Эпоха Пятизонья

– Да, – сказал Костя, – один момент. – И снова взял Леру за руки.

– Ты только возвращайся… – сказала она, целуя его в щеку.

Костя смущенно улыбнулся. Теперь он был готов на любые подвиги. Зубы у него, кстати, совершенно перестали ныть.

Глава 4

Предтеча Кремлевской зоны

– Ну?.. видишь?.. – спросил генерал Берлинский.

Костя безрезультатно рассматривал Зону в стереотрубу уже добрых полчаса.

Непосредственно перед ним лежали Ильинские ворота, а за ними начиналась извилистая улица Ильинка – без стекол, без вывесок, расстрелянная еще три месяца назад. Из-за угла дома справа как-то странно торчал зад танка, причем он был почему-то приподнят. Гусеницы безвольно обвисли. Справа же, но гораздо ближе находилось старинное здание Политехнического музея с резными окнами. Они были подслеповаты и мертвы. Не нравились Косте эти окна, словно за ними кто-то таился и тоже наблюдал за площадями, хотя, по словам генерала, в музее ни одной живой души быть не могло, потому что музей уже находился за Полосой отчуждения.

Они сидели на третьем этаже, над аптекой «Доктор Столетов». Внутри царил бардак и пахло лекарствами. Под ногами лопались ампулы и крошились таблетки. Народ уходил отсюда в страшной спешке, позабыв личные вещи: на столике осталась открытая пудреница, чьи-то красные туфли стояли на самом видном месте – перед вешалкой, а еще там висел дорогой зонт с тремя серебряными слониками на рукоятке.

– За плешку уже никак проникнуть нельзя, – сказал генерал. – Неделю назад еще можно было, а теперь нельзя. Видишь?

– Ничего не вижу, – признался Костя, испытывая чувство вины от собственной бестолковости.

Не было там ничего. Голая Старая площадь с памятником, напоминающим ступу, и жалкие деревья, ветки которых еще не зазеленела.

– Стемнеет, увидишь, – пообещал генерал. – Оно обычно так: то видно в Зоне, то не видно. Сейчас видно, а потом пелена какая-то или туман белесый. Черт его поймет.

– А что, я ночью пойду? – вырвалось у Кости.

Ой как не хотелось ему никуда переться на ночь глядя. «На ночь глядя только голодные дураки ходят», – подумал он, вспомнил, что последний раз ел вчера, и так захотел кушать, что в желудке заурчало.

– Ночью не пойдешь, а через полчасика выйдешь, как только огни зажгутся, чтобы вернее было.

Косте стало неуютно. Прежние страхи вернулись, словно он их позвал, но деваться было некуда, надо было переться в Кремль, а до полной темноты осталось всего-то ничего – каких-нибудь три-четыре часа.

– А… вот вижу один, – произнес Костя с удовлетворением.

Над зданием с башней справа возник белый огонек. Вначале Костя думал, что это блики на циферблате часов, а через пару минут сообразил: «светлячок». Косте надоело ожидание, ему захотелось побыстрее встать и пойти в Зону, и будь что будет.

– Это и есть «светлячок». Мы предполагаем, что они находятся за передней границей Зоны. Твоя задача пройти между ними, а лучше, когда они погаснут. Как только войдешь в Ильинку, сворачивай направо или налево. Впрочем, если что-то почувствуешь, выбирай другой путь. Прямо не ходи. Долго на одном месте не задерживайся. Да чего я рассказываю, ты и сам знаешь!

– Знаю, – подтвердил Костя, чтобы только генерал не волновался.

– Я очень надеюсь на твой «анцитаур».

Я тоже, обреченно подумал Костя, но ничего не сказал. Старая площадь была непривычно пустынной. Рядом с Плевенским памятником обычно толпилось много народа, там собирались гомосексуалисты всех мастей и темные личности с уголовными наклонностями, здесь же можно было купить из-под полы «крокодила» – дешевый самопальный наркотик, от которого кожа на ногах становилась как чешуя настоящего крокодила, а человек сгорал самое позднее через полтора года.

Костя оторвался от стереотрубы и встал.

– Ты не особенно-то мелькай, – предупредил генерал с отеческими нотками в голосе, – а то «они» нас вычислят. Может, пройдешь под землей? Как бы безопаснее.

– А кто-нибудь ходил? – спросил Костя.

Осторожный Берлинский стал действовать ему на нервы. Перед смертью не надышишься, подумал он, цепенея от злости. Была не была. Все эти страхи ему уже надоели.

