Нюма, Самвел и собачка Точка

— На нее смотри! — удивился Илюша. — Моя собака вместе с миской бы слопала, а эта…

— Что случилось, Илюша? Что ты нервничаешь?!

Точка услышала со стороны грубый мужской голос.

— А-а-а… Толян?! — заискивающе вопросил Илюша, словно появление мужчины было неожиданным. — Вот, понимаешь, не жрет, собака. Я жру, а она не жрет.

— Вы у нас многое чего жрете, что наши собаки не жрут! Да, пацаны? — обратился грубый голос к тем, кто, видимо, остановился поодаль.

И те одобрительно гмыкнули в ответ…

— Зачем так говоришь, друг? — не стерпел Илюша. — По-моему, мы вас не обижаем.

— Ладно, не сердись, — благодушно обронил грубый голос. — Сеид на месте?

— На месте, — буркнул Илюша.

Точка подняла голову от миски и испуганно замерла. Она увидела здоровенного мордатого типа в распахнутой кожаной куртке. Маленькие глаза под черными прямыми бровями, казалось, пытаются спрятаться за тяжелую плюху носа. Лишь пухлые, словно с другого лица, детские губы как-то смягчали бандитскую образину… Конечно, это был он! Тот самый тип, которого своим лбом припечатал Самвел у скупки на Большой Разночинной. Только тогда он был в дубленке… «Вот так встреча! — подумала Точка и оглядела стоящих поодаль двоих таких же мордоворотов. — Надо поскорее сматываться…»

— Слушай, Илюша, откуда у тебя эта собака? — спросил Толян, и у него что-то шевельнулось в башке.

— Приходил тут один старик к Сеиду. Деньги менял. Его собака, — неохотно ответил Илюша. — А сегодня сама прибежала. С поводка сорвалась.

— Где-то я ее видел. Такая морда, как будто плачет, под глазами слезы, — Толян шагнул к собачке и нагнулся, выпятив широкий зад. — А как ее зовут?

— Откуда я знаю? — Илюша с удивлением оглядел Толяна. — Кажется, старик ее назвал Дочка. А что?

Точка прижала голову к земле и попятилась, свалив на сторону хвост.

— Дочка, Дочка, — Толян опустил руку и помусолил пальцы, подманивая собачку. — Ее хозяин ничего не говорил про скупку на Большой Разночинной? Так, между делом.

— Нет. Я бы запомнил… Это скупка под вашими ребятами, я знаю, — ответил Илюша. — Нет, не говорил. Поменял деньги, ушел.

Толян ниже опустил руку и зонтиком расправил ладонь над головой собачки.

Точка оскалила зубы и рычала, продолжая пятиться к выходу.

— Смотри, Толян, цапнет, — предостерег один из дружбанов, рыжий парень. — На кой хрен тебе эта дворняга?

— Не твое дело! — бросил Толян. — Выход подстрахуйте!

«Во, попала! — испуганно думала Точка, щеря в прахе зубы. — Он же одной лапой меня порешит из-за Самвелки».

— Слушай, я такого пса тебе доставлю, любого разорвет, — не унимался рыжий дружбан. — Зачем тебе эта шавка?

— У меня счет к ее хозяевам. Пусть, паскуды, хоть так помучаются, — ответил Толян. — Будет жить у меня, красавица.

— Смотри, Толян, дети пойдут, — хохотнул рыжий.

Точка вскочила на лапы и с отчаянным лаем метнулась в сторону. Укрыться было негде, вокруг только худосочные ножки столиков и стульев. А в дверях заходились смехом дружбаны Толяна. Точка прижалась спиной к стене, вертела головой и уже не лаяла, а жалостливо скулила…

Толян продел руки под передние ее лапы и приподнял, обнажая розовый животик.

— Это ж надо, — удивился Толян. — Описалась сучка.

— От тебя, со страху, и насрать могла, — проговорил рыжий дружбан.

— Запросто! — поддержал второй дружбан.

— Ты, Вован, снеси Дочку в машину, а я тут возьму выручку и приду, — Толян протянул собачку рыжему напарнику и направился к киоску.

— Сердце-то, сердце как бьется. Чистый пулемет, — испуганно проговорил Вован, прижимая собачку к себе. — Еще помрет…

— Я-те помру, — Толян пригрозил кулаком Вовану и скрылся у менялы.

День, когда пропала Точка, Нюма обвел в календаре красным карандашом.

