Нюма, Самвел и собачка Точка

Предложение соседа озадачило Нюму и даже испугало каким-то… беззаконием. Хотя в стране уже давно как бы не было никаких законов. Скрытая анархия. В городе нагло хозяйничали бандитские группировки, чьи атаманы были известны не только по фамилиям, но и по адресам. Некоторые из них, по слухам, даже были депутатами Ленсовета. А во внутреннем дворе Большого дома — этой цитадели защиты закона, — говорят, который день жгут документы. Да так, что дым стелется по Литейному проспекту…

— Сам говоришь, что твой племянник шалопай, — слабо произнес Нюма. — Вовлечет он тебя в авантюру…

— И отец его такой был, — с безвольной горечью проговорил Самвел.

— Так пошли его к черту! — обрадовался Нюма.

— Ара, как «пошли к черту»?! Он сын моей покойной сестры. Когда она умирала, я слово дал…

— А где его родной отец?

— В тюрьме сидит. Знаменитый был картежник…

— И сын в него пошел, — удовлетворенно заключил Нюма.

— Ара, не твое дело! — вдруг разозлился Самвел. — Лучше за свою дочку посмотри!

— «За свою дочку», — передразнил Нюма, — моя дочка меня бы не оставила в чужом городе, а сама уехала в Америку!

— Ара, я больной был! — проорал в ответ Самвел. — А у него уже билет в кармане лежал на самолет! Я сам ему сказал: уезжай!

Точка вскочила на лапы и залаяла. Громко и как-то очень смешно, обращая голову то на Самвела, то на Нюму…

И соседи засмеялись.

Когда Нюма смеялся, его лицо, похожее морщинами на треснувшее блюдце, молодело, и оживали глаза. А Самвел смеялся тихо, прикрывая ладонью рот. Словно извинялся за два металлических резца, что тускнели в расхлябанном ряду желтых прокуренных зубов…

Оценщик антиквариата — Алексей Фомич Кирдяев — сидел у окна «скупочного пункта», размещенного в подвале дома на Большой Разночинной улице. Когда во дворе скапливались страждущие сдать в скупку свое добро, Алексей Фомич видел сквозь загаженное оконное стекло только их обувь — сапоги, ботинки, туфли, не раз топтались какие-то боты. И в подвале становилось темнее. А когда толпа клиентов редела, Алексей Фомич просматривал весь двор и даже арку дома. Тогда Алексей Фомич мог контролировать визит хозяина скупки Толяна — так он представился, когда подряжал Кирдяева на работу. Фамилией Толяна, как и прочими его анкетными данными, Алексей Фомич не интересовался — меньше знаешь, лучше спишь. Ясно было одно — Толян подставное лицо, он работал на кого-то другого. Судя по тому, с каким подобострастием он иной раз разговаривал «по делу» с кем-то по телефону.

Толян всегда появлялся неожиданно. С тем, чтобы убедиться — «не тянет ли Кирдяев на себя одеяло?» Иначе говоря, не припрятывает ли для себя какую-нибудь особую вещицу?! Да он и не скрывал. «Доверяй, но проверяй!» — хохотал он, свойски хлопая Кирдяева по плечу. И сверял выплаченные деньги с купленным товаром. Конечно, Кирдяеву обвести этого болвана было пустяшным делом, он и не таких обводил за свой век оценщика-антиквара. Но рисковать не хотелось. Ребята они серьезные, «шутят только раз и навсегда», о чем Толян и предупредил Алексея Фомича. Да тот и сам знал — антиквариат испокон веков считался занятием полукриминальным. А в эти смутные времена, когда «скупки» рождались на пустом месте — без особого догляда властей, а то и с «заинтересованным» согласием, — вообще оказались под надзором бандюганов, открыто контролировавших город. И бензоколонки, и утильсырье, и парикмахерские, и магазины…

Все, связанное с «чистыми» деньгами, крышевалось криминалом. Кирдяев и сам не понимал, как повязал себя с этими ребятишками. У них, у чертей, оказывается было досье на многих старых антикваров города, что вышли на пенсию еще при той власти. Вот они и вербовали пенсионеров в свои скупки, кого кнутом, кого пряником. Лично Кирдяева и тем и другим. Ввалились на квартиру два амбала во главе с Толяном. Тут любой струхнет, не то что язвенник Кирдяев. Да и заработок посулили в пять раз больше, чем при коммунистах. Расчет был точный — народ с голодухи попрет сдавать добро. А тут он, Алексей Фомич, со своей сетью. Бывали дни, когда на одних изделиях из «бронзы» целое состояние можно было сколотить, не говоря уж о драгметаллах…

К примеру, вчера пришла пожилая дама, принесла вещицу. И беглого взгляда было достаточно — девятнадцатый век, итальянская майолика с типичными округлыми формами темной глазури — «Игроки в кости». Слегка притертая в основании, но все равно приличной сохранности. Ради интереса Алексей Фомич заглянул в каталог. И точно. Откуда у гражданки эта вещица, Кирдяев не допытывался. Только было собрался отсчитать тысячу рублей, как гражданка передумала и, несмотря на уговоры, повернулась и ушла, сунув вещь в грязный баул. А ведь неплохие деньги были предложены. Был бы в тот момент в скупке Толян, он бы ее с такой вещицей не выпустил. Кирдяев ждал, что тетка вернется. Нередко такое происходит — иной клиент, взвешивая предложенную сумму, не сразу решаемся на продажу. Потом возвращается… Гражданка пересекла двор. А под аркой к ней подошли двое мужчин с маленькой собачкой. Наверное, знакомые, понятное дело — с такой вещицей женщину оставлять на улице без присмотра неблагоразумно. А может, и перекупщики. За свой век Кирдяев повидал всякого…

Алексей Фомич Кирдяев поглядывал в окно, прикидывая: управится ли он до обеда или придется задержаться. Очередь была человек десять. Да и клиент шел жидковатый, все шантрапа и рвань. Несли, в основном, ворованное — мельхиоровые ложки, подстаканники, в надежде выдать за серебряные. Иконы, со следами свежей краски. Фаянсовые подделки под фарфор грошовой стоимости…

Им бы встать в ряды барыг, что двумя кольцами опоясывали Сытный рынок, со своим товаром на руках. Нет, прутся в скупку, надеясь облапошить такого профессионала, как Кирдяев. Вот он и вынужден, чуть ли не взашей гонять их из подвала. И каждый еще с полчаса будет стоять во дворе, колготиться, жаловаться на несправедливость. Пока не явится Толян и приструнит недовольного своим методом… Вообще-то, по наблюдению Алексея Фомича, обеднел народ. Годами нелегкая, безденежная жизнь изрядно распотрошила сусеки. Со стороны это не заметно — антикварные магазины ломились от вещей, но настоящая ценная вещь попадалась все реже и реже. И приносить ее стал человек случайный, не понимающий, с которым говорить не о чем. А бывало, Кирдяев, чувствуя клиента, такое узнавал о выставляемой на продажу вещи, что хоть пиши роман. И всегда давал нестыдную цену. А когда вещь уходила к новому владельцу, он искренне печалился, словно отрывал от себя…

А что может поведать о своей вещи эта бабка, что наконец добралась к стойке оценщика? Платок, повязанный поверх потертой каракулевой шапки, делал ее личико маленьким и жалким. Еще и тощие руки в старческих пятнах вылезали из-под ветхих обшлагов тулупа. Такие бабки приволокут какую-нибудь дребедень и всю душу измочалят, если их сразу не поставить на место.

— Ну?! — произнес оценщик Кирдяев. — Что у вас? Только по-быстрому!

— А ты не гони, — осадила бабка. — Дай угреться. Все ноги поморозила на дворе.

— Что у вас? Показывайте, — без тени сочувствия повторил Кирдяев.

Поникнув головой над истрепанной сумкой, бабка извлекла свое добро и боком, по-птичьи, взглянула на оценщика.

— Подсвечник, — констатировал Кирдяев. — Подсвечники не принимаем. Их у нас, как в церкви.

— Что значит не принимаем?! — отважно выкрикнула бабка. — Как это не принимаем!

— Не вопите! — осадил Кирдяев. — Не принимаем и все. Тем более такие подсвечники уже при Горбачеве штамповали, никакой ценности в них нет. Уходите! — неумолимо заключил Кирдяев и крикнул в сторону очереди. — Следующий!

Набухавшая неприязнью к бабке толпа очередников, загомонила советами:

— Беги в утиль, старая. И себя сдай заодно.

Бабка обернулась к галдящим, демонстративно плюнула себе под ноги и вновь обратилась к оценщику с угрозой найти на него управу.

— Да кому ты жаловаться будешь, старая дура?! — выкрикнули из очереди. — Это же частная лавочка. У них свои законы.

Кирдяев пропустил мимо ушей обидный, но справедливый выкрик. Тем не менее довод каким-то образом вразумил старую.

— Дай хоть какую цену, — заканючила она плаксивым голосом. — Мне там обещали с прицепом заплатить против твоей цены, — и она повела головой в сторону двора.

— Кто обещал? — сдерживая злость, произнес Кирдяев.

— Добрые люди обещали, — ответила бабка.

— Ходют там два типа, — подтвердили из очереди. — Если за вещь дадут хорошую цену, обещают перекупить с процентом.

— Обещают-то они, обещают. Да не всех жалуют, — отозвался кто-то из очереди. — Что они, враги себе?

— Так ты дашь цену моему подсвечнику? — не отвязывалась бабка.

— Пятьдесят рублей, — Кирдяев махнул рукой. — И то с большого бодуна.

— Пятьдесят? — плаксиво переговорила бабка. — Это ж кило печенки на Кузнечном рынке…

— Уже шестьдесят, — строго поправил кто-то. — Именно на Кузнечном.

Кирдяев хлопнул ладонью по столу и закричал в голос:

— Дайте работать, черт побери! Не то закрою на обед и гори все огнем!

Очередь тревожно притихла и в следующее мгновение обрушила на старушенцию такой шквал негодования, что, материализовавшись, он превратил бы тщедушную фигуру упрямицы в мокрое пятнышко.

В этот момент и ввалился в свое заведение Толян.

— Почему шум?! — вопросил Толян.

— Да вот… клиент не согласен с оценкой, — со злорадством пояснил Кирдяев.

Круглое лицо Толяна оборотилось в сторону бабки. Маленькие светлые глазки из-под черных бровей посмотрели на существо в тулупе с удивлением и какой-то радостью. Словно преданный сын на родную мать после долгой разлуки.

— Где товар? — спросил Толян.

— Вот! — бабка с готовностью протянула подсвечник.

Толян принял в свои лапы замысловато перекрученный трехрожковый стан подсвечника. Подержал на весу, словно радуясь его приятной тяжести. И ударом ноги распахнул дверь.

— Что же ты творишь, паскудник?! — обомлела бабка, провожая взглядом исчезнувший в дверном проеме свой подсвечник.

Хотела еще что-то сказать и не успела. Подхватив со спины ее за подмышки, Толян махом выпихнул старушенцию следом за подсвечником. Вдогонку полетела и замызганная сумка.

Стальная подвальная дверь захлопнулась, оборвав ее истошный вопль.

Стоявшие во дворе Нюма и Самвел удивленно переглянулись. Да и Точка не без удивления натянула поводок. Еще бы! Не часто увидишь, как кто-то, подобно птице, выпархивает из разверзшихся дверей и валится с криком на утоптаный снежный наст двора.

Резво вскочив на ноги, бабка подобрала подсвечник, пихнула его в сумку и дунула со двора мелким торопливым шагом. Увидела под аркой обоих соседей. Остановилась. Ладонью заправила под шапку сивый клок волос и спросила елейным голоском, не передумали ли они купить подсвечник, как обещали, с прицепом.

— А во сколько его оценили? — Нюма кивнул в сторону скупки.

— В пятьдесят рублей, — честно ответила старушенция.

— В пятьдесят? — переговорил Самвел. — За пятьдесят не надо. Нужна дорогая вещь. А за пятьдесят не надо.

— Сами обещали: во сколько оценят там, перекупите с прицепом, — возмутилась старушенция. — На вас понадеялась. А то бы им продала. Как они меня уговаривали.

— За пятьдесят нам не надо, — подтвердил Нюма.

В знак согласия с хозяевами, Точка задрала голову и, пролаяв, спряталась за ногу Нюмы.

— Обманщики! — взвилась бабка. — Постыдились бы! Креста на вас нет!

— На мне нет, — согласился Нюма. — А на нем есть. Правда, не православный.

Лицо старушенции вдруг посерело, скукожилось. Она согнулась и попятилась задом, устремив взгляд в глубь двора. Откуда резвым шагом спешил крепкий мужчина в распахнутой дубленке. То был Толян, хозяин скупки…

На появление Толяна резко отреагировала Точка. Она выскочила из-за ноги Нюмы и зашлась лаем. Память еще хранила такого вот, с резвым шагом, дворника из детского сада, где прошло ее младенчество. Тот часто шуровал палкой под мусорным баком, пытаясь выгнать щенка по приказу злых воспитателей…

Толян на ходу подобрал какой-то камешек и швырнул в собачонку.

— Эй! — приструнил его Самвел. — Ара, не видишь! Маленькая собачка…

— Была бы большая, я бы ей, бляди, потку заткнул кирпичом, — отозвался Толян. — Вы зачем здесь ошиваетесь?!

Нюма демонстративно огляделся. Мол, кого имеет ввиду этот тип? Не ту ли старушенцию с подсвечником? Но бабку сдуло, точно ее и не было…

— Вы, вы! — приблизился Толян. — Что вам здесь надо?

— А тебе какое дело? — проговорили одновременно Нюма и Самвел.

И Точка пролаяла, в знак полной поддержки своих хозяев. Громко, по-взрослому. Без надежды на компромисс…

— Что бы я вас тут, суки, больше не видел! — негромко, со значением произнес Толян. — Вместе с этим волкодавом. Предупреждаю.

Толян повернулся и направился к скупке.

— Ара, какой волкодав?! — воскликнул вслед Самвел. — Маленькая собачка. Дворняжка.

— И писает с наперсток, — поддержал Нюма.

— Но часто, — уточнил Самвел.

— Предупреждаю! — повторил Толян через плечо, придерживая шаг. — Иначе сами будете сцать кровью. Предупреждаю.

— Слушай. Ты как со старшими разговариваешь? — вопросил Самвел. — Мы тебе в отцы годимся, клянусь…

Нюма не понял, чем на этот раз поклялся Самвел, — Нюма лишь видел заряженное злобой круглое лицо Толяна. И это Нюму насторожило.

— Ладно, Самвел, разошлись, — примирительно произнес Нюма. — Останемся при своих.

Нюма ухватил рукав пальто соседа и подтянул к себе.

— Ара, подожди! — горячился Самвел. — Он кто?! Хозяин улицы?

— Ладно, Самвел, разошлись, — повторил Нюма. — Пора Точку кормить.

«Действительно, пора, — заслышав свое имя. Точка запрядала ушами. — Связались с каким-то бандюганом, а мне жранькать пора, не до ваших разборок».

— Подожди, говорю! — Самвел силой сорвал пальцы Нюмы со своего рукава.

Толян, нагло буравя взглядом, вплотную придвинулся к Самвелу.

Они стояли, как сиамские близнецы, живот к животу — тощий, словно сплющенный, Самвел и дородный, с круглым ленивым брюшком, Толян.

— Ты что, отец? Х-ево понимаешь русский язык? Повторяю! Чтобы я вас тут больше не видел! — едва разлепив пухлые губы, выдавил Толян. — Иначе вырву ноги из жопы. Особенно у тебя, хачик…

Следующая картинка для Нюмы оказалась невероятной, точно он увидел молнию на ясном небе.

Самвел чуть откинул голову назад и — коротко и сильно — боднул лбом широкое лицо Толяна. Подобно дятлу…

Нюма поморщился от невольного сочувствия к этому типчику.

Толян полуприсел, прижав с проклятиями ладони к лицу. Секунду помедлил, поднялся и отвел ладони. Круглое лицо его было в крови…

Самвел отступил на шаг и выставил нож. Обалдевший Нюма узнал нож. С широким коротким лезвием и какой-то надписью на костяной рукоятке, нож хранился в нижнем ящике «Буля», что стоял в комнате соседа.

— Зарэжу… Сволочь… — произнес Самвел спокойно, словно со стороны.

Толян замер, испуганно прижав к груди вымазанные руки.