Тайны Парижа. Том 1

— Да, уже неделя, сударь, как вы в постели, и только сегодня заснули спокойно.

— О, Боже мой! — прошептал Гонтран, — не брежу ли я?

— Нет.

— Леона?..

— Она уехала с разбойником Джузеппе. Через месяц она сделается его женою.

Гонтран вскрикнул. Незнакомец взял его руку и пожал ее.

— Сударь, — продолжал он, — я уже сказал вам, что принимаю в вас участие. Почему? Вы это узнаете позже. Не рассказывайте мне вашей истории, я ее знаю лучше вас.

— Лучше меня?

— Да, разумеется.

— Но, сударь…

— В доказательство я скажу вам, кто была раньше Леона и что произошло у вас с нею.

Удивлению маркиза не было пределов.

— Значит, вы сам дьявол!

— Нет, я полковник Леон, человек из мяса и костей.

— Так вы колдун?

— Отнюдь нет. Но выслушайте меня. Любопытство Гонтрана де Ласи было затронуто так сильно, что он согласился выслушать полковника.

— Маркиз, — продолжал последний фамильярно, — пятнадцать месяцев назад вы вернулись из Индии, и Париж показался вам скучным. Вы были богаты — следовательно, имели право скучать. Однажды вечером, на холостой пирушке, вы встретили Леону.

— Это правда, — согласился Гонтран.

— Красота этой женщины была какая-то мрачная и роковая. Разочарованная улыбка скользила на ее губах; она, казалось, много выстрадала. Этого было достаточно, чтобы подействовать на подобное вашему горячее воображение. Вы влюбились в нее с первого взгляда. Леона была в Париже всего две недели; приехала она одна, и никто ее не знал. Была ли она богата или бедна, дочь народа или маркиза — никому это не было известно. Вы вызвались быть ее утешителем, и она приняла ваше сочувствие. Леона умоляла вас не расспрашивать о ее прошлом; она упомянула вам об Италии, и вы поехали туда с нею.

— Все это правда!

— В продолжение года не было человека в мире счастливее вас; вы растрачивали ваше состояние за одну ее улыбку. Вы любили Леону и верили в ее любовь.

— О, она любила меня!

Полковник пожал плечами.

— Погодите, — сказал он, — вы увидите… — И он продолжал спокойно. — Разве вы не замечали в продолжение этого долгого медового месяца странных переходов и внезапных перемен, происходивших с этой женщиной? Неужели она всегда была строго сдержанна, умна, аристократична и ничем не выдавала себя?

Гонтран вздрогнул.

— Что вы хотите сказать?

— Разве вы не замечали иногда, вечером, например, в конце ужина, как маркиза исчезала и уступала место дочери народа, светская дама — авантюристке, изящный язык — языку падшего ангела?

— Да, замечал, — согласился Гонтран.

— Если бы вы были хладнокровнее, вы заметили бы, что эта женщина не любила вас и была попросту хитрой интриганкой. Сначала она искала в вас мужа, затем придумала нечто более гнусное и ужасное… На вас напали в Абруццких горах, не правда ли?

— Да, — отвечал Гонтран.

— И это стоило вам чека в сто тысяч экю?

— Который я уже выплатил.

— Комедия, маркиз, чистейшая комедия. Джузеппе и Леона сговорились: они были в переписке.

— О, ужас! — вскричал Гонтран.

— Я сказал правду, маркиз, и докажу вам это. Смотрите…

Полковник открыл портфель и вынул оттуда смятый лоскуток бумаги, исписанный мелким почерком. Гонтран поспешно поднес письмо к глазам и узнал почерк Леоны. Это была записка в несколько строк, написанная из Неаполя, в которой сообщались разбойнику день и час, когда карета маркиза поедет через Абруццкие горы. Волосы у маркиза стали дыбом, когда он услыхал о таком вероломстве. Он смотрел на полковника в оцепенении.

— Теперь, — продолжал последний, — я расскажу вам, кто такая Леона. Десять лет назад она была продавщицей цветов во Флоренции и там влюбилась в мошенника Джузеппе. Один старый синьор, маркиз де Пиомба, ослепленный ее красотой, женился на ней. К концу года Леона осталась богатой вдовой и мечтала выйти замуж за разбойника Джузеппе, которого продолжала любить; но он сделался убийцей и попал в руки неаполитанской полиции. Леона разорилась, спасая Джузеппе от виселицы. Тогда эта женщина сделала то, что вам известно: покинула Флоренцию и приехала в Париж. Там вы встретили ее. Джузеппе набрал разбойничью шайку в Абруццких горах. Прошел слух, что он был убит в схватке с неаполитанскими солдатами, — вот причина отчаяния и грусти Леоны, омрачавшей ее чело в то время, когда вы встретили ее. Но в Женеве она узнала, что Джузеппе жив. Остальное вам известно.

— Сударь, — пробормотал Гонтран, — все, что вы мне рассказали — ужасно, однако…

— Я догадываюсь, — перебил его полковник. — Однако вы все-таки любите ее…

Гонтран вздохнул.

— Ну, что ж, порок завлекает, — спокойно заметил полковник. — Леона — чудовище, но вы любите ее за то, что она убежала и не любит вас. Если бы она любила вас, вы презирали бы ее.

— Может быть…

— Но она не полюбит вас, потому что последняя ваша надежда на богатство исчезла. Шевалье де Ласи лишил вас наследства.

— Сударь, — холодно сказал маркиз, — я люблю Леону за ее измену столько же, как неделю назад любил ее за воображаемую ее привязанность. Если через месяц я не справлюсь с этой роковой любовью, то я убью себя.

Полковник замолчал.

— О! — со злобой продолжал Гонтран. — Я отдал бы душу, чтобы хоть на один час быть любимым ею! Вы правы, сударь, порок завлекает более, чем добродетель. Это пропасть, куда безрассудно бросаются вниз головой.

— Ну, так подождите, — сказал полковник, — и не убивайте себя… Если через неделю вы отчаетесь победить эту пагубную страсть, то приходите на бал в Оперу и в полночь будьте в фойе. Там, может быть, вы встретите человека, который даст вам совет, как добиться любви Леоны.

— Кто же этот человек? — поспешно спросил маркиз.

— Я, — ответил полковник.

— Но, сударь, объясните мне тайну странного участия, которое вы оказываете мне?

— Маркиз, — сказал полковник, вставая, — вы храбры, над вами тяготеет рок, и вы отлично деретесь на шпагах. Имея четырех таких людей, как вы, я могу покорить весь мир. Вот все, что я могу сказать вам. До будущей среды!

И этот загадочный человек оставил маркиза одного, предоставив ему выводить самые странные заключения.

III

Прошло восемь дней. Трудно представить себе, сколько выстрадал Гонтран за это время. Полковник был прав: человека сильнее захватывает порок, чем добродетель. Любовь, которую внушила Леона, загадочная женщина, могла бы быть излечена; но любовь, которую внушила Леона, ловкая интриганка, сообщница разбойника Джузеппе, была неизлечима.

Гонтран просидел безвыходно целую неделю в маленькой квартирке на улице Порт-Магон, падая на колени перед каждой вещью, напоминавшей ему Леону, и целуя ее, как святыню; он разговаривал о ней с Манон, которую сделал своею поверенной, и предавался порой самым несбыточным надеждам. Последние слова полковника вспоминались ему ночью и вставали перед ним как бы высеченные огненными буквами на стенах его алькова, днем же написанные черными буквами на стеклах его окон. Этот человек знал, чем тронуть сердце Леоны, и предлагал помочь ему…

В течение этой недели у Гонтрана надежда сменялась отчаянием. Он помышлял о самоубийстве, но не решался на это потому, что хотел еще раз увидеть Леону; он давал себе клятву, подобно браво, заколоть ударом стилета Джузеппе, своего недостойного соперника, но почти тотчас же признавался себе, что, если Леона просила бы о помиловании, он имел бы слабость пощадить его.

