Хозяин дошёл до ворот, осторожно приоткрыл створку, заглянул внутрь, в сторону моего ложа. Меня трясло. Я стоял у косяка ворот, с другой стороны от моей постели, какая-то палка попала под руку. У косяка стояли прислонённые две косы. Я автоматически подхватил меньшую. Хозяин, не отрывая взгляда от лежанки, тихохонько вошёл внутрь, растопыривая небольшую рыбацкую сеть на руках, двинулся в ту сторону. А я, затаив дыхание, на цыпочках за ним. В углу было темновато. Ему пришлось наклониться, выглядывая положение тела предполагаемой жертвы. И тогда я вскинул косу над головой, резко выдохнул и вогнал эту ублюдочную косу в его натянувшуюся на спине рубаху. Сверху вниз, изо всех сил, прямо рядом с левой лопаткой.
Удар получился сильным - крестьянина бросило лицом вниз прямо на мою постель. Коса ушла в тело на всю длину, до самого обуха. Мужик дёрнул ногой раз, другой и затих. Через пару секунд в полной тишине я услышал бульканье - из его рта на мою постель выплёскивалась кровь.
Выдернуть косу за конец древка не получилось. Пришлось перехватить у самого обуха, рывком вытащить. Тело осело, из разреза на спине пошла кровь, пятно стремительно расползалось по рубахе. Я накинул на спину крестьянина ряднину, подобрал с пола клок сена, отошёл к стене и стал протирать косу. Автоматически. Никаких мыслей. Только ошеломление. От услышанного, от сделанного. Не знаю, сколько я так простоял, механически повторяя одно и тоже движение. В какой-то момент рядом уловилось движение. Передо мной стояла внучка хозяина. Девчонка лет шести-семи, чуть младше той, что я видел на той стороне реки на иве. Как она вошла внутрь? Она что-то меня спрашивала.
-- А дедушка спать лёг?
Я кивнул.
-- А тебя на лодии увезут?
Я снова кивнул, не задумываясь и не понимая.
-- А ты будешь драться, когда тебя гречникам отдадут?
Я снова кивнул.
-- Не, не надо. А то они будут тебя кнутом бить, больно.
Добрая девочка. Спасибо за совет. Значит, гречники. Купцы греческие. Или наши, кто ведёт торговлю с греческими городами. Рабы составляют треть русского экспорта в Византию. Ещё Ярослав Мудрый этим хвастался. Дескать, во множестве продаём рабов русских, и товар сей весьма хорош.
Треть - если считать по деньгам. По объёму - две трети. И мы с Марьяшей должны быть в их числе. Пока я медленно переваривал это, девочка подошла к телу своего деда и заглянула под ряднину. И отскочила, прижав руки ко рту. Медленно отступила на пару шагов. "Сейчас заорёт и бросится бежать." Она метнулась мимо меня к выходу, набирая воздух для крика. Но не успела - я автоматически крутанулся на месте, выбрасывая горизонтально по кругу косу на уровне пояса, чтобы остановить её. Коса носкам вошла в доску стенки сарая. Уровень моего пояса для девочки оказался уровнем её горла. С разбегу она врезалась в наточенное лезвие, дёрнулась в сторону и отскочила, зажимая разрезанную шею ладонями. Пару секунд смотрела на меня, потом из под ее пальцев потекли струйки крови, она отняла ладони и посмотрела на них, попыталась вздохнуть, чтобы закричать. Кровь хлынула маленьким фонтанчиком, её повело назад и она осела вдоль стенки на землю. Секунд пять мы смотрели друг другу в глаза. Затем они у неё закрылись. Кровь полилась свободно, без ритмических выплесков. Все.
Нет, не всё. На хуторе здоровый молодой мужик, который зашибёт меня одной левой. За убийство своего отца и дочки. Оторвёт голову и в кусты забросит. Как у мальчишки на том берегу. И не будет у меня ни креста, ни костра, ни трети миллиона спасённых детей. А еще есть здесь две бабы, которые или сами со мной справятся, или поднимут крик. И тогда такой же точно конец. Или убей их, или сдохни. Вместе со своим долгом перед этими ублюдками. Которые торгуют друг другом, которые продают в рабство и насилуют беженцев. Которые твои предки. У которых дохнет треть миллиона их детей. Которых ты собрался спасти. Одну из которых ты только что убил. Зарезал. Косой. Как настоящая смерть.
