Помоги проекту - поделись книгой:
Афанасьев Юрий Николаевич
Историзм против эклектики
Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии
ВВЕДЕНИЕ
Современная французская буржуазная историография занимает важное место в мировой исторической науке, а в западной историографии ей принадлежит одна из ведущих ролей. Такое положение она обеспечила себе прежде всего путем методологической трансформации, которая сделала ее более адекватной современным условиям общественного развития.
За последние десятилетия чрезвычайно обострился кризис буржуазной исторической мысли, который дал о себе знать уже на рубеже двух веков и развивался в последующие годы. К первым десятилетиям XX в. относится и начало поисков выхода из тупика, сопровождавшихся повышением интереса к теории истории со стороны буржуазных ученых. Все это способствовало активизации усилий в направлении методологического переоснащения буржуазной исторической науки.
Наиболее заметно это проявилось во французской буржуазной историографии, в результате чего в период 40 - 60-х годов она пережила процесс существенной внутренней трансформации. Был основательно пересмотрен весь прежний концептуальный каркас буржуазной исторической науки познавательные функции историка, принципы и приемы исторического исследования и исторических объяснений, круг источников и принципы их научной критики и т.д. Были пересмотрены и такие понятия, как исторический факт, взаимосвязь событий и явлений, причины и сущность изменений в истории и др.
Эта методологическая перестройка французской буржуазной исторической науки в значительной степени связана с деятельностью большой группы историков так называемой школы "Анналов"[1] (по названию журнала, начавшего выходить в 1929 г.), в первую очередь с именами таких выдающихся французских ученых, как Марк Блок, Люсьен Февр и Фернан Бродель. За ними следует плеяда их последователей и учеников-Ж. Дюби, Ж.Меврэ, П.Губер, Р.Мандру, Ж.Ле Гофф, Э. Ле Руа Ладюри и др. Анализ трудов каждого из них мог бы стать темой самостоятельного исследования. Однако целью данной работы является не столько характеристика отдельных трудов отдельных историков школы "Анналов", сколько выявление общих закономерностей развития всего этого направления в целом со времени его возникновения и до сегодняшних дней, его отличий от других направлений французской буржуазной историографии.
Анализ эволюции школы "Анналов" позволяет сделать вывод, что эта школа прошла в своем развитии три этапа, которые условно можно назвать этапами М. Блока и Л.Февра (1929-1946 гг.), Ф.Броделя (1946-1969 гг.) и так называемых "обновленных" "Анналов" (1969-1979 гг.). Каждому из этих этапов посвящена отдельная глава настоящего исследования, которое строится не по статическому тематически-именному, а по эволюционно-проблемному принципу.
Представляемое "Анналами" историографическое направление приобрело широкую международную известность, способствовало кристаллизации родственных направлений во многих капиталистических странах. Сегодня об "Анналах" говорят на всемирных конгрессах историков, о них пишут книги во Франции и за ее пределами, у этой школы появилось много сторонников и не меньше противников. Главной задачей настоящего исследования является определение места школы "Анналов" в новейшей историографии Запада, выявление ее позитивного вклада в развитие исторической науки, а также тех ее негативных сторон, которые отличают субъективную эклектику от объективного историзма.
Школа "Анналов", ее место и роль в буржуазной историографии, отдельные этапы ее развития, основные теоретико-методологические установки - все это уже давно стало предметом специального исследования и острой полемики среди историков, социологов, экономистов, представителей других областей общественных наук. К настоящему времени имеется довольно обширная критическая литература, посвященная "Анналам". Правда, большая ее часть опубликована на Западе, а в тематическом плане преобладают работы об отдельных историках [3]. В обобщающих исследованиях (все они изданы за рубежом и исчисляются единицами [4]) основное внимание уделяется начальному периоду истории "Анналов", значительно меньше — 40-60-м годам, и лишь в нескольких статьях затрагиваются отдельные проблемы современного периода.
Одна из самых характерных особенностей зарубежной литературы о школе "Анналов"-это крайняя полярность оценок: от неумеренной апологетики до почти полного отрицания ее значения и даже подчеркивания "вредности" для буржуазного обществоведения, что само по себе уже знаменательно — не часто какая-нибудь буржуазная историческая школа вызывает столь бурные споры.
В специальных трудах и лекционных курсах на Западе эта школа нередко оценивается как самое значительное явление в мировой исторической науке за последние 50 лет. Поборники "Анналов" приписывают этой школе осуществление "революции исторической мысли, единственно значимой в нашем столетии", создание "дисциплинарной матрицы", пригодной для всей исторической науки [5]. Ей присваивается право на "последнее слово" в анализе и оценке исторического процесса, в осмыслении его перспективы.
Противники методологии школы "Анналов" столь же решительно хулят ее со страниц буржуазных исторических журналов и трибун международных научных конгрессов, конференций и симпозиумов. В западногерманской историографии еще в 50-х годах Г. Риттер [6], а затем и его последователи усмотрели в "Анналах" угрозу чуть ли не самому существованию всей "западной цивилизации" из-за якобы имеющего место "скатывания" этой школы к "марксистскому ходу мысли" и отказа ее от духовного своеобразия Запада "перед лицом советской системы". Атаки на "Анналы" справа ведутся и в самой Франции. Одним из постоянных оппонентов "Анналов" является старейший философ-идеалист и политолог, патриарх французского антикоммунизма Раймон Арон. Еще в 1938 г. в своей книге "Введение в философию истории" он пытался доказать, что никакая историческая школа не может выйти за пределы исторической субъективности, так как "история есть всегда история духа, даже если она является историей производительных сил"[8]. В 1977 г. Р.Арон вновь выступил с "защитительной речью" в пользу приходящей в упадок Европы. Не называя прямо "Анналы", он негодовал по поводу "конформизма" французской буржуазной интеллигенции, сокрушаясь, что во Франции и Италии в университетах и школах продолжают якобы "преподавать, распространять, вдалбливать в головы марксизм"[9][2].
В своих атаках на школу "Анналов" Р. Арон во Франции не одинок. С позиций крайнего релятивизма, отрицания познавательных возможностей истории, философского обоснования субъективизма в 1945 г. выступил А.-И.Марру [11]. В 1955 г. Р.Арон и его последователи (П.Рикёр, Ф.Ариес и др.) выпустили коллективный труд "Новые концепции истории" (предисловие Арнольда Тойнби), ставший чем-то вроде манифеста идеалистической философии истории и объективно направленный против любых материалистических исторических школ [12]. С середины 50-х и до начала 70-х годов во Франции появилась целая библиотека "антианналовской" литературы, в которой особенно выделяются работы П. Рикёра, П. Вейна, М. де Серто! [13].
Объективную научную позицию в оценке роли и места школы "Анналов" в мировой исторической науке заняли советские исследователи и французские историки-марксисты.
Во Франции, начиная с обобщающей работы Ж. Брюа в 1949 г.[14], историки-марксисты пристально следили за эволюцией этого направления в буржуазной исторической науке [15]. Не вдаваясь в детали их оценок (они будут даны по ходу нашего дальнейшего анализа), отметим здесь два момента: интерес французских историков-марксистов ко второму, "броделевскому" этапу и критику "обновленных" "Анналов", особенно их идеологии антиреволюционнрсти [16], а также различные оценки вклада школы "Анналов" в историческую науку от отрицания рационального в ее исследованиях[17] до призыва не пренебрегать накопленным "Анналами" опытом исторического исследования, из которого может быть почерпнуто много полезного [18].
Работы историков школы "Анналов" всегда вызывали значительный интерес и в СССР, что подтверждается переводами на русский язык некоторых из их фундаментальных трудов [19], а также статей по методологии истории. В ряде работ советских историков и философов содержится анализ общих методологических принципов буржуазной историографии, в том числе и методологии отдельных историков школы "Анналов"[21]. В специальных трудах, посвященных структурализму [22], социальной психологии", исторической географии [24][3], принципам социологического анализа в истории и т.д.[25], затрагиваются некоторые проблемы, имеющие непосредственное отношение к исторической концепции "Анналов".
За три последних десятилетия в СССР опубликовано немало работ, специально посвященных историкам школы "Анналов"[26], а также ее печатным органам [27]. Следует, однако, отметить непропорциональность освещения различных этапов истории "Анналов": больше всего работ о первом этапе (преимущественно проблемы истории феодализма [28]), меньше—о втором [29] и совсем немного—о третьем [30], причем в центре внимания советских историков до сих пор стояла, как правило, не "школа", а труды и взгляды отдельных ее представителей [31].
Лишь в самое последнее время в советской исторической литературе появились обобщающие работы по французской историографии, в которых были предприняты продуктивные усилия для определения места и влияния школы "Анналов" в современной французской исторической науке". В первом ряду здесь находятся исследования М.Н.Соколовой, и прежде всего ее последняя обобщающая монография [33] — первая в СССР попытка проследить историю развития всей французской исторической науки за последние 50 лет. В монографии показана идейная борьба буржуазных и марксистских историков по узловым вопросам французской истории, обстоятельно, со знанием дела проанализированы основные труды почти всех крупных историков современной Франции-М. Блока, Л.Февра, Ж.Лефевра, Ф.Броделя, Э.Лабрусса, Ж.Дюби, П.Вилара, А.Собуля и др. В этой работе впервые в советской историографии широко представлено творчество историков третьего этапа школы "Анналов"—П. Шоню, Ж.Ле Гоффа, Э.Ле Руа Ладюри, много места уделено критике идеологии антиреволюционности Ф.Фюре и Д. Рише.
Вместе с тем, стремясь показать весь спектр современной французской историографии, М.Н.Соколова сосредоточила основное внимание не столько на тенденциях ее развития, сколько на творчестве отдельных крупных историков Франции. Отсюда приглушенное звучание некоторых общих закономерностей развития французской буржуазной исторической науки, недооценка влияния школы "Анналов" на буржуазную историографию. Более того, сами "отцы-основатели" "Анналов" М. Блок и Л. Февр, как и продолжатель· их дела Ф. Бродель, оказались оторванными от детища всей их жизни-школы "Анналов"[34]. Да и сами "Анналы" проходят в книге М.Н.Соколовой не как "школа" или направление во французской исторической науке с относительно целостной концепцией, а лишь как периодический печатный орган — журнал "Анналы", как если бы после 1929 г. с "Анналами" во французскую историографию не пришло ничего нового.
Таким образом, в советской исторической науке за 50 лет существования школы "Анналов" сделано уже немало в плане ее исследования, накопилась определенная сумма оценок отдельных сторон научной деятельности этого направления, но общее комплексное видение развития этой "школы" пока еще не сформировалось. Так, например, "Анналы" порой безоговорочно относят к прогрессивному течению французской историографии, отмечается даже близость этого направления к марксизму. Действительно, в отличие от многих других буржуазных научных школ и течений "Анналы" вплоть до самого последнего времени не выступали прямо против марксизма, относились к нему как к рациональной научной доктрине. В то же время они всегда рассматривали научную концепцию марксизма как "вчерашний день" в науке. Наряду с реверансами в сторону К.Маркса делались попытки доказать, что школа "Анналов" якобы "превзошла" марксизм, что она наряду с другими "рационалистическими" теориями синтезировала все наиболее научно ценное (в том числе и из марксизма) и на этой основе выдвинула свою глобальную историко-социологическую концепцию. При этом если М. Блок и Л. Февр в чем-то шли параллельно с марксизмом, а Ф.Бродель полагал, что он уже "опередил" марксизм, то нынешнее поколение "Анналов" пошло в лобовую атаку против марксизма-ленинизма.
Для М. Блока и Л. Февра, когда они вели свои "битвы за историю" как науку, основной противник всегда находился справа, в их представлениях он ассоциировался с реакционными философскими воззрениями, c фашизмом, в борьбе с которым геройски погиб М. Блок. По традиции об "Анналах" порой вообще судят, имея в виду тот период в их истории, когда они были действительно левыми, когда они шли вместе с народом Франции, находились на стороне прогрессивных сил. Однако в ходе трансформации методологических основ этого историографического направления постепенно и, казалось бы, неосознанно для многих историков "Анналов" произошла метаморфоза социально-политического характера этой "школы" и ее главный противник оказался слева.
Именно потому, что развитие школы "Анналов"— не прямая линия, а кривая, с множеством изгибов, зачастую теряющаяся под нагромождением внешне научных форм и приемов, критическое воссоздание ее 50-летней истории — задача чрезвычайно сложная; комплексное ее решение потребует, очевидно, дополнительных усилий и, возможно, не одного-двух, а группы ученых разного профиля. Что же касается предлагаемой читателю работы, то это лишь одна из попыток в указанном направлении.
Пользуясь случаем, автор выражает глубокую признательность всем, кто на разных этапах разработки данной темы оказывал ему содействие и всестороннюю помощь, особенно академику И. И. Минцу, профессорам Академии общественных наук при ЦК КПСС X. Н. Момджяну, В. П. Наумову и Н. М. Кейзерову, ознакомившимся с рукописью и сделавшим ценные замечания. Особую благодарность хотелось бы выразить французским историкам-марксистам: заведующему кафедрой в Сорбонне профессору Альберу Собулю, заместителю директора Института Мориса Тореза при ЦК ФКП профессору Сорбонны Клоду Вилару и видному специалисту по истории французского Сопротивления Жермене Вилар, беседы с которыми во многом помогли автору.
Глава первая
МАРК БЛОК И ЛЮСЬЕН ФЕВР В ПОИСКАХ СПОСОБОВ ОБНОВЛЕНИЯ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ. СТАНОВЛЕНИЕ ШКОЛЫ "АННАЛОВ"
1. Социально-политические и общенаучные условия формирования школы "Анналов"
Возникновение и становление французской исторической школы "Анналов" относится, пожалуй, к одному из самых оригинальных явлений в развитии всей буржуазной историографии. Можно назвать очень немногие из ее школ или направлений, утверждение которых происходило бы путем "битв за историю", сопровождалось столкновением противоречивых тенденций и вместе с тем было бы отмечено такой научной плодотворностью, появлением настоящих талантов. В атмосфере теоретической растерянности и пессимизма, царившей в западной историографии в первые десятилетия XX в., несколько французских ученых во главе с М. Блоком и Л. Февром[4] не поддались общей панике, сохранили оптимизм и твердую веру в возможности исторической науки. Они поставили перед собой задачу превратить историю из lettres в science, т. е. из словесности, ограничивающей, как правило, познание прошлого критикой источников и описанием поверхностных фактов, в науку, способную раскрыть действительные связи явлений. Период становления "Анналов"-с конца 20-х до середины 40-х годов-ознаменовался для Блока и Февра непрекращающимися выступлениями "за" и "против" одновременно по многим направлениям. Даже названия книг и статей, в которых они изложили свои идеи о природе исторического знания, о настоящем и будущем исторической науки, отразили накал страстей вокруг нового историографического направления. Блок назвал свою книгу об историческом значении "Apologie pour l'Histoire"—"апология", "оправдание", "защитительная речь" в пользу истории. Названия книг и статей Февра в этом отношении также довольно красноречивы: "Битвы за историю", "За всеобъемлющую историю", "О той форме истории, которая не является нашей. Историзирующая история", "Да здравствует история!".
Уже в первых своих работах Блок и Февр выступили против наивного, бездумного подхода к исторической науке, против распространенного в официальной французской историографии того времени убеждения, что цель этой науки - лишь спасти от забвения факты прошлого, а главная задача историка - изучение и критика документов, извлечение фактов и их датировка. "Тексты, одни только тексты, ничего, кроме текстов",-повторяли тогда, как заклятье, многие авторитеты. Основатели "Анналов", как и другие объединившиеся вокруг них ученые, были полны решимости избавить историческую науку "от рутины учености и от эмпиризма в обличье здравого смысла"[2]. В то же время историки "Анналов" недвусмысленно высказались и против широко распространенных в буржуазной философии истории настроений воинствующего антиисторизма, субъективизма, неверия в возможности исторической науки.
С 1929 г., с момента основания журнала "Анналы экономической и социальной истории"[5], который первые годы издавался в Страсбурге, Блок и Февр стали признанными лидерами, олицетворением "битв за историю". С этого времени их деятельность "за" развивалась по трем основным направлениям. Во-первых, они осуществляли конкретно-исторические исследования и, разрабатывая отдельные проблемы европейского, и прежде всего французского, средневековья, истории культуры, техники, экономики, создали большое количество трудов, из которых отдельные считаются классическими во французской исторической литературе и занимают достойное место в истории мировой науки. Исключительно плодотворной была научная деятельность Блока. Уже по общему количеству, характеру и тематике работ, опубликованных им всего за четверть века научной карьеры,-более 180 книг и статей и около 1000 рецензий, обзоров, заметок и других материалов [3] — можно судить о его исключительном трудолюбии и преданности своему делу, высокой культуре и многогранности интересов. Во-вторых, основатели "Анналов" много времени уделяли вопросам организации исторической науки: занимались разработкой исследовательских программ, привлекали к их реализации молодых историков, осуществляли координацию со смежными с историей научными дисциплинами, руководили журналом. В-третьих, Блок и Февр вели большую теоретическую работу по обоснованию приемов и методов исторического исследования, места и роли исторической науки в общественной жизни, в системе других наук и т. п. Этому виду деятельности особенно большое внимание уделял Февр. Он был борцом по темпераменту, обладал талантом публициста; его книги, статьи, выступления, письма [4] это действительно "веер живой истории"[6], через который просматривается человек, обладающий пытливым умом, энциклопедическими знаниями, несокрушимым оптимизмом.
Что же побудило М. Блока и Л. Февра начать свои "битвы за историю" как науку и сознательно противопоставить свои принципы традиционной буржуазной историографии и модернистским гиперкритическим концепциям антиисторизма?
Однозначного ответа на этот вопрос, видимо, не существует. Ясно, однако, что дело здесь не только в профессиональной озабоченности. Для Блока, например, "проблема целесообразности, оправданности исторической науки"- это не "мелкие сомнения цеховой морали", а проблема, "затрагивающая всю западную цивилизацию"[6]. Следовательно, ответ на поставленный вопрос надо искать прежде всего в объективных условиях развития французской историографии в первой половине XX в.
Становление школы "Анналов" проходило в обстановке углубления кризиса буржуазной исторической мысли и исторической науки. Этот кризис начался еще на рубеже XIX—XX вв. вместе с переходом капитализма в империалистическую стадию и стал частью более широкого явления—кризиса буржуазной идеологии и обществоведения [7]. Углубление кризиса буржуазной историографии в 20-х годах XX в. было обусловлено рядом причин социально-политического и гносеологического характера.
Социально-политические условия определялись двумя основными линиями общественного развития: ростом революционного движения во всем мире как главной линией всей эпохи перехода от капитализма к социализму, начало которой положила Великая Октябрьская социалистическая революция, и нарастанием кризиса капиталистической системы. Доминирующей во всей буржуазной историографии стала тенденция, выражающаяся в ложной интерпретации, в извращении исторического значения именно этих важнейших факторов в развитии человеческого общества с целью историко-идеологического обоснования незыблемости капитализма. Однако эта тенденция проявлялась в отдельных странах и в разное время по-разному в зависимости от конкретных условий. Социально-политическое развитие Франции в 20—40-х годах, когда происходило становление школы "Анналов", характеризовалось значительным повышением роли народных масс. Это нашло выражение в таких явлениях, как подъем рабочего движения, образование Французской коммунистической партии, создание Народного фронта. В то же время этот период был отмечен усилением влияния в политической жизни страны реакционных сил, их попытками остановить революционное движение. В начале 30-х годов во Франции резко возросла опасность фашизма. Все эти социальнополитические процессы оказали воздействие на формирование общего идеологического климата в стране и на развитие французской историографии.
В области гносеологии углубление кризиса буржуазной исторической мысли выразилось в том, что в первые три десятилетия XX в. в результате явной неспособности дать научное объяснение исторического процесса потерпели полное банкротство многие концепции из арсенала традиционной буржуазной историографии, а вместе с ними и доминировавшие у буржуазной исторической Науки школы и направления, в том числе и прежде всего позитивистское направление. Исчерпал себя и начал сходить со сцены "классический" буржуазный либерализм, набор ценностей которого сформировался в борьбе против клерикализма и реакции, за республику и "свободу личности". Республика была восстановлена, буржуазные свободы провозглашены, а социальные противоречия продолжали обостряться, классовая борьба становилась все ожесточеннее. Сопровождавшаяся огромными разрушениями и жертвами первая мировая война, экономический кризис 1929 — 1933 гг. и его последствия, приход к власти фашистов в Италии и Германии и подготовка ко второй мировой войне - все эти события отразились отчаянием и паникой в буржуазном сознании, окончательно развеяли представления о равноускоряющемся поступательном восхождении человечества к царству разума и свободы. Возникшая и расцветшая на почве идеологии буржуазного либерализма известная историческая школа А.Олара перестала существовать, либерально-позитивистские установки "знатоков" истории XIX в. академика Э.Лависса и сорбоннского профессора Ш.Сеньобоса оказались пригодными лишь для уничтожающей критики. В явное противоречие с реальной действительностью пришли апологетические концепции буржуазного реформизма, и в частности многие оптимистические прогнозы Э.Дюркгейма—основателя французской социологической школы, поскольку в условиях империализма не сокращалось, а катастрофически увеличивалось количество неразрешимых в рамках капитализма противоречий: усиление господства человека над природой сопровождалось углублением пропасти между бедностью и богатством, экономический и технический прогресс вел к усилению экономического, политического и военного противоборства, к порабощению целых народов и стран. Крушение многих теорий буржуазного реформизма было предопределено начавшимся распадом казавшихся незыблемыми капиталистических устоев и первыми успехами молодого Советского социалистического государства.
Уже к концу 20-х годов стало очевидным, что ни традиционный либерализм, ни откровенно апологетические концепции буржуазного реформизма не отвечают новым интеллектуальным и идеологическим запросам. Назрела потребность в более широких научных обобщениях, в более углубленных раздумьях о судьбах цивилизации вообще и французского общества в частности. Эта потребность была присуща и широким слоям французской интеллигенции, которая в своей массе стояла на мелкобуржуазных позициях. Ее положение во французском обществе определялось, с одной стороны, нежеланием порвать с господствующим классом, с другой—верностью идеям гуманизма, демократическим и республиканским традициям, отказом солидаризироваться с реакционной внутренней и внешней политикой правящих кругов. Повышение роли народных масс во французском обществе способствовало полевению значительной части интеллигенции. В этих условиях наиболее прогрессивно мыслящие ученые начали осознавать, что одним из важнейших условий развития исторической науки и усиления ее влияния на судьбы Франции является отказ от традиционной буржуазной схемы мышления, и в том числе от антикоммунистического варианта этой схемы. В то же время связи с господствующим классом, равно как и весь груз буржуазной культуры, удерживали большинство французской интеллигенции от обращения к революционной теории марксизма.
Эти настроения М.Блок и Л. Февр смогли не только почувствовать, но и выразить полнее и лучше других. Таким образом, объективной основой для возникновения "Анналов" стала потребность мелкобуржуазных слоев в такой интерпретации общественного развития, которая бы в современных условиях отвечала их вожделению пройти по жизни "третьим путем" под лозунгом: "Ни реакции —ни марксизма".
Из сказанного, однако, не следует делать вывод, что эта объективная основа сразу же воплотилась в субъективное стремление основателей "Анналов" разработать альтернативу марксизму. В таком случае они скорее всего уже в самом начале растворились бы в общем мутном потоке реакционного антиисторизма. Действительность оказалась значительно сложнее. Она не вписывалась в строго определенные рамки социального заказа. Вот почему в отношении первого этапа в развитии школы "Анналов" неправомерны безоговорочные утверждения о ее антимарксистской направленности. Помимо своеобразия социально-политической обстановки во Франции здесь следует учитывать также личные качества, общественно-политические взгляды объединившихся вокруг "Анналов" ученых.
Блок и Февр не занимали четкой позиции в социальных и политических битвах современности. Не продемонстрировали они и стремления охарактеризовать наиболее важные события в социальной жизни XX в., дать им оценку. Это не означает, разумеется, что они вообще не выразили своего отношения к окружающей их действительности. Блок геройски погиб в борьбе с фашизмом. Февр принимал активное участие в создании, а впоследствии и в работе ЮНЕСКО. Дыхание современной эпохи чувствуется во многих из опубликованных ими работ. Однако выражается оно чаще всего в категориях, характеризующих масштабность, размах, но не существо происходивших в мире социальных перемен. Об идейной ориентации Блока и Февра в определенной мере можно судить по тем именам, которые стали для них олицетворением лучших традиций в истории общественной мысли. Таких имен много, но достаточно назвать хотя бы некоторые из них, такие, например, как Рабле, Декарт, Стендаль, Монтень, Паскаль, Боссюэ, Монтескье, Вольтер, Мишле, чтобы стало понятным то общее, что объединяет их всех,— приверженность гуманистическим идеалам. Иногда, говоря о своей верности определенным традициям. Блок и Февр называли (хотя и реже, чем других) Прудона и Сен-Симона.
К сказанному добавим, что за всю свою жизнь Блок и Февр политически никогда не присоединялись к антисоветскому хору, хотя и не высказывали своего позитивного отношения к социалистическому обществу. Не поступаясь истиной, можно сказать, что основатели "Анналов" не смогли увидеть тех новых социальных ценностей, которые были выдвинуты современной эпохой. Вместе с тем усвоение лучшего достояния национальной и мировой культуры, верность гуманистическим традициям французской общественной мысли, высокие принципы гражданственности-все это позволило им разглядеть довольно широкие горизонты обновления исторической науки.
Переходя к более конкретному рассмотрению идейных истоков школы "Анналов", попытаемся выделить в первую очередь те идеи и концепции, которые непосредственно повлияли на формирование мировоззрения ее основателей, наиболее полно отразились в конкретно-исторических исследованиях историков этой школы и в конце концов, что, пожалуй, самое главное, предопределили ее своеобразие среди всех других направлений и школ в буржуазной исторической науке. Следует при этом учесть, каким образом сами основатели "Анналов" решали вопросы о связи исторической науки с жизнью, о взаимодействии различных форм общественного сознания.
Блок и Февр были глубоко убеждены, что наука не делается в " башне из слоновой кости" учеными, живущими вне времени и пространства жизнью чистой интеллектуальности [8]. Неоднократно возвращаясь к мысли о тесной связи исторической науки с жизнью, Февр конкретизировал ее в том плане, что историю какой бы то ни было науки невозможно воссоздать без учета ее отношений с экономикой, политикой, социальными условиями конкретной исторической эпохи. Научные концепции, говорил он, возникают не в сфере "чистых идей", а в самой действительности, их вырабатывают не оторванные от жизни маньяки, а конкретные люди, которые независимо от того, осознают они это или нет, извлекают именно из окружающей их среды все объекты для своих размышлений [9]. В силу этого и сама история науки—это "не покрывшееся пылью мрачное хранилище мертвых теорий и устаревших объяснений, она представляет собой живую главу общей истории человеческого мышления [10]."
Блока и Февра характеризовали необычайная способность к восприятию новых идей и глубокое осознание взаимосвязанности различных отраслей знания. Характерно в этом смысле следующее признание Блока: "Любая наука, взятая изолированно, представляет лишь некий фрагмент всеобщего движения к знанию... Чтобы правильно понять и оценить методы исследования данной дисциплины—пусть самые специальные с виду,— необходимо уметь их связать вполне убедительно и ясно со всей совокупностью тенденций, которые одновременно проявляются в других группах наук"[11]. Эту же мысль часто повторял и Февр [12].
"Навстречу ветру!"—так Л. Февр назвал одну из своих статей, опубликованных в "Анналах". В статье говорится о величии задач, стоящих перед исторической наукой, о ее будущем. Задачи истории как науки Февр рассматривал в неразрывной связи с развитием мировой цивилизации, цивилизации землян, которая, по его убеждению, распространится на всю Галактику. В статье Февра выражены мысли, развивающиеся в русле лучших традиций французского, и не только французского, Просвещения. Пафос Февра, его страстная вера в прогресс человечества, признание самостоятельного значения и индивидуального своеобразия истории каждого народа созвучны мыслям Гердера выдающегося немецкого философа-просветителя, который, по образному выражению Гейне, "рассматривал все человечество как великую арфу в руках великого мастера, каждый народ казался ему по-своему настроенной струной этой исполинской арфы, и он постигал универсальную гармонию ее различных звуков"[14]. Величие исторической науки, по убеждению Февра, не должно напоминать невозмутимое равнодушие египетских пирамид. Она лишь тогда сможет подняться до уровня стоящих перед нею задач, когда будет способна изменяться в ритме меняющегося на глазах мира, когда будет идти вперед, навстречу самым животрепещущим проблемам современной эпохи и сможет осветить будущее.
"Навстречу ветру!"— это больше, чем название одной из статей. В этих словах своего рода девиз, под которым прошла вся жизнь и Февра, и Блока и которым пронизано все их творчество.
Каким же ветрам навстречу вышли основатели "Анналов?"· Какие "живительные соки", питавшие их принципы и методы познания прошлого, смогли они почерпнуть в сложной и противоречивой научной и идейно-политической реальности первых десятилетий XX в.?
Непосредственное и очень сильное влияние на формирование Блока и Февра как ученых оказала происшедшая в начале века революция в естествознании и связанная с ней крутая ломка основных мировоззренческих принципов познания. "Вся концепция мира,—писал Февр,-вся стройная система, выработанная поколениями ученых в течение следовавших друг за другом веков, разлетелась с одного удара... Наши знания внезапно вышли за пределы нашего понимания. Конкретное взорвало рамки абстрактного. Попытка объяснения мира с помощью ньютоновской или рациональной механики закончилась полным провалом.
Нужно было заменить старые теории новыми. Нужно было пересмотреть все научные понятия, которыми пользовались до сих пор"[15].
Среди идей и понятий, получивших обоснование в результате революции в естествознании, остановимся лишь на тех, которые привлекли наибольшее внимание Блока и Февра [16].
Прежде всего понятие "мир как система", или проблема несводимости при исследовании сложных объектов качеств целого к части, системы к элементам.
Следует оговориться, что эта проблема была известна науке на протяжении почти всей ее истории. Но до XIX в. дискуссии между сторонниками элементаризма и теми, кто отстаивал принципы целостности, носили преимущественно умозрительный характер. Научное решение этой проблемы в философском и социально-экономическом плане впервые было дано марксизмом. "Капитал" К. Маркса стал первой работой, в которой было осуществлено научное исследование капиталистического общества как сложной системы. Эта работа, писал о ней В. И, Ленин, "показала читателю всю капиталистическую общественную формацию как живую-с ее бытовыми сторонами, с фактическим социальным проявлением присущего производственным отношениям антагонизма классов, с буржуазной политической надстройкой, охраняющей господство класса капиталистов, с буржуазными идеями свободы, равенства и т.п., с буржуазными семейными отношениями"[17]. Ф.Энгельс в "Диалектике природы" дал всестороннее обоснование положения о несводимости сложных форм движения к простым. Он не только раскрыл гносеологический смысл этого положения, показав ограниченность научного анализа, сводящегося лишь к поискам элементарных частиц и процессов, но и доказал, что сложность мира представляет собой его субстанциальное свойство, что мир—это сложная система как в целом, так и в каждом его элементе, отображающем это целое. В "Диалектике природы" содержится глубокое философское исследование истории и важнейших вопросов естествознания, дана критика механицизма, метафизического метода. Многие положения "Диалектики природы" предвосхитили выводы естественных наук на целые десятилетия, и, когда эта работа была впервые опубликована в 1925 г., они прозвучали в унисон с теми проблемами, которые решались естествознанием на рубеже XIX и XX вв. Необходимо, однако, отметить, что ни эта работа Энгельса, ни "Капитал" Маркса не оказались тогда в поле зрения основателей "Анналов".
В естествознании первые шаги в научном решении проблемы "мир как система" также были сделаны в XIX в. В области термодинамики австрийский физик Людвиг Больцман (1844—1906 гг.) первый стал рассматривать "ансамбль" частиц как единый предмет, а не только как совокупность отдельных, независимых друг от друга, самостоятельных частиц, что и позволило ему предположить наличие специфических законов этого ансамбля, несводимых к закономерностям каждой составляющей его частицы и не вытекающих из них, хотя и тесно связанных с ними. Этим законом "ансамбля" было второе начало термодинамики. С начала XX в. новый подход к изучению сложных объектов получил распространение и в ряде других наук. Важнейшую роль в этом отношении сыграла теория относительности, в которой пространственно-временной мир предстал как структурный, заполненный взаимодействующими, бесконечными по своей сложности системами. Еще более отчетливой структура этого мира стала благодаря достижениям квантовой механики, которая связала с наиболее объемлющей системой — Метагалактикой самое бытие элементов мироздания—элементарных частиц. Важную роль в научном решении проблемы "мир как система" сыграли органические концепции в биологии, экологии, психологии.
На общем фоне достижений естествознания основатели "Анналов" смогли отчетливее увидеть наиболее слабые стороны буржуазной исторической науки. Можно вполне согласиться с характеристикой, которую дал ей Блок: "Это наука, переживающая детство... Или, лучше сказать: состарившаяся, прозябавшая в эмбриональной форме повествования, долго перегруженная вымыслами, еще дольше прикованная к событиям, наиболее непосредственно доступным, как серьезное аналитическое занятие история еще совсем молода"[18]. Одна из важнейших причин подобного положения буржуазной исторической науки заключалась, по мнению Блока, в том, что ей не хватало перспективы целого, "из которой необходимо исходить"[19].
Вторая проблема, связанная с революцией в естествознании и приковавшая к себе внимание основателей "Анналов",-это "великая драма относительности"[20], как ее квалифицировал Февр. Эта вторая проблема настолько тесно связана с первой, что их практически нельзя рассматривать отдельно. Если в первом случае речь шла о субстанциальных свойствах мира как сложной системы, то во втором—особое значение приобретали вопросы о множественности связей внутри системы, о многообразии типов этих связей и взаимодействий, о детерминизме.
Способ решения этих проблем определяет принципиальное различие между классической наукой и той, которая пришла ей на смену. Известно, что основанной на элементаристских мировоззренческих принципах классической физике был свойствен механицизм в решении вопросов причинности. Научная мысль исходила из необходимости установления однозначных связей между элементарными явлениями мира. В конечном счете любые явления могут быть объяснены посредством жестких каузальных связей, где каждая причина с необходимостью порождает единственное следствие. Абсолютизация этих однозначных связей и отказ ст рассмотрения других типов связей нашли свое выражение в лапласовском детерминизме. Статистическая физика, теория относительности, современная биология и другие науки разрушили эти механистические представления. Из теории вероятностей, например, стало известно, что каждая частица, составляющая ансамбль, движется по самым обычным законам классической механики и по этим же законам взаимодействует со всеми соседними с ней частицами; При взаимных столкновениях они ведут себя, как идеальные упругие шары. Однако при этом законы, управляющие каждым данным микропроцессом, не позволяют установить, какое количество микропроцессов из общего, невообразимо громадного их числа, образующего макропроцесс, будет протекать в одном направлении и какое в другом. Это явление можно объяснить уже не на основе однозначной причинности, не индивидуальным поведением каждой частицы, а лишь на основе вероятностного принципа. Таким образом, в науку вошли понятия случайности и вероятности, вошли отнюдь не как вспомогательные средства для изучения сложных процессов, а как понятия, выражающие саму природу процесса.
Научная революция, отмечал Февр, коренным образом изменила и представления о живой природе. После открытий в области микробиологии перед человеком вдруг предстал совершенно иной мир. С одной стороны, в нем были организмы, как, например, его собственное тело, видимые невооруженным глазом и вполне ощутимые; к отдельным частям этих организмов, скажем к кровеносной системе, оставались вполне применимы законы классической механики, основанные на неевклидовой геометрии; с другой стороны, существовали миллиарды и миллиарды клеток, составляющие этот организм, и явления, происходящие на уровне этих клеток, постоянно отрицали то, что происходило на уровне чувственных восприятий человека. "Здравый смысл" был шокирован научными открытиями.
"Они вновь и вновь возвращали нас,—писал Февр,—к тому же понятию прерывности, которое проникло в физику с квантовой теорией. Удесятеряя уже произведенные теорией относительности разрушения в наших научных концепциях, микробиология, казалось, окончательно поставила под вопрос традиционное понятие-старую идею причинности и одновременно идею детерминизма-этот безусловный фундамент любой позитивной науки, эту непоколебимую опору старой классической истории"[21].
"Великая драма относительности", если супить по тому вниманию, которое ей уделили Блок и Февр, произвела на них очень сильное впечатление. Все накопленные представления, констатировал Февр, были пересмотрены, будь то концепция исторического факта, научного закона или случайности [22]. Что же касается формирующего воздействия этого фактора на мировоззрение основателей "Анналов", то оно просматривается по многим направлениям. Например, они стали считать достойными внимания науки такие типы связей и взаимодействий между явлениями, как функциональные, корреляционные и другие, получившие выражение в статистических, динамических и других законах. Для них все эти связи и взаимодействия не только уравнялись в правах, но и несколько возвысились над причинными. Драматизм без кавычек, истинный драматизм относительности проявился у Блока и Февра и в том, что относительность как объективное свойство процесса познания довольно часто соседствовала у них с прямой ее противоположностью, с тем, что называется субъективным релятивизмом. "Действительность, — писал М. Блок, - дает нам почти бесконечное множество силовых линий, которые все сходятся в одном явлении. Выбор, производимый нами среди них, может быть основан на признаках, практически вполне достойных внимания. И все равно это только выбор"[23].
Наконец, проблема относительности существенно повлияла на кредо Блока и Февра в отношении самой науки, которой они посвятили свою жизнь. "Поколения последних десятилетий XIX и первых лет XX века,-писал Блок,—жили, как бы завороженные очень негибкой, поистине контовской схемой мира естественных наук. Распространяя эту чудодейственную схему на всю совокупность духовных богатств, они полагали, что настоящая наука должна приводить путем неопровержимых доказательств к непреложным истинам, сформулированным в виде универсальных законов... Умственная атмосфера нашего времени уже не та. Кинетическая теория газов, эйнштейновская механика, квантовая теория коренным образом изменили то представление о науке, которое еще вчера было всеобщим. Представление это не стало менее высоким — оно сделалось более гибким. На место определенного последние открытия во многих случаях выдвинули бесконечно возможное; на место точно измеримого—понятие вечной относительности меры"[24].
Такое представление, безусловно, шаг вперед по сравнению с контовским догматизмом. Область познания, где не имеют силы Евклидовы доказательства, где объектам познания не может быть навязана единообразная интеллектуальная модель, заимствованная из наук о природе, и где нет места шаблону, не может считаться по этим причинам ненаучной. Однако, затворяя ворота в храм науки перед догматизмом, не следовало при этом оставлять открытой калитку для релятивизма, как это делали Блок и Февр, ибо "релятивизм, как основа теории познания, есть не только признание относительности наших знаний, но и отрицание какой бы то ни было объективной, независимо от человечества существующей, мерки или модели, к которой приближается наше относительное познание"[25].
Третья проблема, на которую следует обратить внимание при анализе исторических условий возникновения школы "Анналов",- это сам процесс научного познания и конструктивная роль ученого, созидающего средства, методы этого познания. Известно, что революция в естествознании выразилась не только в новых научных открытиях и теориях, радикально изменивших прежние представления о физическом мире и мире живой природы. Сама разработка этих теорий сопровождалась коренной ломкой укоренившихся в классической науке мыслительных форм, утверждением принципиально нового стиля научного мышления.
На стене Брюссельского университета висит доска, на которой начертано высказывание, принадлежащее Анри Пуанкаре[7]: "Мысль никогда не должна подчиняться ни догме, ни направлению, ни страсти, ни предвзятой идее, ни чему бы то ни было, кроме фактов, потому что для нее подчиниться значило бы перестать существовать".
Факты... Мысль... Свобода... Не всегда факты занимали по праву принадлежащий им престол в царстве мысли, и тогда, как это было, например, во времена средневековой схоластики, мысль лишалась свободы. Но бывало, что и царствование фактов превращалось в ее оковы. Это случалось, когда их власть становилась абсолютной. Так было, например, в период, непосредственно предшествовавший революции в естествознании. В то время эмпирики до небес превозносили индукцию и рассматривали ее как универсальный метод. Господствовало убеждение, что ученый должен собирать факты, наблюдать, изучать их и затем переходить к построению теории. Но как быть, если ученый начинает подозревать или знает, что наблюдаемые им факты упрощают или искажают действительность? Должна ли научная мысль подчиняться фактам в абсолютном смысле?
Одним из первых ответил на эти вопросы Эйнштейн: частная концепция, т.е. концепция, основывающаяся на некотором комплексе эмпирических наблюдений, должна логически вытекать из более общей концепции. Это уже совсем иной стиль мышления, в широких просторах которого и стала возможной теория относительности. Вероятно, и квантовая механика не была бы создана, если бы не возникла проблема, как согласовать наблюдаемую фактическую стационарность электронных орбит в атомах и вытекающий из классической электродинамики вывод об изменении орбиты движущегося электрического заряда в связи с постепенной потерей им энергии. Новый стиль научного мышления явился порождением противоречия, обусловленного невозможностью применить старые способы объяснения к новым фактам.
Когда Февр говорил о свойственном современной науке климате, о том, что она ничем уже не напоминает прежнюю науку, что все постулаты, на которых основывалась эта прежняя наука, расшатаны, он, очевидно, имел в виду именно столкновение этих двух стилей научного мышления. "Я хочу поставить вопрос, один простой вопрос: будем ли мы, историки, и только мы одни по-прежнему считать годными эти устаревшие постулаты? Неужели не очевидно, что весь арсенал научных понятий, которыми мы пользуемся, мы заимствовали от людей, занимавшихся той наукой, которая больше соответствует наполеоновским временам, чем современности, и от которой, впрочем, ничего уже не осталось, кроме воспоминаний и фантомов? Найти ответ на этот вопрос,-убежденно писал Февр,-значит разрешить кризис исторической науки"[27].
Кризис оказался, однако, затяжным, а укоренившиеся в буржуазной исторической науке фантомы - более могущественными, нежели это казалось тогда Февру. Но сама его мысль была светлой и плодотворной, она вполне соответствовала стилю мышления, утвердившемуся в естествознании. Разумеется, этот новый стиль нельзя было механически заимствовать. Для того чтобы в наблюдаемом противоречии усмотреть источник научной проблемы и так ее сформулировать, чтобы ее решение предполагало и решение многих других проблем, нужно было, конечно, обладать научным талантом. И если Блок и Февр повторяли как заповедь: "Мыслить проблемами!", то здесь сказалась не только сила примера современного им естествознания. Следующие слова Блока, которыми он начинает свою книгу "Характерные черты французской аграрной истории", свидетельствуют о том, что факт мировоззренческого воздействия на него революционных преобразований в естествознании - это в то же время и факт раскрытия и утверждения его собственной мысли: "В развитии науки бывают моменты, когда одна синтетическая работа, хотя бы она и казалась преждевременной, оказывается полезнее целого ряда аналитических исследований, иными словами, когда гораздо важнее хорошо сформулировать проблемы, нежели пытаться их разрешить"[28].
Основатели "Анналов" глубоко ощутили воздействие того "могущественного тока к обществоведению от естествознания", о котором говорил В. И. Ленин. Научные открытия XX в. в области естествознания стали для них дополнительным стимулом к выяснению гносеологических и методологических проблем исторической науки. И хотя их поиски в этом направлении, как мы еще увидим, далеко не всегда приводили к успеху и часто сопровождались издержками в пользу субъективизма, магистральная линия этих поисков оставалась оптимистической: прошлое человечества доступно научному познанию, необходимо лишь соответственно преобразовать историческую науку, а для того, "чтобы наметить разносторонние, значительные планы ее преобразования, нужны разносторонние и значительные умы. Нужно ясное видение вещей. Нужна работа, согласованная с движением времени. Нужно, чтобы все мелочное, пошлое, скудное, отсталое вызывало отвращение. Одним словом, нужно уметь думать"[29].
Французской буржуазной исторической науке, если рассматривать ее в общем ряду других социальных наук, не принадлежит, однако, пальма первенства в стремлении овладеть "новым способом видения мира". Еще раньше это стремление проявилось в географии, экономике, социологии [30].
В предыстории, а затем и в самой истории "Анналов" очень важное место занимает французская географическая школа [31], в конце XIX — начале XX в. возглавлявшаяся крупным ученым П.Видаль де Ла Блашем (1845 - 1918 гг.), Эта школа в известной мере предопределила ("породила", по выражению Февра) своеобразие, характерные особенности того направления в исторической науке, о котором историки "Анналов" говорили: "Это-наша история"[32]. Взаимоотношения с французской географической школой являются одним из самых наглядных свидетельств ставшего традиционным для "Анналов" стремления идти навстречу другим наукам, устанавливать с ними творческие контакты, постоянно обогащаться достижениями всех отраслей научного знания.
Можно было бы назвать несколько направлений, по которым осуществлялось воздействие французской географической школы на развитие исторической науки[8]. Однако если выделить наиболее важные, магистральные линии, то они непременно будут пересекаться в области исходных методологических принципов, ставших общими для обеих наук. Эти принципы продолжительное время разрабатывались большим коллективом ученых и в наиболее общем виде были сформулированы в ряде работ П.Видаль де Ла Блаша, в частности в рукописях, опубликованных уже после его смерти Э. де Мартонном под названием "Принципы географии человека". Эта работа начинается кратким изложением основополагающих концепций французской географической школы по следующим проблемам: география человека, земное единство и среда, человек и среда, человек — географический фактор [34].
В основе научной географии и ее метода лежит идея "земного единства": Земля—это целое, части которого согласованы; в земном организме ничто не существует изолированно; всюду общие законы проявляются таким образом, что нельзя, коснувшись одной части, не затронуть всю цепь причин и следствий. Эта идея, как подчеркивал Видаль де Ла Блаш, будучи одной из наиболее общих и плодотворных, уже давно проникла в географию, но лишь в конце XIX в. получила научное обоснование. В плане последующего анализа методологических принципов школы "Анналов" весьма важно обратить внимание на то, как французские географы понимали главные задачи своей науки. Рассматривая Землю как сложный комплекс взаимосвязанных явлений, они усматривали эти задачи в изучении отношений и взаимодействий между земными явлениями. Не случайно, отмечает советский географ О. А. Александровская, столь частое употребление ими в работах методологического характера таких терминов, как liaison (соединение, сцепление, связь, взаимодействие, последовательность), connexite (связь, соотношение, сродство), combinaison (сочетание, комбинация, совокупность). "Рассмотренные изолированно, черты, которые составляют облик местности,-писал Видаль де Ла Блаш в своей работе "Общий атлас",—имеют значение факта, но они приобретают значение научного понятия лишь в том случае, если их располагают в цепи, частью которой они являются и которая одна только способна придать им их полный смысл"[35].
Одним из основополагающих понятий "географии человека" стало понятие "среда", которое опирается на идею "земного единства" и является ее дальнейшим развитием. Среда понимается французскими географами как некая материальная система, которая выражается сложной комбинацией физических и биологических условий той или иной части Земли; здесь сталкиваются многие факторы различного порядка, образующие известное равновесие [36]. Приведение всех явлений и сил такой системы в равновесие происходит благодаря взаимному приспособлению как неодушевленных форм, так и живых существ.
Географическим фактором первого порядка Видаль де Ла Блаш считал человека. Признавая важность проблемы влияния географических условий на судьбы человечества и его историю, он, однако, подчеркивал, что "изучение эволюции земных явлений предполагает хронологию, отличную от хронологии истории человека. И вряд ли можно объяснить зрелище цивилизаций и их упадка изменениями природного порядка"[37]. Такое понимание соотношения географии и истории стало значительным шагом вперед по сравнению с упрощениями этой проблемы, имевшими место в трудах Монтескье, Тэна и других французских историков XVIII—XIX вв. Оно тем более не имело ничего общего с доведенной до абсурда идеей географического детерминизма, выразившейся у немецкого географа Ф.Ратцеля в фаталистической формуле "среда (географическая.-
Проблема соотношения географии и истории как научных дисциплин надолго привлекла внимание французских историков; ее научное решение осуществлялось главным образом путем дальнейшего углубления и развития обоснованной Видаль де Ла Блашем концепции "географии человека", согласно которой необходимо изучение взаимоотношений природы и человека, роли человека как фактора, изменяющего географическую среду. Не принимая основную идею географического детерминизма о том, что природная среда определяет судьбы человечества, французские географы и историки главной задачей исследований проблемы взаимоотношений природы и человека считали выяснение реального уровня географических влияний и реакций на них человека на протяжении всей его истории.
Отношения между французской географической школой и "Анналами"- это нечто большее, нежели добрососедские отношения двух наук. География органически интегрировалась в научные исследования "Анналов" и стала их неотъемлемой частью. У истоков "Анналов" рядом с Блоком и Февром стоял и один из наиболее видных представителей французской географической школы—Альбер Деманжон. В свою очередь историки школы "Анналов" внесли столь существенный вклад в развитие французской географической науки, что ее уже с трудом можно представить себе без их работ.
Очень многие явления и события в области общественных наук, да и во всей идейной жизни Франции первых десятилетий XX в. неразрывно связаны с именами двух крупных ученых философа и литератора А.Берра и социолога Э.Дюркгейма [39]. Каждый из них смог объединить вокруг себя большую группу ученых, представляющих самые различные области знания. Социологическая школа Э.Дюркгейма приобрела широкую известность и влияние в западном мире. А. Берр не создал своей научной школы в точном смысле этого понятия, но он основал так называемый Международный центр синтеза, в который наряду с буржуазными политическими деятелями и представителями деловых кругов вошли и крупнейшие ученые: А. Эйнштейн, Э.Резерфорд, Дж. Фрейзер и др. Историческая секция этого центра была представлена такими именами, как П.Ренувэн, А.Пиренн, Д.Хёзинга, Д.Травельян и др. Каждое из этих объединений ученых располагало своим печатным органом: А. Берр издавал "Revue de synthèse historique", Э. Дюркгейм - "Année sociologique".
Между двумя научными направлениями было много общего, что и дает основание рассматривать их как относительно единый феномен в истории буржуазного обществоведения. Это общее в своей основе определялось социально-политическими позициями и идейно-теоретическими воззрениями большинства ученых, объединившихся вокруг Э.Дюркгейма и А.Берра. Социальнополитическая и теоретическая концепции Дюркгейма отвечали идеологическим запросам реформистски настроенной либеральной буржуазии. Целью Дюркгейма было создание новой идеологии буржуазии, идеологии, которая бы имела "научный характер"[40]. Идейный смысл "теории исторического синтеза" Берра состоял в том, чтобы устранить некоторые наиболее очевидные пороки традиционной буржуазной историографии и с помощью элементов "экономического материализма" создать видимость, что исторический материализм — это уже пройденный этап науки, поскольку все "ценное", что в нем было, якобы уже "синтезировано", а то, что осталось, односторонне и не заслуживает серьезного внимания [41].
Эти научные направления отличало единство взглядов по многим вопросам, относящимся к характеру современной науки, ее социальным функциям. Берр и Дюркгейм выступали против иррационализма и бездумной фактографии. Со страниц их журналов нередко звучал решительный протест против откровенного спиритуализма и клерикальной реакции. Критика реакционных течений в буржуазной философии и историографии, выступления против априорных схем спекулятивной философии истории и социологии, разработка отвечающих требованиям времени методов научного анализа поднимали авторитет этих направлений и привлекали к ним внимание широких кругов научной общественности. Вокруг Берра и Дюркгейма объединялись ученые самых различных политических убеждений и научных интересов. Многим ученикам Дюркгейма бьш, например, близок реформистский социализм жоресистского толка. Дюркгеймовцы М.Мосс, Ф.Симиан, Л.Леви-Брюль были членами социалистической партии. Именно с этими учеными "Анналы" поддерживали непосредственные контакты.
Блок и Февр начали с активного сотрудничества с каждым из этих научных объединений. Блок входил в историческую секцию Международного центра синтеза, систематически выступал на страницах "Ревю де синтез историк". Февр опубликовал в задуманной Берром коллекции "Районы Франции" одну из самых первых своих работ по региональной географии - "ФраншКонте". Его книгой "Земля и эволюция человечества"открывалась рассчитанная на 200 томов серия Берра "Эволюция человечества". Эта книга служила своего рода введением ко всему изданию и была призвана "задать тон", пробудить своими гипотезами и выводами интерес читателей ко всем последующим публикациям серии. Совместная борьба Блока, Февра и Берра против традиционной историографии, за обновление исторической науки составляет непосредственную предысторию школы "Анналов"—этого, по выражению Ф.Броделя, "настоящего дитя" издаваемого Берром "Ревю де синтез историк"[42]. О школе Дюркгейма Февр и Блок также всегда отзывались с большим почтением. Эта школа, писал Февр, "живет как в делах каждого из нас, так и в нашем общем деле, каковым являются "Анналы"[43]. Блок говорил о социологии Дюркгейма: "Наша наука многим ей обязана. Она научила нас анализировать более глубоко, ограничивать проблемы более строго, я бы даже сказал, мыслить не так упрощенно"[44][9].
Эти оценки, а также анализ трудов историков школы "Анналов" и сопоставление их теоретических положений с основными концепциями "исторического синтеза" Берра и так называемого "социального реализма" школы Дюркгейма дают достаточно оснований для утверждения, что именно берровская теория и дюркгеймовская социология во многом определили исходные принципы "Анналов" и стали для них теоретико-методологической основой.
Научная позиция Берра была в основном определена в его докторской диссертации, которая называлась "Синтез исторических познаний. Очерк о будущем философии". Здесь он сформулировал ту магистральную линию, которой придерживался всю жизнь: заменить, исправить, дополнить "ныне осужденную" философию истории. Берр выступил не против сотрудничества истории и философии вообще, а против традиционной философии истории гегелевского толка. История и философия, должным образом согласованные, должны были, по убеждению Берра, стать двумя основными аспектами будущей науки, которая приобретет характер "исторического синтеза"; это будет наука "в одинаковой мере умозрительная и основанная на практике, ретроспективная и устремленная в будущее"[46].
Блок и Февр прошли вместе с Берром большой и сложный путь-путь сомнений, поисков и приобретений, которые воплотились впоследствии в их концепции исторической науки. Они были вместе с Берром до тех пор, пока он разделял их веру в прогресс человечества и убежденность в безграничных возможностях научного познания, пока он доказывал, что история лишь тогда сможет утвердиться как наука, когда в ней восторжествуют столь же строгие научные методы, как и в науках естественных. Для них были близки и понятны выступления Берра против историков-атомистов [47], рассматривавших общество как механический агрегат индивидов. Они безусловно поддерживали Берра, когда он боролся против подмены точных исторических фактов произвольными схемами и субъективноидеалистическими спекуляциями. А дальше? ...Дальше в Берре заговорил философ. Причем не философ вообще, а самый ординарный представитель той традиционной буржуазной философии истории, против которой он сам на словах очень яростно боролся. Берр не смог устоять перед соблазном априорной схемы, и суть дела не стала иной даже тогда, когда он объявил эту схему "романом о происхождении человечества". Эта общая схема трех фаз эволюции человеческого общества с тремя группами причинных отношений и соответствующими им тремя типами фактов и явлений в истории представляла собой именно ту абстрактную философию à l'allemande ("в немецком духе"), в которой, по убеждению Блока и Февра, "историки очень большой нужды не испытывают"[48], так как их "идеи извлекаются из самой истории.
Таким же двойственным было отношение Блока и Февра и к социологии Дюркгейма.
Из всей совокупности взглядов Дюркгейма, составляющих его социологическую теорию, выделим лишь два положения, которые в наибольшей степени повлияли на формирование научного мировоззрения основателей "Анналов": взгляд на общество и понимание социологического объяснения.
Первое положение — взгляд на общество — основано на антиредукционизме Дюркгейма и, если его рассматривать с общенаучных и философских позиций, размещается в том же ряду проблем, о которых уже говорилось выше в связи с революцией в естествознании и общей методологией французской географической школы: дихотомия элементаризма и целостности, простого и сложного.
Проблема общества как целостной системы, как единого социального организма (наряду с проблемой взаимоотношений общества и индивида) занимала центральное место во всей теории Дюркгейма и рассматривалась в двух планах [50]. Согласно этой теории, общество - это, во-первых, совокупность коллективных представлений: сюда входят общие идеи, верования, моральные нормы, мотивы деятельности, идеалы. Целостность общества в этом смысле обеспечивается за счет того, что отдельные индивиды, взаимодействуя между собой на основе коллективных представлений, становятся не изолированными единицами, а составляющими единого целого. Во-вторых, общество— это структура, элементами которой являются экономические, географические, демографические факторы, например численность и плотность населения, размещение населения и т.п. Целостность в этом смысле объясняется по аналогии с живым организмом: любой элемент, функционируя, обеспечивает соответствие между собой и определенной потребностью общества как целого, в котором этот элемент функционирует.
Трактовка Дюркгеймом общества, если ее рассматривать в плане решения основного вопроса философии, основана на объективном идеализме. Он считал материю синонимом физического тела, и поэтому для него не существовало в обществе иной "материи" кроме географических факторов, технологии и т. п. Под экономическими факторами он понимал мотивацию экономической деятельности. В том случае, когда Дюркгейм говорил об объективной реальности, он имел в виду ее независимость от индивидуального сознания, т.е. эта реальность представлялась как объективно существующее коллективное сознание по отношению к сознанию индивидуальному. Дюркгейм нередко употреблял понятие "материальный субстрат". "Считалось правилом социологического метода,- пояснял М.Мосс,—что социальная жизнь во всех ее формах: моральной, религиозной, юридической и т. д.—является функцией ее материального субстрата, что вся жизнь меняется вместе с этим субстратом, т. е. с численностью, плотностью населения, составом социальных групп и пр."[51]. Однако впоследствии этим субстратом дюркгеймовцы стали считать опять-таки коллективные представления.
Если проанализировать дюркгеймовскую трактовку общества, имея в виду методологический аспект проблемы, то станет очевидным, что здесь, как это и свойственно позитивизму в целом, совершенно отсутствует идея какого бы то ни было монизма. Сущность явления и форма ее проявления, отмечает Е.В.Осипова, рассматривались Дюркгеймом как нечто одноплановое, "горизонтальное", они не только были взаимосвязаны, но и менялись местами: то коллективные представления были продуктом общества, то общество - продуктом коллективных представлений, и это не смущало Дюркгейма, а, напротив, казалось ему признаком научности.
Состояние общества как целого в определенный промежуток времени является для Дюркгейма исходным моментом социологического объяснения. В качестве определяющего фактора выступает социальная среда. Она включает в себя явления морфологического порядка: "число и характер основных элементов, из которых слагается общество, способы их сочетания, степень достигнутой ими сплоченности, распределение населения на территории, число и характер путей сообщения, форма жилищ и т.д." ; кроме того, социальная среда-это и коллективные представления. "... Начало каждого социального процесса, представляющего некоторую важность,-писал Дюркгейм,-должно быть отыскиваемо в устройстве внутренней социальной среды"[53].
Два приведенных положения социологии Дюркгейма с теми или иными модификациями получили конкретное воплощение во многих трудах историков школы "Анналов". Особое внимание следует обратить на то обстоятельство, что в своих "Правилах социологического метода"[54] Дюркгейм почти полностью игнорировал влияние исторических факторов на современное состояние общества. Он считал, что объяснить общественную жизнь в данный момент можно, лишь зная современное состояние социальной среды. Исходя из этого, Дюркгейм критиковал эволюционизм, основанный на идее, что этапы, которые человечество проходит в своем развитии, возникают один из другого. Он считал, что успехи предшествующего этапа могут быть лишь отправной точкой, позволяющей идти дальше, но не побудительной силой: "Предшествующее состояние не производит последующее, отношение между ними исключительно хронологическое"[55], а не причинное. Что же касается причинного анализа, то он в социологии Дюркгейма всецело сводился к установлению зависимости социального явления от социальной среды.
В принципах социологического объяснения Дюркгейма слились воедино два изначально разноплановых момента. В области теории познания взамен однолинейной схемы эволюционизма он выдвинул идею системного подхода к обществу. Вместе с тем, будучи идеологом буржуазного реформизма, Дюркгейм противопоставил идею социального "порядка", "нормального" функционирования данной системы идее становления и развития, пониманию этой системы как явления преходящего.
В плане выяснения идейных истоков "Анналов" важно обратить внимание на отношение Берра и Дюркгейма к марксизму. Если в XIX в. для противников марксизма наиболее характерным было стремление замолчать его, игнорировать как науку, то с началом XX в. появились две другие тенденции: вульгаризаторская критика марксизма и его оппортунистическое опошление. Первая тенденция во Франции была представлена главным образом дюркгеймовской социологией и вообще позитивизмом как таковым. Марксизм изображался в виде вульгарного экономического учения, якобы отрицающего значение духовного фактора в жизни общества и предполагающего, что развитие общества осуществляется автоматически под воздействием изменений в экономическом базисе. Философия марксизма представлялась Дюркгеймом не более как одна из разновидностей доктрин, отождествляющих материю и сознание, исторический материализм изображался как наука, ограничивающая свои задачи анализом исключительно экономических сторон жизни общества. В отношении Берра к марксизму были некоторые нюансы по сравнению с отношением к нему Дюркгейма, но они носили непринципиальный характер. Влияние марксизма "признано, но его доктрина не принята",—утверждал Берр. Ему был чужд и непонятен материалистический монизм марксистской теории, он отвергал идею классовости исторической науки. Что значит "буржуазная" или "пролетарская", "материалистическая" или "идеалистическая" история, спрашивал А. Берр и отвечал : "Истина не является ни тенденциозной, ни исключительной. Материализм
Сказанное не следует, конечно, понимать в том смысле, что отношение "Анналов" к марксизму было равнозначно берровско-дюркгеймовскому плюс социал-реформистское. К рассмотрению этого вопроса мы еще вернемся. В данном же случае можно констатировать лишь одно: прежде чем Февр и Блок познакомились с работами Маркса непосредственно, они уже впитали в себя, и в весьма внушительных дозах, вульгарно истолкованный марксизм. Когда Февр говорил, что историки не испытывают большой нужды в абстрактной философии "в немецком духе", он имел в виду не только Гегеля.
Таким образом, у Блока и Февра нашлось много точек соприкосновения с "историческим синтезом" Берра и социологической школой Дюркгейма. Тем не менее, несмотря на крепкие узы идейного родства, связывавшие их, всем им суждены были разные дороги. Впрочем, иначе был бы необъясним и сам факт появления "Анналов" как новой школы в буржуазной исторической науке. Главными причинами возникших разногласий, а затем и окончательного размежевания явились принципиальное расхождение во взглядах по проблеме "История как наука в системе других наук", а также догматизм дюркгеймовской социологии.
Дюркгейм признавал значение исторического исследования как элемента сравнительного метода и отводил ему важную роль в доказательстве научных гипотез. Однако в сотрудничестве историка и социолога, как его представлял себе Дюркгейм, историку отводилось место далеко не пропорциональное той значимости, которая признавалась им за историей. Согласно Дюркгейму, историк, пользующийся научными методами это уже не историк, а социолог. За пределами социологии он оставлял категорию историков, которые и не пытаются установить законы и типичные явления, а просто-напросто следуют по шкале времени за индивидуальностями, будь то отдельный персонаж или какой-то коллектив. История и социология, по мнению Дюркгейма, могут сотрудничать между собой, но не как равные: социолог нуждается в обработанном историком материале, чтобы иметь в своем распоряжении конкретные факты для их исследования; историк же может отобрать факты, достойные интереса, или установить связь между двумя отдельными фактами, например причинные отношения, лишь в том случае, если он будет располагать результатами сравнительного анализа, предоставленными ему социологом. Вполне естественна реакция Блока на эту режиссуру Дюркгейма. Случалось, правда редко, пишет Блок, что слово "история" даже хотели вычеркнуть из словаря. "Социологи дюркгеймовской школы отводят ему определенное место-только подальше, в жалком уголке наук о человеке; что-то вроде подвала, куда социологи, резервируя за своей наукой все, поддающееся, по их мнению, рациональному анализу, сбрасывают факты человеческой жизни, которые им кажутся наиболее поверхностными и произвольными"[60].
Догматизм Дюркгейма Блок и Февр усматривали в его следовании канонам, исходящим из философии Просвещения, и контовской социологии. Дюркгейм оказался не в состоянии сделать надлежащие выводы из новейших достижений в области естествознания и современной ему действительности. Оставаясь, как и Конт, в значительной мере пленником натуралистических представлений просветителей, которые пытались разработать единый научный метод познания природы и общества, включить явления общественной жизни в единую цепь изучаемых наукой закономерностей, Дюркгейм также продолжал верить в универсальные законы, одинаково пригодные для понимания как природы, так и общества. Он и его школа, отмечал в этой связи Блок, действительно считали возможной науку об эволюции человечества, которая согласовывалась бы с неким "всенаучным" идеалом, и, не щадя сил, трудились над ее созданием [61]. Негодование Блока и Февра по поводу догматизма Дюркгейма понятно. Весь вопрос в том, как избавить науку от этого порока. Догматизм можно преодолеть научно. Его можно также разбавить определенной дозой релятивизма. Далее мы увидим, какая из этих двух возможностей и в какой мере была реализована в трудах историков школы "Анналов".
Итак, можно сказать, что предварительное знакомство с основателями "Анналов" и той средой, в которой они искали способы обновления исторической науки, состоялось. Мы показали также их реакцию на события и процессы в различных областях научного знания в первой четверти XX в. Но для понимания смысла и характера "битв за историю" М. Блока и Л. Февра необходимо посмотреть, что же представляли собой владения самой Клио до вторжения в них "Анналов".
Если попытаться в самых общих чертах определить состояние французской буржуазной исторической науки в первой четверти XX в., можно сказать, что существенных изменений по сравнению с минувшим веком за это время не произошло. Более того, внешне все выглядело так, как будто во Франции в отличие от некоторых других стран Западной Европы все еще продолжалось "столетие историков", каковым многие — и не без оснований - считали XIX век[10].
Преобладающей в первой четверти XX в. во Франции продолжала оставаться позитивистская историография [62]. Она была представлена такими именами, как Э.Лависс, считавшийся в конце XIX-начале XX в. своеобразным "папой" официальной историографии, А. Олар, возглавлявший Общество истории французской революции, Л. Альфен, который, опубликовав в 1946 г. книгу "Введение в историю"[63], поставил последнюю точку в разработке позитивистского метода исторического исследования. Наиболее полное выражение этот метод получил в трудах Ш.В.Ланглуа и Ш.Сеньобоса. Их совместная работа "Введение в изучение истории"[64] — своего рода библия позитивистского историзма.
Выступления Дюркгейма и Берра против позитивистской историографии, которую они называли "историзирующей" ("l'histoire historisante"), "событийной" ("l'histoire événementielle") , имели широкий резонанс, но все-таки никакой "революции" не сделали и в самой исторической науке в это время никак еще реально не проявились. Эти выступления были, если можно так сказать, внутриклановыми по своему характеру. Критика позитивистской историографии осуществлялась в основном с позиций философии и идеологии позитивизма. Данное обстоятельство во многом объясняет несколько приглушенное звучание антипозитивистской критики, отсутствие в ней ниспровергающих заходов на самые основы позитивистской историографии. Следует также учесть, что эти выступления не завершились разработкой позитивной программы обновления методологических основ исторической науки. В планы Дюркгейма такая задача вообще не входила. Берр прилагал определенные усилия в этом направлении, однако, не будучи профессиональным историком, он не смог продвинуться дальше реализации пусть существенных, но все-таки главным образом организационных мер. Что касается Блока и Февра, то, хотя они и высказались за "превращение истории в науку", их голоса в первые два десятилетия XX в. звучали еще слабо, они практически не выделялись в общем хоре поверхностного оптимизма позитивистской историографии.
Неудовлетворенность состоянием исторической науки, ее неспособностью ответить на запросы современности выражали в то время и многие другие представители французской интеллигенции. Любопытные наблюдения на этот счет сделал один из талантливых французских публицистов и поэтов, академик Поль Валери. В книге "Взгляд на современный мир", опубликованной в 1931 г., он писал, что новейшие открытия коренным образом изменили прежнее видение мира. Этот мир предстал перед нами, отмечал П.Валери, совсем не таким, каким мы привыкли его видеть, стал более тесным и единым. Система причин, которая определяет судьбу каждого из нас, простирается ныне на весь земной шар. Современным представлениям о развитии человечества не соответствует больше "старая историческая геометрия и старая политическая механика". Этот новый мир может быть снова ввергнут в катастрофу, какой явилась для него мировая война, если политический рассудок не избавится от привычки "мыслить событиями", а не проблемами, не категориями, соответствующими современной науке. Эта привычка мыслить поверхностно продолжает поддерживаться традиционной историей, из поля зрения которой ускользают "отношения первостепенной важности". Поскольку в этой истории отбор "фактов" не подчинен научному методу, она представляет собой "ужасную мешанину", содержит в себе все и дает примеры всему. В силу этого она абсолютно ничему не учит, более того, "она заставляет мечтать, она опьяняет народы, порождает у них ложные воспоминания, растравляет их старые раны, вызывает у них манию величия и манию преследования, делает нации желчными, высокомерными, нетерпимыми и тщеславными", и в этом смысле "история—самый опасный продукт, выработанный химией интеллекта"[65].
Осуждение суровое. Блок, как и многие другие, усомнился в его справедливости, полагая, что оно равнозначно оправданию невежества [66]. Но так ли это? Разве данное самим Блоком определение буржуазной исторической науки первой четверти XX в. как науки, не проникшей глубже лежащих на поверхности фактов [67], разве это определение не столь же суровый приговор?
Поделиться книгой: