Закат

— В сущности, он большой болван. Мастер вопиющих ошибок. Мясник, палач, психопат. Запятнавший себя ученый. Короче, неудачник — во всех отношениях.

Слова Палмера вызвали улыбку на губах Эфа.

— Если бы он был таким уж неудачником, вы сейчас не рассуждали бы о нем. И не мечтали бы, чтобы он оказался на моем месте.

Палмер сонно моргнул несколько раз. Он снова поднял руку — сразу же в дальнем конце зала открылась дверь, и там появилась какая-то фигура. Эф внутренне сжался. Что еще приготовил для него Палмер? Если у этого заморыша какие-нибудь особые представления о мести… Но нет. Фигура оказалась все тем же слугой. На этот раз он нес небольшой поднос, держа его на кончиках пальцев.

Слуга величаво подплыл к Эфу и поставил перед ним какой-то коктейль; в янтарной жидкости плавали кубики льда.

— Мне говорили, вы из тех, кто получает удовольствие от крепких напитков.

Эф долго смотрел на питье, затем перевел взор на Палмера.

— Как это понимать?

— Это «Манхэттен»,{34} — сказал Палмер. — Кажется, вполне подходит к случаю…

— Я не про питье, черт побери! Почему я здесь?

— Вы мой гость. Я пригласил вас на обед. Последний обед. Не для вас — для меня. — Кивком головы Палмер указал на машину-кормушку.

Слуга вернулся с блюдом, накрытым куполообразной крышкой из нержавеющей стали. Поставив блюдо перед Эфом, он снял крышку. Глазированная угольная рыба, молодая картошка, рагу из овощей с грибами по-восточному — все горячее, исходящее паром.

Эф не пошевелился — лишь тупо уставился в блюдо.

— Ну же, доктор Гудуэдер. Вы ведь много дней не видели такой пищи. И не беспокойтесь о том, что с ней якобы «поработали» — подмешали там яду или наркотиков. Если бы я захотел, чтобы вы были мертвы, господин Фицуильям, присутствующий здесь, позаботился бы об этом очень споро и сам насладился бы вашим обедом.

Однако Эф на самом деле смотрел вовсе не на еду, а на разложенные перед ним столовые приборы.

Он схватил нож из серебра высшей пробы и поднял его так, чтобы на нем заиграл свет.

— Да, это серебро, — подтвердил Палмер. — Сегодня вечером — никаких вампиров.

Эф взял вилку и, не отрывая взора от Палмера, принялся за рыбу. Он старался не производить при этом шума, но его наручники все равно тихонько позвякивали. Палмер тоже не сводил с него глаз. Вот Эф отделил кусочек, поднес его ко рту, прожевал. Сочная рыба просто взорвалась на его сухом языке нежнейшим вкусом, а желудок заурчал от предвкушения.

— Уже несколько десятилетий я не принимаю пищу в рот, — сказал Палмер. — Приходя в себя после многочисленных хирургических операций, я раз за разом отучивался от поедания пищи. В сущности, потерять вкус к еде, оказывается, удивительно легкое дело.

Он замолчал, наблюдая, как Эф пережевывает и глотает пищу.

— Когда смотришь со стороны, то спустя какое-то время простой акт поедания пищи обретает совсем уже звериные черты. По сути, становится не более чем гротеском. Все равно что смотреть на кошку, пожирающую мертвую птичку. Пищеварительный тракт «рот-глотка-желудок» — это такой грубый путь к насыщению… Такой примитивный…

— Мы все для вас — просто животные, правда? — сказал Эф.

— «Потребители» — вот более приемлемый термин. Но в принципе, конечно, животные. Мы, сверхкласс, давно взяли в свои руки базисные человеческие устремления и, эксплуатируя их, сами продвинулись далеко вперед. Мы обратили в деньги человеческое потребление, мы долго манипулировали моралью и законами, управляя массами посредством страха или ненависти, и в процессе этого сумели создать систему богатства и вознаграждений, которая позволила сконцентрировать огромные ресурсы, большую часть мировых сокровищ в руках немногих избранных. Полагаю, что на протяжении двух тысячелетий эта система работала вполне прилично. Однако все хорошее рано или поздно заканчивается. На примере последнего краха фондового рынка вы могли видеть, как мы сами довели все дело до этой неизбежной, но казавшейся невозможной катастрофы. Деньги, выращенные на деньгах, которые в свою очередь тоже были выращены на деньгах… Остается только один выбор. Либо полный и окончательный коллапс, что, разумеется, никого не привлекает, либо самые богатые жмут на педаль газа до упора и приходят к финишу первыми, то есть забирают все. И вот мы там, где мы есть.

— Это вы привезли сюда Владыку, — сказал Эф. — Вы устроили так, чтобы он был на том самолете.

— Да, действительно так. Но послушайте, доктор, последние десять лет я был столь поглощен режиссированием этого представления, что рассказывать вам о нем во всех подробностях было бы, честно говоря, напрасной тратой моих последних часов. Если вы, конечно, не возражаете.

— Вы распродаете род человеческий, чтобы получить вечную жизнь в качестве вампира?

Палмер сложил руки словно бы в молитвенном жесте, но на самом деле он всего лишь потер ладони, чтобы немного их согреть.

— Вам известно, что этот самый остров, на котором мы с вами находимся, когда-то давал приют такому же количеству видов животных и растений, какое ныне насчитывается в Йеллоустонском национальном парке?

— Нет, не известно. И что же получается? Мы, люди, допрыгались и теперь должны получить по заслугам, так вас следует понимать?

Палмер тихо рассмеялся.

— Нет-нет. Дело вовсе не в этом, нет. То, что вы говорите, звучит слишком уж моралистически. Любой доминантный вид опустошил бы эту землю с равным, если не с большим энтузиазмом. Я хочу лишь сказать, что земле нет до этого никакого дела. И небу до этого нет никакого дела. И планете нет никакого дела. Вся система структурирована таким образом, что за долгим и нудным распадом с неизбежностью следует возрождение. Почему вы так цепляетесь за свое драгоценное человечество? Вы ведь чувствуете уже, что оно ускользает от вас, прямо в эти минуты. Вы разваливаетесь буквально на глазах. Неужели это ощущение настолько болезненно?

Эф вспомнил — теперь он почувствовал от этого острый укол стыда — ту апатию, которая охватила его после ареста, когда он сидел в опросной комнате резиденции ФБР. Он с отвращением посмотрел на предложенный ему коктейль — Палмер все еще ожидал, что Эф выпьет его.

— Самым разумным ходом с вашей стороны было бы заключить сделку, — продолжил Палмер.

— Мне нечего предложить, — сказал Эф.

Палмер помолчал, размышляя над услышанным.

— Именно поэтому вы продолжаете сопротивляться?

— Отчасти да. Почему это все веселье должно достаться лишь таким, как вы?

Палмер резко убрал руки на подлокотники кресла — с такой решительностью, словно у него только сейчас открылись глаза.

— Это все мифы, да? — спросил он. — Кино, книги, легенды… Они просто впечатались в сознание, укоренились в памяти. Те развлечения, что мы вам продавали… подразумевалось, что они должны успокаивать вас, примирять с действительностью. Все было задумано так, чтобы вы оставались в повиновении, но продолжали мечтать. Желать нового. Надеяться. Жаждать большего. Все, что угодно, лишь бы вы поменьше чувствовали себя животными, лишь бы вы отвлекли свое внимание от этого ощущения и обратили бы его на вымыслы, рассказывающие вам о существовании, наполненном куда как большим смыслом… о высшем предназначении. — Палмер опять улыбнулся. — О чем-то, что лежит за пределами привычного цикла «рождение — воспроизводство — смерть».

Эф указал на Палмера своей вилкой.

— Но разве не этим вы сейчас озабочены? Вы полагаете, что скоро выйдете за пределы смерти. Вы верите в те же самые вымыслы.

— Я? Жертва того же великого мифа? — Палмер задумался об этой точке зрения, но быстро отбросил ее. — Я сотворил себе новую судьбу. Я отрекаюсь от смерти во имя избавления. Мое видение таково: то человечество, о котором у вас так болит душа, уже подчинено и полностью запрограммировано на порабощение.

Эф остро взглянул на него.

— Порабощение? Что вы имеете в виду?

Палмер покачал головой.

— Я не собираюсь рассказывать вам все в деталях. Не потому, что, вооружившись этой информацией, вы могли бы сотворить нечто героическое. Наверное, могли бы, но — не сможете. Слишком поздно. Жребий уже брошен.

У Эфа голова пошла кругом. Он вспомнил речь Палмера, произнесенную… когда же? да сегодня, только ранее. Вспомнил его торжественное заявление.

— Зачем вам сейчас понадобился карантин? Почему вы хотите блокировать города? Какой в этом смысл? Разве только… Вы что, хотите собрать нас в стада?

Палмер не ответил.

— Они не могут обратить всех и каждого, — продолжил Эф, — потому что тогда кровяные обеды закончатся. Вам нужен надежный источник пищи… — Тут-то до него и дошло, что именно провозгласил Палмер в своей речи. — «Система продовольственного снабжения…» «Разнообразные мясоперерабатывающие учреждения…» Неужели вы… Нет…

Палмер сложил на коленях свои старческие руки.

Эф продолжил напирать.

— Но тогда… Что там насчет атомных электростанций? Почему вы хотите ввести их в строй?

Ответом Палмера была все та же фраза:

— Жребий уже брошен.

Эф положил на стол вилку, вытер салфеткой лезвие ножа и аккуратно присоединил нож к вилке. Его тело требовало белковой пищи, как наркош — большой дури, но сейчас откровения Палмера убили в нем всякие позывы к еде.

— Вы не безумны, — с расстановкой сказал Эф. Он пристально разглядывал Палмера, словно бы стараясь вчитаться в него. — Вы даже не злобны. Вы в отчаянии. И, конечно же, страдаете манией величия. Вы абсолютно извращены. Неужели эта чудовищная круговерть порождена всего лишь смертным страхом одного богатого человека? Вы пытаетесь откупиться от смерти? Фактически выбираете альтернативу? Но — чего ради? Что вы еще не сделали в жизни такого, к чему испытываете столь страстное вожделение? И что останется для вас такого, к чему следовало бы вожделеть?

На какую-то мимолетную долю секунды в глазах Палмера промелькнула тень слабости, может быть, даже страха. В это мгновение он и явил себя тем, кем был на самом деле: слабым, хрупким, больным стариком.

— Вы не понимаете, доктор Гудуэдер, — сказал он. — Я всю жизнь был больным. Всю мою жизнь. У меня не было детства. Не было отрочества. Сколько я себя помню, я всегда боролся с собственной гнилью. Страх смерти? Я проживаю с ним каждый день. Что я хочу сейчас, так это превзойти его. Заставить его умолкнуть. Это бытие в человеческом обличье — что оно хоть когда-нибудь дало мне? Каждая радость, каждое удовольствие, которые я когда-либо испытывал, были испоганены этим неумолчным шепотком болезни и разложения.

— Но… стать вампиром? Неким… некой тварью? Кровососущим монстром?..

— Ну что же… Определенные меры уже приняты, и соглашения достигнуты. Я буду неким образом возвышен. Понимаете ли, даже на следующем этапе должна будет существовать какая-то классовая система. И мне обещано место на самом верху.

— Обещано вампиром. Вирусом. А как насчет его собственной воли? Он собирается подавить вашу точно так же, как подавил волю всех остальных, отобрать ее у вас, сделать вас продолжением себя самого. Что в этом хорошего? Просто замена одного шепотка на другой…

— Поверьте мне, я справлялся с куда большими бедами. Но с вашей стороны очень любезно, что вы проявляете такую заботу о моем благополучии. — Палмер перевел взгляд на огромные окна, словно пытаясь рассмотреть сквозь отражение в стекле гибнущий город, лежавший внизу. — Люди предпочтут этой участи любую судьбу, какая бы она ни была. Вот увидите, они с воодушевлением примут нашу альтернативу. Будут приветствовать любую систему, любой порядок, который пообещает им иллюзию безопасности. — Он отвел взор от окна и снова посмотрел на стол. — Однако вы даже не притронулись к напитку.

— Возможно, я не столь уж и запрограммирован. Возможно, люди более непредсказуемы, чем вам представляется.

— Я так не думаю, — сказал Палмер. — У каждой модели есть свои индивидуальные аномалии. Вот, например: знаменитый врач и ученый становится убийцей. Забавно. Чего не хватает большинству людей, так это видения — видения истины. Способности действовать с неотразимой уверенностью. Не-ет, как группа — как стадо, это ваше словечко — они легко управляемы и замечательно предсказуемы. Они вполне способны продавать, обращать и убивать тех, кого они заверяют в своей любви, — лишь бы обрести взамен спокойствие духа или получить горстку съестного. — Палмер пожал плечами в явном разочаровании от того, что Эф, видимо, покончил с едой и обед, таким образом, завершен.

— А теперь вы отправитесь назад, в резиденцию ФБР.

— Те агенты тоже в игре? Насколько велик этот заговор?

— «Те агенты»? — Палмер покачал головой. — Как и в случае с любой другой бюрократической организацией — ну, например, ЦКПЗ, — стоит взять под контроль верхушку, и вся остальная структура просто начинает выполнять приказы. Древние действовали подобным образом многие годы. Владыка — не исключение. Неужели вы не понимаете, что правительства как раз и были созданы для таких целей в первую очередь? Так что… нет, никакого заговора не существует, доктор Гудуэдер. Все это та же самая структура, которая существовала с начала письменной истории человечества.

Господин Фицуильям отключил Палмера от его машины-кормилицы. Эф понял, что Палмер уже наполовину стал вампиром: скачок от внутривенного питания к кровяному кормлению не так уж и велик.

— Зачем вам понадобилось видеть меня? — спросил Эф.

— Ну разумеется, не злорадства ради. Надеюсь, с этим все ясно. И не ради того, чтобы облегчить душу. — Палмер даже хихикнул, но тут же вновь обрел серьезный вид. — Это мой последний вечер в качестве человека. Мне вдруг пришло в голову, что обед с моим несостоявшимся убийцей может стать важной частью всей программы. Завтра, доктор Гудуэдер, я продолжу существование уже в такой плоскости, которая лежит вне досягаемости смерти. И ваш род тоже продолжит существование…

— Мой род? — перебил его Эф.

— Ваш род продолжит существование в плоскости, которая лежит вне досягаемости надежды. Я доставил вам нового мессию, и судный день уже близок. Мифотворцы были правы во всем, за исключением того, в каком виде произойдет второе пришествие мессии. Он действительно воскресит мертвых. И будет восседать на последнем суде. Бог обещает вечную жизнь. Мессия обеспечивает ее. И он утвердит на земле царствие свое.

— Кем же при этом будете вы? Царедворцем? По мне, дело выглядит так, что вы просто очередной робот, исполняющий его приказания.

Палмер состроил покровительственную гримасу, сложив сухие губы бантиком.

— Понимаю. Еще одна неуклюжая попытка вселить в меня сомнения. Доктор Барнс предупреждал меня о вашем упрямстве. Впрочем, я полагаю, вам не следует останавливаться. Можете пробовать еще много-много раз…

— Я ничего не пробую и не пытаюсь. Если вы не в состоянии понять, что он водит вас за нос, значит, вы заслуживаете, чтобы вам сломали шею.

Выражение лица Палмера не изменилось. А вот что творилось позади этого выражения — дело другое.

— Завтра, — сказал он. — Все произойдет завтра.

— А почему вдруг он соблаговолит делить власть с кем-то еще? — задал вопрос Эф. Он сидел прямо, опустив руки под стол. Эф говорил по наитию и чувствовал, что его слова достигают цели. — Подумайте об этом. Какой контракт обязывает его к сделке между вами? Вот вы встречаетесь, вас двое, что вы такое сделаете? Просто пожмете друг другу руки? Вы не кровные братья — пока еще не кровные. В самом лучшем случае завтра — в это же время — вы будете просто-напросто еще одним кровососом в улье. Поверьте эпидемиологу. Вирусы не заключают сделок.

— Без меня он ничего не добился бы.

— Без ваших денег… Без вашего космического влияния… Да, он ничего не добился бы. Но всего этого, — Эф кивком показал на хаос внизу, — больше не существует.

Господин Фицуильям выступил вперед и придвинулся к Эфу.

— Вертолет вернулся, — сказал он.

— Ну что же, доброго вам вечера, доктор Гудуэдер, — произнес Палмер, откатываясь от стола. — И до свидания.

— Он же там обращает людей налево и направо, причем совершенно бесплатно! — воскликнул Эф. — Поэтому задайте себе вот какой вопрос. Если вы, Палмер, столь важны, черт побери, то зачем заставлять вас стоять в очереди?

Палмер не прореагировал — он медленно катился прочь в своем кресле. Господин Фицуильям рывком поднял Эфа на ноги. Эфу повезло: припрятанный им серебряный нож, заткнутый за пояс, лишь слегка оцарапал бедро.

— А что вам-то со всего этого? — спросил Эф господина Фицуильяма. — Вы слишком здоровы, чтобы мечтать о вечной жизни в обличье кровососа.

Господин Фицуильям ничего не ответил.

Пока он вел гостя по залу, а потом сопровождал на крышу, Эф все время ощущал на бедре свое оружие, крепко прижатое к боку.

ЛИВЕНЬ{35}

БУ-БУММ!

При первом же ударе Нору охватила дрожь. Его почувствовали все, но лишь немногие поняли, что это было. Нора и сама не очень-то много знала о тоннелях Северной реки, которые соединяли Манхэттен с Нью-Джерси. Она полагала, что в нормальных обстоятельствах — которых, если посмотреть правде в лицо, больше не существовало — вся поездка глубоко под ложем Гудзона заняла бы, возможно, две, максимум три минуты. Одностороннее движение, никаких остановок. Единственный доступ к тоннелю — через вход на поверхности земли, единственный путь из тоннеля — через выход тоже на поверхности земли. Они, вероятно, не достигли еще срединной точки, на самой большой глубине.

Бам-БАММ-бам-бам-бам.

Еще один удар, громкие звуки и тряска, словно бы колеса поезда что-то перемалывали в колее. Звук, шедший от начала поезда, прокатился под ногами Норы — ее даже немного подбросило, — затем удалился к концу состава и стих. Как-то раз, много лет назад, во время поездки в горах Адирондак, Норин папа, ведя «Кадиллак» ее дяди, переехал большого барсука, — сейчас звук был почти такой же, только намного громче.

И это был не барсук.

Человеком, как подозревала Нора, это не было тоже.

Нору обступил ужас. Звуки ударов разбудили ее мать, и Нора инстинктивно сжала слабенькую руку пожилой женщины. В ответ мама одарила ее лишь рассеянной улыбкой и бессмысленным взглядом.

«Лучше так», — подумала Нора, и ее снова обдало холодом. А еще лучше, если и вовсе обойдется без маминых вопросов, страхов и подозрений. Норе хватало своих собственных.

Зак по-прежнему оставался в плену своих наушников — глаза прикрыты, голова тихонько покачивается, склонившись над рюкзаком, лежащим на коленях, — не поймешь, то ли мальчик весь ушел в музыку, то ли просто дремлет. В любом случае Зак, казалось, вовсе не замечал толчков, сотрясавших поезд, равно как не ощущал озабоченности и тревоги, нараставших в вагоне. Вот только пребывать в забвении ему оставалось недолго…