После бессонных ночей и дневных хождений но ближним и дальним дворам, после многочисленных опросов знакомых и незнакомых, Нюма и Самвел окончательно пали духом…

И сегодня, на кухне, стоя по разные стороны от невидимой полосы, разделяющей «Восток» и «Запад», они готовили еду и устало переговаривались.

— Я говорил тебе: надо ее приучать к самостоятельности, — вздохнул Самвел, надо было отпускать гулять без поводка. А ты? «Маленькая еще, пусть дома сидит!»

— Вали на меня, вали, — горестно ответил Нюма, — еще про замок вспомни.

— И вспомню, — подхватил Самвел. — Каждый раз, когда выхожу, час с замком договариваюсь…

— Не знаю, я уже привык, — отбивался Нюма. — Поставить новый замок, такая же проблема, как зашить штаны.

— Ара, хватит намекать на власть, надоело. Скажи этой жопастой Гале. Дворники все могут устроить…

— У меня с ней конфликты…

— Ты плохо знаешь женщин… Сколько у меня в Баку было баб! Я никогда не ошибался. Инту-и-ция! Попроси Галю! Завтра же замок поставят и штаны зашьют.

Пропажа собачки затмила все проблемы Нюмы… Надо было пойти в жилконтору, к Маргарите Витальевне, порасспрашивать: как официально закрепить за Фиркой вторую комнату. С чего начинать? Ох, взметнутся сплетни-пересуды…

Фирку и так в доме недолюбливали, а туг такая история. Скажут: дрянь-девка! Мать в могилу свела, теперь вот хочет продать комнату отца, под старость лет в коммуналку поселить. Нюму тоже такая перспектива не воодушевляла. Самвел и впрямь стал ему как родной. Да, они нередко цапались по чепухе, а то и по серьезным вопросам, не разговаривали неделю другую. И все равно, в душе Нюма знал, что ближе Самвела нет у него никого, так уж получилось. Хорошо, если город вселит к нему приличного человека, а могут и небольшую семью вселить. Тогда он возьмет Самвела к себе и заживут обычной коммуналкой. А если подселят какого-нибудь алкаша? Или, вообще, пьющую семью? Что тогда? Самвел, конечно, слиняет в свой Ереван или к племяннику, в Америку. А он куда? К Фирке, на Литейный, угол Жуковского? Да лучше к черту на рога…

Обида тупым колом из глубины живота сдавливала сердце и проникала в горло, сбивая дыхание и выжимая слезы, — такое было физическое ощущение обиды. Умом он понимал — дочери выпал шанс, и она его не хочет упустить. Ведь он, отец, не смог дать ей такой простой радости, как своя квартира. И вообще, он многого ей не мог дать, такая у них сложилась судьба. И вот, когда дочь сама пытается устроить свою жизнь, его гложет эта подлая обида. Умом Нюма понимал, но ничего не мог с собой поделать — обида терзала его, доводя до исступления. Голая обида, без всяких меркантильных соображений…

Томительное однообразие буден сгущало старость, придавая душевному одиночеству Нюмы физическое бессилье, и тут вспыхнуло каким-то блицем новое желание. Дважды он звонил по телефону «кандидату технических наук Евгении Фоминичне Роговицыной». И каждый раз женский голос с акцентом отвечал, что Жени дома нет. Неудача распаляла желание Нюмы, придавала ему мальчишеский азарт, подтверждая истину; что годы лишь понятие физическое… Почему по телефону отвечал незнакомый женский голос, да еще с акцентом, не смущало Нюму… Только печальная история пропажи собачки, подобно урагану, разметала все его желания. Подобной тоски, если честно, он не испытывал даже после смерти жены….

— В твоей душе Точка оставила только добро, — согласился Самвел, когда Нюма поделился своим чувством. — А жена… одна Фира, что стоит. Как две половины лимона, извини меня…

— Почему… лимона? — усмехнулся Нюма.

— Ну, не яблока же. Хотя и яблоки бывают кислые, — ответил Самвел. — Ты другое мне скажи. Почему молочный порошок иногда закипает, как настоящее молоко, а иногда, как вода. Столько жду, а все кипит, как вода.

Нюма, не переставая чистить картошку, обернулся и посмотрел из-за спины на кастрюлю соседа.

— Что, не веришь? — Самвел отстранился, чтобы Нюма увидел кастрюлю.

— Может, мыши в порошок наделали? — высказал мнение Нюма.

— Ара, ты что?! Откуда у нас мыши?

— Не у нас. Ты где купил этот порошок?

— В магазине, рядом с почтой давали.

— Рядом с почтой, вообще, хороший магазин, — Нюма запнулся и проговорил раздумчиво: — Слушай… ты помнишь того мальчишку, который принес нам Точку? Шмендрика. Его, кажется, звали Дима…

— И что? — Самвел выключил газ и взглянул на соседа.

— Он сказал, что живет в доме, где почта. Я еще послал его за газетами. Помнишь? Так вот, я подумал… Дать ему денег, пусть метнется по своим каналам, может, разузнает что?

— Но своим каналам, говоришь? — усмехнулся Самвел.

— Да, — серьезно кивнул Нюма.

— Его каналы, это когда он пописает, — буркнул Самвел.

— Какой ты злопамятный человек! Не можешь мальчику простить разбитый кувшин! — вскричал Нюма. — Я немедленно иду в дом, где почта. Найду этого шмендрика. Кто знает — может, нам повезет.

Нюма оставил недочищенную картошку и направился в прихожую. Самвел последовал за ним…

Двор дома, где размещалась почта, напоминал дно заброшенного колодца. Сырые по весне стены впивались в квадрат низкого набухшего неба. Закупоренные с зимы окна, никаких людей. Все подъезды под немыми дверьми, покрытыми ржавой облупившейся краской…

— Постоим, подождем, может, кто-нибудь покажется, — вздохнул Нюма.

Самвел топтался на месте и тихо что-то бормотал на своем языке.

— Что ты лопочешь? — Нюма уже терял терпение.

— Это двор? Двор — когда люди видят друг друга, смеются, разговаривают… Это даже не жильцы. Это пленные!

— Ладно, хватит! — разозлился Нюма. — Там, у тебя… Соседи смеялись, разговаривали друг с другом. А потом друг друга избивали и убивали…

Начинался очередной спор. Но на этот раз встречная фраза Самвела повисла в воздухе…

Дверь ближайшего подъезда, подобно старческим сухим губам, разлепилась и во двор вышла девочка.

— Послушай, здесь живет Дима? — разом воскликнули Нюма и Самвел.

— Вы из милиции? — девочка пытливо прищурила глаза.

— Почему из милиции? — спросил Самвел.

— Димку должна взять милиция, — ответила девочка. — Он наш сосед. Вчера напился и подрался. Мама вызвала милицию. А они все не идут. Со вчерашнего вечера.

— Напился? — удивился Нюма. — Он же еще совсем шкет.

— Совсем шмендрик, — поддержал Самвел. — Ты что-то путаешь.

— А какой вам нужен Дима? — почему-то озлилась девочка. — У нас три Димы. Один ходит в детский сад, второй в школу, а третий, что напился…

— В школу, в школу, — замахал руками Нюма.

— Тогда — на третий этаж. Тот Димка тоже хорош гусь! — девочка посторонилась, перепуская стариков в подъезд, и пробормотала вслед: — Ходют тут, а милиции не дождаться…

Кнопка лифта была продавлена. Нюма задрал голову. Шахта лифта ржавым позвоночником крепила площадки верхних этажей.

— Мертвое дело, — вздохнул Нюма, — придется идти пешком.

Самвел сурово молчал. Сказывалось настроение, вызванное незавершенным спором, прерванным появлением девчонки…

— Ладно, не злись, — Нюма перебирал ступеньки замызганной лестницы и старался наладить дыхание. — Я согласен. Здесь живут пленные.

— Ара, — бурчал через плечо Самвел, — ты всегда со мной споришь. Такой характер.

— Да. Вот такое я говно, — согласился Нюма, глядя в сутулую спину соседа. — И в бабах ничего не понимаю.

— Да, не понимаешь, — без намека на перемирие, подтвердил Самвел.

Тон переговоров явно вел к новому спору. Они уже ступили на площадку третьего этажа. Единственная деревянная дверь была покрыта веснушками звонков. Какая из них прятала шмендрика, непонятно…

— Жми на все! — сварливо посоветовал Самвел.

— Будет скандал, — боязливо ответил Нюма.

— Что, так и будем стоять? — Самвел решительно поднес ладонь к звонкам.

Но нажать не успел. Дверь открылась. На пороге стоял шмендрик Дима собственной персоной. В ногах у него восьмеркой выхаживал здоровенный кот…

— Вы к кому? — спросил Дима.

— К тебе, — подобострастно улыбнулся Нюма. — Не узнаешь?

— Ты нам собачку приносил, — поддержал Самвел. — Точку! Забыл?

Дима боязливо отступил на шаг, откинул ногой кота и закричал в глубину квартиры:

— Мама! Евреи пришли!