Маркиз в течение всей недели считал часы, отделявшие его от странного свидания с полковником, и спрашивал себя: в какую гнусную или роковую сделку этот человек хочет предложить ему вступить с ним? И при этой мысли честная душа его возмущалась. Но тень Леоны вставала перед ним, и он хмурился и шептал:

— Мне кажется, что ради ее любви я сделаюсь вором и даже убийцей!

Маркиз был болен той неизлечимой болезнью, которую итальянцы называют любовной лихорадкой. В четверг, в средине Великого поста, в девять часов утра Гонтран получил по почте письмо следующего содержания: «Если маркиз де Ласи еще не излечился и если он желает получить сведения относительно лекарства на балу Опера, то пусть он наденет домино и маску и приколет на левое плечо зеленую ленту».

Письмо было без подписи.

— Пойду! — решил Гонтран. — Я хочу быть любимым Леоной!

И он действительно отправился на бал в Оперу. В течение нескольких минут он бродил по фойе как потерянный. В половине первого часа ночи кто-то тронул его за плечо. Он обернулся и очутился лицом к лицу с домино, одетым совершенно одинаково с ним, глаза которого блестели из-под маски, как два горящих угля.

— Ну что? — спросил домино вполголоса. Гонтран узнал полковника. — Вы все еще страдаете?

— Как осужденный на мучения ада.

— Чем пожертвовали бы вы ради ее любви?

— Всем, даже душою.

— Подумайте, это слишком много… Гонтран смутился.

— Не хотите ли вы предложить мне совершить преступление? — спросил он.

— Может быть…

— Никогда.

— Хорошо, в таком случае, прощайте…

— Подождите… одно слово! — прошептал Гонтран, растерявшись. — Не можете ли вы сказать мне, чего вы потребуете от меня?

— Сударь, — холодно сказал полковник, — вы любите Леону, и вы разорены. Если вы не добьетесь любви этой женщины, то, наверное, убьете себя.

— Клянусь вам в этом.

— Это случится, быть может, завтра, а может быть, сегодня.

— Я думаю так же.

— Ну, так слушайте: я могу, на предлагаемых мною условиях, вернуть вам любовь Леоны и сделать вас снова наследником шевалье де Ласи. Леона будет любить вас безумно и страстно, так же, как вы ее любите. Эта бессердечная женщина почувствует ужас и отвращение к Джузеппе.

Гонтран, весь дрожа, слушал полковника, каждое слово которого поражало его сердце, подобно раскаленному стилету.

— Шевалье де Ласи извинится перед вами за то, что собирался лишить вас наследства, и вы будете получать ежегодно тридцать тысяч ливров до самой его смерти, когда вы сделаетесь его единственным законным наследником.

— Продолжайте, сударь… — прошептал маркиз, у которого закружилась голова.

— Вы не утратите вашего положения в свете и останетесь в глазах его истым джентльменом. То, чего я потребую от вас, не карается законом.

— О, демон! — пробормотал маркиз. — Ты искушаешь меня…

— А теперь, — продолжал полковник, — поклянитесь мне, что если вы откажетесь исполнить мои условия, то, возвратясь домой, застрелитесь, потому что я не хочу, чтобы человек, владеющий моей тайной и не желающий сделаться моим сообщником, жил на свете.

— Клянусь, — сказал Гонтран.

— Хорошо, следуйте за мною.

Полковник направился к выходу, где обменялся таинственным знаком с четырьмя или пятью домино, у которых на плече были приколоты ленты различных цветов, и жестом пригласил Гонтрана сесть в маленькое купе, в котором поместился рядом с ним. Затем он поднял окна в купе, которое быстро покатилось. Стекла купе были матовые, так что маркиз не мог проследить, куда его везет полковник. Они ехали около двадцати минут, затем купе внезапно остановилось. Полковник открыл дверцу, и Гонтран увидал темную маленькую улицу, каких было много в окрестностях Пале-Рояля. Маркиз вышел и очутился перед открытой калиткой, ведшей в темный проход, в конце которого мерцал свет лампы.