– Ходили… – вздохнул генерал, – только на поверхность не выходили. Но это еще ничего не значит, – поспешил он успокоить Костю, – вчера нельзя – сегодня можно. С Зоной всегда так.

Изучали, с удовлетворением подумал Костя, систематизировали материалы. Только все эти теории коту под хвост. А на практике сам черт ногу сломит. Зона, она на то и Зона, чтобы нельзя было привыкнуть.

– Ну, значит, не пойдем, – согласился он, – нечего рисковать.

Он еще несколько минут посмотрел для приличия в стереотрубу и сказал как можно тверже:

– Ну что, пора?

– Пора… – поднялся генерал, посмотрел на Костю, как на покойника, и вдруг перекрестил его. – Ты уж прости меня, старика, и будь осторожен, как бог. Ты наша последняя надежда. Если не вернешься, после тебя крах на Руси настанет. Вот так там наверху мыслят, – генерал потыкал пальцем в потолок, – а они, поверь, знают больше нас с тобой. Положение хуже некуда. Может быть, даже Россия упадет. Все пережила: коммунизм, войны, катастрофы, а здесь упадет.

Да, эпоха Пятизонья. Кто бы мог подумать? Об этой эпохе на каждом углу твердят. Аж противно. Может, она и действительно наступила, кто знает? Как вообще эти эпохи возникают? Задним числом, наверное, когда у ученых время думать появится. Сейчас они не думают, сейчас они в шоке.

– Вернусь… – твердо пообещал он и опустил взгляд, потому что глаза у генерала были на мокром месте.

Черт знает что… подумал он, у меня у самого кошки на душе скребут, и, поправив на плече дробовик АА-24, вышел, не оглянувшись, чтобы спуститься по винтовой лестнице на первый этаж.

И сразу стал одиноким, как перст, и чувства у него обострились до предела. Где-то что-то попискивало, как голодная мышь, да вроде бы еще и скрипело, словно флюгер на ветру. Через дверь аптеки можно было беспрепятственно выйти наружу. Впрочем, разглядывать на Лубянском проспекте и Маросейке, кроме пыльного асфальта, было нечего. Костя толкнул от себя дверь, сделал шаг наружу и постоял на ступеньках. Где-то шумел город, а здесь было тихо, как на окраине. Ветер шелестел в проводах и гнал пыль в сторону плешки. А скрипела, оказывается, аптечная вывеска над входом, да еще вдоль бордюра перекатывался стаканчик из-под кока-колы. От Зоны Костю отделяло каких-нибудь десять шагов. Как странно, думал он, два мира, а границы не видно.

Из каких соображений генерал выбрал именно это место, Костя не знал. Должно быть, просто ткнул пальцем в карту, попал в Старую-Новую площади, и дело завертелось со всеми вытекающими: планами, разработками и утверждениями высокого начальства. А может, путем научного анализа вычислил и, не говоря никому ничего, привез, и вперед, и с песнями! А я исполняй. Как-то просто, без проводов, без оркестра, без пирогов с водкой: кинули щенка в речку – плыви себе на волю!

Ничего не выйдет, решил он обреченно, что-нибудь да случится. Со мной в жизни всегда так: какая-нибудь маленькая деталь, нестыковка рушит все, даже самые выверенные планы. Вот и тогда, в Чернобыльской Зоне, так готовились, так тщательно все продумали, выверяли, но даже не доехали до КПП. Он вспомнил эту истории, когда всю телевизионную группу убили, кроме него, и не кто-нибудь, а странные немцы, пришедшие из другого времени. Так что не будем ничего планировать, подумал он, за этими планами обязательно кто-нибудь наблюдает, и не дай бог, в них вмешается.

Костя, как всегда, впал в рассуждения: все мгновенно стало прошлым, очень далеким прошлым, словно сто лет прошло. Есть только настоящее, думал он. Момент. Время, отпущенное на размышления. Надо полагаться только на ощущения. Но ощущения ему ничего не подсказывали. Он вздохнул. Ну где ты, «анцитаур»? Пропал что ли? Костя сделал шаг на тротуар. Его край был близко – там, где начинался пешеходный переход через Лубянку к плешке. Если бы не пыльная полоска поперек зебры, можно было подумать, что сегодня воскресенье без машин, решил он и осекся. «Грозный ветер» вдруг пришел со стороны Славянской площади, быть может, даже от высотки на Устьинской набережной. Он сдул пыль с зебры, и Костя замер. Это было предупреждение, как тогда на мосту в Чернобыльской Зоне, когда «Великая тень» сделала его стотонным и неподъемным. Должно быть, «грозный ветер» не распознал, с кем имеет дело, а может, спал, и ему что-то почудилось, вот он и дунул, но не нашел врага. Может, я для него невидим? Шлем беззвучно закрыл голову, и Костя стал слышать то, чего не слышал раньше. Например, голос словно в наушниках: «Ну что же ты?.. Не бойся…» А-а-а… ну да, решил Костя, это же генерал следит за мной. Надо будет ему сказать, что «они» уже там, на набережной. Фигушки! Не пойду здесь. Не пойду! Однако голос, совсем не похожий на генеральский, прошептал: «Пять шагов вперед, три налево, потом вдоль поребрика и прямиком к ступе». Только после этого в наушника раздался напряженный голос генерала: «Костя… где ты? Я тебя не вижу…»

Костя сделал шаг вперед, и связь не то чтобы оборвалась, а сделалась глуше с каждым шагом сразу за разделительной полосой Лубянского проспекта. Это был проход – тот единственный, который все искали, но не могли найти. Поди его вычисли, если у тебя нет «анцитаура». Голос генерала еще пробивался: «Главное, дойти! Христом Богом прошу!» – но словно через пустыню Сахара: «Костя… молодец… Костя… я в тебя верю…» Другой же голос внутри головы сказал: «Все нормально, все нормально…» Эдак меня лишат воли и свободы выбора, усмехнулся про себя Костя и внаглую перешел дорогу, сделал три шага к поребрику и двинулся вдоль него. На стекле шлема зеленым высвечивалась информация: в правом нижнем углу карта – углы Ильинских ворот и ступа. Зеленая точка над картой говорила о том, что опасности нет, то есть Костю не облучали, и на него не смотрели с помощью современной техники, и опасных магнитный полей вокруг не наличествовало. Только одно было удивительно: деревья вблизи оказались зелеными и листочки на них были вовсе не крохотными весенними, а большими, яркими, летними. Лето! Костю это поразило больше всего. Над Кремлем по-прежнему висели мрачные тучи и был заметен край белого кольца. Его завихрения вблизи, большие, неровные, внушали непонятный страх, поэтому Костя на небо старался не смотреть. Мало ли чего?

У ступы он остановился и отметил, что прошел ровно половину расстояния до другого края Старой площади. Но дальше по поверхности идти было нельзя. Костя не видел опасности, но почувствовал ее, как живую реку. Она текла здесь, рядом, стоило протянуть руку. Костя словно стоял на дне ее, а начиналась она сразу за ступой.

А еще из резных окошек Политехнического музея кто-то наблюдал за ним – не человек и не животное. Костя не знал, кто именно, но то, что наблюдал, было совершенно очевидно. Разведчик, должно быть. Следит, гадая, почему меня не убило. Напоследок он услышал голос генерала: «Все, Костя, почти не вижу тебя… все двоится… пелена… удачи…»

Осталась ерунда – миновать половину сквера-плешки, две полосы проезжей части и приблизиться к скособоченному танку. Танк действительно замер перед зданием-башней, уткнувшись в него пушкой. Угол здания на уровне второго этажа был снесен снарядом. В разбитом окне сиротливо колыхались белые шторы. Обойти танк и сразу за зданием свернуть в сквер. А в сквере – нырнуть в вентиляционный колодец. Ход вел аж в самый Кремль. Таков был гениальный план генерала. Через оптику все выглядело просто. Ни тебе привычных ловушек, ни преград, и воздух не колышется, как над «аттрактом», который всегда и везде теплее окружающей местности и действовал, как микроволновка, так что попавший в него варился в собственном соку. Только вот посреди Ильинских ворот появился «светлячок». Это был продолговатый огонек с овальными краями. Он висел точно над перекрестком, словно зрачок невидимого глаза. Стоило Косте сделать шаг вправо, как «светлячок» повернулся в его сторону. Бдит, понял Костя. Значит, путь через перекресток заказан. Рисковать не стоит. Остается одно – лезть под землю. Ох как не хотелось ему этого делать. Не лежала у него душа к подземному миру. Что там, в метро, одному Богу известно. О метро генерал ничего не говорил. Известно было, что все те люди, которые находились под землей в момент образования Кремлевской Зоны, на поверхность не вышли. Судьба их так и осталась загадкой. «Считается, что они пропали без вести» – это все, что сохранилось в памяти у Кости из того, чем его накачали. Станции, попавшие в Бульварное кольцо, были закрыты, как, впрочем, и станции, попавшие в Полосу отчуждения. Можно сказать, что работа метро с тех пор была парализована.

Он уже собрался было наперекор всему, в том числе и здравому смыслу, продолжить движение через сквер, как увидел то, от чего волосы у него стали дыбом: ступа парила в воздухе. Ее золоченый набалдашник с крестом колыхался выше самых высоких деревьев. Внутри ступы жарко и ярко горело паникадило, и свет от него точно указывал на вход в метро. Он сопровождал Костю, пока тот без оглядки бежал вниз по широким, плоским ступеням. Патроны в дисках при каждом шаге громыхали: «Дум-дум… дум-дум…» В темноте включился усилитель зрения, и мир стал зеленоватым. Костя оглянулся: ступа все еще висела над входом в метро, внутри у нее горело, как в домне, и очень походило на оранжевое марево, которое давеча светилось на Лубянской площади. Костя споткнулся и сел на пятую точку, а когда посмотрел в глубину подземного перехода, то увидел человека. Пока Костя падал на бок, пока клацал затвором дробовика и по всем законам тактики боя отползал за ближайший ларек, человек пропал. Глупее всего было то, что сверху все еще светила ступа и Костя был как на ладони. Он сунулся туда-сюда, нашел какую-то дыру в стене и пополз между стойками. Это оказался парфюмерный магазин. Пахло духами, пудрой и стиральными порошками. Внутрь шлема попадали все те запахи, которые «титан» находил безопасными. В неровном зеленоватом свете мир предстал плоским. Костя заполз за прилавок и осторожно поднялся. Человек, насвистывая незнакомую мелодию, стоял в дверях и не делал попытки спрятаться или убежать. Мало того, он помахал рукой и сказал на чистом русском языке, да еще и с волжским говорком:

– Привет!

– Привет, – ответил Костя и опустил дробовик.

Стрелять в безоружного человека было не с руки, хотя и следовало, конечно, быть настороже, а то в этих Зонах черт знает, что случается.

– Я смотрю, ты капитально вооружился, – сказал незнакомец и стал ковыряться спичкой в зубах.

– Ты кто такой? – не слишком дружелюбно спросил Костя, памятуя сразу о всех наставлениях генерала.

Судя по всему, выходило, что это был враг, может быть даже замаскированный. Костя исходил из худшего.

– Ах да… извини, забыл представиться, – сказал незнакомец, не меняя позы и занятия, – майор бронетанковый Базлов Олег Павлович, Третий батальон особой Софринской бригады. Видал мой танк?

У Кости с души свалился камень. Получалось, генерал все понапридумывал? Нет никакой Полосы отчуждения, и Кремлевской Зоны нет – выходило так, раз танкист Базлов свободно разговаривает там, где, по мнению генерала, дышать невозможно.

– Видал, – кивнул Костя. – А что ты здесь делаешь, Олег Павлович?

– Да как тебе сказать… – признался танкист, – поджидаю таких, как ты. Зеленых, необученных, будь спокоен.

– В смысле? – Фраза насчет «необученных» Косте не понравилась, и он на всякий случай поостерегся подходить ближе, хотя в зеленоватом свете подсветки лицо майора выглядело простоватым, да и в руках у него ничего не было, кроме спички.

– Да ты не волнуйся, – словно угадал его мысли майор, – здесь жратвы навалом. Год можно жить не тужить, будь спокоен.

– Ага… – многозначительно согласился Костя и спросил: – А что же ты, майор, здесь сидишь, а не выходишь?

– А куда? – чуть ехидно поинтересовался майор, словно Костя по молодости лет чего-то не понимал.

– Как куда? К своим. В город! – ничего не замечая, с горячностью ответил Костя.

– Чего там делать-то? Мне и здесь хорошо. Там начнут прессовать по полной, где был и что делал, почему батальон потерял. Поверь, я ведь вначале хотел застрелиться, а здесь впервые почувствовал себя человеком. А потом – ведь все изменится, и неизвестно, где лучше будет и как скажется на твоей судьбе.

– Что изменится? – оторопело спросил Костя. – Что скажется?

Ему и в голову не приходило, что жизнь страны может измениться коренным образом. Если майор говорил такие речи, то он знал больше, чем генерал Берлинский и тем более Костя.

– Как что? Ситуация. В общем, в глобальном смысле. – Майор для убедительности развел руками, словно обхватил весь земной шар. – Будь спокоен!

Костя вспомнил напутственные слова генерала об эпохе Пятизонья. Неужели и майор говорит о том же? Тогда мы действительно на пороге чего-то большего и непонятного, что, быть может, изменит мир коренным образом. А мы очевидцы всего лишь предпосылок. Запутал его майор. Основательно запутал. Костя решил временно ни чем не думать. Так полезней для здоровья.

– А-а-а… Ну да… – наивно согласился он. – Может, и изменится. А куда мне идти-то дальше?

– А куда тебе надо? – Майор словно впервые увидел Костю.

– Как куда? – удивился Костя наивности майора. – В Зону!

– В смысле туда? – Майор небрежно показал рукой в сторону Кремля.

– Ну да, – подтвердил Костя.

– А зачем?

– Да, понимаешь… – почему-то решил схитрить Костя, – друг у меня там, Ред Бараско. Ушел и не вернулся. А я без друга не могу.

– Не можешь, говоришь? – очень удивился майор. – Я здесь уже почти три месяца живу, а никого не видел. Будь спокоен!

– Да он другим путем пошел, – сказал Костя и добавил, заметив недоверие во взгляде танкиста: – Через Охотный ряд.

– А-а-а… – сказал майор. – Ну, там может быть, а здесь нет.

– Почему?

– Да ход здесь только через метро. По поверхности никак. Видел «глаз»?

– Видел, – признался Костя.

Оказывается, «светлячок» и был «глазом». Правильно я догадался, приободрился Костя, решив, что его хитрость сработала. И ничего здесь, собственно, страшного нет. Зона как Зона, со своими примочками. Вместо ловушек – какой-то «глаз», вместо «ведьминого студня» – «грозный ветер». Привыкнем!

– Пойдем провожу, – сказал майор. – Вот только я удивляюсь, как ты плешку миновал. Будь спокоен!

– А что на плешке? – спросил Костя, выбираясь из-за прилавка.

Он корчил из себя начинающего сталкера, чтобы зря не напрягать майора.

– Мне странно, что «грозный ветер» признал тебя своим. Никого не признал, а тебя признал.

Хотел Костя поведать и насчет «анцитаура», но вовремя прикусил язык, словно кто-то его моментально укоротил. В голове аж предупреждающе щелкнуло. Да так громко и больно, что Костя присел, хорошо майор ничего не заметил. Насчет «анцитаура» в Зоне вообще никто не должен знать, сообразил он, если я, конечно, хочу вернуться к Лере.

– Не знаю, – ответил он через мгновение. – Дул ветер, как обычно. А в самом ветре ничего такого не было. У нас такие часто бывают. Я не понял.

– Как обычно – не бывает, – недоуменно проворчал майор. – Как обычно – отрывает головы и сжигает танки. Знакомый твой что ли?

– Да нет… – пожал плечами Костя.

Майор долго и с подозрением смотрел на Костю, словно изучал его. Косте стало не по себе.

– Ну идем… – как-то странно сказал майор, поворачиваясь к выходу. – Будь спокоен!

Они вышли из парфюмерного магазина и двинулись в непроглядную темноту. Ступа уже пропала. Наверху сгущались сумерки. Костю удивило, что майор прекрасно ориентируется в переходе.

– Я здесь каждый камень знаю, – пояснил майор. – Будь спокоен!

Он толкнул дверь-распашонку, и они вошли в фойе метро. Здесь было еще темнее.

– Что произошло во время штурма? – спросил Костя.

– Мы ведь действовали точно по уставу, – начал рассказывать майор. – В улицы не входили, пока не простреливали ее «гвоздем».

– Чем? – удивился Костя.

– Бронебойным подкалиберным снарядом. От ударной сверхзвуковой волны все, кто находился в зданиях у окон, на открытых позициях, за углом или в канаве, просто выглядывал в какую-то щелочку или только думали выглянуть, – погибали или получали тяжелые увечья. Лопались барабанные перепонки, из глаз текла кровь, мозги сотрясались, а легкие лопались. Будь спокоен!

– Я не знал… – удивился Костя.

– Все легкие укрытия, все стенки из гипсокартона, все двери, не говоря уже об окнах, вылетели к чертовой матери. Будь спокоен!

– Здорово! – признался Костя. – Я не знал.

– А толку?! Мы не прошли и пол-улицы. Лично мой танк сожгли в самом начале.

– Кто?