Танец ее мечты

Год за годом проходили в бесконечных занятиях. И хотя имена и лица учителей вскоре забывались, каждое движение, каждая позиция, каждый шаг твердо запечатлевались в ее мозгу. Если не хватало времени или денег на уроки в танцевальных классах, ее отец устанавливал брус в номере мотеля, чтобы дети могли заниматься у станка.

Она родилась в семье бродячих артистов, появившись на свет вместе с двумя сестричками, когда мама с папой и Трейсом ехали на очередное представление. И было неизбежно, что со временем она станет типичной бродвейской бродяжкой.

Если пробы заканчивались неудачей, она страдала от разочарования. Если ее принимали, она боролась со страхом перед предстоящим выступлением. Зато она никогда не испытывала недостатка уверенности в себе, в своих силах — благодаря природному оптимизму и опыту своей еще недолгой жизни.

Почти шесть лет она боролась за свое будущее самостоятельно, без заботы и помощи родителей, брата и сестренок. Она танцевала в кордебалете и училась в классах. В перерывах между репетициями работала в кафе официанткой, чтобы оплачивать занятия, которым не было видно конца, и покупать балетки, которые слишком быстро изнашивались. Ей стали доверять вторые роли, но она все равно не прекращала заниматься. Наконец ее заработка стало хватать на жизнь и оплату классов, и она ушла из кафе.

До сих пор самой большой ее ролью была ведущая партия в мюзикле «Парк Сюзанны», от которой она получала истинное наслаждение… пока не почувствовала, что полностью исчерпала себя в этом образе. Тогда она сразу рассталась с шоу, на что мог решиться далеко не каждый артист ее статуса.

Сейчас ей досталась роль Мэри, более сложная и серьезная, чем все ее прежние работы. И она трудилась над нею с увлечением и полной самоотдачей, стремясь оправдать доверие режиссера и доказать Бродвею свою способность с блеском играть главные роли.

Музыка смолкла. Мадди остановилась в центре зала, положив руки на талию и тяжело дыша.

Тело ее молило об отдыхе, но, если Макки даст сигнал продолжать, она снова примется за работу.

— Что ж, недурно, малышка.

Он бросил ей полотенце.

С коротким смешком Мадди промокнула пот на лице уже несвежим полотенцем.

— Недурно! Да вы же сами видели, как это было плохо.

— Нет, нет, в самом деле хорошо. — Макки слегка изогнул губы, что у него сходило за улыбку. — Терпеть не могу дерзких танцовщиц! — Но в его взгляде отражалось восхищение и благодарность за неиссякаемый источник энергии, скрытый в этой ладной и крепкой фигурке. Мадди была его инструментом, холстом. Его успех зависел от ее способностей точно так же, как ее успех — от его таланта хореографа.

Мадди накинула полотенце на шею и подошла к пианино, за которым аккомпаниатор наигрывал какую-то мелодию.

— Могу я кое о чем спросить вас, Макки?

— Валяй. — Он вытянул из пачки сигарету, и Мадди, не одобрявшая его привычки к курению, неосознанно осуждающе покачала головой.

— Сколько спектаклей вы уже поставили? Я имею в виду всего, и мюзиклов, и балетов?

— Да я уже и счет им потерял.

— Понятно. — Она не стала возражать, хотя смело поставила бы на спор свои лучшие балетные туфли, что он знает точное число своих работ. — А как вы оцениваете наши шансы с этим шоу?

— Ты что, нервничаешь?

— Не просто нервничаю, а с ума схожу от страха!

Он сделал две короткие затяжки.

— Вообще-то это полезно.

— Только не для меня. Из-за этого страха я не в состоянии нормально выспаться. А мне просто необходимо как следует отдыхать ночью.

Он опять криво усмехнулся.

— У тебя лучший инструктор, то есть я, замечательная музыка, захватывающее либретто и прекрасная работа режиссера. Чего тебе не хватает?

— Аншлага!

Мадди взяла протянутый ассистентом стакан воды и сделала маленький глоток.

Он не считал для себя зазорным разговаривать с ней, потому что испытывал к ней огромное уважение. Не потому, что она играла в «Парке Сюзанны», а потому, что эта девушка и такие же, как она, целеустремленные танцовщики ежедневно трудились до изнеможения, отрабатывая свое мастерство. Мадди было двадцать шесть лет, а она занималась танцами уже больше двадцати лет.