— Идемте, — сказал полковник.

Гонтран последовал за ним и поднялся на тридцать ступенек узкой и грязной лестницы; полковник открыл еще одну дверь, и маркиз очутился в маленькой, плохо освещенной комнате, окна которой были тщательно завешаны; комната была меблирована заново и освещалась двумя лампами с абажурами. Спутник маркиза сбросил домино и сказал Гонтрану:

— Оставайтесь в маске.

В тщательно припертую полковником дверь постучали два раза. Он пошел отворить ее. Человек, одетый также в домино, появился на пороге. Полковник поздоровался с ним и прибавил:

— Будьте любезны сесть, сударь.

Затем вошли еще пять человек, тоже в масках. Полковник обменялся с ними поклонами и, попросив садиться, снова запер дверь.

— Теперь мы все в сборе, — сказал он.

При этом полковник открыл другую дверь и жестом пригласил присутствовавших последовать за ним. Гонтран де Ласи оглядел комнату. Она была небольшая, обитая гранатовым, почти красным бархатом. На стенах были развешаны скрещенные шпаги разного образца, а над ними висели маски и перчатки. Эту комнату можно было бы принять за оружейный зал. Посередине стоял письменный стол, заваленный бумагами, большая часть которых была с надписями. Вокруг стола стояло шесть кресел. Седьмое предназначалось для председателя таинственного собрания. Полковник занял его, сев перед столом.

Он один был без маски и домино между этими замаскированными и одетыми в домино людьми.

Торжественное молчание воцарилось среди шестерых людей, которые были незнакомы друг с другом и, по-видимому, явились сюда по таинственному приглашению.

Полковник вежливо попросил их занять места около него и сказал:

— Господа, никто из вас не знает, зачем все вы собрались сюда: маски скрывают ваши лица, и ни один из вас не может сказать, знает ли он остальных; вы явились, побуждаемые одним и тем же могучим двигателем, хотя все по разным причинам. Я один, господа, знаю вас всех, но я сохраню в тайне вашу интимную жизнь. Среди вас есть влюбленный и разорившийся джентльмен; есть сын, у которого мачеха отняла отцовское состояние; есть офицер, покинувший поле брани, повинуясь таинственному долгу, которого не признает военный закон. Последний предстанет перед военным судом ранее, чем через месяц, если генерал, командующий африканской армией, в которой он состоял, вернется во Францию. Четвертый готов пустить себе пулю в лоб, если не заплатит проигранных им ста тысяч экю. Он разорен, и этой суммы ему достать негде, но самое прискорбное это то, что его противник сплутовал. Однако это не принято доказывать. Пятый забылся однажды вечером несколько лет назад и сделал подлог. Он принадлежал к хорошей фамилии, но превратности парижской жизни, игра, женщины… и прочее… Подложный вексель был уже в его руках, но вероломный лакей украл его. Если виновник попал бы в руки правосудия, то очутился бы со своею баронскою короной в остроге. Наконец, господа, последний из вас — адвокат; он талантлив и честолюбив, он жаждет носить имя, которое ему не принадлежит, и это имя только один человек может доставить ему, но для этого нужно было бы сдвинуть горы. Адвокат сильно скомпрометирован.

Полковник замолчал и взглянул на своих гостей. Они сидели неподвижно, и трудно было бы угадать, который из них адвокат, дезертир и сделавший подлог.

— Как видите, господа, — продолжал полковник, — я знаю вас всех, знаю даже более и имею доказательства вашей виновности. Будучи незнакомы между собою, вы принадлежите к одному и тому же обществу, ваши страсти таинственно направлены к одной цели, общий интерес соединяет вас, и вы все почти с равным искусством владеете шпагой.