будет хорошо.
Поздно вечером девочка выбирается из своей кровати и выходит из дома. Она бежит к опушке леса, к сухому дубу, потому что она хочет встретить волшебного зверя и попросить у него счастья. Она ещё не знает для кого. Может, для себя. Может, для мамы. Может, для прабабушки.
У дуба тихо. Стрекочут кузнечики.
Девочка шёпотом зовёт:
– Зверь, где ты, зверь?
Она чувствует тёплое дыхание. Она гладит шерстяную морду, нащупывает острые уши.
– Это правда ты? – спрашивает она.
Зверь не отвечает. Он горячо дышит. В его чёрных глазах отражается луна.
Девочка гладит зверя. И не решается ничего попросить.
Светает. Деревянный зверь входит в лес с солнечной стороны. Глиняный зверь – с теневой. Они движутся по лесу быстро, как тени. Они бегут навстречу друг другу, они чуют: вот этот миг, он рядом.
Они выбегают на широкую поляну и сталкиваются.
Они сцепляются когтями и зубами, они рвут друг друга. Демиург доволен. Игра удаётся. Ему интересно, кто одержит победу.
Деревянный зверь сильнее: он подминает глиняного под себя, пытается придушить того своей тушей. Глиняный – более быстрый и ловкий, он вертит узкой мордой, бока деревянного уже искусаны и сверкают множеством мелких ран.
Демиург распаляется. Он взмахивает руками, и коршун набрасывается на сову, волк – на гиену, ласка – на бобра, войска сталкиваются как две стены, бьются до крови, до смерти.
Два зверя кромсают друг друга лапами и зубами, хлещут хвостами, рычат, брызгают слюной, лают, воют.
Наконец глиняный зверь исхитряется вцепиться деревянному в глотку. Он выдирает кровавые куски мяса, и умирающий гигант опрокидывается. Он падает на соперника, круша тому рёбра, вонзая их в тело. Из пасти глиняного зверя течёт кровь.
Они успокаиваются друг на друге. Шерсть опадает, кровь высыхает, и на поле боя – только куски дерева и обломки глины.
Демиург доволен.