Носок косы глубоко ушёл в доску стенки. Подёргал - не вылазит. Посмотрел на свои вещи - там две сабли. Но с саблей гулять по хутору... Как-то... стилистически неправильно. Там у косяка вторая коса была. Сквозь полуприкрытые створки ворот видна баня. Из неё вышли двое - хозяйка с сыном. Вынесли какое-то корыто, вылили воду в лопухи. Сын чего-то сказал и пошёл назад внутрь, хозяйка рассмеялась и куда-то за угол ушла. Ага, вон снова появилась и в сараюшку какую-то зашла. Там у них летняя кухня. Наверное, обед готовить. Не знает еще, что муж с внучкой обедать не будут.
Я подхватил вторую косу и спокойно так потопал к летней кухне. Перед дверью остановился, и тут она вышла, в руках какой-то таз деревянный. Свиньям, что ли, запаривала. Я косу в правой руке держал. Вертикально, комлём вниз, остриём вперёд. Так и ударил. Как маятником качнул. Под таз этот у груди. Она таз не выпустила, попятилась, за порожек запнулась и внутрь упала. И косу за собой потянула. В себе. Лезвие от живота под ребра ушло. Я на древко опёрся, перепрыгнул через неё, за голову. И косу за собой потащил. Тут она её насквозь и пробила. Носок косы у ключицы вылез. Крестьянка только разок и выгнулась. И осела. Потом, правда, косу назад вынимать тяжеловато было: по костям скрежещет, не провернуть.
Даже обтереть не успел - за стеной шаги. Я сразу за дверь. Дверь-то открытая. Кто-то ойкнул, остановился перед проёмом с той стороны - хозяйку увидел. И - внутрь быстро. Возле хозяйки на колени. Молодка. У меня коса высоко поднята была - я и ударил. Попал не в голову - в спину возле плеча. Она вскрикнула. Тут я косу вперёд, от себя толкнул. Молодка вперёд упала, на живот свой. А коса выскочила. Тогда я снова сверху вниз, в спину под левую лопатку, как её свекра-батюшку. Попал, затихла. Плохо работаешь, Ваня. Два удара. Живое существо нужно убивать одним ударом. Не умножай мучений в этом мире. Чётче надо.
Сижу на полу возле баб, задрал одной подол - косу вытираю. Вдруг топоток и детский крик:
-- Мамка, мамка! Там батя на тётю залез и толкает её. Как тебя.
И сходу влетает через порог. На кровище поскользнулся и прямо головой мне к ногам. Я как держал в левой косу за обух, так только приподнял и опустил. Носком косы вниз. Как штамповочный пресс ходит. И попал прямо в темечко. Кости черепа у детей мягкие - коса даже не скрипнула. А мальчик - не дёрнулся. Так держать, Ваня. Одним ударом. Без ненужных мучений. Что он про своего батю кричал? Что тот мою Марьяшу толкает? Пойдём-ка поглядим-ка. Каков он, этот... плунжер.
У меня хватило ума не лезть с косой в баню. Потолки низкие - не размахнуться. Присел снаружи. Изнутри слышны характерные звуки. Ритмические. Сынка хозяйского вздохи да охи. А вот Марьяшу не слышно. Может и неживая. Хотя... Они же нас на продажу взяли. Потом сынок хозяйский с Марьяши слез, пошёл из бани выходить. Дверные проёмы низкие - он так согнутым на улицу и сунулся. Я, снова из-за двери, через дверь сверху косой ударил. Попал хорошо - в ямочку подзатылочную. А этот бугай... только на четвереньки упал, с косы снялся, стоит-моргает. Пришлось дверь оббегать и уже с другой стороны снизу бить под левую руку. Снова попал, снова не убил. Только когда я его на косе приподнял и назад внутрь в предбанник опрокинул - только тогда ножками сучить стал. Пришлось ждать пока успокоится. Потом за ноги переваливать его с порога - весь проход занял своей тушей.
В парилке на полке Марьяша лежит. Голая, бритенькая, оттрахнутая, но, вообщем-то, целая и отмытая. Вроде без сознания. Я сперва кинулся её поднимать, потом дошло - пора начинать думать. Как из этого "приюта бедных странников" выбираться.
А думалка не думает, молотилка не молотит. "Зубы звенят". У меня такое бывало. Три раза в той еще жизни я падал в обмороки. Один раз - устал сильно, другой - после четырёх дней без сна, третий - от болевого шока. Каждый раз такое же ощущение появляется - будто в дёснах и зубах звенеть начинает. Говорят, что-то там с давлением.
Поплескал на себя водой из бочки. А вода-то тёплая. Скинул штаны половецкие, взял для помывки чего они тут используют. Помылся. Круто. У меня тут полный двор покойников, я их тут, как смерть с картинки, косой накосил. Отработал трудовую смену и занялся чистоту наводить. Напоследок шайку холодной воды на себя опрокинул. Потом вторую - специально на голову. Полегчало. Несколько. От моих брызг Марьяша зашевелилась. Глазками водит, подняться пытается. А жара-то нет. Похоже её не только снаружи, но и изнутри промыли. Слабенькая совсем.
-- Ваня, Иване. Где я?
И снова выключилась.
Где мы - я представляю. Чего делать-то теперь?
Одно из самых мощный средств приведения собственной молотилки в норму - "full key" - полный перебор вариантов с пошаговой детализацией. Если мозги эту технологию тянут - они сам себя вытянут. И на место встанут.
Ждать/убегать.
Чего ждать-то? Жить здесь собрался? Значит - убегать.
Хорошее дело - двоичное дерево. Только два исхода в каждом узле. Да/Нет, влево/вправо. Никаких: "да наверное нет".
Убегать по воде/по земле. Лодки я здесь не видел. Но раз живут у реки - должна быть. Марьяшу в лодку и "греби, сынок, греби". Ага. Только по левому и по правому берегу - болота. Где сухо - слева кыпчаки, справа... вполне можно на таких же... хуторян-людоловов. Впереди Днепр. За Днепром - Киевщина. С Укоротичами. А я мальчишечка приметненький. Не у каждого подростка плешь во всю голову, цепка железная на шее ошейником, шкурка с искрой. А уж обрезание короной королевской... И вверх - уйти быстро не удастся, мне просто не выгрести, силёнок маловато.
Значит уходить по земле. Телегу я во дворе видел, конёк в конюшне стоит, дорога сухая из хутора есть - с той стороны. Куда дорога? В деревню? Хозяин что-то говорил насчёт барахла, которое в деревню... отдать? Продать? И корова. Во дворе нет. Хозяин говорил невестке: "пойдёшь за коровой - не болтай". Значит - не одна на лужке пасётся. В стаде ходит. Деревенском. Значит там пастух, а то и подпасок. Стадо с пастбища пригонят - хозяйка должна выйти, забрать свою кормилицу. Не придёт хозяйка - пошлёт подпаска корову на двор отвести. Этого тоже... убивать. Потому что если кто вот эту картину деревенским опишет - они прибегут и... Гречники - наилучший выход будет. Наименее болезненный. А вернее - забьют до смерти. В порядке наказания за деяние. И в части подготовки к разделу бесхозного имущества. От общепринятой ксенофобии, наконец.
Значит, крайний срок - перед закатом. На закате коров назад загоняют. За сиськи дёргать. Вечерняя дойка называется.
Тогда пошли собираться. Тут за дверью, в предбаннике что-то зашуршало и стукнуло. Мда... Когда отдышался и рискнул выглянуть стало смешно: из сынка хозяйского много крови вытекло. Пол гнилой, видно, под лагу натекло - она и просела. И пол-пола в предбаннике. А мужик ничего, лежит себе. Только челюсть отвалилась на грудь. И струйка слюны. Не эстетично. Ну и ладно: "мертвые срама не имут". Они вообще ничего не "имут". Право собственности на все - только у живых. У этих - только царствие небесное. "Блаженные нищие духом. Ибо войдут они в царство небесное". Иисус сказал, "Нагорная проповедь". Как раз про тебя, сынок хозяйский, - доброго пути.
И начались мои сборы. Телега во дворе стоит, по-толкал туда-сюда - скрипит. Пошёл искать солидол. Ага. На Святой Руси -- солидол. Нашёл. Какое-то растительное масло. Нашёл в сенном сарае мешки. Хозяин и внучка - все на местах. Заглянул в поварню. Щи уже дошли. Но есть... три трупа и куча мух. Набрал съестного - в мешок. Снял с верёвок высохшее наше с Марьяшой. Потом начал методически мародерничать. "Мёртвые... не имут". А нам в пользу.
Хороший хутор. Был. В доме полы и потолки дощатые. Три печки поставлены: в доме полная русская печь, в бане - каменка, в летней кухне плита добрая сложена. А вот железа почти нет. Кроме пары кос, пары серпов и пары топоров. Топор в любом деле - подмога. Их в мешок. А остальное... Оставил. Особенно косы... Серебра почти нет, зато нашёл горсть медной монеты. Странно - никогда не слышал, чтобы на Древней Руси медная монета ходила. Тряпье кое какое прибрал, ножи, из утвари кое-что - нам еще путь дальний держать. В дороге пить-есть надо. В хлеву под стрехой нащупал странную вещь. Свёрток, внутри... две железяки. Одинаковые. Вы себе штык от русской трёхлинейки времён Первой мировой представляете? Только вдвое длиннее. Четыре сросшихся ребра жёсткости образуют четырёхгранную сильно вытянутую равнобедренную пирамиду. С глубокими ложбинками между рёбер. На месте крепления на ствол винтовки - крестообразная плоская рукоятка с чуть загнутыми вниз концами перекладины. Между рёбер в одной ложбинке - на всю длину от перекладины рукояти до чуть ли не самой вершины пирамиды - пластина. Не широкая, к острию сужается. Парные мечи? Да ну, ерунда, хрень полная: такой штукой рубить нельзя - пирамидка не пустит в разруб. Только резать или колоть. И ни каких клейм, или надписей, или значков. Может из полевого инвентаря? Тоже не подходит. Хотел бросить - жадность не дала.
Сколько всего человеку надо. Особенно - семье. Особенно - селянам. Особенно - в средневековье. Каждая верёвочка-тряпочка - сохраняются. Два раза перевязывал узлы на телегу. Пару тулупов добрых бросил - под Марьяшу. Отмычку мою болезную надо до места живой довести. Перетерпел-таки, залез в поварню. Не только за парой котелков. Сам щей поел и Марьяше в баню отнёс. Жиденького, горяченького. О, ожила. Какая у этой женщины интересная сексуальная жизнь пошла. То сидела у отца на хуторе. Мужа видела раз год по неделе. А тут ее за один день - трое. За три - четверо. И все насилуют и насилуют. Как Марьванну из анекдота в турпоездке. Как бы она не втянулась. И меня с собой... не угробила.
Сил хватило только одеть на неё рубаху и платочек. И - живым костылём к телеге. Через предбанник проходили - она мертвяка даже не заметила. Взвалить здоровую бабу на телегу... Взвалил, в овчины завернул, ремнем перевязал - свалится по дороге. Потом растащил сена по постройкам - хутор надо сжечь. Иначе придёт подпасок, увидит трупы, поднимет крик. Нас вмиг догонят и... смотри выше. Для полноты картинки уронил в колодец половецкую стрелу. Может, на ту сторону подумают?
Конька вывел. Хороший конёк - терпеливый. Четыре раза я его в оглобли заводил. Вы когда-нибудь коня в телегу запрягали? И я - аналогично. Два раза видел, как это Перемог делал. Но у того упряжка парная была. И Фатима... то ей одно, то ей другое. Мне толком и посмотреть некогда было.
На Руси дышла нет. Не придумали еще. И не завезли как при Петре. Дуга на оглоблях закреплена, хомут я нашёл и надел. А дальше... постромки, вожжи, гужи. И чтоб шлея под хвост не попала. А "зга" когда "не зги не видно" - это кольцо на дуге, через него повод продевают.
Замучился совсем. Тут Марьяшка завозилась. Отвязать, помочь слезть, подождать пока пожурчит возле колеса, прополоскать тёплой водой, помочь забраться, привязать. А солнышко уже все ниже и ниже. Сделать факела, залить дёгтем - нашёл-таки аналог солидола. Выпустить поросёнка из хлева, птичник открыть - не умножай мучений в этом мире. Открыть ворота. Все. Факела запалил - быстренько пробежался по постройкам. Подпалил сено. Последний закинул - из бани уже дым валит. Ну, поехали. Пронеси господи. Мимо всякого встречного-поперечного. Русского и не русского.
Меня отпустило только утром. С момента, как я услышал на хуторе про ожидающий меня погреб и очередное превращение в "шёлкового", так зажало... Я ходил, делал, убивал, увязывал, упаковывал... Все как в тумане. Как через стекло.
Нам просто повезло: и в том, что я углядел объезд в леске вдоль края болота. Не дорогу - просто относительно сухую, относительно ровную полосу земли, по которой мы и объехали деревню. И в том, что то, пока объезжали - стадо пригнали, причём с другой стороны деревни. А когда мы выбрались-таки на дорогу, над подожжённым мною хутором уже стоял столб дыма. И селяне побежали туда. Очень повезло, что мной завязанная упряжь продержалась часа два. Потом приходилось слезать и перевязывать заново. Я теперь понял почему кони, упряжка - мужское дело. У меня просто сил не хватало затянуть, например, те же гужи, намертво. Силёнок в ручонках. Очень повезло с коньком - был бы другой...
Странные люди эти попаданцы: как-то у них все... Разницу между русской и английской, к примеру, запряжкой не понимают, а туда же - предков учить. А объяснить почему чисто постромочная упряжка тут не годится? Да ну их...
Когда видел просвет над головой - засекал Полярную звезду. На первой же развилке поворачивал в ту сторону. Дважды приходилось возвращаться: один раз выехали к спящему хутору, другой - чуть не въехали в болото. Развернуть телегу на ночной лесной дороге... Вам фуру с прицепом когда-нибудь приходилось разворачивать на старом Арбате? "Маленькие дворики подметают дворники". Подмести - подмели, а проехать как? А парковаться среди идиотов не приходилось? Ну и не надо.
Ночного леса я не боюсь. Вот такой я идиот городской. С детства вбито - страшнее человека зверя нет. Бывало, даже уходил в лес поглубже чтобы не нарваться ненароком. Ну и дурак. Лес... - это лес. И укроет, и накормит, и... нарвёшься.
Как начало светать - конёк вдруг встал. Начал назад пятиться, ушами машет. Я пригляделся - впереди на дороге волк. Говорят, некоторые люди волка с собакой путают. Можно спутать. Если не видеть, не слышать, не чуять. В тулуп с головой завернуться. Здоровенный волчара сидит на дороге и смотрит. Зверь лютый. Я с телеги слез и вперёд коня вышел. Как был - с одним дрючком. Сумерки утренние, сбоку туман подымается, тихо так. И - тёмный силуэт. Огромный. Тёмное в тёмном. И в этом тёмном на тёмном - глаза жёлтые. Ага, расскажите кому что волки летом сытые, что в одиночку они на человека не нападают... А потом встаньте вот так - на два шага, глаза в глаза... Минут пять мы друг на друга смотрели. Долго.
Потом сзади ветерком утренним пахнуло. Волчара ко мне потянулся, принюхался, поднялся и... ушёл. Не отпрыгнул, не трусцой убежал, а так... шагом. Спокойно, уверенно. Самодостаточно. Вот кто тут венец. Если не творения, то пищевой цепи - точно.
У меня только сил и хватило - конька с дороги на какую-то луговину в туман свести, выпрячь, к дереву привязать по-свободнее, чтоб мог травку щипать. И тут так проняло... Только и успел дрючок свой в зубах зажать - чтобы в крик не заорать. От всего, что было. От убитых кыпчаками моих "убивальников". От убитого мною кыпчака. Насильника болотного. От Марьяши, мною битой и мною же изнасилованной. От зарезанных мною. От деда и его мёртвых внучки и внучка, от невестки беременной, от добротно построенного и сожжённого мною хутора... От ожидания погони и ощущения опасности. От этого серого царя зверей. От всего... Как же мне плохо, как же я в этом мире...
Кто ж это сказал насчёт "не стоит даже одной слезы ребенка"? А я убил. Детей. Двоих. Зарезал. Косой. Косами. Выкосил. С их папой-мамой, бабушкой-дедушкой...
А как насчёт плетей на собственной спине? Ни за что, просто чтоб знал своё место. Для профилактики. Тоже - "не стоит слезы"? Так и "не стой". Займи своё место. В ряду сельскохозяйственных орудий, раздел - "орудия говорящие".
Можно сказать: "все так живут". Я - не все. Я - единственный. Каждый человек - уникален. И те, которых я зарезал - тоже. Только я их в товар превращать не собирался.
Можно сказать: "они так живут. У них так принято. Это их обычай. Исконно русский. А ты здесь - чужак. Со своим уставом в чужой монастырь...". Сказать можно. Живут? Эти - уже не живут. У них такой обычай? Исконно русский? Значит -- не будет. Ни русских, ни Руси. И всю такую Россию - ... выкосить. Как в Библии сказано -- до четвёртого колена. Чтобы ни одна гнида... ручки к моей свободе протянуть... - даже и помыслить не могла.
Потому что у меня другой. Обычай. Я - человек свободный. Все. Таким и помру. Придётся им свои обычаи менять. Или -- сдохнуть. Выкошу.
Пусть. Не хочет? Заставлю. Не умеет? Научу. Или зарежу. Между собой - как хотите, предки мои. Хоть захлебнитесь в этом своём этнографически-средневековом кровавом дерьме. Но меня... резал и буду. Начисто. Под корень. По всей "зоне поражения". Куда дотянусь. Косой.
Можно сказать: "Но их можно понять. И простить, пожалеть."
Можно. "Война и мир", князь Андрей Болконский графу Пьеру Безухову о юной Наталии Ростовой: "Я говорил, что могу понять падшую женщину. Я не говорил, что могу простить".
Понять могу. Пойму и зарежу. Меня в рабство... через ваш труп. Будет труп - буду жалеть. Жалеть, понимать, прощать... После трупа. Не раньше.
И не надо мне изображать из себя туземца. Это не мания величия. Просто "Волкодав прав, а людоед - нет". А мне все эти... "людоловы" - как людоеды. Резать. Под корень. И пусть этот мир прогибается.
Так-то оно так... Но звук, с которым коса входит в человеческое тело, ощущение на руке, когда проталкиваешь косу вглубь, скрип лезвия по костям, как оно, теплое, живое еще, дёргается на косе, а ты его ведёшь... Снова зубами в дерево берёзовое, в дрючок мой. Чтоб не завыть, не заорать...
Милые добрые хозяйственные селяне, захотели чуть подзаработать. Обычное дело, ничего личного. Платочек там невестке новый справить... Резать, в куски рвать. Мне моя свобода дороже ваших платочков. Всей вашей... требухи. Вместе с жизнями и бессмертными душами. Убить меня можно - переделать нельзя.
Ага. А ты сам-то по себе не заметил, как ты сильно изменился? "Все что нас не убивает - идет нам на пользу". Какая-то у тебя польза... сильно сволочная. Кровавая. Правильнее сказать: все что нас не не убивает - нас меняет. Сильно ты изменился, Ванечка. Волкодавом становишься, душегубом. Помнишь, как твоя коса сквозь мягкие кости черепа внучека проходила? И ничего? Ни угрызений, ни кошмаров?
Изменился. И еще буду меняться. Сам. Как сам сочту для себя необходимым. Надо - озверею, покроюсь шерстью, буду бегать на четвереньках. Но воли своей - никому не отдам.
Хорошо говоришь, Ваня. Красиво. Убеждённо. Только как-то оно будет...
Уже до вечера меня снова ткнули в мою слабость и малость в этом мире. Здесь ты - никто и звать тебя - никак...
Когда солнце поднялось и прогрело поляну, я смог выпустить свой дрючок. Хорошее дерево попалось - не расщепился и не измочалился. Только отпечатки зубов на одном конце остались. Туман поднялся, речка какая-то. Пока возился с костерком, кормил горяченьким Марьяшу, снова увязывал и запрягал - дело уже к полудню. Проехали мимо места, где волк перед рассветом стоял, еще немного лесом и выкатились к селищу.
Граф Игнатьев в своих записках во время русско-японской войны отмечал, что в Маньчжурии даже деревни все огорожены стенами. Невысокими, глинобитными. Но в зимнее время при тамошних морозах русская шрапнель эти стенки не пробивала.
Здесь у меня шрапнели нет, а на Руси все селения тоже в стенах. Не глиняных, конечно, - деревянных. Разных высоты, плотности, конструкции. В данном конкретном случае - ни рва, ни вала. Частокол из заострённых брёвен в два роста. Не сильно крепкая крепость. От малого ватажка, может, и отобьются. От большого - вряд ли. Про дружину княжескую и разговора нет. Такие стены ставятся больше от зверя - от лис да хорьков. Чтоб кур не воровали. А больше - от своих. Чтоб собственная живность не ушла.
Для чего Великая Китайская поставлена? Для защиты от кочевников. Кочевники пришли? Караулы только ворота держат - перелазьте где хотите. Но... коней не перетянуть. А много степняк без коня навоюет? А и навоюет - как назад? Ни хабар, ни полон... Главное - скот угнанный в степь не перетащить. И от своих очень помогает. Мало кто голым да пешим побежит из Поднебесной в Степь.
Мда... Ватажок взять может. Но - не объехать. За деревней на речке видно брод. Мне бы на ту сторону... Можно. Но только через ворота. Ворота открыты. Но в воротах - воротники. Стража. Местные ополченцы в каких-то... тигелях? Пока я соображал, конёк уже на открытое место вышел, нас заметили. Поворачивать? Совсем худо будет... Вообщем, дотащились до ворот. Дальше, как положено, допрос с досмотром переходящий в тоже самое, но - "с пристрастием".
Ни слова неправды. Десятник подходит. Ну и морда лица у него... Хоть прикуривай.
-- Откуда?
-- Оттуда. Из-за Десны. Попали под поганых. Всех порубили, мы вот вылезли.
-- А конь?
-- Поганые хутор сожгли. Всех вырезали. Вот - подобрал. На сгоревшем.
Что хутор половцы сожгли - правда. А что подобрал на другом, который сам же и запалил, - уточнять не обязательно.
-- Значит не твоё. А много тут чего. И конёк добрый. Мне в хозяйстве в самый раз будет.
Так. "Грабь награбленное" в исполнении стражников 12 века.
-- О, да здесь и баба есть. А бабёнка-то ничего.
Никогда не буду путешествовать с женщинами. Особенно - с красивыми по местным меркам. А он ей уже и губы раздвинул - зубы смотрит. Даже на хуторе дед так не делал. Марьяша молчит, только глазами моргает. Глаза у неё... Ничего она не понимает. А мужик уже и тулуп поднял. Рубаху у неё на груди оттянул.
-- Ишь ты, какое богачество. Мне как раз и батрачка к коню нужна.
У меня снова бешенство подступает. Аккуратненько так дрючком руку его подцепил.
-- Руки убери. Это боярыня Марьяна Акимовна, дочь смоленского сотника Акима Рябины, жена вашего черниговского боярина Храбрита Смушковича.
-- Чего? Ты, бл... сопля, в меня палкой?! Я тя в бараний рог...
Вот тебе и "пусть прогнётся". Сейчас меня с телеги собьют и будут пинать. Долго и больно. Тут еще один из стражников вступил:
-- Не ори (десятнику). Какого такого Акима Рябины дочка? (это мне)
-- Акима Яновича. Сотника лучников в дружине смоленского князя Ростислава Мстиславича.
Поделиться книгой: