Помоги проекту - поделись книгой:
Как бы то ни было, даже дочки таких скромных родителей — девочки воспитанные, прилежные и смышленые.
Элиза Маффеи — вообще особый случай: ее дедушка с бабушкой по материнской линии очень знатные, богатые и влиятельные, хотя семья отца, с которой она живет, и поскромнее. Зато дяди, как на подбор, — архитектор, кардиолог и инженер.
«Прекрасный класс!» — думала синьора Сфорца по дороге домой. Почти идеальный.
Глава девятая,
в которой мы делаем шаг назад и узнаем, как подружились две наши героини
Приска и Элиза были подругами всю жизнь. Точнее, они стали подругами еще до своего рождения.
— Ваш случай, — изрекал дядя Казимиро, — типичный образец наследственной дружбы.
Действительно, папа Приски еще в школе подружился с Элизиным папой и его братом-близнецом дядей Леопольдо. И когда Элизин папа погиб, Прискин папа и дядя Леопольдо поклялись, что будут заботиться о сироте. Поэтому дядя Леопольдо сыграл ту знаменитую партию в кости. А синьор Пунтони любил ее, как родную дочь. Так что Приска и Элиза были не просто подруги, но даже в каком-то смысле сестры.
К счастью, в тот день, когда они встретились — одной было две недели, другой — три месяца, они сочли друг друга очень симпатичными и сразу же подружились, что далеко не всегда бывает с сестрами.
— Представь, если бы ты оказалась мерзкой девчонкой и мы бы все время ссорились! Или подлизой и врушкой, — говорила иногда Элиза.
— А если бы ты была заносчивой и вредной, как Звева, — отвечала Приска, — я бы тебя хорошенько отдубасила! Взрослые ни за что не заставили бы меня с тобой дружить.
Подруги проводили вместе чуть ли не каждый день после школы. Иногда Элиза приходила к Приске, иногда наоборот.
У Элизы они могли спокойно поиграть и сделать уроки, а вот в доме Пунтони всегда была страшная суета.
Ну, во-первых, Габриеле со своими друзьями. Мальчишки были всего на два года старше, но смотрели на них свысока и все время дразнили. Вообще-то Приска и Габриеле неплохо ладили, но перед друзьями он стеснялся девчонок и делался таким же противным.
А тут еще Филиппо — прелесть, конечно, как все малыши, — но он только-только научился ходить и все хватал: рвал Прискины книги, ломал ее игрушки и ронял на себя тяжелые предметы.
Теоретически, за ним должна была присматривать Инес. Но когда подруги были дома, она приносила его к ним в комнату.
— Посмотрите за малышом пять минут? Мне надо в туалет.
Она исчезала, и пять минут превращались в час.
— Она заперлась в туалете и читает продолжение фоторомана в журнале «Гранд-Отель»[7] — объясняла Приска. Маме она, конечно, не жаловалась.
А тем временем Филиппо успевал раскидать все их игрушки, описаться, вскарабкаться двадцать раз на кровать и столько же раз упасть.
На крик ребенка, которого Приске и Элизе никак не удавалось унять, прибегала Инес.
— Только бы хозяйка не услышала! — и она прикладывала ему монетку к ушибу. Шишки, правда, все равно никуда не девались.
В доме Маффеи, наоборот, у Элизы была прекрасная комната, куда взрослые всегда стучались и спрашивали: «Можно?»
А если Элиза отвечала: «Секундочку», они ждали в коридоре, пока она не скажет «Входите». Это производило огромное впечатление на ее подруг.
Каждый раз, разделавшись с уроками, Приска предлагала Элизе зайти в комнату дяди Леопольдо (естественно, когда его не было дома). Она входила туда на цыпочках, как в церковь. Трогала одним пальцем подушку на кровати.
— Сюда он кладет голову, когда спит.
Она страшно ревновала к трем мужчинам, портрет которых висел над кроватью доктора Маффеи. Их профили были нарисованы в ряд, на головах у всех были странные капюшоны, а сверху лавровые венцы.
Элиза, которая была с ними знакома с детства и сто раз о них спрашивала, объясняла:
— Их зовут Данте, Петрарка и Боккаччо. Это очень древние люди. Все они были писателями.
— Подумаешь, я тоже писательница, — с завистью говорила Приска. И думала: «Но мой портрет дядя Леопольдо почему-то не вешает в своей комнате».
Глава десятая,
в которой Приска открывает свое истинное призвание
Любовь к дяде Леопольдо и решение стать писательницей родились в сердце Приски одновременно. Вот как было дело. Каждый год в конце декабря фармацевтические фирмы посылали доктору Маффеи кучу роскошных ежедневников: в кожаных и матерчатых переплетах с золотыми буквами на обложках и корешках. Так они поздравляли его с Рождеством и заодно рекламировали свои лекарства.
Естественно, дяде Леопольдо нужен был только один из них. Остальные он раздавал родственникам и друзьям, но ему и в голову не приходило, что такой подарок может понравиться маленькой девочке, по крайней мере Элиза никогда не проявляла к ним никакого интереса. Но однажды Приска с папой пришли в клинику дяди Леопольдо, чтобы поздравить его с Новым годом.
Приска, которая тогда ходила во второй класс, только что сделала удивительное открытие. Она заметила, что если записать одну за другой в несколько длинных предложений, например про маму или про весну, ну, все эти глупые мыслишки, которые все равно толкутся у нее в голове, то получится рассказ. Так просто, что Приска подумала: «Так вот как пишут книги! Может, и я могу стать писательницей?»
Но пока из этого ничего не вышло, наверное, потому что у нее были только тетрадки в линеечку с черной обложкой, ни капельки не похожие на книги. И вообще, она твердо решила быть тореадором… когда вырастет, разумеется. Она смотрела с Инес кино про тореадора, и он сразил ее наповал. Какой у него костюм! А как он размахивает красной тряпкой перед самым носом у быка! Она даже выяснила, что его костюм по-испански называется traje de luz, а красная тряпка — muleta.
— Ты совсем сдурела! — сказал ей Габриеле. — Ты только что записалась в Клуб защиты животных, а теперь хочешь быть мясником на арене.
— Тореадором!
— А тореадор, по-твоему, кто? Настоящий мясник, только в блестящем костюме!
«Ну, я-то не буду убивать быков, — думала Приска, — я буду их другом. Мы с ними будем просто играть и бегать, и все зрители будут нам аплодировать и бросать цветы».
— Все равно женщин-тореадоров не бывает, — презрительно добавлял Габриеле.
«Придется поменять пол», — решила Приска. Элиза ей как-то показала медицинский журнал дяди Леопольдо, и в нем была фотография шофера грузовика из Швеции, который сделал себе операцию и превратился в красивую девушку. «А еще если бы я была мальчиком, я бы могла стать юнгой и путешествовать по миру, — думала Приска, — но что же тогда будет с моими семнадцатью детьми?»
Дело в том, что мама вечно жаловалась, сколько хлопот с маленькими детьми (она, конечно, не говорила «с вами», но кого еще она могла иметь в виду?). Приске это страшно надоело, и она назло решила родить семнадцать детей: восемь мальчиков и девять девочек. Она уже выбрала для них имена — самые странные, какие удалось найти в святцах, и была уверена, что они вырастут очень хорошими и воспитать их будет легче легкого.
«Ну хорошо! Значит, я сначала выйду замуж и рожу своих семнадцать детей и только потом поменяю пол и стану тореадором». Вот что значит научный прогресс.
Но вернемся к тому Новому году и клинике доктора Маффеи.
Когда Приска увидела стопку ежедневников (не меньше десятка!), ее как током ударило. Ей почудилось, что эти цветные блокноты зовут ее, как сирены, чуть не увлекшие Одиссея в глубину моря.
— Заполни меня! Заполни меня! — кричали белые страницы с золотым обрезом. — Возьми перо и закрой меня словами!
