Помоги проекту - поделись книгой:
МЕСТО РОССИИ В МИРОВОЙ ИСТОРИИ
Письмо русскому другу
Эта работа содержит насущно необходимый анализ решающего аспекта той хронической несостоятельности, которая отличает политику США по отношению к России после 1989 года.
Так называемая политика реформ была навязана постсоветской России, Украине и Белоруссии совместно премьер-министром Великобритании Маргарет Тэтчер и человеком, которого она сама признавала своей марионеткой — бывшим президентом США сэром Джорджем Бушем».[1] Эта политика «реформ», которая не претерпела существенных изменений при президенте США Билле Клинтоне, к настоящему времени привела Россию к пределу ее существования, где неминуем некий взрыв. «Взрыв» не означает «глобальную термоядерную войну», но означает вспышку и распространение хаоса из России на значительную часть планеты. Создается впечатление, что официальный дипломатический Вашингтон более озабочен сохранением видимости поддержки провалившейся «реформы» по британскому проекту, чем сменой обанкротившейся политики Лондона и республиканской партии США на здравую американскую политику.
Невозможно компетентно подойти к этой политической проблеме, если ограничиться рассмотрением собственно «российских» вопросов. Дело в том, что та же экономическая ситуация, которая стала движущей силой взрывоопасного социального кризиса в странах бывшего СССР, является неотъемлемой частью прогрессирующего, ныне все более ускоряющегося глобального экономического коллапса, к которому приводят процессы, происходящие в финансовой сфере, — величайшего финансово-экономического кризиса в современной истории нашей планеты. Динамика российского кризиса является продуктом и отражением ускоряющегося глобального финансового и экономического коллапса. Более того, исчерпанность политики ограбления стран бывшего Варшавского договора финансовыми кругами, базирующимися в Лондоне, является важным дополнительным обстоятельством, определяющим время наступления финансового краха в масштабах планеты и степени его жестокости.
Все это осложняется тем обстоятельством, что руководство США в настоящее время оказывается неспособным осознать чрезвычайный смысл надвигающегося катаклизма, связанного с прогрессирующим, развивающимся по типу цепной реакции финансовым коллапсом. Всем ведущим финансовым центрам мира, — в том числе и директору-распорядителю МВФ Мишелю Камдессю, — известно, что распад существующей мировой финансовой системы идет сейчас полным ходом. Большинство правительств мира в действительности осознает, что кризис надвигается и грянет очень скоро; тем не менее, никто, за исключением небольшой группы влиятельных представителей старшего поколения (почти исключительно — поколения, предшествующего «бэби-бумерам»)[2], практически ни одно правительство, и в особенности — правительство США, ни в малейшей мере не осознает того, насколько внезапно и свирепо, подобно вихрю, ударит этот кризис в момент своей кульминации.
В настоящем обзоре речь идет о нынешнем гиперболически нарастающем кризисе в России, в более широком контексте глобального циклонического финансового кризиса. Кризис рассматривается здесь преимущественно с подчеркиванием решающей особенности России, рассматриваемой «изнутри», которую большинство западных стратегов не просто недооценивают, но по существу еще не распознали, поскольку не достигли еще требуемой для этого определенной компетентности. Этот доклад призван способствовать осознанию ими ключевой роли
На протяжении последних месяцев автор посвятил значительную часть своего времени дискуссиям со своими друзьями из России на тему о месте России в мировой истории в настоящее время. Стержнем этого диалога был слабо освещенный, но центральный вопрос о научном методе. Как неоднократно подчеркивал автор, для него, как и для Г.В.Ф.Лейбница, реальность находится не в пределах редукционистского понимания предмета как такового, но скорее в той области, которую Лейбниц именовал Analysis situs (лат. — анализ положения). Под этим термином автор, следуя Лейбницу и Бернхарду Риману, подразумевает действующий принцип вселенной, и именно тот, который аксиоматически лежит вне понимания современной общепринятой математики: определяющие отношения, господствующие в области, где функционально расположен объект, — типичным образцом здесь служит понятие универсально действующей «не-энтропии».[3] Дискуссия продемонстрировала, что это понимание Analysis situs является тем самым «гвоздем в кузнице», из-за отсутствия которого «погибло королевство».[4]
Эти дискуссии с русскими друзьями сконцентрировались вокруг проблем, порожденных тем обстоятельством, что по вполне понятным историческим причинам мало кто из даже, казалось бы, высокообразованных сегодняшних русских осведомлен о ключевых фактах, касающихся отношений своей страны с Венецией, Британской империей, США и континентальной Западной Европой на протяжении последних трехсот лет.
Точно так же и за пределами России, во всех уголках Северной и Южной Америки и Европы, которые исследовал автор, даже прослывшая как наиболее образованная часть населения всех стран, включая нынешние США, насквозь пропитана более или менее популярными политическими вымыслами, придуманными из идеологических соображений вместо честных исторических объяснений. То же можно сказать сегодня и о России: многие русские, считающиеся высокообразованными, становятся, за небольшим исключением, жертвами беллетристической «кулинарии», когда речь заходит о фактах международной политики, хорошо известных американским и западноевропейским исследователям. Особенно популярна подобная беллетристика на историческую тему в романтическом жанре в духе «крови и почвы», образцы которого, в наиболее крайней форме, представлены такими авторами, как московский пропагандист периода второй мировой войны И.Г.Эренбург — эта литературная карикатура на самого себя.{1}
В дополнение к дискуссиям с друзьями в России в течение последних лет, многое из этой псевдоисторической беллетристики, сочиненной в России и по поводу России, глубоко и широко обсуждалось автором и его коллегами в последние три десятилетия, с точки зрения известных исторических фактов соответствующего периода. В основном эти изученные нами примеры обнаружили свою мифологическую или полумифологическую сущность[5], будь то произведения апологетов позднего царизма, предсталинского, сталинского или постсталинского этапов развития большевистского режима, либо плоды свежепробудившейся страсти фактически оккупационных властей после 1991 года к примитивным социально-экономическим догмам, либо нечто, состряпанное с целью эклектического сочетания чего-то из вышеназванных вариантов. И чем более эти построения отличаются друг от друга, тем больше видна их общая суть — отдельные разбросанные факты, смешанные со сказками, заполняющими пустоты, оставшиеся после предварительного удаления огромных массивов относящихся к делу фактов.{2}
Осознавая всю мифологичность этих беллетристических заблуждений (основанных на ошибках в постановке вопроса), которые столь многие образованные русские берутся отстаивать как факты, обосновывающие патриотизм, мы однако не сможем разобраться с соответствующими проблемами взаимного непонимания в американо-российских отношениях, не принимая во внимание и встречное невежество — порождение общепринятой догматики, царящей среди тех западноевропейских и американских кругов, которые формируют политический курс. Проблема состоит не только в том, что с обеих сторон на место российской истории ставятся всяческие мифы; лишь горстка ведущих стратегов и их советников как с «западной», так и с «восточной» стороны, обладают пониманием всемирной истории, которым современная мировая цивилизация должна руководствоваться, чтобы выжить.
Этот опыт продемонстрировал, что где бы ни возникало обсуждение этих проблем, дискуссия, как правило, увязает в отчаянной защите множества разнообразных, частных, не связанных друг с другом популистских псевдоисторических мифов. Но еще хуже то мировоззрение, которое неявно скрыто в комбинации таких несовместимых мифов и которое деформирует нынешнюю политику России и по отношению к России.
В частности, если и покуда дискуссия не сосредоточится на фактах, которые обладают достоверностью решающего эксперимента, и эта позиция позволит более или менее последовательно упорядочить понимание наиболее важных проблем, то нет надежды на какую-либо рациональную политику в России или США в плане американо-российских отношений. В свою очередь, сам по себе этот успех не наступит. Успеха не будет, если и покуда эти ключевые факты не будут рассматриваться с точки зрения принципов всемирной истории, с которыми должны быть соотнесены все отдельные «истории» и с позиции которых можно выносить суждения об этих «историях».
Именно таким образом следует подходить к ключевым стратегическим аспектам американо-российским отношений. Политика США по отношению к России, связывающая себя с «реформами», чревата близкой стратегической катастрофой, глобальным бедствием для всех, кто имеет к этому отношение. Необходимо предложить новый, вносящий необходимые коррективы концептуальный подход к истории американско-российских отношений в XX веке. Упомянутые дискуссии автора с друзьями в России предоставляют тот «задний план», на фоне которого возможно изложение ключевых проблем.
Для понимания современной ситуации в России следует начать с перечисления решающих проблем российской истории XX века, вплоть до настоящего времени. А именно:
Последовательность событий китайско-японской (1894-1895) и русско-японской (1905) войн, роль дирижера в которых играл Лондон[6], обусловила революцию 1905 года в России. Те силы в России, которые могли противостоять самоубийственному вступлению России в первую мировую войну, — силы, представленные графом С.Ю. Витте, были отстранены от власти. Сами себя обрекшие на гибель институты николаевской России были охвачены безумием. Это, как и следовало ожидать, быстро закончилось адом. В 1917 году старый порядок в России скончался от последствий болезни, которую он сам себе навязал, — болезни, именуемой панславизмом. Большевики захоронили труп. Затем, при большевиках, налетели, как саранча, бухаринские нэпманы. Сталинское руководство похоронило и их. Десятилетия спустя режим большевиков был, в свою очередь, свергнут.
В истории перемены неизбежны, однако некоторые перемены, равно как и отсутствие перемен, являются роковыми. Как это происходит и в России 1993-96 гг., тот вид бездействия, который выражается в приверженности ранее установившемуся стереотипу «политического мышления», или, говоря американским языком, «мэйнстриму», часто закономерно оказывался источником наиболее разрушительных перемен, подобно неизлечимому раку.
Институты царской России уничтожили собственную способность к выживанию. Подхватив «французскую болезнь» в объятиях Антанты, они подверглись французскому же методу лечения «coup de grace»[7]. Когда пришла пора петь заупокойную режиму попавшего впросак Николая II, вопрос для России встал так: кому под силу похоронить коррумпированные учреждения, которые общими усилиями привели Россию в 1914-17 гг. к разрушению, в итоге продиктованного «панславизмом» альянса России с англо-французскими поджигателями войны? За это дело взялся Ленин.
Выкорчевывание прогнивших институтов старого режима было необходимой переменой; вопрос в том, не стали ли побочные эффекты большевистского лечения новой болезнью? Сейчас мнимые наследники дерутся между собой за наследство, в то время как труп большевизма так и не получил достойного погребения. Представляется разумным предположить, что до тех пор, пока большевизм не будет достойно погребен и над его гробницей не будет произнесено правдивое надгробное слово, Россия будет пребывать в состоянии исторического чистилища, так и не став нацией-государством.
Русские, в особенности большевики-патриоты старшего поколения, могут сказать, что Ленин был необходим, ибо при той степени, до которой разложились царские учреждения, кто еще мог управлять в хаосе, создавшемся в результате глупого союза, заключенного Россией с западными союзниками для войны с Германией[8]? Они сказали бы, что большевизм, при всех его грехах, подобно шекспировскому Отелло, «сослужил некоторую службу государству», и этот факт по большому счету не смогли бы отрицать честные люди как в России, так и за рубежом.
Такие русские патриоты пожелали бы того, чтобы сказано было: Россия в своем «марксистском» воплощении тоже умерла. Они бы добились признания того, что Россия Ленина и Сталина умерла от побочных эффектов большевистского лечения, которое ранее сохранило ее от распада. Эти патриоты настаивали бы на том, чтобы история излагалась честно, чтобы были признаны определенные достижения, некоторые из них — героического масштаба. Эти патриоты хотели бы, чтобы мы признали: «Несомненно, были ошибки, но не хуже, чем те, что были допущены гнилыми институтами времен Николая II. Давайте согласимся честно воздать истории должное; поймем, в чем состояли грехи того времени, чтобы мы смогли сейчас идти вперед по нашему историческому пути, не повторяя тех ошибок, которые привели к саморазрушению режимов прошлого?»
Таковы ключевые факты в их чистой, описательной форме. Сопереживающее уважение к правдивым фактам — преддверие мудрости в любом вопросе. В чем же та существенная истина, которая стоит за этими сопереживаемыми фактами?
Как всякая история, история России не может быть должным образом понята иначе как с позиции честного подхода к всемирной истории. В свете мировой истории прекрасно и верно находят свое место видимые сложные хитросплетения последних 90 лет истории России (1905-1996), равно как и наиболее важные события предшествующих эпох. И в том числе, становится понятен центральный порок большевизма.
Как хорошо понимали в кругах российского культурного Возрождения XIX века, в тех кругах, с которыми был связан великий Пушкин, в окружении Императора Александра II, в той среде, где работали великий химик и строитель железных дорог Д.И.Менделеев и крупнейший государственный деятель начала XX в. граф С.Ю.Витте, проблема России состояла в том, что старая культура олигархической России, связанная крепостным правом, отчаянно сопротивлялась фундаментальным требованиям
Как видно на примере великого Вернадского, большевики частично переняли традиции государственных деятелей и поэтов предшествующего периода: они стремились построить общество, воспроизводящее модель нации-государства, впервые воплощенного Людовиком XI во Франции, и содержащее отзвук проекта, разработанного отцами-основателями США, основанное на всеобщем гражданстве, с первостепенным вниманием к качеству всеобщего обучения, необходимого для повышения всех производительных сил труда через инвестиции в научно-технический прогресс[9]. История Вернадского, специалиста в геобиохимии и ядерной физике, иллюстрирует суть дела: ни один честный исследователь не будет отрицать, что в области физических и других естественных наук, включая биологию, Советская Россия внесла долговечный вклад в историю человечества.
Трагично, что сегодня внешние и другие заинтересованные силы делают все возможное для того, чтобы, в конечном счете, уничтожить эту традицию взращивания научного прогресса, которая составляла основное интеллектуальное богатство, подаренное Советской Россией и самой себе, и человечеству в целом. Трагично, что правительство США, как и другие виновники «реформаторской» политики в период после 1989 года, возможно, пожнет бурю, посеяв из корыстной прихоти этот ветер, обрушенный ими на агонизирующий Советский Союз. Низкие, аморальные существа наподобие баронессы Маргарет Тэтчер и финансируемого сектой Муна экс-президента США Джорджа Буша, не осознают тот факт, что цивилизованные страны, одержав победу, не отмечают ее изнасилованием жен, родителей и детей поверженного врага, подобно реформе Тэтчер-Буша.
Итак, определив интересующий нас предмет, мы очертили область исследования, в которой личный авторитет автора этих строк как специалиста в области физической экономики сегодня достаточно уникален. В качестве наиболее подходящего и недавнего примера из последних произведений автора мы рассмотрим ниже трактовку предмета Analysis situs, предпринятую в докладе автора «Деградация — от Человека до Буша», посвященном человеческой эволюции. С помощью этой ссылки мы далее рассмотрим общий порок марксистской экономической науки и догматики британской школы Хейлибери[10], из которой Маркс, в значительной мере под влиянием своего куратора Дэвида Уркарта[11] и, соответственно, под влиянием писаний бесноватого физиократа Франсуа Кенэ[12], сконструировал свою собственную редукционистскую доктрину экономической науки. Тот же общий принцип радикально-позитивистского иррационализма обнаруживается в центре догматов «экономической теории», «теории мозга» и «системного анализа» приверженцев лорда Бертрана Рассела Норберта Винера («информационная теория») и Джона фон Неймана («математическая экономика»)[13]. Если не принимать в расчет внешние обстоятельства, такие, как давление военной экономики, выявленные таким образом проблемы являются ключевыми для понимания аксиоматических корней провалов советской экономической доктрины и соответствующей методологии, имеющих серьезные последствия в постсоветское время.
Многие русские, как те, кто имел влияние в советский период, так и приобретшие влияние под патронажем Международного Республиканского Института NED[14] и подобных зарубежных учреждений, ринулись, ведомые скорее корыстью, чем интеллектом, за «новыми идеями» на Запад. Получилось неблаговидное зрелище, напоминающее осаду голодными безработными из оккупированной страны продовольственных обозов армии-оккупанта. В стремлении быть «постсоветскими» остался забытым тот факт, что именно моральное разложение всех ведущих институтов царской России 1916-17 годов позволило большевикам Ленина захватить власть. Следовало приложить более энергичные усилия к тому, чтобы раскрыть истинные, аксиоматические причины крушения советского общества. Вместо этого многие слепо увлеклись апологетикой различных разновидностей того безумия, посредством которого печально известная баронесса Тэтчер разрушала экономику Великобритании, и родственных фашистских идеологических построений основанного покойным Фридрихом фон Хайеком Монт-Пелеринского общества, защищающего неофеодализм.
«Звезда» Гарвардского университета Джордж Сантаяна однажды произвел на свет академический афоризм: «Те, кто не извлекает уроков из истории, обречены на ее повторение». С этих позиций можно рассматривать и гнилость институтов России Николая Второго 1905-17 гг., и то сочетание взлетов и падений, достижений и заблуждений, которое было свойственно как старой России, так и советской системе. Итак, начнем с заблуждений, общих для экономической доктрины и практики обеих систем (царской и советской), не забывая также об обреченных простофилях во всем мире, одураченных леди Тэтчер.
Наиболее достоверное подтверждение принципа, которым определяется надлежащее подчинение всей историографии принципу всемирной истории[15], заложено в уникальной особенности экспериментального факта, привлекаемого из физико-экономической науки. Именно этот принцип является основополагающим для понимания изначальной несостоятельности и неизбежной обреченности того, что британский догматизм выдает за «западную цивилизацию». Он также является ключом для понимания вполне определенного главного фатального порока экономической и социальной политики, присущего советской системе.
Источником формальной несостоятельности всех редукционистских форм экономической доктрины, включая и общепринятую теорию бухгалтерского дела, и экономическую теорию Маркса, является несостоятельность ныне преобладающего, даже если не явно выраженного, аксиоматического предубеждения в экономических и иных кругах о том, что «товары производят товары»[16]. Так, и в толстом томе «Капитала» Маркса, и в тоненькой брошюрке «Производство товаров товарами» Пьеро Сраффа из Кембриджского университета такого рода математическая экономика, разработанная как система одновременно выполняющихся линейных неравенств в стиле Леона Вальраса[17], подразумевает абсурдный тезис о том, что линейное «рабочее время» или линейно представляемая «рабочая сила» являются всего лишь «еще одним» элементом перечня материальных затрат в процессах производства.
Построим ключевое экспериментально-физическое доказательство с точки зрения следующих двух преемственных понятий. Вначале определим общую отличительную черту — способность к сознательной деятельности[18], которая является критерием (качественного) отличия и превосходства человека над всеми остальными биологическими видами, которые находятся по сравнению с человеком на абсолютно более низком уровне. Затем, при помощи показателей физической экономики, найдем то особое качество природы человеческого индивида, которое является основным средоточием этого действенного отличительного физического принципа.
Первый ряд доказательств представлен сочетанием археологических и исторических свидетельств. Они говорят нам о росте потенциальной относительной плотности населения человечества и, соответственно, спектра характеристик продолжительности жизни[19], физической производительности и уровня жизни. Это свидетельство не только выводит человечество как биологический вид из компетенции экологии, но и устанавливает принцип сознательной деятельности как принцип, обеспечивающий это демографическое саморазвитие человеческого общества.
Второй ряд доказательств позволяет нам сосредоточиться на природе этого принципиального, сознательного отличительного признака человеческого индивида, объясняющего качественное превосходство человека над всеми прочими видами. Используем аргумент, предложенный автором в его докладе «Деградация — от Человека до Буша»[20].
«Обратимся вначале к экономике, а затем непосредственно определим соответствующий принцип для любой дедуктивной детерминистической математики.
Относительно любой экологической доктрины, отличие, которое выводит человека за пределы компетенции так называемой экологии, состоит в функциональном характере изменчивости потенциальной относительной плотности человеческого населения[21]. Тип этой вариабельности мог бы рассматриваться как тип «генетически» предопределенного характера, что экспериментально приемлемо (в прагматическом первом приближении) при сравнительном изучении популяций видов, низших по сравнению с человеком. Однако экологический потенциал человечества изменяется, в результате чего человеческий род представляет собой как бы последовательность видов в процессе эволюции по восходящей, a побуждение к постоянной эволюции по восходящей, в отношении поведения и характерной потенциальной относительной плотности населения, является отличительной характеристикой человеческой природы — отличием, которое выводит человечество как вид за пределы компетенции экологии.
Причина этого прогресса в потенциальной относительной плотности населения обнаруживается в реализации человеком на практике определенных подтвержденных фундаментальных открытий принципов природы. Сразу же приходят в голову экспериментально подтвержденные открытия физических принципов, результаты которых нам отчетливо видны в проявлениях прогресса в прикладной науке и технике. Но в число таких открытий следует включать также принципы, лежащие в основе классических форм поэзии, драмы, музыки и пластических искусств, которые послужили источником прогресса человечества в государственном управлении и сопредельных областях.
Каждое из этих подтвержденных открытий имеет значение дополнительного «измерения» в процыессе восхождения от n-мерного римановского физического пространственно-временного многообразия{3} к n+1-мерному многообразию. Это повышение
Реализация этого прогресса в технологии и искусстве государственного управления требует абсолютного роста необходимого физического и сопутствующего потребления на единицу рабочей силы, на домохозяйство и на квадратный километр соответствующей земельной площади. Однако в условиях успешно функционирующих национальных хозяйств повышение физической производительности более чем возмещает этот прирост в показателях «энергии системы». Результат состоит в том, что в хорошо управляемом обществе отношение «свободной энергии» к «энергии системы» не снижается. Напротив, оно имеет тенденцию к увеличению, несмотря на рост необходимого физического объема (в расчете на душу населения и на квадратный километр) рыночных корзин для рабочей силы, домохозяйств, базовой экономической инфраструктуры, образования, здравоохранения, научных и технических услуг, производства и распределения. Короче говоря, трансформация на пути от «затрат» к «выпуску» является «неэнтропийной»[23]. Этот выигрыш в относительной неэнтропии является единственным постоянно воспроизводимым источником истинной прибыли в экономике.
Движущая сила, стоящая за этой неэнтропийной функцией, не может быть сведена к корреляции между затратами и выпуском. Соответствующая движущая сила — это человеческий разум, единственный источник этой неэнтропии.
Эта неэнтропийная отличительная характеристика действия индивидуального человеческого разума в такой же мере определяет смысл понятия эволюции, в какой она принципиальна для различения научной и ненаучной форм политической экономии. В противоположность радикально-редукционистской «мозговой» догматике питомцев Рассела-Н.Винера и Дж. фон Неймана, определить эту неэнтропийную функцию индивидуального человеческого разума в терминах любой из общепринятых форм школьной математики невозможно. Аксиоматическая несостоятельность математики в том виде, в котором она преподается сегодня, являет собой самую потрясающую экспериментально-физическую демонстрацию актуальности указания Лейбница о необходимости разработки обобщенного Analysis situs. В сегодняшней математике этот принцип можно сформулировать для овладения математическим пониманием, только если выйти на те рубежи, первопроходцем которых был Риман в своей знаменитой квалификационной диссертации.
Совокупность физических затрат, вкладываемых в экономический процесс, есть характеристика некоторого состояния физического мира; совокупность физических продуктов этого процесса также есть характеристика некоторого состояния физического мира. Тем не менее, с точки зрения философа-материалиста или любого редукциониста со времен Парменида Элейского, то, что устанавливается нами в качестве «причины» трансформации, связывающей эти два последовательных состояния, для них является якобы непозволительным
Таким образом, именно связь управляющего «неэнтропийного» вмешательства индивидуального человеческого разума с производственным процессом определяет соотношение между «входами» и «выходами» этого процесса. Это классическая демонстрация необходимости Analysis situs, существующего только вне дедуктивной детерминистической формы математики и выше ее.[27]
Обратите внимание на то, в какое затруднительное положение мы поставили математического физика твердолобой породы. Методологическая точка зрения экспериментальной физики, в отличие от «башни из слоновой кости» математического формализма, ставит нас перед фактом существования действенной познавательной неэнтропии как феномена
Реакция формалиста на эту парадоксальную ситуацию должна напомнить нам зрелище, если бы преподавателя по биологии обязали убеждать своих студентов в том, что мы еще не имеем статистически достоверных данных о возможности существования человеческого познания. В ответ на полученное нами доказательство существования этого отношения, которое математика формалиста намеренно игнорирует, он заставил бы нас выйти к классной доске, чтобы мы вывели это отношение в терминах его математики! Знаменитое ложное математическое определение «негативной энтропии» покойного профессора Норберта Винера — яркий пример такого убогого кривлянья редукциониста[24].
Решающее значение имеет то, что неэнтропия не является особым условием, которое можно сконструировать в границах общепринятой школьной математики. В последней она фигурирует только в качестве сбивающего с толку парадокса[25]. Этот принцип существует и действует, однако только за пределами области, воспринимаемой этой математикой. Когда такие парадоксы вступают в противостояние с математикой, научной катастрофы удастся избежать путем преодоления ограничений такой математики; таким образом проявляется компетентность, благодаря осознанию того, что мы, на основании этих свидетельств, обязаны подняться в более высокую область, к которой Лейбниц применял термин Analysis situs.
Это отношение, в пределах более высокой области Analysis situs, является характерной чертой той науки физической экономики, которую основал Лейбниц, что видно уже из содержания его статьи «Общество и экономика» (1671)[26]. Парадокс того же рода бросает вызов математику, обращаясь к этому действенному, неэнтропийному отношению, именуемому жизнью.
Как только мы, исследуя эволюцию, помещаем человека в центр функционального отношения, мы вновь сталкиваемся с той же проблемой Analysis situs, которую представляет жизнь, но на онтологически более высоком уровне. Характеристика человеческой природы, проявляющаяся в последовательном приросте потенциальной относительной плотности населения, представляет собою тот же самый неэнтропийный принцип, отличительный принцип индивидуального человеческого разума, т.е. концепцию, которую затмевает ехидный формалист, отмахиваясь от «власти разума над материей» как от «парадокса»».
Это «искусственное», целенаправленное повышение потенциальной относительной плотности населения, достижимое подобным образом, ставит продолжение существования человечества на достигнутом уровне в зависимость от требований, которые диктует моральный износ технологий. Полезным мнемоническим приемом была бы переформулировка этого положения для читателя в виде клича: Чем выше поднимается человек от животного состояния высших и низших обезьян и питомцев Буша, тем в большей степени существование человека зависит от того, насколько он человечен. Это требование, выполненное указанным образом, отражает
В этом состоит, по терминологии Лейбница,
Не существует иной «человеческой природы» у любой группы человеческого рода, русской или иной, которая соответствует иному стандарту историографии, любому стандарту, противоречащему рассмотрению человечества в целом, ибо историческая наука — наука всеобщая, которой в равной степени подвластны все народы без исключения. Это вытекает из того факта, что все люди наделены одной и той же уникальной человеческой сущностью, которая отличается у разных людей или разных культур только по уровню развития (или, наоборот, по недостаточности развития) принципа сознательности.
Между всеми и каждой, взятой в отдельности, частью человечества и человечеством в целом существует взаимная связь. Развитие в смысле осуществления научно-технического прогресса, проявляющегося в повышении потенциальной относительной плотности населения (как отдельного общества, так и практически человечества в целом), есть то, что человеческий род требует от каждой культуры, от каждого представителя человечества в целом. Таким образом, первостепенная потребность людей любой культуры, потребность каждого отдельного человека состоит в реализации личного и общекультурного саморазвития, которое соответствует указанной взаимной связи между человечеством как историческим целым, с одной стороны, и индивидуальной культурой и личностью в рамках этого целого, с другой.
Стержнем всего этого является развитие уникальных познавательных процессов и возможностей каждого индивида с тем, чтобы он был способен, во-первых, усваивать содержание многообразия тех принципиальных открытий, которые выражают достигнутый на данный момент прогресс человечества в области действенного знания, и, во-вторых, обладать возможностью участвовать в дальнейшем прогрессе своего общества, человечества и самого себя, в качестве действующего, сознательного участника всемирной истории.
Этот моральный принцип нашего вида не меняется, когда мы переходим в своем исследовании от одной культуры или национальности к другой. Все люди обладают теми же сущностными видами потребностей, которые отличаются, по определению Лейбница («Экономика и общество», 1671), постольку, поскольку разная степень культурно-экономического развития и географическая локализация общества определяет его потребности в конкретном, функциональном смысле. Разумного основания для оправдания политики «нулевого технологического роста», типа той, что подразумевалась пресловутым Кодексом Диоклетиана, не существует. Приемлемое разнообразие человеческих потребностей ограничено отсутствием каких-либо разумных и моральных оснований для того, чтобы терпимо относиться к «культурному релятивизму», защищающему те вырождающиеся культуры, «традиции» которых включают каннибализм, охоту за скальпами, человеческие жертвоприношения и тому подобные мерзости. Точно так же мы не можем терпимо относиться к какой-либо «традиционной» или иной «обычной» практике рабства, крепостничества или «анти-познавательных» черт в образовании, — к любой практике, наносящей ущерб функционированию тех творческих мыслительных процессов, в которых действенно выражает себя вселенская сознательная природа человеческого рода{5}.
Мерило качества той или иной культуры — потенциальная относительная плотность населения — определяет, таким образом, какие культуры следует рассматривать как относительно превосходящие, а какие — как относительно отстающие, или даже порочные. Нет никаких разумных оснований для того, чтобы терпимо относиться к любой точке зрения, противоположной этой.
Отличительной чертой человеческого рода является Разум, в том смысле этого понятия, который мы здесь косвенно определяем. Никакой прихоти, вроде харизматического импульса или предполагаемой традиции, не может быть позволено встать выше власти Разума. Никаким побуждениям, проистекающим из чувственных вожделений (вроде традиций приверженности понятиям «крови и почвы»), цивилизованное общество не может позволить покуситься на сферу Разума, как естественного права, которому в равной мере подчинено, соответствующим образом, каждое общество.
Таковы наиболее важные соображения, предложенные разумному сознанию перед лицом трагических заблуждений, которые в настоящее время влекут человеческий род к быстрому провалу в худшее из темных средневековий в известной истории человечества. Мы вновь вернемся к этим ключевым проблемам позже, определив вначале понятия «Analysis situs» и «неэнтропия» в свете того, что неискушенные (и не только неискушенные) люди ошибочно принимают за математическую физику.
Соотношение между так называемой математической физикой и Analysis situs восходит к принципу
Римановское понятие последовательного упорядочения физических пространственно-временных многообразий, упорядоченных по относительной математической мощности, определяет то, что именуется структурой гипотез. Понятие Analysis situs заключается, по отношению к формальной математической физике, в принципе упорядочения, лежащем в основе многообразия, представленного этой римановской структурой последовательно упорядоченных гипотез, многообразий «кривизны» более высокого порядка или более высокой мощности. Этот принцип есть то, что связано с понятием «высшей гипотезы» в диалогах Платона. Этот основополагающий принцип соответствует функциональным понятиям Analysis situs, введенным Лейбницем.
Рассмотрим эти взаимосвязи в русле зрения серии определений.
Каждое относительно жизнеспособное направление науки после XIV века начинается с того, что в период Золотого Возрождения утвердилось в качестве центрального принципа экспериментальной физической науки — подтверждения (посредством решающих измерений) естественных закономерностей, открытие которых опровергало шаблоны установившихся воззрений[28]. Во всех жизнеспособных направлениях современной науки развитие математики, соответствующей экспериментальной физике того периода, не проистекало из слепой веры в так называемые «натуральные числа»; ее источником была, как подчеркивалось в позиции Римана, классическая греческая геометрия: понятие постижимого, совершенствуемого, цельного, последовательного принципа, определяющего измерение протяженности в физическом пространстве-времени{6}. Только с точки зрения протяженности физического пространства-времени возможно установить, не подвела ли нас в очередной раз свойственная безграмотным слепая вера в простое подсчитывание.
Определяющей темой в экспериментальной физической науке является тема наглядно демонстрируемых аномалий — измеримых явлений, которые упорно воспроизводятся, бросая от имени вселенной высокомерный, непоколебимый вызов предполагаемым авторитетам. Именно явное указание на неявное значение таких аномалий отделяет классическую греческую науку, которая берет начало с деятельности платоновской Академии, от всех более ранних достижений эмпирической науки, прежде всего от эмпирической прото-науки Древнего Египта, существовавшей до падения Египта под влиянием того, что было впоследствии названо культом Исиды. Все, что сегодня достойно называться наукой, основывается на методе гипотезы, разработанном в диалогах Платона, в особенности в тех из них, которые мы сейчас признаем поздними{7}.
Сократический метод гипотезы Платона служит источником всей современной науки как первая из известных исчерпывающих попыток надежно перенести вопрос о знании в область
Кратко: результатом применения сократического метода к положениям[29] и предполагаемым доказательствам геометрии является множество определений, аксиом и постулатов такого типа, как, например, в «Началах» Евклида. Это множество взаимодействующих, основополагающих допущений составляет
Сформулированный Николаем Кузанским четкий принцип экспериментальной физической науки, восходящий к трудам Платона, Архимеда и других, сосредоточен на применении экспериментальных методов измерения в качестве поддающихся обобщению средств проверки относительной достоверности двух взаимоисключающих гипотез относительно физической структуры нашей Вселенной. Какая гипотеза внутренне соответствует разрешению упорно не желающей исчезать экспериментальной аномалии? Понятие Гаусса о доступном обобщению экспериментальном принципе кривых поверхностей, мастерский экспериментальный метод, примененный коллегой Гаусса, Вильгельмом Вебером, и фундаментальные открытия принципа Бернхардом Риманом представляют венец реализации принципа экспериментальной физической науки Николая Кузанского вплоть до начала настоящего столетия.
Прогресс науки, если его рассматривать с этой многообещающей точки исторического отсчета, в каждом случае происходит как преодоление одного из двух типов заблуждений в рамках установившегося научного мнения: либо попросту ложного суждения, либо заблуждения, связанного с узостью господствующей гипотезы. В обоих случаях применим метод измерения в экспериментальной физической науке, разработанный Николаем Кузанским. Центральный принцип физической науки состоит в применении принципа измерения для проверки того, какая из представленных несовместимых гипотез (если таковая существует) отвечает, характерным образом, результатам соответствующего измерения в решающем эксперименте. Используя гауссов язык, мы измеряем кривизну многообразия физического пространства-времени, подразумеваемого соответствующей гипотезой[30].
Таким образом Лейбниц высмеивал несостоятельность математических методов Рене Декарта и Исаака Ньютона, требуя введения, вместо этих методов, математики трансцендентной области{8}. Утверждение Лейбницем приоритета трансцендентной физики, а также предвосхищением и Иоганн Бернулли принципа физической относительности[31] ознаменовали накопление изменений в гипотезе, уход от упрощенческого вывода чисто алгебраической математики, происходящего из наивного прочтения гипотезы, которая лежит в основе евклидовой геометрии. Следующий принципиальный прорыв, осуществленный Риманом, был основан прежде всего на предшествующих работах Гаусса. Римановская революция в науке обязывает нас по-новому и значительно более глубоко осмыслить то, что именуется «структурами теорем», и в этом ее первостепенное значение.
Это открытие принципа, сделанное Риманом, открывает перед нами образ научного прогресса как последовательности разрывных переходов от одной гипотезы к другой, относительно более высокой. Для наглядности используется усовершенствованное евклидово представление о некотором фиксированном множестве взаимодействующих определений, аксиом и постулатов. Эта последовательность в целях экспериментального измерения обычно характеризуется модифицированной теоремой Пифагора, получившей ту общую форму, которая связана с римановской революцией в понимании гипотетических оснований геометрии. Эта модифицированная теорема Пифагора рассматривается с позиции гауссова обобщения понятия кривых поверхностей и соответствующих ссылок на развитие Гауссом, в целях экспериментальных измерений, понятия биквадратных вычетов сверх первоначального изложения в его «Disquisitiones arithmeticae»[32].
Таким образом, на примере и Римана, и Платона, представление об упорядоченной последовательности все более и более мощных гипотез открывает перед нами следующие образы.
Мы начинаем с того дополненного понятия о евклидовой гипотезе, которое дает нам открытие Римана. Затем мы определяем дедуктивную форму евклидовой геометрии как некоторую структуру теорем, которая, предположительно, может быть неограниченно развернута и в которой связь между теоремами определяется общим для их всех отсутствием дедуктивной несовместимости друг с другом и всеми элементами множества определений, аксиом и постулатов соответствующей гипотезы. Далее, сопоставляя пару различающихся гипотез, мы рассуждаем в плане сопоставления взаимных отображений[33] множеств определений, аксиом и постулатов, из которых состоят, соответственно, обе гипотезы.
Определившись с первоначальным сравнением пар гипотез, мы должны затем выйти за рамки математического дедуктивного формализма. Мы стремимся понять, какие измеримые физические различия имеются между эффективным поведением физических систем, соответствующих каждой из сопоставляемых нами формальных гипотез. Релятивистская точка зрения, вытекающая из определений изохронизма-таутохронизма и связанного с этим эксперимента с брахистохроной, в свете работ Гюйгенса-Лейбница-Бернулли конца семнадцатого века, указывает нам нужное направление пути — направление, которому последовал Риман. Нам становится ясна эпистемологическая значимость и важность «относительной кривизны физического пространства-времени»; это направляет нас к нужным понятиям и проектированию соответствующих экспериментов, которые имеют непосредственное отношение к сопоставлению гипотез о физическом пространстве-времени.
В этом узловом пункте исследования нам следует вернуться к нашей отправной точке — к понятию ранжировки и соотносительного упорядочения дедуктивно несовместимых структур теорем. Мы таким образом определили область, из которой исключаются аксиомы Эйлера-Лагранжа 1741-1804 гг. в отношении непрерывности. Разрывы между сопоставляемыми структурами теорем (т.е. сопоставляемыми гипотезами) стали теперь для нас, как и для Лейбница в его так называемой «Монадологии», формальной концепцией, экспериментально-физические корреляты которой нам предстоит найти. В известной степени мы вознаграждены открытием того факта, что в «Монадологии» принимают развитую форму ранее изложенные вчерне идеи Лейбница относительно Analysis situs.
Применим к римановой последовательности гипотез то же требование, которое побуждает нас предложить гипотезу, соответствующую какой-либо дедуктивной структуре теорем в геометрии. Языком платоновского диалога «Парменид» можно сказать: что представляет собой «Единое», которое соответствует упорядочению «Множественных» элементов этой структуры гипотез, содержит в себе это упорядочение и лежит в его основе? Общим термином, содержащим ответ на этот вопрос, может быть «Высшая Гипотеза». В чем природа предположительного
Для наглядности дополним это следующей небольшой иллюстрацией.
В других работах автор определил Analysis situs научного знания в целом со следующей точки зрения. Продукт познания, который мы называем «знанием», состоит из трех самостоятельных категорий наблюдаемых процессов, подлежащих рассмотрению относительно трех взаимоисключающих областей. Эти три процесса — «очевидно неживое», «очевидно живое, но без познавательной способности», и «познавательные процессы (живых существ)». Эмпирические данные, касающиеся
Здесь и в более ранних работах, начиная с 1948-1952, автор использовал сравнение между познавательными процессами научного и технологического прогресса в производстве и теми же творческими процессами в классических формах музыкальной композиции, в обоих случаях исследуя определяющую роль метафоры в классической поэзии и трагедии, как ключ к «триангуляции» природы суверенных творческих процессов индивидуального разума. Следует подчеркнуть сущностное различие, отмеченное средневековым композитором Рамоном Луллом в «Ars Magna», состоящее в том, что мощь индивидуального Разума сосредоточена в пределах активных функций, которые мы ассоциируем с памятью.
Итак, именно посредством памяти мы осознаем воспринимаемое. Иначе говоря, человеческая память не аналогична «памяти» вычислительной машины. Человеческая память функционирует в соответствии с принципом гипотезы; память — средоточие индивидуального познавательного суждения. Память управляется функциями, онтологически связанными с использованием Analysis situs в понимании, определенном нами выше. В «Ars Magna» Рамона Лулла видно очень тонкое понимание того, что нечто в этом роде (онтологически) существует. Развитие классических методов Motivfьhrung[35], начиная с моцартовского нового взгляда на «Музыкальное жертвоприношение» И.С.Баха и вплоть до последней песни из «Четырех серьезных напевов» Иоганнеса Брамса[36], представляет собой самую применяемую из существующих моделей для демонстрации работы памяти. Все искусные музыканты играют по принципу, который великий дирижер — Вильгельм Фуртвенглер охарактеризовал как «исполнение между нот».
Упомянув об этом, сосредоточимся теперь на принципе упорядочения, подразумеваемом в «неэнтропийной», римановской, структуре гипотез, не рассматривая иных определений Analysis situs, кроме того, которое мы определили как «неэнтропию».
В чем состоит экспериментально-физическая основа, обеспечивающая
Кто может убедительно отрицать этот факт? Все знание есть продукт человеческого разума — разума, который существует только в форме суверенных познавательных процессов человека-индивида. Вопрос о знании, следовательно, должен быть поставлен так: в чем заключается характеристика индивидуального мыслительного поведения, посредством которого общество повышает могущество человечества над природой, и каким образом мы можем описать целенаправленный мыслительный процесс, посредством которого вырабатывается это приращение могущества?
В этом контексте наиболее существенным и достойным внимания проявлением несостоятельности формальной дедуктивной математики является бездарная попытка математически определить ту отличительную характеристику процессов жизни и познания (соотношение Analysis situs, хорошо определимое экспериментально), которая, в силу природы математики, не может быть описана языком любых ранее общепринятых, редукционистских форм дедуктивной математики. Нечистоплотный математик или его прислужник, вероятно, стал бы утверждать, что мы возродили противоречие между дедуктивной рациональностью и слепыми «прыжками веры». Напротив, суть дела в том, что дедукция не может преодолеть прыжком последовательные провалы (математические разрывы) неэнтропии, но тем не менее неэнтропия существует.
Проблема такого оппонента состоит в том, что он готов скорее отделиться от вселенной, чем подняться выше устаревшей математики, которая не может более объяснить экспериментальную реальность. Эпистемологический аспект, отличающий науку от формализаторского редукционизма, есть просто вопрос о признании этих свидетельств и конструировании новой математики, согласующейся с экспериментальными данными.
В этом вопросе «прыжок слепой веры» есть исключительно продукт истерического, харизматического заблуждения логика. Таким образом, можно сказать: там, где появляется одержимый дедукцией доктор Фауст, появляется законная добыча для харизматических чар подкрадывающегося Мефистофеля.
От этих необходимых предварительных выводов перейдем к решающему аспекту данного стратегического исследования. Приведенные нами примеры наглядно демонстрируют, что ни типичный американский, ни типичный российский специалист не знает, что представляло или представляет собой международное коммунистическое движение и каким образом это оказывает решающее влияние на перспективы американо-российских отношений в настоящее время. Однако нам также следует видеть в некоторых достижениях советского общества проявление того, что благородство, внутренне присущее человеческой природе, как мы ее здесь определяем, часто сопротивляется, а иногда и торжествует над теми идеологиями, которые иначе, по-видимому, добились бы господства над ведущими институтами таких стран, как Советский Союз или сегодняшние Соединенные Штаты.
Мы начинаем этот краткий обзор соответствующих аспектов коммунистической истории со ссылки на документ, который сейчас находится в распоряжении представителей автора — характерный официальный документ ФБР США, датированный 29 окт. 1973 года. Этот документ содержит переписку между нью-йоркским офисом ФБР и его вашингтонским руководством. Речь в нем идет об использовании ФБР своих ставленников в руководстве Компартии США в плане по осуществлению «ликвидации» автора этих строк[37]. Хотя этот документ ФБР был предоставлен очень неохотно, по частям, и значительно позже, во исполнение процедур американского Акта о свободе информации, автору было известно уже по крайней мере в начале июля 1973 года, что его «ликвидация» является целью американо-англо-восточногерманской операции, разработанной не позже февраля 1973 года. Роль ФБР, МИ-5 и Штази была достаточно подтверждена фактами уже к январю 1974 года, когда «Нью-Йорк Таймс» была использована для проведения массированной кампании лжи, служившей «дымовой завесой» для ФБР[38].
Как раз тогда представитель советской миссии в ООН назвал главу Компартии США Гэса Холла из Миннесоты «личным другом Леонида Брежнева».
Возьмите пример Анджелы Дэвис, протеже воспитанника Франкфуртской школы Герберта Маркузе — коммуниста, ставшего агентом OSS и ЦРУ, который, в свою очередь, сыграл ключевую роль в учреждении фондом Форда (возглавляемым Макджорджем Банди) будущей группы «Уэзермен» («Синоптики»), культивировавшей ЛСД и терроризм{9}. Случилось так, что г-жа Дэвис играла некоторую роль в молодежной организации Компартии США, Лиге молодых рабочих за освобождение (YWLL), в период, предшествовавший тому времени, когда (с начала марта 1973 года) эта организация была использована для организации и проведения актов насилия против автора этих строк и его коллег, — еще за несколько месяцев до официальной даты составления вышеупомянутого документа ФБР{10}.
Отвратительно? Да. Странно? Удивительно? Отнюдь — для того, кто знает, как устроен мир. В свое время великий поэт Генрих Гейне, вхожий в парижский салон Джеймса Ротшильда, предупреждал своего знакомого Карла Маркса и прочих наивных людей о том, что все левое движение вокруг «Молодой Европы» Джузеппе Мадзини представляло собой операцию, финансируемую крупнейшими банкирами, которых Гейне знал по собраниям типа парижского салона Ротшильдов[39]. Как можно увидеть из знаменитых ранних произведений Гейне, где разоблачается романтическая школа и осуждаются Иммануил Кант и прочие[40], эта догадка поэта была не случайной. Всякий, кто понимает истинную сущность человека, — а ее, с большей или меньшей точностью, понимает любой великий поэт, — признает, что нас, согласно нашей сущности, создают идеи, а не генетически предопределенные животные «британские» инстинкты баронессы Маргарет Тэтчер или бывшего президента США «бультерьера»[41] сэра Джорджа Буша.
Тем не менее, когда такие факты сообщают неподготовленному человеку, он будет склонен неправильно их интерпретировать. Такая наивность встречается и в правительстве, вплоть до самых высоких уровней, и в других политических и научных учреждениях. Если, тогда и только тогда, когда аналитик достигает того уровня понимания этого вопроса, который продемонстрировал Гейне, то он осознает те глубинные процессы, которые контролируют судьбу наций.
Итак, когда же богатым олигархическим семьям такого рода, как спонсоры вышеупомянутой операции 1968-73 годов, удалось добиться контроля сверху донизу над руководством всех коммунистических партий и родственных им организаций в Америке и Европе? Ответ таков: намного раньше, чем где-либо на земле возникла первая коммунистическая партия. Теперь приведем относительно краткий обзор соответствующих фактов, а затем рассмотрим, в какой степени влиятельные семьи международной олигархии определили и
Как Карл Маркс, так и основатели Советской России неоднократно подчеркивали, что предыстория современных коммунистических партий начинается с французских событий 1780-х годов, когда якобинская фракция Робеспьера, вкупе с орлеанским герцогом Филиппом «Эгалите», личным врагом Бенджамина Франклина, готовилась захватить власть во Франции. Карл Маркс отказался принять во внимание факты (как опубликованные еще до его рождения, так и представленные лично ему Генрихом Гейне) о том, что якобинцы, как и герцог Орлеанский, были агентами британской Форин Сервис, которой в тот период руководил Иеремия Бентам, назначенный, в свою очередь, лордом Лэнсдауном (знаменитым лордом Шелбурнским). Лорд Шелбурн из банка Бэрингс, детища Британской Ост-Индской компании, основал Форин Сервис в тот короткий период (1782-83), когда он был премьер-министром Британии.
Герцог Орлеанский (Филипп Эгалите) и его якобинцы под руководством Робеспьера перехватили влияние в французской революции 1789 года, устранив сторонника США маркиза Жильбера де Лафайета[42]. Герцог непосредственно собрал, профинансировал и вооружил толпу для штурма Бастилии, в которой не было никаких политических заключенных (это была политическая уловка с целью избрания на пост премьер-министра Франции орлеанского ставленника, швейцарского банкира Жака Неккера)! Тот же самый герцог Орлеанский, кузен короля Людовика XVI, позднее организовал штурм Версаля (и предоставил для этого оружие), «обойдя с флангов» Лафайета и тем самым отстранив его и его союзников от власти. Последствием стал якобинский террор во Франции, направлявшийся Лондоном.
Как было объявлено вслух и публично Симоном Боливаром в Колумбии, те же методы, которые использовались для тренировки Дантона и Марата, Бентам использовал, через посредство британской масонской ложи Шотландского обряда, для манипуляции теми революционерами, которые были наняты в целях установления господства Британии над испанскими колониями Южной Америки и Карибского бассейна[43].
Итак, мы возвращаемся к гейневскому «делу Людвига Берне». Протеже Бентама лорд Пальмерстон использовал те же самые методы для создания управляемых Форин Сервис повстанческих движений «Молодая Америка» и «Молодая Европа», которые координировались, «в связке» с Наполеоном III и пригретым в Лондоне Джузеппе Мадзини, с непосредственной целью устранения князя Меттерниха, в прошлом партнера британцев по Священному Союзу. Молодой Карл Маркс из Трира был подобран Мадзини и компанией в конце 1830-х гг. и включен в британскую «зоологическую коллекцию» персонажей-бунтовщиков. События 1966-69 гг. вокруг Колумбийского университета в США и одновременная операция против Шарля де Голля в Европе были повторением в миниатюре бунта «Молодой Европы», а также «Молодой Америки» в Миннесоте и Южной Каролине в 1830-хB1850-х гг. Все анархистские и социалистические организации, размножившиеся в Европе и США после того, как разразилась Гражданская война в Соединенных Штатах (1861-65), были порождены международной сетью революционеров-мадзинианцев, созданной Форин Сервис.
Тот же шаблон характерен для истории Коммунистического Интернационала, и это проявилось в том, как после Сталина, под эгидой Н. С. Хрущева, Евгения Варги, Отто Куусинена и их преемников была осторожно «квазиреабилитирована» управлявшаяся Форин Сервис коминтерновская «правая оппозиция» Бухарина-Тальгеймера-Лавстоуна. Имеются неоспоримые данные о том, что Генеральный секретарь И.В.Сталин распознал британскую игру и, по крайней мере, достиг степени понимания, которая оставалась недоступной таким его преемникам, как Хрущев (если у них и вовсе было желание понимать эту игру).
Поделиться книгой: