Южнее реки Бенхай

— Я хочу добавить, не имея в виду в данном случае Китая — этого загадочного азиатского сфинкса, что, когда начинаешь бизнес такого масштаба, как этот, нельзя избежать сложных проблем, они будут возникать каждый день, большие и малые. Но для нас главной сейчас является одна — переброска огромного контингента войск и материального обеспечения плана, создания надежных запасов всего, что потребуется для ведения операций с участием в войне непосредственно наших войск. Поэтому все наши службы заняты ею. Нам предстоит — только подумайте! — перебросить через океан миллионы тонн боеприпасов, оружия, техники, продовольствия, строительных материалов. По нашим предварительным подсчетам, эта операция будет крупнее и сложнее, чем переброска наших войск и вооружений по плану «Оверлорд» для вторжения на Европейский континент в тысяча девятьсот сорок четвертом.

«Неужели мой план действительно превосходит план президента Рузвельта?»— подумал Джонсон. С каждым днем ему все больше нравилась, возвышала в собственных глазах роль верховного главнокомандующего. Не в воображении, а на самом деле он может теперь распоряжаться войсками, передвигать их в нужном направлении, ставить перед ними задачи невиданные по своему масштабу.

Президент был доволен обменом мнениями. Ему ничего не оставалось, как согласиться с теми практическими решениями, которые представлены на его утверждение.

— Теперь, как я понимаю, можно задать несколько вопросов генералу Фрэнсису? — довольно улыбаясь, проговорил Джонсон. — Надеюсь, вы подготовились, — он по очереди посмотрел на своих собеседников, — раскинуть над Вьетнамом свою сеть, в ячейки которой не проскочит ни одна рыбка, не так ли?

— Пожалуй, так, господин президент, — отозвался Райтсайд, — ее плели самые светлые головы из инженерного управления.

Речь пошла о плане широкого строительства военных баз в Южном Вьетнаме, которые должны были покрыть страну от реки Бенхай до южной оконечности полуострова Индокитай и не только сыграть решающую роль в подавлении партизанского движения, но и обеспечить в будущем господство над Лаосом и Камбоджей.

— Географическое расположение баз, господин президент, разных по мощи и назначению, позволяет действительно рассчитывать на тот эффект, о котором вы сказали. Базы будут как бы замыкать на себя обширные стратегические районы — дельту Меконга, Центральное плато, юго-восточную часть Вьетнама с военно-морской базой Камрань и военно-воздушную базу в Дананге, Настоящая рыбацкая сеть, как точно определено вами.

— Это хорошо, — довольно произнес Джонсон. — А есть в вашей сети что-либо особо значительное?

— Конечно, господин президент, — ответил министр обороны. — Таким первоочередным и наиболее важным объектом мы считаем базу Фусань. Это даже не база, а супербаза и по своей мощи, и по своему стратегическому назначению. Мы нашли выгодное место для ее строительства, как бы господствующую высоту, с которой можно наблюдать и контролировать положение не только на большой территории обеих частей Вьетнама, но и в Лаосе и Камбодже. И контролировать надежным способом.

— Это действительно сложное сооружение? — спросил президент, пытавшийся мысленно представить себе район строительства, но в конце концов отказался от этого, поскольку не знал карту Индокитая так, как знали ее военные.

— Да, господин президент, — сказал генерал Райт-сайд. — На площади в несколько десятков квадратных километров разместятся крупные военно-воздушные силы. С нее на вертолетах будут выбрасываться отряды наших опытных антипартизанских сил в любой район, где возникнет необходимость подавить очаги сопротивления. Мы рассчитываем отсюда установить контроль над «тропой Хо Ши Мина», по которой Ханой шлет свои силы на юг. Примерно сорок тысяч солдат — морских пехотинцев, десантников, броневых дивизионов и охранных подразделений — будет находиться в подчинении штаба базы.

— Есть с чем развернуться и показать нашу силу, — согласился Джонсон.

— У министерства обороны и особенно у инженерного управления, — сказал Макнамара, — есть, господин президент, мнение и просьба к вам: утвердить строителем, а потом командующим базой бригадного генерала Фрэнсиса Райтсайда. Мы в Пентагоне и вы, господин президент, знаете его как энергичного человека, который необходим нам на таком важном участке.

Макнамара был хорошо осведомлен о тех давних и далеко не бескорыстных узах, связывающих Джонсона с богатейшим семейством Райтсайдов, и решил угодить ему этой просьбой.

— Я думаю, господин президент, — добавил Маккоун, — нам будет трудно найти более подходящего человека на эту высокую, ответственную работу.

Президент оторвал взгляд от карты Вьетнама, где пытался найти те «десятки квадратных километров» земли, которые, как он понимал, должны стать символом американской военной мощи и, если хотите, символом всей Америки.

— Ну, что ж, — сказал он, — когда два таких могучих человека, как министр оборони и директор разведывательного управления, единодушны в своем мнении, мне остается только с благодарностью принять ваше предложение, господа.

В этих словах Джонсона был как бы намек на то, что было известно всем: Пентагон и ЦРУ — постоянные соперники. Их соперничество, скрытое, а иногда и прорывающееся наружу, часто рождало на свет такие противоречивые аналитические выводы, которые ставили в тупик членов Совета по национальной безопасности и требовали поиска долгих компромиссных решений, не удовлетворявших в конце концов ни одно из этих учреждений.

— Фрэнсис, дружище, — обратился он к Райтсай-ду, — не только я прошу тебя принять этот пост, тебя просит Америка, — не удержался Джонсон от свойственной ему патетики. — Ты знаешь, какое затевается дело. В твои руки мы хотим передать мощное оружие и могучий инструмент возмездия. Как ты смотришь на это?

Генерал поднялся, взволнованный, вроде растерявшийся от неожиданности: ведь до этой минуты ни Макнамара, ни Маккоун ни словом не обмолвились о своем намерении. «Договорились, — подумал он про себя, — или решили сейчас?» Он вынул из кармана большой белый платок, вытер лицо и, боясь, как бы затянувшееся молчание не было понято неправильно, проговорил несвойственной ему скороговоркой.

— Линдон, — перешел он на фамильярный тон, каким они всегда разговаривали друг с другом, — ты знаешь меня всю жизнь. Я могу только гордиться таким доверием и принимаю его с благодарностью.

— Прекрасно, дружище. Я всегда знал, что на тебя можно положиться и рассчитывать в самых трудных начинаниях.

Макнамара и Маккоун, кажется, тоже были довольны предпринятым шагом, хотя оба, уважительно относясь к миллионам Райтсайда, были не очень высокого мнения о его военных талантах.

— Остался совсем небольшой вопрос, господин президент, — сказал Макнамара. — Мы разработали обстоятельный и, как йчдумаю, полезный для нашего дела во Вьетнаме план психологической войны.

— Еще бы, — добродушно сказал Джонсон, — кто же не знает, что в твоей конторе подобраны самые высоколобые мыслители. Они не зря получают свои деньги.

— Не буду говорить о деталях, — раздвинув губы в вежливой улыбке, сказал Макнамара, — с этим можно всегда ознакомиться. Но в общем люди, которых мы отбираем для этого, будут изучать настроение вьетнамцев, входить в доверие, анализировать мнения самых разных кругов общества, делать предсказания или давать-советы, какие шаги нам следует предпринимать или от каких отказаться. Они будут проникать через своих агентов в стан противника и помогать разрушать его изнутри. Это разведчики высшего ранга.

— Мысль действительно хорошая. В наши дни психология становится оружием, я бы сказал — стратегическим оружием, — сказал Джонсон.

— В связи с этим, — продолжал министр обороны, — я попрошу генерала Райтсайда взять к себе в качестве помощника по психологической войне одного из лучших наших военных разведчиков — полковника Юджина Смита. Вы знаете его, господин президент. Не так давно бы вручали ему высокую награду за операцию, назовем ее «Нго Динь Зьем».

— Да, я помню этого офицера. Он произвел на меня самое приятное впечатление. Он ведь, кажется, был на нашем недавнем совещании?

— Да, господин президент. Это была моя инициатива — пригласить его. Думал, что будет лучше, если он сразу почувствует масштаб дел, которые предстоят всем нам и ему в частности.

— Я не возражаю, — ответил Джонсон. — Как ты, Фрэнсис?

— Только буду рад работать бок о бок с человеком, которого рекомендует министр Макнамара, — ответил генерал, подумав про себя, что, даже если бы и были у него какие-то соображения против, спорить с руководителем Пентагона не в его интересах.

— Ну и хорошо, — подвел итог президент, — теперь работать. Да, — сказал он, уже готовясь попрощаться со всеми, — мне пришла в голову мысль, что тебе, Боб, неплохо бы слетать в Сайгон и самому, а не через посла поговорить с нашими друзьями о деталях плана. Надо их порадовать, может быть, они станут более активными после этого. Когда бы ты мог сделать это без ущерба для дела?

— В ближайшие несколько недель, господин президент, я буду крайне занят в связи с окончательным уточнением всего, что связано с намеченным планом. Надо будет отработать и пустить механизм в действие.

Думаю, что в первой половине октября обстановка будет наиболее подходящей.

— Хорошо, — сразу согласился Джонсон, — к тому времени мы проведем подготовительную работу, объясним Америке и втолкуем всему миру, что у нас не было другого пути защитить дружественную нам страну от коммунистического вторжения, как послать собственные войска. Если эта работа будет Проведена хорошо, мы получим лишнее очко в сражении с нашими противниками как у себя внутри, так и за пределами Америки. Но пока все, о чем мы говорили, должно держаться в абсолютной тайне, чтобы не проведал об этом какой-нибудь бойкий газетный мальчик. Просочись раньше времени в печать хоть малая часть, мы окажемся в крайне тяжелом положении. Надо ограничить круг посвященных. Я отдал распоряжение, чтобы секретные документы миновали даже моих помощников и секретарей. Никаких сведений для печати!

— Мы постараемся сделать все возможное, господин президент, чтобы никто не узнал раньше, чем мы решим сказать об этом сами, — заверил президента Маккоун.

Прошло несколько дней, и в Белом доме разразилась гроза. Многочисленный штат канцелярии президента был в растерянности: никто еще не видел своего шефа в таком приступе гнева. Нельзя сказать, что президент отличался кротостью характера и сохранял олимпийское спокойствие в горячей обстановке. Наоборот, он легко раздражался, обрушивал поток самых грубых выражений и готов был испепелить провинившегося. Но чтобы он гневался так! Никто не помнит, даже из тех, кого он взял в Белый дом из стен конгресса.

Вызванный продолжительными звонками пресс-секретарь Джордж Риди оторопел, увидев президента. Он собрался спросить, что произошло, но Джонсон не дал ему и рта открыть.

— Какого черта вы тут делаете, Джордж?! — обрушился он. — За что вы получаете свои деньги? От кого, черт возьми, пошли эти сведения, я спрашиваю? И кто мне скажет, откуда взялось это безмозглое дитя госдепартамента по имени Макклоски? Завтра же отправить его в Африку, пусть он там информирует подходящее для него общество, если у него на большее не хватает мозгов. Кто допустил, черт возьми, утечку информации, вы можете мне ответить на этот вопрос, Джордж? А если нет, то на кой черт я держу вас? Узнайте у Раска, у его заместителей, кто разрешил этому кретину говорить то, о чем он и знать-то не должен, и ведите всех ко мне немедленно!

Риди стоял, ошеломленный, не понимая, о чем идет речь.

— Господин президент, — попытался он еще раз узнать, в чем дело, но опять безуспешно.

— Чего вы, черт возьми, топчетесь! — закричал Джонсон. — Берите эту бумагу и ищите виновных. Немедленно!

Джонсон сунул в руки Риди телетайпную ленту и почти вытолкнул его из комнаты. С грохотом захлопнулась за спиной Риди тяжелая дверь Овального кабинета.

Пресс-секретарь нервным движением вынул из кармана платок и вытер покрывшееся испариной лицо. Он пытался прочитать, но строчки прыгали так, что было трудно соединить их. Только вернувшись в свой кабинет и успокоившись, он прочитал: «Пресс-конференция представителя госдепартамента по связи с прессой Роберта Макклоски».

«Бедный Боб, — подумал Риди, — надо же было тебе влезть в это болото».

Последнее время Джордж Риди жил в каком-то по-лукошмарном состоянии. Как пресс-секретаря президента, его беспрерывно атаковали журналисты, пытаясь прямыми и окольными вопросами узнать что-либо о Вьетнаме. Но Риди уходил от ответов, чувствуя, что здесь можно заработать крупные неприятности, если вьетнамские бумаги с грифом «государственная тайна» шли к президенту, минуя его как пресс-секретаря, от которого обычно секретов не бывает. И Риди выработал для своего оправдания трафаретный ответ:

— Обращайтесь, господа, в Пентагон или госдепартамент, это по их ведомствам. Только туда, господа, — говорил он, пробираясь сквозь решительно настроенных журналистов, заполнивших коридоры Белого дома. Такой ответ позволял сохранять респектабельность и дать понять журналистам: я знаю все, но не уполномочен говорить.

И рассерженная толпа мчалась к Макклоски, которого, как и Риди, держали в полном неведении. Только Макклоски было труднее отбиваться, он был представителем по связи с прессой.

— Один бог знает, чего мне стоит эта секретность, — жаловался он коллеге. — Может быть, ты что-нибудь знаешь? — спрашивал он Риди, но тот беспомощно разводил руками.

И Макклоски решил из обрывков информации составить более или менее общее представление о том, что происходит вокруг Вьетнама, и поделиться своим мнением с журналистами, чтобы не настраивать их против себя. Ссора с прессой может легко испортить карьеру. Берясь за эту работу, Макклоски знал, что действует на свой страх и риск.

— Из ваших слов, Боб, — читал Риди телетайпную ленту, — можно сделать вывод, что назначение генерала Уэстморленда на пост главнокомандующего во Вьетнаме дает ему полную свободу рук для применения военных сил по его усмотрению. Так ли это?

— Полагаю, что такой вывод можно сделать, — отвечал Макклоски, как всегда оставляя для себя хоть призрачный запасной выход.

— Не могли бы вы уточнить, Боб, получил ли Уэстморленд часть полномочий, относящихся к прерогативе президента как верховного главнокомандующего?

— Точно сказать не могу, но в последнее время, вернее, в последние несколько недель дело шло к этому.

— С юридической точки зрения, Боб, не думаете ли вы, что такое решение будет равнозначно отношениям, какие существовали между президентом Рузвельтом и генералом Эйзенхауэром во время войны в Европе?

— Да, пожалуй.

— Но ведь это означает, что президент Джонсон без ведома конгресса бросает Америку в большую войну и при этом скрывает свое решение от нации?

— Я бы не решился быть столь категоричным, господа…

Но его уже никто не слушал. Журналисты, стараясь опередить друг друга, бросились передавать в свои газеты и агентства сенсационное сообщение.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Склонившись в глубокой задумчивости над картой-схемой базы, генерал Райтсайд не заметил, как в его временную дюралевую резиденцию, воздвигнутую в тени густых деревьев, вошел Юджин Смит.

, — Здравствуйте, господин генерал, — приветствовал Смит, — вы, наверное, уже представляете свое детище в полном расцвете сил, а?

— А, это ты, Юджин, — оторвавшись от схемы, сказал генерал, — я, наверное, сойду с ума, пока это детище вырастет. Понимаешь, не хватает стальных листов для взлетной полосы. Уже давно должны бы подойти, а их все нет и нет. Теперь из Сайгона сообщили, что металлическое покрытие будет поставлено из Японии — ближе и дешевле.

— Ну и что вас волнует? Японцы умеют делать такие вещи не хуже, чем американцы в Питсбурге.

— Не сомневаюсь, мой дорогой, но заказ им только передали, значит, задержка неминуема. А как ты знаешь, дело уже начинает разворачиваться всерьез. Скоро начнут задавать мне каверзные вопросы.

— По-моему, дело развертывается в рамках планов и сроков, вряд ли стоит особенно беспокоиться.

— Наше драгоценное министерство любит менять сроки, чтобы при случае найти, на кого взвалить ответственность. Поэтому взлетная полоса — первоочередной участок. Помещения для летного состава будут готовы вовремя, их ведь только монтировать из готовых деталей. Если чуть задержимся с установкой кондиционеров — не беда, перебьемся.

— А вам из Сайгона не сообщили главной новости? — спросил Юджин Смит.

— Какой? Нашего посла сменили или их очередного президента сбросили? Что там еще может случиться?

— Макнамару чуть не отправили на тот свет.

Генерал тяжело откинулся на спинку кресла и, вынув платок, стал вытирать лицо.

— Ты откуда узнал? Может быть, обычная газетная утка. Наши парни на это большие мастера.

— Я узнал об этом из передачи американского радио с Гавайев. Никаких подробностей. Одно голое сообщение: «Министр Макнамара избежал фатальной участи». Правда, я застал лишь конец сообщения.

Когда Райтсайд и Смит обменивались этими новостями, Сайгон бурлил. Вооруженные полицейские, военные патрули заполонили город. По улицам не разрешался проезд ни мотоциклистам, ни велорикшам, которые составляли основу сайгонского транспорта. Город притих и насторожился, но это была та часть города, где знали, что если будут предприняты репрессии, то они пройдут именно здесь. Газеты сообщили, что арестован сайгонский электромонтер Нгуен Ван Чой из мастерской Нгокать на улице Фатзием, связанный с коммунистическим подпольем. Он намеревался взорвать мину, когда машина с министром обороны США Робертом Макнамарой должна была оказаться на мосту Кон-гли. Следственные органы, сообщалось в печати, ведут поиск сообщников террориста.

В тюрьме Центрального участка в Сайгоне события в это время разворачивались своим чередом.

— Из этого подонка, — кричал полицейский полковник старшему следователю, — надо вытряхнуть все! Все, все, все! Адреса, явки, имена, связи, планы! Все! Мы докатились уже до края пропасти! Покушение на министра обороны США! Вы представляете, какой позор падет на нас?! Уже весь мир знает об этом. А вы, — обратился он к старшему следователю с помятым лицом, потухшими от наркотиков глазами, вялому и, казалось, лишенному интереса к жизни, — вы, Хоа, опять скисли? Денег, что ли, нет? Примите хорошую дозу порошка и давайте работать!

— Я всю ночь не спал, господин полковник. Этот, как вы выразились, подонок может вывести из себя даже Будду. Молчит, а если начинает говорить, то строчит словами дяди Хо. Рот ему надо заткнуть побыстрее. Поверьте моему опыту, этот не скажет ничего из того, что нам надо.

— Рот мы ему заткнем, не сомневайтесь. Только от вас требуется одно: вытащить из него клещами, руками, зубами — чем хотите! — необходимые сведения.

— Сейчас этим занимается следователь Кхань, — сказал Хоа.

— А, сумасшедший Кхань, — улыбнулся полковник. — Ну у этого с крючка не уйдешь. А ты, Хоа, — перешел полковник на более фамильярное обращение, — стал что-то слишком мягкотелым, раньше ты был, — полковник пошевелил пальцами руки, подыскивая подходящее слово, — да, да, раньше ты был понадежнее.

— Господин полковник, — возмутился Хоа, — вы меня подозреваете в чем-то?

— Что ты! Откуда взял? Я просто боюсь, что ты сломаешься. Сдадут нервы, и сломаешься. Эта болезнь сейчас не только у тебя, многие ломаются. Ну, ничего. Макнамара приехал не зря. Слышал, какое строительство развернули американцы?

Полковник закурил сигарету, и ее ароматный дым поплыл по кабинету. Хоа оживился.

— Ладно, ладно, не принюхивайся. По старой дружбе дам тебе сигаретку покрепче, — он щелкнул замком небольшого сейфа, стоявшего на столе, замаскированного под стопку книг, и вынул тонкую сигарету.

— Вот, поправляй свое здоровье.

Хоа прикурил, сделал глубокий вдох, и блаженная улыбка растеклась по его еще минуту назад кислому лицу. С каждым вдохом синеватого дыма Хоа приобретал черты деятельного человека. Глаза заблестели, руки перестали дрожать, на щеках заиграл румянец. Теперь это был другой человек.

На столе пронзительно зазвонил телефон. Полковник рывком снял трубку, и Хоа заметил, как он начал меняться в лице.

«Неужели ухлопали Макнамару в другом месте?»— подумал с каким-то облегчением Хоа, надеясь, что не только на их участок падет гнев начальства.

— Ты понимаешь, что ты натворил?! — закричал полковник, и лицо его пошло бурыми пятнами. — Да я тебя сотру в порошок, в пыль! Я из тебя выбью твою поганую душу, — полковник задохнулся от ярости, а в это время на другом конце провода кто-то, видимо, успел вставить несколько слов. — Ну, это уже легче, — тяжело вздохнул полковник и начал вытирать платком покрывшееся потом лицо. — Отвезите в тюремную больницу, сделайте все, чтобы он был готов к продолжению допроса. Этим займется старший следователь Хоа. Да, пока все.

Полковник бросил на рычаг трубку, и тут же раздался новый звонок по другому телефону.

— Слушаю, господин генерал. Конечно, знаю. Я все проверю лично, но вы же, господин генерал, лучше меня знаете этих людей… Да, я отдал все распоряжения. Кто? Я поручаю это дело следователю Хоа. Справится, он ведь не раз вел такие сложные дела. Хорошо, господин генерал, буду докладывать, — полковник помолчал немного, плотнее прижимая телефонную трубку, вдавливая в жирную щеку. — Совершенно верно, господин генерал. От вашего штаба включить кого-нибудь? Хорошо. Подполковника Чаня мы все хорошо знаем. Хорошо, господин генерал. Завтра, — полковник посмотрел на календарь, — да, 11 августа. Будет исполнено, господин генерал, — и полковник обессиленно отвалился на спинку вращающегося кресла.

Несколько секунд стояла тишина, которую нарушил сам полковник:

— Ты что-нибудь понял, Хоа?

— Только то, что звонил начальник полиции Сайгона.

— Верно, но кто ему успел доложить? Нет, ты подумай! Хорошо, что Кхань успел предупредить, а то мне пришлось бы плохо.

— Да в чем дело-то? — не выдержал Хоа. У него уже и следа не осталось от вялости, беспомощности. Теперь это был человек, которого немного побаивался даже полковник.

— А дело, мой дорогой Хоа, в том, что твой подопечный Чой предпринял попытку к бегству. Когда Кхань вышел из комнаты — пить, видите ли, он захотел! — Чой выпрыгнул из окна.

— С третьего этажа? У нас там на окнах даже решеток нет, потому что прыжок с третьего этажа на камни — смертельный номер.

— Вот, вот. Но, к счастью, он не разбился — будет кого расстреливать! Правда, сломал ногу. Понимаешь, ли ты наглость этих людей, Хоа? Нет, ты понимаешь?