Приска уставилась на них как завороженная. Вот они — книжки, которые можно написать! Уже готовенькие, в переплете, как из магазина, только пустые, ждут, пока их заполнят словами и рисунками.
И ровно в эту секунду она решила, что не будет ни тореадором, ни юнгой, а станет писательницей. К тому же это никак не помешает ей иметь семнадцать детей. Она так смотрела на эти ежедневники, что дядя Леопольдо сказал:
— Тебе нравятся? Бери на здоровье! Я все равно ими не пользуюсь.
Как Приска могла отблагодарить дядю Леопольдо за такую щедрость? Только влюбиться в него.
Влюбиться в семь с половиной лет не так-то просто, но Приска справилась: она не раз видела, как это делается в кино и в фотороманах Инес.
Естественно, она никому об этом не сказала. А уж дяде Леопольдо и подавно. Единственная, кому она доверилась, была Элиза.
— Смотри, никому не проболтайся! — велела Приска. — Это тайная любовь.
Элиза сдержала слово, но не прошло и месяца, как Прискину тайну узнали все, по крайней мере в доме Пунтони. Сложно было не заметить, что Приска завесила всю комнату фотографиями доктора Маффеи. Она приклеила их даже на дневник и школьные тетрадки.
Весной, когда в траве под городскими деревьями пробивались крошечные белые ромашки, Приска собирала их и тайком клала на лобовое стекло Его машины. Она засовывала их под дворники, чтобы ветром не унесло. Она мечтала совершить подвиг и заслужить восхищение своего возлюбленного.
Однажды утром Приска проснулась с криком:
— Мама, мама! У меня болит сердце! Я скорее всего умираю.
— Не говори глупости! Ты отлично выглядишь. Кровь с молоком, — сказала мама. — Когда у человека болит сердце, он бледнеет и губы у него становятся синими.
— Но у меня сильно болит вот здесь, в груди. Ай! Ай! Как больно! — кричала Приска.
В конце концов ее прямо в пижаме завернули в одеяло, погрузили в машину и повезли в клинику дяди Леопольдо.
— Что стряслось, малышка? — спросил кардиолог.
— Дядя Леопольдо, послушайте, как бьется мое сердце! Как сильно бьется мое сердце!
Оно действительно сильно билось, но не болело. Сидеть в пижаме и чувствовать, как дядя Леопольдо прикладывает ухо к спине — еще бы оно не билось!
— Ничего страшного… Небольшая нервная тахикардия, — сказал врач, снимая стетоскоп.
— Вечно ты делаешь из мухи слона! Как ты нас напугала! — раздраженно сказала мама.
Глава одиннадцатая,
в которой мы знакомимся с третьей героиней этой повести
С тех пор дядя Леопольдо вместо того чтобы раздавать направо и налево ненужные ежедневники, откладывал их для Приски.
Теперь юная писательница могла заполнять страницу за страницей своими рассказами. Иллюстрации к ним она рисовала сама. А когда ей казалось, что у нее не получится, просила Розальбу, которая могла нарисовать что угодно, причем ниоткуда не срисовывая — ни с книжки, ни с натуры. Синьорина Соле ничего об этом всем не знала. Но очень хвалила Прискины сочинения и всегда ставила ей отличные оценки по итальянскому. Последнее сочинение, которое Приска написала в третьем классе, ей настолько понравилось, что она поставила ей десять с плюсом[8].
— Это прекрасное сочинение. Я бы напечатала его в школьной газете, но не буду. И в классе вслух тоже прочитать не смогу, — сказала учительница Приске. — Твоя подруга может обидеться.
В сочинении, длинном как роман, описывалась семья Розальбы. На самом деле оно называлось «Моя семья», но Приске надоело до чертиков писать о папе, маме, Габриеле, Филиппо и Динозавре… Она уже впихнула их в такое количество сочинений, что уже не знала, что про них сказать.
Так что она решила описать семью Кардано, которую знала много лет, потому что они с Розальбой были подругами с детского сада. Вот это сочинение:
Папа Розальбы владеет магазином одежды, который при надлежит его семье уже больше, ста лет. На двери вывеска: КАРДАНО, ЭЛЕГАНТНОСТЬ ПОД РУКОЙ.
Папа Розальбы проводит целый день за прилавком магазина. У него много продавщиц, кассирша и заведующий складом синьор Пирас. Мать Розальбы — художница. Она сидит перед мольбертом у окна и пишет картины маслом. Она никогда не готовит.
Когда приходит пора обеда или ужина, синьор Кардано забирает у бакалейщика пакеты с готовой едой, которую его жена заказала по телефону. Еще синьора Кардано никогда не убирает. Горничной у них нет, и по воскресеньям к ним приходит убирать синьор Пирас, он ведь все равно убирает в магазине. В будни синьора одалживает его у мужа, чтобы он сходил за заказом или отвел куда-нибудь детей. Розальба всегда говорит: «Что бы мы делали без синьора Пираса?»
У Розальбы есть два старших брата. Их зовут Леонардо и Микеланджело, потому что их мама верит не в святых, а в этих древних художников. А имя «Розальба» они позаимствовали у одной венецианской художницы, которая рисовала пастелью портреты накрахмаленных дам и кавалеров и детей с пончиком в руке.
У синьора Кардано нет машины, но Розальбе разрешается брать такси каждый раз, когда она опаздывает. Даже когда у нее нет денег, ведь ее знают все таксисты и если что, заезжают в магазин и просят кассиршу расплатиться.
Еще у Розальбы с братьями есть открытый счет у бакалейщика Сантини и в кондитерской Манна. Открытый счет значит, что они могут заходить и бесплатно завтракать или полдничать. Ну не то чтобы совсем бесплатно. Они говорят: «Запишите на мой счет». И в конце каждого месяца их папа за них расплачивается и говорит: «Сколько же вы едите! Вы мне стоите целое состояние! Вы меня разорите!» Но Розальба говорит, что если навесить на синьора Пираса еще и завтраки с полдниками, это станет последней каплей и он уволится.
Сильвана Бои, портниха, которая шьет для Элизиной бабушки, сказала нам, что синьора Кардано — бесчеловечная мать и что, будь ее муж настоящим мужчиной, он давно бы ее поколотил, чтобы она занималась домом и детьми вместо того, чтобы все время торчать с этими кисточками в руках. Она сказала нам, что синьор Кардано не бьет ее, потому что постыдно в нее влюблен, ведь она такая красивая, и раб ее капризов. Все в городе это знают.
Мне лично синьора Кардано не кажется такой уж красивой. И когда я прихожу в магазин за новым пальто, я смотрю во все глаза на Розальбиного папу, но не могу представить себе его в цепях, как раба.
Сильвана Бои все время поет такую песенку: «Его цепи сотканы из цветов!» Так что я решила, что, может быть, синьора Кардано, когда никто не видит, откладывает свои кисточки и перевязывает мужа, как колбасу, ветками роз, которые она вечно рисует, и он страдает, весь исколотый шипами, по никогда не жалуется, потому что сходит с ума от любви. Розальба говорит, что я дура, раз мне приходят в голову такие мысли и что ее родители никогда ничего подобного не делают.
Я забыла одну очень важную вещь. Каждый год, за две недели до Рождества «КАРДАНО, ЭЛЕГАНТНОСТЬ ПОД РУКОЙ» убирает всю одежду и превращается в единственный в городе магазин игрушек. Старую вывеску завешивают новой из папье-маше. Разноцветные позолоченные буквы гласят: ДЕТСКИЙ РАЙ.
И это правда, потому что мы часами торчим у витрины, а потом несемся домой писать список подарков для Младенца Христа[9] (даже мы, взрослые, которые уже знают, откуда берутся подарки).
Самое прекрасное в Розальбе, что она совершенно не задирает нос, в отличие от некоторых других наших одноклассниц, которым и гордиться-то почти нечем, не буду называть их имена, чтобы не прослыть сплетницей.
В общем, семья Кардано мне очень нравится, и мне хотелось бы иметь такую семью. Или хотя бы таких родственников.
Когда мама Приски читала это сочинение, она сначала страшно смеялась.
— Вот язык у тебя без костей, когда о других рассказываешь!
Но потом обиделась:
— Ты бы хотела такую семью, да? Мы для тебя недостаточно оригинальны? Ты просто свинюшка неблагодарная.
Неужели она не понимает, что когда люди пишут, они могут позволить себе поэтические вольности?
ОКТЯБРЬ
Глава первая,
в которой учительница открывает свое истинное лицо
Учебный год уже десять дней как начался, а галантерейщик с улицы Гориция все еще не получил новую партию розовой ленты в голубой горошек.
Приска, Флавия, Марина и Фернанда спокойно ходили в школу без бантов, а Реповик Иоланда и Гудзон Аделаиде слова учительницы восприняли всерьез и больше не появлялись.
«Может, они перепугались до смерти и никогда уже не придут», — думала Элиза. В каком-то смысле она им завидовала.
Хотя синьора Сфорца постоянно улыбалась и почти на них не кричала, девочки все чаще вспоминали свою прежнюю учительницу, добрую синьорину Соле.
— Она слишком строгая! Слишком! — жаловалась Элиза бабушке Мариучче. — Мы с ней дохнуть не смеем. За партой пошевелиться нельзя, даже если нога затекла или нос чешется.
Бабушка Мариучча вздыхала:
— Бедные девочки!
— Даже руки нужно держать по правилам! — возмущалась Приска.
Для рук был два положения: «первое» — ладони на парту, пальцы растопырить, и «второе» — руки за спину.
— Спину прямо! Прямо! Представьте, что держите на голове словарь.
Еще синьора Сфорца высмеивала Элизу за то, как она держит перо, а левше Розальбе привязывала левую руку поясом от платья к спинке парты, чтобы она писала правой.
— И почему твои родители и синьорина Соле терпели эту дикость… Из тебя ничего путного не выйдет, если не научишься все делать правой рукой.
— Но Леонардо да Винчи… — возражала Розальба.
— Послушайте только эту дерзкую девчонку! Леонардо да Винчи, еще чего выдумала! За это тебе двойка по рисованию и двойка по поведению, в следующий раз будешь умнее.
Приска тоже впервые в жизни схлопотала двойку, и самое обидное, по ее любимому итальянскому.
На второй день учебы, сразу после переклички и молитвы, учительница вызвала ее к доске и протянула ей тетрадку с тем самым сочинением о папиной профессии. В тетрадке было написано вот что:
Я не знаю, кем работает мой папа. Я сто раз его спрашивала, но он отвечал, что нам, детям, лучше не соваться во взрослые дела. А еще говорил, что если полиция устроит облаву в нашем доме и будет нас допрашивать, нам лучше ничего не знать, чтобы мы, не дай бог, не проболтались.
Обычно папа работает по ночам. Однажды я увидела, как он уходит на работу — на лице у него была черная маска, за спиной пустой мешок, в руке связка фальшивых ключей и отмычка. Еще у него были перчатки.
В другой раз, когда он вернулся с работы, я подождала, чтобы он заснул, и залезла в мешок. Там была куча драгоценностей, пачки банкнот, серебряные канделябры и на самом дне отрубленная кисть, еще истекающая кровью, с дорогими кольцами на каждом пальце, даже на большом.
А через пару дней папа нас всех повез в потрясающее путешествие в Америку. Мне бы очень хотелось узнать, кем работает мой папа, тогда я бы тоже могла выбрать такую работу, когда вырасту.
— Что это еще за глупости? — строго спросила учительница.
Поиска растерялась. Ей-то казалось, что сочинение вышло прекрасным, да и написано хорошо: оригинально и без ошибок.
Поделиться книгой: