Все арестованы!

— Да ты что, я же говорю — окончательно! — доорался до меня капрал, видя, что я занят подсчётами в уме. — Они и слышать обо мне не хотят. Да, конечно, зачем я им? Работаю круглые сутки, жалованье смешное, карьерного роста никакого, служебные льготы тоже ничего не компенсируют. Вот если бы вы мне подняли зарплату, шеф…

Жерар строго посмотрел на него и покачал головой. Флевретти понял, что развивать тему не стоит, и снова запел старую песню о жестокости и непостоянстве женщин. Но алкоголь сделал своё дело, и истории капрала стали казаться мне уже чуточку интересными, тем более что и комиссар начал вспоминать молодость и свою личную жизнь.

— А что у вас было с мадам Шуйленберг? — не выдержав, задал я вопрос, который давно меня волновал. На трезвую голову я этого, конечно, не спросил бы, но к тому моменту мы распивали уже четвёртую бутылку: личные запасы из шкафа для вещдоков чудесным образом самовосполнялись.

— Это было по молодости. Короткий роман. Неконтролируемая вспышка страсти, ничего больше, сейчас мы оба это понимаем. Но она до сих пор не может забыть меня, в чём я смог убедиться, когда она приходила сюда в прошлый раз.

— Да, комиссар, она явно к вам неровно дышит, — поспешил льстиво заметить капрал.

— Правда? — неожиданно выпалив, покраснел наш начальник.

— Конечно! Это видно невооружённым глазом. А я в таких делах дока, вы же знаете…

— Так как вы познакомились? — напомнил я.

— Не помню, да это уже неважно. Главное то, что мы даже собирались пожениться. Но я на мальчишнике так напился, что проспал и опоздал на свадьбу на два часа. Или на четыре? Идти уже было неудобно, и я решил объясниться на следующий день. Но мы опять загуляли, и, когда она меня нашла и потащила на первую брачную ночь (ну, как положено у нас, чертей, первая брачная ночь должна быть прежде свадьбы), я оказался совершенно несостоятелен, потому что даже ещё не успел отрезветь после такого кутежа. Тогда она нахлестала меня по щекам и сказала, что все мы, мужчины, одинаковы, нам бутылка важнее женщины, и что она теперь знает, что делать, и примет давнее предложение министерства преподавать в женском университете, где нет ни одного мужчины, потому что она больше не хочет ни видеть, ни общаться ни с одним представителем нашего пола!

Устав от такого длинного предложения, комиссар Базиликус опустил тяжёлую голову и сурово вздохнул. Пользуясь случаем, Флевретти поманил меня якобы помочь принести ещё чаю и быстро доложил в коридоре, что это старая история, но в городе её рассказывают иначе, чем шеф. То есть он сам, своими ушами, слышал от своей мамы, что в зал муниципалитета наш Жерар всё-таки попал, туда его привели три друга, пьяные в никакую, с опозданием на час. А на вопрос священника, хочет ли он жениться на мадемуазель Шуйленберг, шеф заржал и брякнул: «Кон-нечн-но, нет в-вы посм-тр-те на неё, она же пьяная-а!» На этом у них всё и закончилось, она больше не захотела его видеть. А он страдал…

Вот примерно так у нас и прошли все восемь часов рабочего времени, но я уже не особо печалился об этом, потому что пары алкоголя были очень сильны и требовали «продолжения банкета».

— Пошли, я знаю тут одно место… — предложил Флевретти, когда мы после ухода шефа закрывали участок и мне никак не удавалось попасть ключом в замочную скважину.

И мы пошли. Ну то есть это он меня повёл, а я повёлся. Мы топали довольно долго, на другой конец города, так что даже успели немного протрезветь. Здесь открылось новое местечко, но уже явно ставшее популярным у горожан, потому что его владельцы серьёзно поработали над антуражем. У входа в кабачок стояла завлекающая посетителей скульптура мифического монаха-капуцина, с которым фотографировались все туристы. Сам монах был в полосатых штанах, выглядывающих из-под коричневой рясы, и выражение лица имел такое, словно приставал ко всем с поцелуями. Это и пугало и завораживало…

— Здесь подают самый лучший «Францисканец»! — заверил меня Флевретти, заталкивая внутрь.

Официанты ходили в «настоящих» монашеских рясах и, дурачась, крестили всех присутствующих, отчего у большинства чертей кружилась голова, но это была фишка ресторана. На стенах висели картины, художественно изображающие фантастические человеческие храмы, сказочные «деяния святых». Но пиво у них действительно оказалось хорошим, хоть и повышенной крепости, так что било по мозгам не хуже, чем коньяк в кабинете шефа. Ещё там подавали традиционные солёные крестики из бездрожжевого теста и пирожное с изюмом под интригующим названием «Пасхальный кулич». Местечко, что и сказать, на любителя, но определённой экзотикой обладало.

— Что желаете, грешники? — сурово приветствовал нас пожилой официант.

— Простите, святой отец, — так же театрально поддержал его Флевретти. — Нам бы ещё по два пива.

— Одно, мне достаточно, — твёрдо поднял я руку, потому что начал трезветь и уже сожалел, что пошёл с Флевретти, но официант только клацнул зубом в мою сторону и сурово поставил перед нами две полуторалитровых кружки с изображением монаха.

— Раз пришёл, будешь пить! — грозно рявкнул он. — А не то нет тебе папского благословения! Ещё и епитимью наложу, еретицкая твоя морда!

В иной ситуации я б его как минимум арестовал за хамство. Но сейчас мне ничего не оставалось, как дурашливо покивать и пододвинуть к себе большую кружку. Примерно на третьей я вдруг окончательно понял, что язык уже заплетается. Впрочем, капрал Флевретти языком вообще не ворочал. Ха, славянские черти перепьют любого!

Я махнул рукой монаху-официанту, от резкого движения едва не упав под стол, потребовал ещё кружечку, и в этот момент зазвонил телефон.

— Ирджи? — спросила трубка голосом Эльвиры.

— Мур-мур-мур, да, эт-то я, тфой толст-й котик, ик! — как мне казалось, удачно пошутил я.

— Ты… пьян? — не сразу поверила она.

— Н-ни ф одном глазу! Мне пр-сто хо-ро-шо-о…

— Ты пьян, как последняя свинья! — возмущённо зарычала моя любовь. — И это именно в тот момент, когда мне как никогда нужна твоя помощь! Нашёл время напиться, да?!!

— Аф-фицеры полиции не пья-и-неют! Я ф-сегда готов т-бе помочь. Чё-чилось?

— Проблема, вот чё-чилось! — яростно рявкнула Эльвира. — Короче, тут у одной моей подруги… ну-у… некоторые сложности. Она обнаружила в библиотеке чьё-то тело. Но она ни при чем. Понятно? В общем, не мог бы ты, как протрезвеешь, подъехать по указанному адресу и помочь ей?

— Я трез-фф, как святой Себастьян!

— Угу, я так и поняла. Короче, приезжай в замок Бобёрский. Ну, ты знаешь, здесь на холме, на север от города.

— П-почему я его ни разу не видел? — задумался я, сдувая пену с пива.

— Потому что он за лесом, идиот! Вызови такси, тебя довезут.

— Но я не один, — стараясь как можно чётче выговаривать слова, предупредил я, но она уже бросила трубку.

Мне не сразу удалось привлечь внимание официанта прыжками на столе, но зато потом подошли сразу три монаха. Я потребовал счёт, оплатил, оставил щедрые (пьян же!) чаевые и попросил вызвать мне машину.

Такси прилетело буквально через пять минут. Я взял Флевретти под мышку, бухнулся с ним на заднее сиденье и с третьей попытки умудрился объяснить, куда мне надо. Всё-таки название направления «замок Бобёрский» очень труднопроизносимо для честно выпившего чёрта. Водитель болтал всю дорогу, но я его не слушал. Мне было гораздо интереснее, как отреагирует Эльвира, если я её прямо сейчас при всех поцелую. И главное, почему-то был жёстко уверен, что она ждёт меня в замке! А вот найдётся ли там красивая подруга для моего самого наилучшего друга капрала Флевретти? Потому что более верного, прекрасного и благородного товарища по службе я ещё не встречал. Надо же, он совершенно безвозмездно показал мне кабачок «У весёлого католика»! На такое способна только настоящая дружба!

Сколько времени и какими путями мы ехали, я не помню. Знаю только, что нас невежливо, почти силой вытолкали из машины и запросили такую несусветную сумму, что я первым делом достал полицейский жетон, а вторым пистолет. Возможно, не уверен, но, кажется, я угрожал арестовать таксиста на месте, судить за вымогательство и привести приговор в исполнение прямо тут! Перепуганный водитель умчал на бешеной скорости, проклиная нас на трёх языках. А перед моим затуманенным взором со скрипом растворились чугунные ворота старинного поместья…

На пороге стоял карлик. Или гном? Нет, приглядевшись к нему, когда он с каким-то сердитым восклицанием побежал нам навстречу, я понял, что это домовой. В парадном костюме-тройке, явно одетый на выход, он выглядел бы потомственным мелкопоместным дворянчиком, но черты лица были слишком грубыми и «неблагородными» для аристократа крови.

— Что такое? — грозно зашипел он мне в самое ухо, схватив меня за ворот и повиснув на нём. — Зачем вы его привезли? Мы же, кажется, договаривались…

— Кого? Я приехал один… О! — Я обернулся и увидел пошатывающегося в ночи Флевретти. Он глупо улыбался, обнажая щербатые зубы, я повернулся обратно к домовому. — А вы кто, собственно?

— Я хозяин этого замка Жофрей Бобёрский. А вы, кажется, сержант Брадзинский? Эльвира вам уже всё рассказала, я полагаю?

— Да, и мне бы хотелось увидеть тело.

— Пройдёмте. Ваш друг, может быть, подождёт здесь? Лишние глаза мне не нужны.

Флевретти продолжал молча улыбаться, ничем не показывая, что его что-то смущает. Ему явно здесь всё нравилось. Кажется, он наслаждался происходящим.

— Нет, он со мной. — На свежем воздухе я начинал трезветь, правда, не так быстро, как хотелось бы, но по крайней мере речью я уже владел, что при постороннем и, возможно, подозреваемом было важно. — Скрыть преступление, если оно наличествовало, уже не удастся. Но если вы не замешаны в этом деле, то вам бояться нечего.

Домовой тут же подобрался и перестал демонстрировать раздражение:

— Да, я здесь ни при чём. Чист, как стёклышко.

— Вот мы и посмотрим, месье Бобёрский, — я рассмеялся, — до чего же смешная у вас фамилия. Нет, правда. Вас правда так зовут? Ну это поразительно. Бобёрский… Ха-ха-ха!

— Я не понимаю, что здесь смешного? — угрюмо и строго заметил домовой, прожигая меня злобным взглядом и приглашая пройти в дом.

Мы прошли аккуратной гаревой дорожкой через небольшой сад, и хозяин открыл двери в просторный, отделанный деревом холл.

— В доме есть посторонние?

— Нет, никаких посторонних…

Кажется, он хотел что-то добавить, но я тогда не заострил на этом внимания и, не дав ему продолжить, спросил:

— Хорошо, где тело?

— В библиотеке. Прошу! — нарочито разделяя слова, громко выговорил он, презрительно поглядывая на нас с капралом. Меня, конечно, слегка пошатывало, а Флевретти вообще стошнило на ковёр, но это не повод для столь явного выказывания неуважения к полицейскому при исполнении.

Мы прошли анфиладами комнат, и я невольно думал, как богатенько живут некоторые, видя сквозь слегка размытый взор дорогую мебель, тяжёлые бархатные портьеры, гобелены, картины и старинное оружие на стенах.

— Это ваш родовой замок? — с сомнением поинтересовался я, поскольку никогда не видел домового, имеющего замок.

— Купил, — буркнул он. — А вот и тело.

С этими словами он отпер ключом и с силой толкнул высоченные двери в очередную комнату. Внутри аж до потолка громоздились стеллажи из красного дерева, уставленные раритетными книгами в старинных золочёных переплётах. Прямо по центру стоял громоздкий рабочий стол, покрытый зелёным сукном, за ним огромное резное кресло, изящный антикварный шкаф с ажурной резьбой, видимо, для ценных документов, потому что он был с цельными створками и явно запирался на сложный замок.

А перед столом, раскинув руки, лежало тело молодой девушки в жёлтом пеньюаре. По плечам волнами рассыпались белокурые локоны. Я тронул её за круглое плечо, осторожно приподнял, чтобы заглянуть в лицо, но в первый момент едва сдержал крик ужаса и только в следующую секунду понял, что это маска. Веницуанская маска с синими губами и синим ободком вокруг глаз. Матово-белая, она производила жуткое впечатление под разливающимся по комнате лунным светом.

— Может, лампу включить? — поинтересовался домовой, щёлкая переключателем, и всё происходящее мгновенно потеряло магический окрас.

— Я её не знаю, — заметил Флевретти и присвистнул. Я даже вздрогнул от неожиданности, потому что совсем забыл о нём. — С такой родинкой на спине у нас никто из чертовок не живёт, а судя по рогам и хвосту, она чертовка.

То, что в лунном сиянии показалось мне пеньюаром, на деле оказалось атласным вечерним платьем на тонких бретельках с открытой спиной. Оно было расшито бисером и явно не из дешёвых, хотя и пахло, как мне на мгновение почудилось, нафталином. А судя по маске, перед смертью девушка была на каком-то костюмированном вечере или карнавале.

— У вас был маскарад?

— Нет! Что вы! Я не занимаюсь такой ерундой, эти танцульки с переодеваниями, по-моему, только для извращенцев.

Я посмотрел на него внимательно и перевёл взгляд на Флевретти. Уж он-то знал обо всём, что происходит у нас в городе, особенно о развлечениях.

— Нет, вчера ничего такого не было. Поверь, Ирджи, я был бы в курсе.

— Верю, — буркнул я, развязывая ленточку, удерживающую маску на затылке, и осторожно снимая её с лица. Так. На шее жертвы виднелись чёткие отпечатки пальцев. Значит, удушение. Требовалась медэкспертиза, но других явных следов насилия, по крайней мере на открытых участках тела, видно не было. Девушка казалась вполне молодой, даже красивой, но весьма своеобразной красотой. Черты лица, пожалуй, чересчур крупные, и шея, слишком уж толстая и жилистая, была вся покрыта синяками и отпечатками пальцев. Несчастную явно душили, но душителю пришлось нелегко, здесь требовались крепкие мужские руки и недюжинная сила. В двух шагах по направлению к шкафу валялся брошенный белый лифчик. Возможно, она переодевалась второпях, а возможно…

— Это вы нашли её? — спросил я, поднимая взгляд на хозяина, хотя и помнил про Эльвирину подругу. Просто с этого момента все в доме были подозреваемыми и в любую минуту могли выдать себя даже незначительной ложью.

— Нет, её обнаружила моя служанка, — брезгливо косясь на тело, ответил месье Жофрей. В данной ситуации его явно волновало лишь одно — причинённое ему неудобство, никакого сочувствия к жертве он не испытывал.

— Эта служанка здесь?

— Конечно, сейчас я её позову. — Домовой задрал бороду и взялся за шнур колокольчика. Звон эхом разлетелся по всем залам, через которые мы прошли.

Я присел на корточки, сосредоточившись на осмотре тела. Качающийся капрал Флевретти по моей просьбе занялся осмотром комнаты и входов-выходов из неё.

— Сюда можно попасть только через эту дверь? Или есть другие?

Часть стен закрывали портьеры, за которыми вполне могла быть дверца, ведущая в какой-нибудь будуар.

— Нет.

— Это окно открывается? — Я указал на единственное окно в комнате.

— Разумеется, я считаю, что всё в доме должно быть в исправном состоянии, и слежу за этим.

Флевретти дотошно осмотрел раму.

— Задвижка открыта, — повернулся он ко мне, покрутил ручку, отворил окно и выглянул вниз. — Здесь невысоко, вполне можно и залезть, и вылезти.

— Есть следы на подоконнике? — спросил я, поднимаясь на ноги. Всё, на теле жертвы больше ничего достаточно интересного или наводящего на след преступника не обнаружилось.

Я подошёл к окну и тоже посмотрел вниз. Действительно, невысоко. Надо будет проверить подходы сюда со всех сторон. Кусты под окном на первый взгляд были нетронуты, но девушка вполне могла и не поломать ветки, перелезая через них на подоконник. С другой стороны, на платье у неё не было ни зелёных пятен от листьев, ни мелких разрывов. Возможно, стоит учитывать действия преступника не проникшего в дом, а сбежавшего из дома…

— Надо будет ещё раз проверить наличие следов под окном.

— Сейчас. — Капрал бросился исполнять.

— Нет, утром, сейчас нет смысла, ты только сам там наследишь.

— Обижаешь, я всё-таки профессионал, — надулся Флевретти, но тут же начал насвистывать какую-то весёлую мелодию и продолжил общий осмотр.

Я тем временем набрал номер окружного управления и вызвал криминалистов. Они обещали подъехать к десяти утра. По идее нужно было бы сначала позвонить шефу, но мне было жалко его будить. Ладно, отчитаюсь утром. В этот момент послышались лёгкие шаги служанки.

— Амалия, что вас так задержало? — строго поинтересовался домовой у высокой пышногрудой чертовки с химической завивкой и ярким макияжем.

— Гладила ваше бельё, месье. Вы же сами велели мне перегладить все ваши рейтузы.

— Могли бы и завтра, — прошипел пристыженный Бобёрский. — Эти господа хотят с вами поговорить. Они из полиции.

— A-а, сержант Брадзинский! Я сразу вас узнала. Эльвира мне много про вас рассказывала. — Служанка многозначительно понизила голос и, приложив ладонь к губам, пояснила, говоря чуть в сторону: — Мы с ней школьные подруги. Я Амалия Гонкур. А-ма-ли-я! Вы меня поняли? Подруга Эльвиры. Близкая. Настолько, что… ну вы понимаете, да?

— Да, очень приятно.

— Это я попросила Элви связаться с вами. Я зашла протереть пыль, увидела тело и сообщила господину Бобёрскому. А потом мы сразу решили, что будет лучше, если это дело не получит громкой огласки, ведь мы её не убивали, она здесь по ошибке. И я, с позволения господина Бобёрского, позвонила Эльвире, зная о её влиянии на вас… Хм, извините, о вашем благородстве и тактичности.

— Спасибо, я действительно сделаю всё, что в моих силах, о чём бы меня ни попросила мадемуазель Фурье, — густо покраснел я. — Но когда дело касается закона… Я его преданный слуга, мадемуазель Гонкур, и…

— Амалия, — напомнила она, зачем-то поправляя и без того чрезмерно открытое декольте.

— Да, Амалия, надеюсь, вы ничего здесь не трогали? — построжел я, чтобы вернуть разговор в рабочее русло. Что-то оно ушло куда-то не туда, по-моему…

— Конечно нет, я ведь тоже читаю детективы, знаю, что улики трогать нельзя. Когда я вошла, ещё смеркалось. Только-только взялась за тряпку, и вдруг вижу — лежит! Вся из себя такая…

— А вы всегда вытираете пыль вечером? Кажется, это обычно делают с утра или днём, когда освещение хорошее.

— Обычно да, но с утра было слишком много дел.

— Это только отговорки, — зачем-то влез покрасневший круче меня месье Жофрей. — Она всё делает, только когда ей хочется, как будто она тут хозяйка, а это не так. Совсем не так, спешу напомнить!

Горничная всего лишь глянула на него искоса, хмуря бровь, и, судя по мгновенно сморщившемуся домовому, уничтожила его этим взглядом на месте, после чего с милой улыбкой повернулась ко мне.