— Ты знаешь, кто наш ангел? [1]

Кивнув, она снова отпила воды и, прежде чем проглотить, подержала ее во рту, наслаждаясь освежающей прохладой.

— «Валентайн рекордс».

— А тебе известно, почему любая звукозаписывающая компания стремится стать единственной, кто спонсирует данный мюзикл?

— Чтобы иметь эксклюзивное право на выпуск его альбома.

— Правильно. — Он смял сигарету, едва удерживаясь, чтобы не достать новую. Его тянуло курить только тогда, когда он не слышал музыку, и не важно, звучала она на самом деле или все происходило только в его голове. К счастью для его легких, это случалось редко. — Так вот, Рид Валентайн, наш ангел-хранитель, — крупный воротила во втором поколении. Говорят, он покруче своего старика. А его в первую очередь интересует прибыль, понимаешь!

— Что ж, это естественно, — после короткого раздумья признала Мадди. — В таком случае от души желаю ему заработать на нас. — Она усмехнулась. — И как можно больше!

— Правильно мыслишь. А теперь марш в душ.

Вода шумела в трубах и извергалась из душа прерывистыми струями, но все равно прекрасно смывала пот и освежала уставшее тело. Упершись руками в кафельную стену, Мадди подставила голову под воду. В этот день с утра она посетила балетные классы. Оттуда сразу отправилась в репетиционный зал, предварительно пройдя с композитором два своих вокальных номера. Насчет пения она не волновалась — у нее был чистый голос, достаточно широкого диапазона и высоты. А главное, силы. Театр не терпит слабых голосов.

Годы, когда формировался ее организм, она провела в составе вокальной группы «Тройняшки О'Харли». Если приходится выступать в барах и клубах с плохой акустикой и ненадежной аудиоаппаратурой, то поневоле приучаешься петь во всю силу легких.

Текст роли она уже выучила наизусть. Завтра предстоит репетиция с другими ведущими актерами — после класса по джазу и перед репетицией танцев. Она немного волновалась относительно актерской игры. В их семье истинной актрисой была Шантел, а Эбби обладала самым гибким и звучным голосом. Мадди надеялась, что ей поможет справиться с ролью сам характер Мэри.

Да, в отличие от сестер Мадди отдавала предпочтение искусству танца. При ее живом темпераменте и врожденном упорстве это был естественный выбор, потому что давал выход неиссякаемой энергии, требуя напряженного и каждодневного труда. Танец захватил ее всю, целиком, с того самого момента, когда отец научил ее простейшему степу в жалком маленьком клубе в Пенсильвании.

«Подумать только, папа! — закрыв душ, пробормотала она. — Твоя дочка уже работает на Бродвее!»

Мадди быстро растерла тело жестким полотенцем и, вытащив из сумки одежду, переоделась и вышла в коридор, куда открывалась дверь репетиционного зала.

В просторном зале перекатывалось эхо самых разных звуков. В дальнем углу композитор и автор либретто опять работали над одной из мелодий мюзикла. Значит, завтра объявят об изменениях, которые придется заучивать всей труппе.

Впрочем, все уже к этому привыкли. Вот и Макки наверняка внесет небольшие новые штрихи в сцену, которую они только что репетировали.

Проходя мимо, Мадди слышала, как по полу шуршат и постукивают балетки, без конца повторяя один и тот же ритмический рисунок. Кто-то из хористов распевал гаммы, мелодично возвышая и понижая голос.

Накинув ремешок сумки на плечо, Мадди легко сбежала по лестнице, думая только о еде. Ей требовалось восполнить запас энергии, растраченной за день репетиций, но сделать это следовало с умом.

Ее натренированный и неизбалованный организм воспринимал йогурт с таким же наслаждением, как и «полбанана» [2]. Сегодня она позволит себе йогурт со свежими фруктами, большую тарелку супа из овсянки и салат из шпината.

У дверей она помедлила и снова прислушалась. Певец по-прежнему тянул свои рулады, приглушенно доносились игра на фортепьяно и дробные удары ног по полу. Звуки были такими же привычными, как собственное сердцебиение, и вызвали у нее растроганную улыбку.

«Господи, благослови Рида Валентайна!» — вознесла она в душе молитву и вышла на улицу, где сразу погрузилась в благоуханные сумерки.

Не успела Мадди сделать и двух шагов, как кто-то сильно рванул ремешок ее сумки, и она быстро обернулась. Это был совсем молоденький паренек, не старше семнадцати лет, но в его жестком взгляде Мадди увидела отчаяние, до боли знакомое ей по первым годам самостоятельной жизни. Между ними началась борьба за сумку.

— Ты должен быть в школе, — тяжело дыша, выговорила она.

Казалось, с этой невысокой девушкой легко будет справиться. Только толкни ее, хватай сумку и беги. Парень удивился ее силе, но и не думал отказываться от поживы: ведь в сумке наверняка были деньги и пластиковая карточка. В тени широкой лестницы никто не замечал их борьбы. Мадди хотела позвать на помощь, но, вспомнив о юном возрасте противника, решила попробовать урезонить его. Ей уже не раз и не два внушали, что это бесполезно, но это не помешало ей предпринять новую попытку.

— Ты хоть знаешь, что у меня в сумке? — спросила она, пытаясь выдернуть у него ремень. Он запыхался еще раньше нее. — Потная одежда да сырое полотенце. И еще мои балетки.

Вспомнив о них, она еще крепче вцепилась в сумку. Профессиональный вор давно уже отказался бы от борьбы и поискал бы более легкую добычу. А этот молокосос принялся обзывать ее. Но она пропускала ругань мимо ушей, прекрасно понимая его состояние.

— Балетки почти новые, но тебе они ни к чему, — продолжала она тем же убедительным тоном. — А мне без них никак нельзя.

Ударившись ногой о металлическое ограждение, она и сама чертыхнулась. Утрату нескольких долларов она как-нибудь переживет, но не дай бог повредить ногу! Значит, уговоры на него не действуют, но, может, он согласится на компромисс?

— Слушай, если ты меня отпустишь, я отдам тебе половину денег, что у меня есть. На карточку не надейся, мне некогда возиться с ее заменой. И времени на покупку новых балеток у меня тоже нет, а они нужны мне уже завтра. Ну хорошо, отдам тебе все наличные, — предложила она, услышав треск какого-то шва на сумке. — По-моему, у меня наберется долларов тридцать.

Парень вдруг с такой силой рванул к себе сумку, что Мадди едва не упала на него и от неожиданности громко вскрикнула. Испугавшись, он выпустил сумку, она упала, и все, что в ней было, вывалилось на тротуар. Парень бросился наутек и исчез за углом. Сердито чертыхаясь, Мадди нагнулась и стала собирать вещи.

— С вами ничего не случилось?

Потянувшись за расческой, она увидела перед собой пару начищенных до блеска итальянских ботинок. Как танцовщица, она всегда обращала внимание на обувь людей и по ней судила о том, кто ее носит. Сверкающие итальянские туфли говорили о том, что их обладатель состоятелен и независим. На дорогие кожаные туфли мягкой волной наплывали светло-серые брюки с идеальной складкой. Собранный и практичный человек, сделала вывод девушка, собирая около его ног мелочь, выкатившуюся из сумки.

Подняв взгляд, она увидела, что брюки облегают узкие бедра и придерживаются кожаным ремнем с изящной золотой пряжкой. Стильно, но не модно. В распахнутом пиджаке угадывалась стройная талия и сильный торс в облегающей голубой рубашке, которую украшал темно-синий галстук. И то и другое из натурального шелка. Мадди очень любила шелк за приятное ощущение на коже. Роскошь лишь тогда становится роскошью, когда доставляет наслаждение.

Она взглянула на руку, протянутую, чтобы помочь ей встать. Рука была загорелой, с длинными пальцами хорошей формы. Мадди отметила золотые часы, дорогие и практичные. Она оперлась на эту руку и ощутила тепло и силу и, как ей показалось, нетерпение.

— Благодарю вас, — сказала она и впервые взглянула ему в лицо.

Он был чисто выбрит, и оттого лицо его казалось открытым и ясным. Щеки чуть впалые, что придавало его твердому и строгому лицу некоторую поэтичность, а к поэтам она всегда питала особую слабость. Рот его сейчас был твердо сжат, то ли разочарован, то ли раздражен, а на подбородке виднелась едва заметная ямочка. Нос прямой, аристократический, и, хотя он смотрел на нее несколько надменно, это ее ничуть не задело. Глаза темно-серые, как мокрый асфальт, а взгляд откровенно говорил, что незнакомец не намерен тратить время на спасение от неприятностей всяких там девиц.

Однако он не прошел мимо, и Мадди оценила это по достоинству.

Проведя рукой по своим блестящим каштановым волосам, он внимательно посмотрел на девушку, прикидывая, не собирается ли она упасть в обморок.

— Садитесь, — произнес он тоном человека, привыкшего к приказам и немедленному повиновению.

— Но я в полном порядке. — Она спокойно улыбнулась ему.

Он только теперь обратил внимание, что девица не покраснела и не побледнела, в глазах — нет страха, словно это не она только что подверглась нападению с целью ограбления.

— Мне повезло, что вы так вовремя оказались рядом. Этот парень не слушал моих уговоров, — объяснила она и снова наклонилась, чтобы собрать остальные мелочи.

Он сказал себе, что должен уйти, пусть она сама поднимает разбросанные вещи, но вместо этого почему-то тяжело вздохнул, взглянул на часы и стал ей помогать.

— Вы всегда пытаетесь уговорить грабителя уйти без добычи?

— Да какой он грабитель, просто мальчишка! Думаю, он в первый раз решился на такое.

Мужчина поднял ее старые гамаши и протянул их Мадди, держа очень осторожно, за самый краешек.

— Вы действительно считаете нужным урезонивать преступников?

— Разумеется.

Она взяла у него гамаши, скатала в комочек и сунула в сумку.

— Но он же мог ударить вас!

— Было бы куда хуже, если бы он утащил мои балетки. — Мадди взяла балетки и бережно погладила тонкую кожу. — Ему от них никакого толку, а я купила их всего три недели назад. Будьте добры, передайте мне вон ту ленточку для волос.

Он поднял ленточку, брезгливо скривился, держа ее на весу, и протянул ей.

— Вы что, душ в ней принимали?

Засмеявшись, она убрала ее вслед за остальными принадлежностями для репетиций.

— Нет, это она от пота намокла. Прошу прощения. — При этом глаза у нее были веселые, а вовсе не виноватые. — Судя по вашей одежде, вы понятия не имеете, что это такое.

— Вообще-то я не ношу с собой подобные вещи.

Он недоумевал, почему не идет дальше своей дорогой. Он опаздывал уже на целых пять минут, но что-то в открытом и веселом взгляде, которым она смотрела на него снизу вверх, удерживало его.

— Вы странно ведете себя, совсем не так, как обычно ведет себя женщина, едва не лишившаяся столь ценного имущества, как старые рейтузы, выцветшее трико, жалкое полотенце, эти ваши балетки и целый фунт ключей.

— Мое полотенце вовсе не жалкое, просто мокрое. — Мадди закрыла молнию сумки. — Главное — все мое осталось при мне.

— Ни одна из знакомых мне женщин не стала бы разговаривать с грабителем.

Она снова с любопытством посмотрела на него. Да, пожалуй, у такого интересного и элегантного мужчины должно быть много женщин.

— А что бы они сделали?

— Как — что? Закричали бы, позвали на помощь.

— Пока я дожидалась бы помощи, он утащил бы мою сумку, а там кричи — не кричи — все пропало! Нет уж! Но, так или иначе, спасибо вам большое. — Она протянула ему руку, маленькую, изящную и без колец. — Хорошо, что на свете еще не перевелись рыцари.

Она была маленькой и без спутника, а на улице становилось все темнее. Его врожденный инстинкт ни во что не вмешиваться боролся с совестью. Видимо, решение давалось ему нелегко, потому что в результате он раздраженно произнес:

— Нечего вам расхаживать здесь с наступлением темноты.

Она снова рассмеялась, искренне и звонко:

— Да это же мой район. Я живу всего в нескольких минутах ходьбы. Я же говорю вам, этот парень был просто неопытным новичком. Ни один уважающий себя грабитель и не посмотрит на танцовщицу. Что с нее взять? Но вы… — Она чуть отступила и смерила его долгим, оценивающим взглядом. — А вот вы — дело другое. Вы так хорошо одеты, что в наших местах вам лучше носить часы и бумажник в трусах.

— Спасибо, я буду иметь это в виду.

Она только кивнула, решив еще немного позаботиться о нем: