— Ну да, — ответил Эф.
— И как там? Я здесь один из последних.
— Из последних? — переспросил Эф.
Он только сейчас различил контуры ветхих палаток и конурок из картонных коробок, стоявших поблизости. Спустя несколько секунд появилось еще несколько призрачных фигур. Это были «люди-кроты» эпохи Джулиани,{6} обитатели городской пучины, обездоленные, лишенные всяких прав, реальные следствия теории «разбитых окон».{7} Вот куда они забились в конце концов — на самое городское дно, где было тепло круглые сутки, изо дня в день, даже в самые жуткие зимние холода. При некотором везении и определенном опыте в таких подземных «стоянках» можно было жить по шесть месяцев кряду, а то и больше. Некоторые же кроты, те, что держались подальше от шумных станций, оставались здесь годами, ни разу не попадаясь на глаза ремонтных бригад.
Безум-Ник взирал на Эфа, слегка повернув голову, чтоб было удобнее его единственному зрячему глазу — второй скрывался под молочным, зернистым, как рисовая каша, бельмом.
— Ну да. Большинство колонии разбежалось — прям как крысы. Да, парень, так-то. Исчезнули, побросав свои очень даже приличные ценности.
Он широким жестом обвел кучи валявшегося здесь барахла: рваные спальные мешки, грязные башмаки, несколько потрепанных пальто. Фет почувствовал острый приступ жалости. Он знал: эти вещи представляли собой все земные блага, все имущество тех, кто недавно покинул сей мир.
Безум-Ник улыбнулся, но без тени улыбки на лице.
— Необычно, парень, да? Просто мороз по коже.
Фет вспомнил статью, которую прочитал когда-то в журнале «Нэшнл джиогрэфик», — а может, он видел этот сюжет по каналу «История», — где рассказывалось об одной колонии переселенцев, обосновавшейся в Новом свете еще в доамериканские времена, вроде бы на острове Роанок. В один прекрасный день эта колония исчезла. Более ста человек сгинули невесть куда, бросив все свои пожитки и не оставив никаких намеков на то, что означал этот внезапный и таинственный исход, кроме двух загадочных надписей: слова «Кроатон», начертанного на одном из столбов в покинутом форте, и трех букв «кро», прорезанных в коре стоявшего неподалеку дерева.
Фет снова устремил взор к мозаичным инициалам «SF», выложенным плиткой высоко на стене.
— А ведь я тебя знаю, — сказал Эф, держась на дипломатическом расстоянии от истекающего вонью Безум-Ника. — Я тебя видел в этих местах… То есть не здесь, а там, на улице. — Эф ткнул пальцем вверх, в сторону поверхности. — Ты обычно ходишь с картонкой, на которой написано: «Бог следит за вами», или что-то в этом роде.
Безум-Ник улыбнулся, подтвердив едва ли не полное отсутствие зубов во рту, нырнул в свою пещеру и, гордый от того, что его признали знаменитостью, вытащил нарисованный от руки плакатик. Ярко-красными буквами там было начертано: «Бог следит за вами!!!» — именно так, с тремя восклицаниями, добавленными для усиления.
По сути, Безум-Ник был фанатиком, в своем исступлении почти дошедшим уже до мании величия. Здесь, внизу, он был изгоем из изгоев. Жил под землей столь же долго, как и все остальные, а может, гораздо дольше. Он утверждал, что может добраться до любой точки города, не выходя на поверхность, — и все же ему явно не хватало умения мочиться, не орошая носки собственных башмаков.
Безум-Ник двинулся вдоль по рельсам, знаком предложив Эфу и Фету следовать за ним. По пути он скрылся в какой-то хибаре, сложенной из деревянных поддонов и покрытой сверху брезентом, — там внутри змеились старые обгрызенные провода удлинителей, уходившие куда-то сквозь крышу сооружения: видимо, они были подсоединены к некоему скрытому источнику электричества, принадлежавшего к обширной энергосети великого города.
Со свода тоннеля уже начала тихонько сочиться вода — ее источали трубы, проложенные вверху. Капли шлепались в грязь, превращая ее в месиво, барабанили по брезенту, покрывавшему хибару Безум-Ника, и стекали в специально приготовленную пластиковую бутыль из-под «Гаторада».
Безум-Ник выдвинулся задом из хибары, таща за собой старый предвыборный реквизит — вырезанную из твердого картона фигуру бывшего мэра Нью-Йорка Эда Коха с его фирменной улыбкой на лице — мол, «ну, как я вам?».
— Вот, — сказал Безум-Ник, передавая Эфу здоровенную — в рост человека — фигуру. — Держи.
Затем Безум-Ник провел их к дальнему тоннелю и показал рукой на землю — там шли рельсы, исчезающие в темноте.
— Вон прямо туда, — сказал он. — Туда они все и ушли.
— Кто? Люди? — спросил Эф, поставив мэра Коха рядом с собой. — Они ушли в тоннель?
Безум-Ник рассмеялся.
— Нет, не просто в тоннель, мудачок.
— Их? Забрали? — тупо переспросил Эф, почувствовав, как по его спине пробежал холодок. — Кто? Кто их забрал?
В ту же секунду неподалеку зажегся сигнал семафора. Эф отпрянул от рельсов.
— Разве этот путь все еще действующий? — воскликнул он.
— Поезд пятой линии по-прежнему делает разворот по внутренней петле, — объяснил Фет.
— Этот парень кое-что понимает в поездах. — Безум-Ник сплюнул на рельсы.
По мере приближения поезда свет в тоннеле начал прибывать — станция заполнилась сиянием и даже будто бы на несколько секунд вернулась к жизни. Мэр Кох под рукой Эфа заходил ходуном.
— А теперь смотрите во все глаза, — сказал Безум-Ник. — И не моргайте! — Он прикрыл рукой незрячий глаз и улыбнулся самой беззубой из своих беззубых улыбок.
Поезд с грохотом промчался мимо и пошел на разворот даже немного быстрее обычного. Вагоны были почти пустые — сквозь стекла удалось различить не более одного-двух человек, сидевших у окон, да еще там-сям виднелись фигуры стоявших пассажиров, державшихся за ремни. Еще не упокоенные наземники, перемещающиеся из одного мира в другой.
Когда мимо проносился конец поезда, Безум-Ник ухватил Эфа за локоть.
— Вон…
В мерцающем свете уходящего поезда Фет и Эф увидели что-то в его хвостовой части. Это была гроздь фигур… тел… людей, распластавшихся по торцу вагона. Они льнули к нему, как рыбы-прилипалы, решившие прокатиться на стальной акуле.
— Видите? — возбужденно выкрикнул Безум-Ник. — Всех видите? Это они — Другие.
Высвободив локоть из хватки Безум-Ника, Эф отступил на несколько шагов и от него, и от мэра Коха. Поезд заканчивал разворот по внутренней петле, его последний вагон уменьшался в размерах, уходя в темноту; свет в тоннеле иссякал, словно вода, исчезающая в сливном отверстии.
Безум-Ник протиснулся между Василием и Эфом, спеша вернуться в свою пещеру.
— Кто-то ведь должен что-то делать, правильно? Вы, парни, появились вовремя, без вас я ничего и не понял бы. Те, Другие, — это темные ангелы конца дней. Они нас всех похватают, если мы им это позволим.
Фет сделал несколько нерешительных шагов, словно собираясь отправиться вслед за поездом, затем остановился и, повернувшись, взглянул на Эфа.
— Тоннели, — сказал он. — Вот как они перебираются на другой берег. Они же не могут пересекать движущуюся воду. Я имею в виду, без помощи людей.
Эф в одну секунду оказался рядом с ним.
— А
— Прогресс, — сказал Фет. — Вот это и есть та беда, куда он нас завел. Как это называется — когда ты понимаешь, что можешь безнаказанно поживиться каким-нибудь говном, потому что никто не придумал правил, запрещающих это?
— Лазейка, — произнес Эф.
— Точно. Вот, это она и есть. — Фет развел руки, словно обнимая все пространство вокруг. — Мы только что обнаружили огромную зияющую лазейку.
Междугородный автобус
Вскоре после полудня роскошный междугородный автобус выехал со стоянки Приюта для слепых имени св. Люции штата Нью-Джерси и двинулся в направлении одной привилегированной частной школы-интерната, расположенной в северной части штата Нью-Йорк.
У водителя был целый мешок глупейших историй и еще один мешок избитых анекдотов, поэтому он не переставая развлекал своих пассажиров — около шестидесяти напуганных детишек в возрасте от семи до двенадцати лет. Истории болезней этих малолеток были тщательно отобраны в травматологических отделениях больниц трех штатов. Все дети недавно серьезно пострадали — они ослепли во время покрытия Солнца Луной. Для многих это была первая поездка в жизни без родителей.
Всем маленьким пациентам были предложены стипендии, оплаченные Фондом Палмера, в которые входила и оплата этой загородной ознакомительной поездки, и содержание в специально оборудованном заведении для недавно ослепших, где детям предстояло пройти курс адаптивной терапии. Сопровождали их девять выпускников Приюта имени св. Люции, которые были формально слепы, иначе говоря, острота их центрального зрения была снижена в десять и более раз, но остаточное восприятие света сохранялось. Клинический диагноз, поставленный их подопечным, выражался буквами ПОВС — «полное отсутствие восприятия света», то есть дети были абсолютно слепы. Во всем автобусе единственным зрячим был водитель.
Во многих местах движение было медленным из-за пробок, буквально взявших Большой Нью-Йорк в кольцо, но водитель не переставал развлекать ребятишек, добродушно подшучивая над ними и загадывая загадки. Время от времени он принимался рассказывать им об этой поездке, или описывал интересные вещи, которые видел из окна, или просто придумывал какие-нибудь детали пейзажа, чтобы сделать обыденное — интересным. Водитель давно работал в Приюте имени св. Люции и не имел ничего против того, чтобы играть роль клоуна. Он знал: один из главных способов раскрыть потенциал этих покалеченных детей и подготовить их души к тем испытаниям, что ждали впереди, — это подпитка их воображения, включение ребятишек в какую-нибудь деятельность.
— Тук-тук. «Это кто?» — «Никто». — «То, что Ник-то, понятно. Ник — это имя, а дальше как?» — «Никак! Эти игры слов меня достали!»
И так далее в том же духе.
Остановка в «Макдональдсе», с учетом всех обстоятельств, прошла без приключений, ну разве что в качестве подарка к «Забавному угощению» слепым ребятишкам зачем-то раздали голографические открытки. Водитель сидел отдельно от всей группы, сочувственно наблюдая, как дети осторожно нащупывают картофельную стружку своими неуверенными пальчиками, — они еще не научились для простоты дела собирать еду с блюда по часовой стрелке. В то же время «Макдональдс» был для них полон знакомых зрительных образов, в отличие от большинства слепых детей, которые были незрячими от рождения, — видно было, что эти маленькие инвалиды чувствовали себя вполне комфортно на гладких пластиковых вращающихся стульях и с гигантскими пластмассовыми соломинками управлялись весьма умело.
Когда они снова отправились в путь, трехчасовая — как планировалось — поездка растянулась во времени едва ли не вдвое. Сопровождающие заводили песни, дети подхватывали и каждую песню повторяли по нескольку раз; потом на экраны под потолком салона стали выводить аудиокниги, — ребятишки их внимательно слушали. Некоторые, совсем маленькие, то и дело проваливались в сон — слепота сбила им биологические часы.
Сопровождающие воспринимали изменения в качестве света, проникающего сквозь окна автобуса, и они ощутили, что снаружи опускается тьма. Когда они въехали в штат Нью-Йорк, движение автобуса заметно ускорилось, но вдруг машина резко затормозила, да так, что мягкие игрушки и стаканчики для питья попадали на пол.
Автобус свернул к обочине и остановился.
— Что это? — спросила старшая сопровождающая по имени Джони, двадцатичетырехлетняя помощница учителя, — она сидела впереди и была ближе всех к водителю.
— Не знаю… Что-то странное, — последовал ответ. — Посидите спокойно. Я скоро вернусь.
С этими словами водитель вышел, но сопровождающие даже не успели заволноваться, — каждый раз, когда автобус останавливался, вздымался лес ручонок: дети просили, чтобы их отвели в туалет в задней части машины.
Минут десять спустя водитель вернулся. В полном молчании он завел автобус, несмотря на то что сопровождающие еще не закончили водить детишек в туалет. Просьба Джони немного подождать с отправкой не вызвала никакой реакции водителя, однако в конце концов дети расселись по местам, и все снова было в порядке.
С этого момента автобус катил по трассе в полной тишине. Аудиозаписи больше не транслировались. Прекратилась и болтовня водителя, более того, он теперь наотрез отказывался отвечать на вопросы Джони, сидевшей прямо за его спиной в первом ряду. Джони не на шутку растревожилась, однако решила сдержать эмоции, чтобы остальные не почувствовали ее озабоченности. Она уговаривала себя, что все идет по плану, автобус движется в заданном направлении, они едут нормально, не превышая скорости, и в любом случае цель их путешествия должна быть уже совсем близко.
Спустя какое-то время автобус свернул на проселочную грунтовую дорогу, и все, кто спал, мгновенно проснулись. Затем машина покатила по совсем уже неровной земле и стала переваливаться с колдобины на колдобину, — все схватились за поручни, а напитки из опрокинувшихся стаканчиков полились на колени сидящих. Тряска продолжалась еще целую минуту — все мужественно терпели, — и вдруг автобус резко остановился.
Водитель выключил двигатель. Все услышали шипение пневматики — это отворилась дверь, сложившись гармошкой. По-прежнему не произнося ни слова, водитель покинул автобус — звяканье его ключей постепенно стихло вдали.
Джони посоветовала остальным сопровождающим набраться терпения. Если они действительно добрались до школы-интерната — Джони очень надеялась на это, — то в любую минуту должен был появиться персонал, чтобы поприветствовать их. С проблемой безмолвного водителя можно будет разобраться в другое, более подходящее время.
Однако с каждой минутой становилось все более ясно, что этого не произойдет, и, во всяком случае, никто не выходил их встречать.
Джони ухватилась за спинку сиденья, поднялась и стала нащупывать дорогу к открытой двери.
— Эй! — позвала она в темноту.
В ответ старшая сопровождающая не услышала ничего, кроме потрескивания и позвякивания остывающего двигателя и хлопанья крыльев пролетевшей птицы.
Джони повернулась к маленьким пассажирам, вверенным ее попечению. Она чувствовала их усталость и тревогу. Долгое путешествие, а теперь еще и неясный финал. Несколько детишек на задних сиденьях уже плакали.
Джони собрала сопровождающих в передней части автобуса, чтобы посовещаться. Некоторое время они яростно шептались, но что делать дальше, никто не знал.
«Вне зоны действия сети», — сообщил мобильник раздражающе спокойным голосом.
Один из сопровождающих принялся ощупывать широкую приборную панель в поисках водительского радиотелефона, но наушники так и не обнаружил. Однако он заметил, что мягкое пластиковое сиденье водителя неестественно горячо.
Еще один сопровождающий, порывистый девятнадцатилетний юноша по имени Джоэл, наконец развернул свою складную тросточку и, постукивая ею, осторожно спустился по ступенькам на землю.
— Под ногами трава, — сообщил он оставшимся в автобусе, а затем прокричал, обращаясь к водителю или к кому бы то ни было, кто мог оказаться поблизости:
— Эй! Есть здесь кто-нибудь?
— Все это так неправильно, — сказала Джони. Она, старшая сопровождающая, чувствовала себя столь же беспомощной, как и ее маленькие подопечные. — Я просто ничего не могу понять.
— Подожди, — сказал Джоэл, интонацией призывая ее к молчанию. — Вы слышите это?
Все затихли, прислушиваясь.
— Да, — сказал кто-то из сопровождающих.
Джони не услышала ничего, кроме уханья совы в отдалении.
— Что?
— Не знаю. Какое-то… Какое-то гудение.
— Какое? Механическое?
— Возможно. Не знаю. Больше похоже на… Это почти как мантра на занятиях йогой. Ну знаешь, когда повторяют священные слоги…
Джони послушала подольше.
— Я не слышу ни звука, но… Ладно. Давайте так. У нас два варианта действий. Закрыть дверь и оставаться здесь, во всей нашей беззащитности, или же вывести всех наружу и мобилизовать их на поиски хоть какой-то помощи.
Оставаться в автобусе не захотел никто. Они и так провели в этой машине слишком много времени.
— А что, если это какой-нибудь тест? — принялся размышлять Джоэл. — Ну, знаете, некая развлекательная программа, суббота как-никак.
Одна из сопровождающих пробормотала что-то в знак согласия.
Это разожгло в Джони ответную искру.
— Отлично, — сказала она. — Если это тест, то мы их переиграем.
Они рядами вывели детишек и сумели построить их в несколько колонн, так чтобы каждый мог идти, положив руку на плечо ребенка впереди. Некоторые дети тоже признались, что слышат гудение, и попытались ответить на него, воспроизводя этот звук, чтобы другие тоже могли распознать его. Само присутствие звука словно бы успокоило детей. Его источник задавал им направление движения.
Трое сопровождающих, нащупывая дорогу своими тросточками, вели за собой колонны детей. Местность была неровная, но камни или какие-нибудь иные коварные препятствия все же не попадались.
Вскоре они услышали в отдалении звуки, явно издаваемые животными. Кто-то предположил, что кричат ослы, но большинство с этим не согласились. Звуки больше походили на хрюканье свиней.
Что это, ферма? Может быть, гудение издавал какой-нибудь большой генератор? Или какая-нибудь машина, перемалывающая по ночам корм?
Они ускорили шаги и вскоре натолкнулись на препятствие: низкий забор из деревянных жердей. Двое из трех поводырей, разделившись, отправились влево и вправо в поисках ворот или калитки. Вскоре калитка нашлась, и всю группу подвели к ней, а затем сопровождающие и дети вошли внутрь. Трава под подошвами их обувок сменилась обычной землей. Хрюканье свиней приблизилось и стало громче. Группа двигалась по какой-то широкой дорожке. Сопровождающие построили детей в более плотные колонны и зашагали дальше, пока не наткнулись на некое здание. Дорожка вывела их прямиком к большому дверному проему, открытому настежь. Они вошли. Подали голос. В ответ — ничего.
Группа оказалась внутри какого-то явно просторного помещения, заполненного контрапунктным разноголосым шумом.
Свиньи отреагировали на присутствие людей любопытствующим визгом, и это напугало детишек. Животные бились о стенки своих тесных загонов, скребли копытами по устланному соломой полу. Джони на ощупь определила, что стойла тянулись по обе стороны прохода. Пахло навозом и чем-то еще… куда более гадким. Пахло… как в покойницкой.
Они оказались в свиной секции скотобойни, хотя никому из них и в голову не пришло употребить именно это слово.
Для некоторых ребятишек гудение превратилось в голоса. Эти дети бросились вон из рядов — очевидно, в голосах им послышалось что-то знакомое, — и сопровождающим пришлось вернуть их в строй, иных даже силой. Вожаки опять по головам пересчитали свои колонны, дабы убедиться, что все на месте и никто не потерялся.
Поделиться книгой: