В поисках света

Калинаускас И. Н

В поисках Света

Свет вылепил меня из тьмы.

Игорь. 55 лет

Я сделан из невидимого огня.

Егор. 5 лет

Написано Слово о сказанном Слове.

Какой аромат в нарисованном плове?

И карта, увы, не расскажет дорогу.

Но, может быть, книга кому-то в подмогу

Средь шума мирского услышать Отца,

И, в поисках Света, дойти до Лица.

Абу Силг

Игры в просветление

Я хочу начать с того, чтобы подумать вместе с вами о самой идее духовности; о духовности не как о пласте человеческой культуры, а о духовности как способе жить. Как бы само собой разумеется, что это ценность. И как бы само собой разумеется, что это удел немногих, что это какая-то высшая цель.

«Вот она, жизнь, она дана, я ее не выбирал, я манией величия не страдал, я понимал, что я изменить ее не могу. А что могу? Она такова, и она развивается как-то там по своим законам. Но когда я встретился с Традицией, я понял: „Вот она — другая жизнь“. То есть изначально это для меня было: „Вот она, ТА САМАЯ жизнь, которую я искал, о которой мечтал, которую хотел“. Естественно, как всякому неофиту, мне казалось: „Все! Все! Все! Счастье состоится здесь и сейчас и немедленно“. А потом выяснилось, что другой жизни надо учиться. Я учился, задумываясь о том, как надо учиться, учиться задумываясь. Разучивать все с начала… Но уже это было столь здорово, что все сложности учебы только вдохновляли, больше ничего. В моей жизни было несколько эпизодов, когда я отказывался от хорошей карьеры, потому что это не входило как-то. Ну, какой эпизод вам привести, чтоб было понятно? Вот когда мы сыграли „Клопа“ у Александра Михайловича Паламишева, Юрию Петровичу Любимову это очень понравилось, они приятели с Александром Михайловичем. И он сказал, что берет любых двух парней к себе на стажировку, сам выбирай кого. И Александр Михайлович предложил мне, говорит: „Ты если хочешь, вот есть такая возможность“. Что такое стажировка у Любимова по тем временам? Да это все, обеспеченная карьера, год ты там стажируешься, и понеслось.

А я приехал домой и думаю: „Господи, за год я поставлю три спектакля сам… Мне не важно, что это будет не в Москве, а так я год буду болтаться около Любимова и изображать то, чего во мне нет. Он для меня не учитель“. И я позвонил Александру Михайловичу, говорю: „Александр Михайлович, я…“ Он: „Ты что, почему?!“ Я что-то там придумал в качестве причины. Он, естественно, не поверил, может быть, даже как-то рассердился на меня, не знаю, надо у него спросить. Другие были смешные предложения вроде фиктивного брака в Москве, со всеми удобствами. Квартира, машина, дача, должность в московском театре. Потом, когда уже настали времена, когда ГБ нас начала гонять, предлагали за границу бесплатно вывезти, опять же через фиктивный брак. Но у меня все уже было внутренне ясно. Я знал, что должен быть здесь, что тут мое место работы и жизни моей и что мне никуда не надо. И пусть гоняют, пусть учат, пусть учат. И действительно, то, что нами ГБ интересовалась, очень многому посодействовало, потому что, во-первых, слабые места сразу обнаруживали, во-вторых, это привело в такие ситуации, в которые иначе я бы никак не попал. Я имел возможность увидеть и узнать, что такое настоящие сидхи, что такое люди, у которых это есть.

Впервые я почувствовал, что я дома, через лет одиннадцать после встречи с Традицией. Я был не очень усердный ученик, наверное, поэтому вместо девяти лет я потратил одиннадцать. Я сделал пару крупных ошибок, на полгода связь с Традицией потерял, пока выловил все последствия ошибки, нейтрализовал, но когда впервые пережил ощущение: „Я дома, я, наконец, там, где и хотел быть“, — это было совершенно прекрасно и очень здорово. Но соблазны всегда были, сначала одного рода, потом другого рода: то заманивали в другие традиции, то еще чего-нибудь. „Разгрузи два арбуза“. Я легко оставлял имущество, социальную позицию, карьерную позицию, у меня не было проблемы встать и уйти. Я помню, как встретил одного моего одноклассника, солидный такой дяденька, ровесник мой. Я пацан пацаном рядом с ним. Он такой солидный. У него все нормально, он никуда из Вильнюса не уезжал, он нормальный специалист, он сделал нормальную карьеру, у него семья, квартира, машина, дача, ну все как положено, а мы с ним зашли в кафе, поболтали. Он говорит: „Ой, как ты интересно живешь, ля-ля-ля, а вот я — мо, мо, мо…“ Я отвечаю: „Пошли со мной“. — „Да ты знаешь, — па, па, па…“

Человек обучен схватывать, схватывать и, схватив, держаться. Даже в любви, казалось бы, любовь, это что-то абсолютно бескорыстное, ты любишь человека, и все, что ты хочешь, это чтобы ему было хорошо. И все нормальные люди знают, что так должно быть, но все равно есть схватывание. Схватил и держишься. Есть хорошая притча на эту тему:

— На дне реки жили существа, каждое из которых держалось за камень, чтобы его не вынесло наверх, и они очень любили разговаривать между собой о том, что там, наверху. Пока один, наконец, не решился и отпустил камень. Он узнал, что там, наверху. Он говорил, что надо решиться, а ему говорили: „Ты что, с ума сошел? Даже если тебе потом удастся спуститься на дно, где ты найдешь свободный камень?“ Человек должен стать солидным к определенному возрасту. А если ты легко передвигаешься, то тебя называли — летун, несерьезный человек.

Вот я и был такой несерьезный человек. Летун. Мне это не было сложно. После того как я встретил Традицию, все жизненные сложности, и иногда довольно серьезные, перестали такими казаться. Когда знаешь, что вот-вот тебя возьмут и посадят, — это не очень приятно. Хотя понимаешь, что если посадят, значит, так надо, тоже можно учиться, ля-ля, фа-фа.

Но если спросить: хочешь ли ты этого?.. Нет, не хочу. И однажды был такой импульс: срочно надо уехать. Я просто, сколько у меня денег было, в карман сунул, туда же документы, сел в поезд и уехал в Москву. Александр Михайлович тогда помог, и я оказался в Рыбинске, поставил там спектакль, мне предложили главным режиссером быть, в общем, я даже главным режиссером побывал, номенклатурным работником, пока „телега“ меня не нашла. А моя мама потом мне рассказывает, что через два дня после этого она на улице встретила случайно старого боевого приятеля отца, ветерана КГБ. И он ей говорит: „Как хорошо, что Игорь уехал. А то бы мы его вчера арестовали, по письмам трудящихся. У нас их кто-то организовал“. У них там просто груда писем трудящихся, полных возмущением моей буржуазной сущностью. А так, я уехал, ну оно как-то рассосалось. Потом меня нашли в Рыбинске, они медленно работают, бюрократия, из Литвы в Россию, да еще в Рыбинск. Пока нашли. Я уже успел четыре спектакля поставить. Приехали, провели со мной профилактическую беседу. И все».

Когда на рекламных щитах читаешь массу различных объявлений, где смелые люди называют себя всякими смелыми словами и обещают всякие смелые достижения, то невольно рождаются такие прозаические мысли: вот рынок этой самой духовности, или, как мы иронически говорим, «духовки», вот на этом рынке предлагаются такие, такие, такие товары, и, как всегда, во все времена, находятся люди, которые хотят это купить.

Что же эти люди покупают на самом деле? (Если можно вообще использовать такое выражение «на самом деле».) Какую мотивацию возбуждают эти предложения? Понятно, что раз это цели, значит, они возбуждают мотивацию достижения целей. «Давайте станем свободными», «давайте станем духовными», «давайте станем достигшими» и — как высшая такая цель, особенно популярная в наше время, «давайте станем просветленными». Строго говоря, это все, конечно, бред. Почему бред? Потому что духовность как способ жить построена не на мотивации достижения, — она построена на мотивации постижения. Это путь от смысла к смыслу, это раскрытие все новых и новых пластов смысла нашего пребывания в этом мире. И прежде всего это штучное, индивидуальное, субъективное. Все предания, все тексты рассказывают о том, как это было с кем-то. Эти рассказы возбуждают и, возбуждая, превращают то, о чем рассказывается, в цель.

Можно ли поставить перед собой цель стать просветленным и при этом достигнуть этой цели? Ну, человек все может, конечно, но то, чего он достигнет, будет ли это раскрытием смысла его пребывания в мире? Скорее всего, нет. Как говорили мудрые древние: «Просветление есть, а просветленных нет». Просветление — это некоторое психологическое событие, которое меняет смыслополагающий, а не целеполагающий момент в жизни человека. Размышляя над всем этим и наблюдая, как все это происходит в наших реалиях, не где-то там в таинственной Шамбале, не где-то там в экзотических Гималаях или, как говорил Гурджиев, «в антисанитарных пещерах Гиндукуша», а в нашей с вами жизни, я пришел к выводу, что это такая… громадная мистификация, громадная социальная игра в духовность. И как всякая социальная игра, она приходит из мира потребления и, собственно говоря, является рекламной кампанией по продаже этих товаров. Ничего плохого в этом нет. Конечно, когда бизнес построен на чистом жульничестве, это неприлично, но когда человек искренне уверен, что он продает качественный товар, и люди, которые покупают этот товар, искренне уверены, что получили то, что хотели, — все прекрасно, все замечательно. Но имеет ли это отношение к тому, о чем мы пытаемся думать и что мы пытаемся иногда не достичь, а постигнуть?

Я думаю, что нет. Рынок с его набором экзотических товаров не имеет отношения к духовности как способу жить и пребывать в этом мире, по той простой причине, что товары все эти суть украшения камеры нашей жизни, в которой мы вынуждены жить. Это фотообои, на которых изображено окно, а за окном вечность. Повесить в одном углу какие-то картинки, поставить какие-то вещи, которые напоминают о чем-то этаком, священном, духовном, субтильном. И таким образом организовать себе ситуацию прибежища, убежища, в котором можно хотя бы прикоснуться к вкусу какой-то, пусть псевдо-, но все-таки субъективной значимости собственной жизни. Я думаю, это происходит из-за того, что эти идеи превратились в определенное плюс-подкрепление. Определенная часть социума все эти идеи превратила в товар, поставила на очень высокую полку, обозначила очень высокую цену и сказала, что это высшее, а раз высшее, то к этому надо стремиться. Это мне очень напоминает более просто организованный идейный рынок: есть такое высшее под названием «светлое будущее», и к нему надо стремиться.

Мне кажется, что духовность — это просто другой способ жить. Он не лучше, не хуже, не выше, не ниже. Он другой. И первый, самый простой признак этой инаковости состоит в том, что мотивация достижения при таком способе жить не работает, ибо нечего достигать. Возьмите хорошие тексты, и вы увидите: сансара та же нирвана, великий квадрат не имеет углов. Есть такая книжечка, которая состоит сплошь из изречений: «Океан удовольствия для мудрого». Семь вещей, которых следует избегать, семь вещей, которых не следует избегать, и т. д., а в конце написано: «И не забывай, что все это проекция твоего сознания». Вот эта проективность нашего отношения к духовности, превращение ее в некоторую цель, которую необходимо или хочется достичь, привела к тому, что, как все в мире профанировано, так профанировалась сама идея духовности, божественности, веры, религии и превратилась в набор вещей, в дорогой товар, который якобы имеет высшую ценность и его надо приобрести. И это, конечно же, не может быть содержанием всей жизни, потому что есть еще так называемая повседневность, есть так называемые обязанности, долг перед, долг за и прочие механизмы, из которых состоит жизнь, и поэтому это такое хобби, маленький уголок, который мы украсили цветочками, и этот уголок нам напоминает о том, что все-таки есть что-то за пределами этой жизни. На самом деле этот уголок стал частью этой же самой жизни, с разборками между сектами, течениями, ересями, с разборками между лидерами, каждый из которых старается как-то более деликатно или менее деликатно разоблачить других лидеров, со всеми этими утверждениями: «наше учение — самое ученое», и «наш путь к истине — самый короткий», и «если там за сорок рублей, то у нас всего за десять», т. е. нормальный рынок, нормальная конкурентная борьба на рынке. И это даже не борьба за души людей, как раньше любили красиво писать в советской периодической печати, — это борьба за покупателя.

Есть замечательный в этом отношении человек, Мун, он организовал такой колоссальный рынок, с таким колоссальным спросом, который сам же и создал со своей командой. И все это функционирует, несмотря на гневные разоблачения в печати различных стран, где он работает.

Что же такое «другая» жизнь? Что такое духовность как некое иное по отношению к жизни? Ну прежде всего, я уже говорил, это переход от мотивации достижения к мотивации постижения, переход от доминирования различных практик к доминированию осознавания, переживания, вчувствования в ту реальность, в которой мы находимся и которая является частью нас. Что меняется при переходе от мотивации достижения к мотивации постижения? Прежде всего, меняется отношение к любому достижению, исчезает некоторый спортивный принцип организации жизни: кто быстрее добежит, кто больше поднимет и дальше кинет. Достижение становится атрибутом жизни, которую надо жить, и поэтому ЖИЗНЬ превращается в своеобразную ИГРУ. Вы как бы начинаете видеть ее извне. А видя извне, вы, естественно, лучше понимаете устройство этой игры, механизмы этой игры, правила этой игры. И у вас появляется гораздо больше шансов, если вы хотите выигрывать и проигрывать. Это, конечно, как бы сказать, поверхностной частью социума воспринимается как асоциальность, или как когда-то при советской власти придумали замечательный термин «внутренняя эмиграция»: эмигрировал в самого себя, бяка нехорошая.

Второе следствие перехода от мотивации достижения к мотивации постижения — это восприятие происходящих вокруг вас и внутри вас событий не как следствия ваших усилий, не как награды за труды или отсутствие оных, а просто как события. И тогда: от меня ушла любимая, а на улице идет красивый снег — это два равнозначных события. И то и то поэзия. И то и то доступно созерцанию, не пофигизму, а созерцанию и постижению. Постижению мудрости, печали, радости, красоты; предательство, верность — все это разноцветные события, они не лучше и не хуже одно другого.

Третье следствие перехода от мотивации достижения к мотивации постижения — другие отношения со временем. Время бега по дорожке и очередного финиша заменяется временем, в которое вы погружены, потому что постигаете себя, мир, вселенную, жизнь, бытие. Вы оказываетесь в неизменном настоящем, настоящее превращается в вечность. Будущее и прошлое перестают быть актуальными, они входят в настоящее. И ровно настолько, насколько они входят в настоящее, они для вас актуальны и интересны. При смене мотивации достижения на мотивацию постижения наступает покой, потому что эта мотивация дает реальное переживание собственной полноценности и полноценности своего пребывания в мире. Нет проблемы достижения некоторых идеалов, нет проблемы несоответствия этим идеалам, нет проблемы переделать другого человека и переделать мир, — есть деятельность, необходимая для процесса жизни. И эта деятельность — это только обеспечение постижения. И человек открывается как сокровенный смысл, и мысль открывается как сокровенный смысл, слово открывается как смысл, природа, социум, государство и т. д. и т. п. Вы оказываетесь в мире настоящей поэзии, гармоничной, прекрасной. Вы избавляетесь наконец-то от маятника, который постоянно вас дергает между манией величия и комплексом неполноценности. Вы избавляетесь, ничего для этого не делая специально, от самой страшной болезни: важности так называемого самого себя. Потому что никакого самого себя в прежнем смысле не оказывается. Этот сам себе важный оказывается просто иллюзией, порожденной мотивацией достижения.

У меня часто спрашивают: «А как же тогда деятельность?» Нормально, это часть устройства жизни. Можно быть более деятельным, менее деятельным, в зависимости от того, что вы хотите сделать с этим произведением вашего, в идеальном случае вашего, творчества. Это уже не проблема, это такой момент творчества. Это все равно что нарисовать картину, сочинить песню, симфонию. И тогда если вам захотелось и удалось увеличить соотношение между мотивацией достижения и мотивацией постижения в пользу постижения, тогда вы понимаете, что нет никакого просветления, нет никакой нирваны, нет никаких мокш, аватаров, архатов, что это все морковки. Морковки, созданные для того, чтобы хотелось идти в эту сторону. И, дойдя, обнаружить, что это морковка. Рассмеяться и стать свободным. Вот это и есть просветление. Обнаружение этой морковки и радость по поводу того, как ловко меня обманули, — это и есть просветление. После этого нельзя говорить «я дважды просветленный Советского Союза», «трижды просветленный». Это акт принятия поражения. Вот я шел по пути достижения, я достиг высшей из высших целей, я вошел в нирвану, я вошел в просветление, я достиг высших степеней знания, и если я при этом искренний человек и действительно искренне достигал, то обязательно обнаружу, что это морковка. И естественно, это жутко смешно. Вот во многих преданиях они хохотали, когда с ними случалось просветление. Я не знаю, почему они впрямую нам не сказали, что смеялись над собой, над устройством жизни, потому что оказывается, что это все банально. Я, осел, механический, запрограммированный социальными целями, восстал против пошлости и обыденности жизни, двинулся в духовность, достиг путем невероятных усилий, углубленных медитаций, сверх супер-мупер-практик, отрезал все привязанности, как там Гребенщиков поет: «Пойдет йогин на кладбище обрезать привязанности», — обрезал все привязанности, освободился «от» и «для», достиг, а это морковка! Ослу, потому что он ленивое животное, вешают впереди морковку, и тогда он двигается. Он движется за ней. А самая грандиозная морковка для жадного зайца. «Ну, заяц, погоди!» называется просветление. Я понимаю, что я «дерзю», но я говорю о своем субъективном убеждении. Вот это и есть просветление. Истинное просветление. Если человек понял, что это морковка и все остальное морковки, и рассмеялся, он имеет шанс освободиться от мотивации достижения. Это и есть та свобода, о которой бесконечно идет речь. И тогда появляется шанс на другую жизнь. Шанс на пребывание в мире смысла. И это совсем другое занятие, если это можно назвать занятием. Это совсем другое путешествие. Это и есть то, что в других источниках называется «я пришел домой». И путь в том понимании, как путь к чему-то, т. е. опять целевая мотивация, заканчивается. Очень красиво это сделано в традициях, которые используют канон, т. е. ты должен стать таким-то, таким-то, таким-то, соблюдать то-то и то-то. Понятно? Это вовлечение в традицию через мотивацию достижения, потому что просто иначе не замотивировать. И когда человек достигает, реализует канон, ему говорят: «Ну, вот теперь начнем учиться». Как? Я выполнял 168 правил и 14 заповедей, и это только для того, чтобы начать учиться! Если он рассмеется радостно, если он обнаружит, что это морковка, у него есть шанс. Если он не обнаружит, что это морковка, то тогда он сядет у врат, как говорят, и будет торговать морковкой. Два выхода. Либо съесть ее и избавиться от нее навсегда, либо ею торговать. Можно резать по частям, можно говорить, что наша морковка самая сладкая, в ней больше всего каротина, она экологически чистая, она самая большая, она непосредственно посажена Буддой.

Мы живем в иллюзии, что мы свободные существа, и совершенно не помним, что мы сделаны из людей. А люди — это жизнь, социум, социальное наследование, социальная суггестия, социальное давление, та или иная политическая система. Социум — это вечное, это Великое Среднее человечества. «И сжег он то, чему поклонялся, и поклонился тому, что сжег». Спасибо тебе, морковка, что ты довела меня до места, где я смог рассмеяться над всем этим. Но не злобным смехом разоблачителя, не ироническим смехом сатирика, а рассмеяться радостным смехом оттого, что свободен, больше морковок нет. И вы вольны отныне делать все, что хотите. Вам не надо никуда бежать, вам не надо ничего достигать, вы уже всего достигли, морковка съедена. Без этого события шансов что-то узнать и постичь из того, что завещали нам наши замечательные друзья Будда, Иисус, Магомет, Рама Кришна, Вивекананда и т. д. и т. п., нуль целых, нуль, нуль, нуль, нуль, нуль, нуль. Так что вперед к просветлению.

Вопрос: Можно ли сказать, что вы не верите в духовные ценности, тексты, практики?

И.Н.К: Конечно, конечно, я свято верю, что все это существует, что это возвышенные ценности. А иначе бы я не шел. Ведь это мудро устроено. У Раджниша есть замечательные слова, что просветление не наступает вследствие работы, но без работы оно не наступает никогда. Такой парадокс. Ведь понимаете, если мы поймем, осознаем, переживем, нам откроется, что жизнь, человеческая жизнь, обычная, — подвергается постоянному социальному прессингу, построенному на стимулировании мотивации достижения; если мы сможем это сделать, то мы можем попытаться взглянуть на это растождествленно. И сколько кому понадобится на это времени, астрономического, неизвестно. Важно другое. Если вас стимулирует, возбуждает как цель нечто, то вы, если можете, отслеживайте, что это достижение. Понятно? И тогда если без насилия над собой от этого избавиться невозможно, то давайте прямо, откровенно, как говорится, и достигайте. И съешьте эту морковку. Лучший способ избавиться от соблазна — это соблазниться. Соблазнился — и свободен. Приблизительно так. Потому что попытка решить эту задачу простым отрицанием этих ценностей: «Это все морковки, и поэтому мне это все не нужно» — приводит к тому, что вы попадаетесь на другие морковки, на морковки цинизма, на морковки псевдорационализма, на морковки «простых ценностей, простой жизни». Вся наша активность — это либо активность достижения, либо активность постижения. У нас другого способа существовать нет. Я же ведь не говорю о том, что надо отказаться от достижения вообще, — я говорю о том, что надо его увидеть. И книжечка у меня последняя называется «Жить надо!». Надо этим заниматься; весь вопрос: из какого места? Либо вы фигура на доске, либо вы игрок, играющий этими фигурами. Либо вы собака, бегущая за зайцем, либо вы охотник, либо вы тот, кто видит и собаку, и охотника, и зайца, и понимает, что это такое. Суть состоит именно в понимании, что активность основана на моментах постижения или достижения. Хотя некоторые утверждают, что без достижения нет преображения и постижения, что это вещи взаимосвязанные. Возможно. Скорее всего, так, потому что сначала надо стать тем, кто дошел до морковки, увидел и понял, что это морковка. Мне 53 года, и я по-настоящему это увидел как морковку в прошлом году. И со вчерашнего дня, когда я узнал название сегодняшней беседы, у меня было очень сильное напряжение, очень сильное, я честно говорю. Не потому, что я не знал, что буду говорить, я действительно не знал, что я буду говорить, но напряжение по поводу того, из какого места говорить. И в конечном итоге я принял решение: только из одного места — из места искренности. Я действительно так думаю, так воспринимаю. И я решил, что не надо делать какие-то там морковки для вас, а просто сказать то, что я думаю. Но честно сказать это было не легко.

Вопрос: Существуют ли специфические трудности на Пути у женщин?..

«Что это за тема такая — мужское и женское? Что это вокруг нее столько жару? Жару-пару? Это Цветаева вмешалась, очевидно, и „не возьмешь мою душу живую, не дающуюся как пух, жизнь, ты часто рифмуешься с жиром…“ Меня потрясло — это ж надо так здорово! О, женщина! Есть женщины в русских городах столичных. Жизнь, ты часто рифмуешься с жиром. Класс. Поэт, настоящий! Что так волнуются все вокруг этого психологического беспокойства? Знаете, мне, как всегда, повезло. В юношеском возрасте гормоны стучат, я весь в мышцах, чемпион республики по толканию ядра и метанию диска, рекордсмен в беге на шестьдесят метров, махина такая, удар — пятьсот килограммов. Одной рукою рву восемьдесят, сто беру на грудь и десять раз делаю от груди в темпе. Вы можете себе представить: машина… А воспитание… Девочки-одноклассницы от меня шарахаются почему-то, я страдаю от неразделенной любви, а мой тогдашний по жизни наставник, режиссер народного театра Владимир Федорович Долматов — замечательный человек, который собственными усилиями, самоучкой, из выпускника ПТУ стал заведующим отделом технической эстетики Научно-исследовательского института технической эстетики, попутно он был еще режиссером одного из лучших народных театров, — он меня вызвал к себе, как-то так, за роль поговорить, и говорит: „Игорь, смотрю я на тебя, здоровенного бугая, и вижу, как ты мучаешься. Что такое, что за проблема?“ Я говорю: „Вот, понимаете, Владимир Федорович, ну как бы вот и хочется, но а как вот это вот, а как?“ Он говорит: „Игорь, запомни, простой я тебе даю совет, не указание, а совет: хочешь женщину — ищи женщину, которая хочет мужчину. Все. И никогда в жизни у тебя не будет никаких проблем на этом месте“. Я так и сделал. И все было прекрасно, пока не возникли матримониальные планы. Вот тут начались сложности другого порядка. Не было кому дать совет, очевидно, — что делать с этими матри… Да. Планами. Да. А тут я что-то вокруг все время слышу — мужское, женское, третье, десятое, секс, эротика, проблематика. Все очень просто: самое мудрое любовное послание — это записка, которую нашли при раскопках в Великом Новгороде среди берестяных грамот. Там было написано: „Я хочу тебя, ты хочешь меня, давай будем вместе“. Ну что вокруг этого антимонию развозить, объясните мне, дорогие мои? Но народ начинает шевелить извилинами, говорит: „Вот я хочу, а меня не хотят“. Ну, отойди в сторону, не мешай человеку. Найдете. Нет такой, уверяю вас, нет такой ситуации, в которой кто-нибудь не хотел бы вас. Значит, у вас выбор такой: из тех, кто вас хочет, а с другой стороны, у вас внутренний выбор: кого же вы хотите из тех, кто вас хочет. Там уже вот такой список! Нет, вам надо того, который вас не хочет. Мазохисты. Ну, что я могу сделать? Мазохисты. Сами создаем препятствия, сами головой бьемся. Отдайте кесарю — кесарево, отдайте! Перестаньте заниматься мазохизмом, жизнь будет радостная, счастливая, веселая и для вас, и для тех, кому вы будете дарить свою радость. Что это за культ болезненности? Извращение какое-то. Если не больно, то не интересно, да? Есть, конечно, другая крайность. Вот я со спортсменами поработал в их простом, очень простом социально-психологическом мире. У меня приятель, я ему говорю: „Сколько у тебя было женщин?“ Он говорит: „Три тысячи шестьсот с чем-то“. Ему 35 лет, спортсмен, потом тренер… Он меня все доставал, что я такой вот, невинного из себя корчу, на их языке. Я говорю: „Со сколькими тебе было хорошо?“ Он, не задумываясь, мгновенно говорит: „С тремя“. Он их помнит. Я говорю: „Вот и вся разница между нами: я сразу нахожу этих трех за этот же промежуток времени, пока ты перебираешь 3624“. Он успокоился. И когда ко мне кто-нибудь на сборах из тренеров приставал на эту тему, предлагая различные блюда из их кухни, он всем говорил: „Не трогайте его, у него другая метода“.

Мне кажется, нужно сохранить в этом какую-то… красоту, чувственность, поэзию, музыку. Вот для меня отношения интимные с противоположным полом — это музыка. Если музыки нет, я вообще не понимаю, зачем этим заниматься? Это — музыка. Тогда — да! Три дня, десять лет — какая разница, как сложилось, но красиво. Остается в тебе, в ней что-то такое… Я помню: был в молодости роман, три дня. Я до сих пор все помню, все! И финальный аккорд: „Ты на мне женишься?“ — „Нет“. — „Ну, прощай“. Так и не отдалась. Но очень хотела. И я хотел. И все было красиво, романтично, страстно. Но финальный аккорд — такой. „Спасибо, — сказал я ей, — за все, что было, спасибо. Я тебя никогда не забуду“. Я, действительно, ее уже смутно, честно говоря, помню, но то, что было между нами, помню очень хорошо. Я шучу. Конечно, я помню, потому что это — музыка, понимаете? Вы услышали хорошую музыку один раз в жизни, неужели вам надо слушать ее с утра до ночи, каждый день? Нет. А когда люди защищаются и превращают это в примитив, предельный примитив, например: читаю в книжке! В книжке! — почтенный старец, разработавший систему закаливания и прочее, пишет: „Половой акт — это взаимный массаж половых органов“. Да, думаю, на хрен мне твое долголетие после этого. Это он долголетием занялся. Да на фиг мне твое такое долголетие. Или когда молодежь: свобода, свобода же, „от“, свободу „для“ никто не ищет, все ищут свободу „от“, от этого, от того, от пятого, от десятого, ходят свободные и пустые как пробки. И начинают это сводить к каким-то примитивным физическим взаимодействиям в антисанитарных условиях или в состоянии сильного наркотического или алкогольного опьянения. Я в жизни ничего страшнее не слышал, чем признание одной женщины, что она своего первого мужчину не помнит, потому как была пьяная вдрабадан. Я думаю: эх, не Шекспир я, вот бы написал трагедию, все человечество бы вздрогнуло. А можно так — а подумаешь: первая, последняя, двадцать восьмая. А музыку ведь не забудешь, она звучит в тебе. Я никогда не забуду, как я первый раз слушал Шестую симфонию Чайковского. А так, упрощение, потом умаление, потом умиление по этому поводу, а потом страдания, страдания, страдания, которые все облагораживают. Да не облагородят пробку никакие страдания! Если внутри пусто, то там пусто. Нет там музыки, ну нет ее. А когда люди под видом духовности начинают подводить базис под свою примитивность и нежелание вообще делать какие-то усилия в области человеческой культуры, то, извините меня, гунны по сравнению с этими людьми — высокодуховные существа, выполнившие божественную миссию по разграблению Рима».

И.Н.К.: Женщина больше подвержена социальному давлению. В силу ее основной социальной роли. Естественно, что в процессе формирования человечества оно уделяло очень большое внимание вопросу продолжения рода как одной из основных жизненных функций, и поскольку мужчины рожать еще не научились, то, естественно, социальное давление на мать, настоящую или будущую, гораздо выше, чем на отца. Это до определенного места, с определенного места мужчины вдруг оказываются какими-то нерешительными, потому что они больше хотят быть победителями. Они на морковку «победитель — побежденный» ловятся просто как форель на красную икру, забывая всякую осторожность.

Вопрос: Вы говорили о том, что способ жить определяется формулой «движение целого в целом в точке координатора посредством нуль-перехода», но разве эта формула не содержит цели и, следовательно, достижения?

И.Н.К.: Необязательно, необязательно. Движение целого в целом в точке координатора посредством нуль-перехода цели не имеет. Просто так устроен мир. Привычка все проводить через целеполагание обнаруживает себя в вашем высказывании. Конечно, совершить этот переход — это цель, но после этого никаких целей нет, потому что больше нечего достигать, а мы сейчас говорим о духовности. Жизнь вся построена на целях, на этом строится вся мотивация, вся стимуляция через плюс-минус-подкрепления, победитель — побежденный, достиг цели — не достиг цели, соответствует идеалу — не соответствует идеалу. Вплоть до красивый — некрасивый, привлекательный — непривлекательный. Таково устройство жизни, это не хорошо и не плохо, это факт. Вы просто спокойно подумайте. Представьте себе ситуацию мотивации постижения. Там нет еще, еще, и еще, и еще. Там есть сейчас, а если нет будущего, нет и целей. Цель всегда ловушка в будущее, и она всегда обесценивает настоящее, поэтому в нашей культуре настоящее и не является ценностью. Сколько мы ни кричим «здесь и сейчас», повторяя идущее с Востока выражение, ничего не происходит. Мы все равно живем завтра. «Есть только миг между прошлым и будущим», но этот миг равен вечности, потому что он называется жизнь. А прошлое и будущее — это иллюзии. Нет никакого прошлого, никакого будущего, в строгом смысле этого слова. Ибо все, что есть, есть сегодня. И прошлое, и будущее той частью, которой они входят в настоящее, реальны. Самое бесполезное занятие на свете из всех бесполезных занятий — это борьба за прошлое. Так я думаю. Так я стараюсь жить.

Вопрос: Как давно вы соблюдаете традицию?

И.Н.К.: Я не соблюдаю традицию. Я в ней живу. И оттуда на это смотрю.

Я постигаю свою традицию много лет, и не прекращается процесс удивления и радости открытия все нового и нового смысла. Оказалось, что традиция тоже не цель, а смыслополагающая система, помогающая перейти от целеполагания к смыслополаганию.

Я не теоретик. Я самый обыкновенный практик, «ползучий эмпирик». Меня никогда не интересовала теория как таковая. Если я что-то узнавал, я пытался это делать. У меня всегда был такой критерий: работает — не работает. В книге «Наедине с миром» есть часть, которая называется «Десять бесед о школе». Я там все сказал, что можно сказать.

Из зала: Какие практики кажутся вам наиболее эффективными?

И.Н.К.: Все, что угодно. Я за свою предыдущую историю перепробовал огромное количество самых разных практик.

Конечно, они нужны. Без них вообще нечего делать. Лежу под пальмой без этих хлопот. Помните анекдот-притчу: «Ну, чего ты лежишь под пальмой, ждешь, когда упадет кокос? Ты бы залез на пальму, собрал кокосы, поехал бы в город, продал, был бы при деньгах, свободный человек, лег бы под пальму и лежал». — «Я и так лежу без этих хлопот». Есть более красивая притча. Едет повозка, запряженная лошадью, куда-то, и за ней бежит собака, привязанная на веревке. Тут подбегает вольная собака и говорит: «Ты чего? Давай перегрызай веревку, пойдем побегаем по полям, половим зайцев. В свое удовольствие». — «А мы на базар».

«А мы на базар», т. е. не просто так я волочусь за телегой на веревке, «мы на базар». Еще раз повторяю, самое главное — увидеть. Сможете увидеть; если сможете и захотите, то сможете увидеть, что это просто два разных способа быть. Один способ построен на мотивации достижения, другой способ построен на мотивации постижения. Вот и все. На то, чтобы мне это увидеть, мне понадобилась вся моя предыдущая жизнь. И теперь на мне едет Насреддин и меня погоняет. Морковки уже нет. Теперь на мне сидит Насреддин и говорит: «Давай, давай, давай». Конечно, это образ. Иногда мне кажется, что Насреддин — это я, и еду на самом себе.

Ходжа Насреддин не тяжел. Это дух. Ходжа для меня — это символ самого свободного духа, который существует в человеческой культуре. Самый свободный. У Соловьева в «Повести о Ходже Насреддине» замечательно описан момент, когда ему явился звездно-странствующий дервиш и сказал: «Ты выполнил мое поручение, и теперь я тебя приглашаю к себе, и ты будешь таким же звездно-странствующим дервишем». И он взлетел на небеса, посмотрел вниз и сказал: «Нет, это не интересно. Я хочу жить». Он не купился даже на такую морковку. Вот человек. И легенда, и дух, и друг. Помните, Иисусу искуситель сказал: «Пожелай, и все царства будут твои». И это было не примитивное искушение властью, он говорил — «твое учение заполонит весь мир». И Иисус, который хорошо владел текстами, смог сказать только одно: «Изыди, Сатана». Вот это приглашение в компанию, в изысканную компанию, это морковка покруче просветления. Меня ребята, как-то так сложилось у них, они меня любят называть время от времени Мокша. Я слушал, слушал, говорю: «Ребята, все замечательно, но если вы думаете, что я такой идиот, что всерьез воспринимаю данную мне вами кличку, то тогда давайте расставаться». Давайте будем петь песни и нюхать цветы. Но там. Мне жутко нравится так жить. Когда-то очень давно, при первой роковой встрече, один мой друг сказал мне: «Вот я сейчас тебе дам текст (если я не ошибаюсь, это была Раджа-йога Вивекананды), это может быть просто еще одна интересная информация, а может быть начало новой жизни. Но запомни: все, что ты сегодня имеешь, ты все потеряешь». Действительно, все, что я имел тогда, я потерял. Но когда я потерял, я понял, что я делал это слишком долго, потому что это такая мелочь по сравнению с тем, что сейчас. Я думаю, что духовность и творчество — это радостное занятие, это не жертвование, не муки, это радость. А жизнь — это другое, это занятие очень сложное, иногда оно по-разному заканчивается.

Конечно, хорошо, когда приятно. Вообще хорошо, когда жизнь складывается. Но когда не складывается, тоже надо что-то делать. Жить-то надо. Без этого и остального не будет. Такая наша обязанность, плата, если хотите, за то, что мы есть. И это хорошо.

А кто автор упрека?

«Врата больше показывать не буду. Все. Лавочка закрылась. Вчера мне уже все сказали понятным языком: хватит, мол. Это ведь не то что: я захотел, понимаете, — и показал вам это. Я должен связаться с товарищами по работе. Врата — вещь такая, все время открывать-закрывать, открывать-закрывать — испортятся. Товарищи туристы, не затопчите источник! И так мне товарищи по работе шли навстречу в большом количестве. У меня же нет такой мании, что это все я делаю, один, герой такой. Так что давайте будем… чего-то будем… чего мы будем?.. а, будем! Будем, будем».

Волна моды на духовность, слава богу, прошла. Слава богу, что вся та мыльная пена, пузыри, иногда кровавые, — лопнули. И все тихо, мирно потихонечку уходит в забвение. И опять духовность занимает то место, которое она занимала тысячелетия в истории жизни людей, то спокойное и для подавляющего большинства людей неизвестное и незаметное место. А мода, которая время от времени возникает, этакая кризисная мода на духовность — разговоры, передачи по телевидению, книги, экстрасенсы — это все «духовка». Это социальные игры с использованием экзотической атрибутики.

Все вернулось на круги своя. Люди живут как жили. Тем более жизнь трудная, заполненная в основном заботами о существовании, то есть материальными заботами.

Целый цикл прошел: немодно, модно и опять немодно. Почему это случается с человеком, почему ему вдруг хочется учиться, почему ему вдруг хочется какой-то другой жизни? Это трудно объяснить. Это невозможно объяснить. Даже сам человек, с которым это случается, всю жизнь потом пытается найти для себя какие-то разумные объяснения — почему это с ним случилось? Думая о себе, я все валю на удачную черепно-мозговую травму, а кто-то еще на какие-нибудь экзотические или нестандартные жизненные ситуации. Почему это случается? Но оно случается, и когда оно случается, ты просто без этого не можешь жить.

Однажды я струсил, сильно прижало, а ведь хотелось еще и социальные амбиции реализовать — ставить спектакли, иметь свой театр. Я был один, и социальное давление стало нестерпимым. Я решил перейти в другую традицию, более социально-агрессивную, и честно старался изобразить, что я в нее поверил. Но настал момент, когда за более серьезные знания надо было заплатить одним — признать публично, что никакой Школы не существует и что все это мои выдумки. Мне стало очень стыдно, что я струсил. Я был один. Учитель мой к тому времени уехал в Америку, связи с ним не было никакой. И тогда я начал искать какие-то другие способы связи и нашел их.

Замечательный мыслитель, великий суфий, поэт Бируни сказал: если человек что-то совершил против законов космоса, то это вернется ему как максимум через полгода. Если он что-то сделал против закона людей, то неизвестно, будет ли он наказан или нет. Люди удивляются, почему злых, плохих, с их точки зрения, не наказывает судьба, а хорошие так страдают? Нужно четко разводить закон людей и закон космоса. Это не одно и то же. Как законы убежища и законы пути — это не одно и то же.

Законы пути очень часто предстают, с точки зрения человека, очень жестокими. Не просто жесткими, а жестокими.

Поэтому если мы хотим говорить о безупречности, то можем говорить о разных вещах. С точки зрения социальной, безупречность — это просто хорошая привычка. Как хорошая привычка, скажем, содержать в чистоте полость рта, не только для сохранения кислотно-щелочного баланса, а, скажем, для того, чтобы дурного запаха изо рта не было, это социально полезно. Вот такая же привычка быть безупречным в работе, то есть все, что делаешь, делаешь хорошо. Взялся за работу — старайся сделать хорошо, проверь качество, доведи до конца, не схалтурь. Это просто хорошая привычка — быть безупречным. Тогда постепенно формируется социальный имидж безупречного человека и тебе начинают верить, доверять. Ты перестаешь тратить силы на доказательства своей безупречности, тебя меньше начинают контролировать и больше предоставляют степеней свободы в социуме. Естественно, растет твоя трудовая цена. Это выгодно. Но это должно быть привычкой. Быть безупречным по случаю невозможно — это некоторая такая положительная судорога. Один раз вспомнил, сделал безупречно, потом опять забыл. Это нужно выработать в себе как навык, понимая, что это социальный имидж. Что такое социальный имидж, какой смысл его вырабатывать, сколько он стоит? Ведь мы же бывшие советские люди, мы вообще не понимаем, зачем это нужно. Раньше у нас весь имидж строился так: член партии, не член партии. Все. Если не член, то какой уж ты работник — это дело десятое. Если член, то какой работник — это тоже дело десятое. За исключением некоторых особо ответственных сфер, но там ты автоматически член, потому что хочешь — не хочешь, тебя в партию засунут. Были сферы, в которых талант и профессионализм все-таки довлели над идеологией. Но в этих сферах человек попадал в ситуацию закрытого города, закрытого предприятия — это совсем другая психология.

На Западе люди давно поняли, как важен социальный имидж, и учатся этому. Существует целая наука и множество пособий, объясняющих, как выработать нужные привычки, создать такой социальный образ, который стоил бы максимально дорого.

Итак, социальная безупречность — это такая хорошая привычка, которая хорошо стоит, за нее хорошо платят.

С точки зрения духовного пути, безупречность — это прежде всего умение не думать о себе.

Без этого быть безупречным просто невозможно.

Мне раньше казалось, что для человека, хоть сколько-нибудь взаимодействовавшего с традицией, это должно быть довольно просто и понятно, а выяснил, что это очень сложно для большинства.

Речь идет о том, чтобы в прямом смысле слова забыть о себе. У каждого человека в жизни бывают моменты, когда он так думает о другом, так занят другим, что себя вообще никак не учитывает. Вот о таком состоянии идет речь.

Почему это так? Потому что, если человек не умеет думать о другом, он все время вносит в свое восприятие систематическое искажение, систематическую ошибку. Он о себе не может думать как о другом. А только так он должен думать о себе. Потому что все то, что мы привычно называем собой, — это роль. Это Сидор Сидорович Петров. Такой-то, Такой-то, Такой-то. Такой-то с определенными качествами, свойствами, которые можно изменить в любой момент в любую сторону. Чтобы мог быть и принцем, и нищим, и посох сжимать, и меч. Подобная практика прекрасно описана в книге «Учителя Гурджиева». Там описывается история о том, как профессор бросает свою кафедру и отправляется в деревню на вакантное место деревенского дурачка. Такая степень творчества во взаимоотношениях с объективной реальностью возможна только при том, что вы о себе не думаете. И когда вы якобы думаете о себе, вы все равно думаете о другом. Для думания о себе вам достаточно «Я есть». А об этом что думать? «Я есть Я». Все. Одна-единственная мысль. Мы говорим об этом не первый раз. Но людей, которые пытались бы это практически реализовать, встречаю я редко. Почему? Не знаю. Страшно, наверное.

Очевидно, тут мой личный опыт не совпадает с массовым восприятием, мне это далось относительно легко. Может быть, потому что я по натуре актер, потому что с детства в театрально-драматических кружках занимался, потом руководил драматическим театром. Актер, режиссер, с театром много дел имел, понятие «образ» там рабочее. «Я» там одновременно инструмент и я же одновременно тот, кто на этом инструменте играет. Может быть, поэтому мне было легче. Не зря Гурджиев сказал, что цель любого учения — сделать из человека Актера, с большой буквы (чтобы не путали с профессией актера).

Это момент фундаментальный, это подтверждается всеми моими наблюдениями за собой, за своими учениками, которых почему-то становится с годами все меньше и меньше. Хотя это естественно. Мода прошла. Учиться-то очень трудно, чем взрослее человек становится, тем труднее ему быть учеником. Человеку хочется самоутверждаться, самовыражаться, возраст личности наступает, надо территорию, надо то, се, а тут учитель ходит, вечно недовольный, придирается, нет чтоб похвалить. В общем, мелкий тиран — находка для воина, а у нас мирное время, строительство, НЭП.

Чем больше я наблюдаю, тем больше убеждаюсь в том, что вопрос безупречности поведения на пути это фундаментальный вопрос. Социальная безупречность, трудовая, скажем так, — это одно. Этическая социальная безупречность — это другое. Все зависит от того, какой образ вы создаете или из вас хотят создать: человек, держащий слово, или, наоборот, человек, всегда нарушающий слово, человек порядочный, человек непорядочный… Множество вариантов. Но это все перестает быть абсолютно однозначным, как только мы начинаем на это смотреть с другой стороны реки. Быть ли в социальном смысле бякой или цацей — решает безупречность поведения на пути, а не жизненная ситуация, которая диктует, как бы мне тут побольше заработать или как бы мне большему количеству людей нравиться. Если надо, конечно, можно понравиться всем сразу, или все будут говорить, что вы беспринципны. У меня сейчас, например, такой период, многие говорят, что Игорь Николаевич совершенно беспринципный мужчина и, вообще, несет время от времени полную ахинею. С некоторыми людьми я встречаюсь тайно, в другом образе, просто тайно, я серьезно вам говорю, тайно встречаюсь, и они знают, что Игорь Николаевич совсем не маразматик, а очень умный человек, хорошо разбирающийся в некоторых очень деловых вопросах, но почему-то это тщательно скрывающий от масс. С другими я встречаюсь явно, но они знают, что Игорь Николаевич совсем даже не такой, как думают первые и вторые. Это мое хозяйство, и я им распоряжаюсь в соответствии со своими духовными необходимостями.

«Такая интересная была история, я ехал в поезде, зима была, жуть и холод, в вагоне не топили. Я простыл насквозь, приехал в Петрозаводск, меня никто не встретил. Я добрался до гостиницы, у меня температура, не знаю какая, в общем, в глазах — туман. И сутки меня выхаживала добрая женщина, дежурная по этажу, лекарства таскала, чаем с малиной отпаивала, через сутки я пришел в театр. Покачиваясь. Там много было интересного, такой странной была история — весь период в Петрозаводске. Я жил в гостинице, и приехал человек из Москвы в местный театр оперетты ставить что-то. Такой мужик, пожилой уже. Он был характерным танцовщиком в Большом театре, в кордебалете, естественно. А жена у него была солистка. Мы с ним просиживали вечера, я его слушал, провоцировал на рассказы. Он рассказывал мне про мир балета, про мир оперетты. Приходит как-то и говорит: „Ну вот, так я и знал, директор говорит: ты сделай в массовом танце отдельный эпизод для такой-то артисточки. Ну, ладно-ладно, я с него за это возьму. Мне не трудно!“ Много разного, интересного он про балет рассказывал, про мир, который там за кулисами.

Большая часть того, что во мне есть, — это все рассказы людей, разных людей, их рассказы о жизни. О том, как они живут, о том, как они думают, о том, как они видят мир. И насколько они его видят. Это огромный, как бы сказать, многосерийный такой фильм из людей. Вот один человек рассказывал, другой человек рассказывал, третий человек рассказывал, и так тысячи. И мне все это было интересно.

Мне не было интересно слушать про себя, мне до сих пор это не интересно, что про меня там могут рассказать. Поэтому я стараюсь первый голос отдать и слушать».

И сегодня я с вами разговариваю честно и искренне в той степени, которая мне духовно необходима. Мне не нужно врать для этого. Мне достаточно знать, что правда многогранна, и поворачивать ее к вам нужными гранями. Предположим, их двадцать, я поворачиваю к вам шестнадцать, и этого достаточно. Те, кому не достаточно, могут догадаться, повернуть остальные четыре и сказать: «А! Интересны ведь не те шестнадцать, которые он показал, а те четыре, которые он не показал». В самом тяжелом положении окажутся те, которые подумают: «А ведь он врет». Я уже давно не вру — нет необходимости. Когда я в одной книге прочитал, что правда — это очень занятная вещь: кусок дохлой коровы и превосходная говяжья вырезка — это правда об одном и том же объекте, у меня случилось озарение. Вот оно! Вот ключ к социальному поведению. Я врать очень не люблю. Вранье отнимает много сил, надо помнить, кому что сказал. А тут, говори правду, всем. Тоже безупречность.

Я очень рад возможности с вами общаться. На вас посмотреть, себя показать, что еще жив курилка. Может быть, какие-то мифы о себе у кого-то развеять, а может, какие-то мифы о себе у кого-то укрепить. Но самое главное — просто напомнить вам по-честному, что чем бы мы ни занимались, как это ни покажется кому-то невозможным, все наши действия по макрозаконам, подчинены законам Школы. Пусть не везде они ярко проявляются, так чтоб сразу было видно. Школа — это не прожектор, не яркий луч в темноте. Это белое светящееся пространство, которое везде. И пусть его без специальных усилий чаще всего не видно, оно действует. И если в некоторых, особенно затруднительных положениях вспомнить об этом, то это очень часто помогает в самых неожиданных делах, в самых конкретных, бытовых, коммерческих, таких, которые, казалось бы, никакого отношения к духовности не имеют. К духовности либо все имеет отношение, либо духовности просто нет. Это не я сказал. Впервые это было сказано давным-давно. Либо дух везде, либо его просто нет. Не может что-то не иметь отношения к духовности. Если кто-то заявляет, что нечто не имеет к духовности отношения, значит, он начинает заниматься вырезанием. Начинает выкраивать из духовности некий облик, удобный для него лично. «Наша партия приведет Россию обязательно куда-нибудь!» Ну, конечно, приведет. Мэр Петербурга рассказал по телевизору прекрасный анекдот: пришел избиратель на избирательный пункт. Внимательно изучил весь список, все фотографии рассмотрел, все биографии кандидатов прочитал, потом сказал: «Какое счастье, что выберут только одного».

Вопрос: Игорь Николаевич, слово «безупречность» — это значит без упреков?

И.Н.: А кто является автором упрека? Это вы выбираете или не выбираете сами. Это вопрос индивидуальный. Есть люди, для которых главный автор упрека — узкий круг близких знакомых; для других — это официальная инстанция; для третьих — абстрактное общественное мнение; для четвертых — это он сам; для пятых — идеал, некая мерка, по которой они себя меряют. Если говорить о пути, о безупречности на пути — то как вспомнил о себе как о самости, таковости, так и упрек. Как только между тобой и Миром появилась таковость, вместо света — тень, вот и упрек. Абу Силг как-то сказал: «Когда человек не может освободиться от думанья о себе, он видит Мир в тени себя самого и называет это мраком Мира». Если человек не может увидеть Мир без себя, то это и есть упрек. Мир без себя, когда себя видишь просто как другого, — это совсем другой Мир. И тогда понимаешь, то, что закрывало тебе глаза, это не ты произвел на свет божий, а это стенки социальной матки, социальная утроба, в которой ты находился. Это было хорошо, потому что социум тебя сотворил, породил, но это же и плохо, с определенного момента, потому что ты не родился в духовном смысле, не реализовался.

Вопрос: Если говорить о безупречности, то как: безупречность перед кем? перед собой, перед другими? безупречность в чем?

И.Н.: Безупречность всегда для себя. Она нужна тебе. Для кого-то, перед кем-то — это функциональное качество. Допустим, я вижу безупречного работника. Я его начинаю повышать по службе, если я его начальник, но для меня это не его безупречность, а функциональное качество, которое я как начальник оцениваю как один из компонентов его трудовой стоимости. Для меня извне он надежный, а для себя самого он может быть безупречен.

Вопрос: Может ли человек быть в одном месте безупречен, а в другом нет? Скажем, безупречный работник, а в семье далеко не безупречен?

И.Н.: Безупречность — понятие, относящееся к конкретному единичному действию. Допустим, я пью воду. И делаю это безупречно. Безупречность существует или не существует лишь в каждом конкретном случае. А в ситуации, о которой вы спрашиваете, речь может идти о функциональном: хороший работник, но плохой семьянин. Это называется роль. Человек хорошо исполняет социальную роль работника, но плохо исполняет социальную роль семьянина. Не превращайте понятие безупречности в нечто безразмерное, а то оно мыслями по древу растечется, исчезнет конкретность его содержания. Сила этого понятия сохраняется до тех пор, пока оно конкретно. Только тогда это сильное действие. Я доведу сейчас до абсурда, чтоб вы поняли, что такое сильная конкретность. Безупречно нажал на кнопку дверного звонка. Это сильно. А безупречно прожил всю свою долгую жизнь — это абстракция. Не может такого быть. Это художественный образ. Не может человек безупречно прожить, то есть каждое конкретное действие своей долгой жизни совершить безупречно. Где-то он сразу не попал ключом в замочную скважину — уже не безупречно. Но безупречность на пути затрагивает вас как целое. Вот два примера: один из жизни, другой притча.

У меня был знакомый, замечательный такой внутреннего стиля каратэ, причем я его знал, он был такой… руки, ноги. Бах-бах — такой весь. Ну, неинтересный. Потом мы как-то не виделись, а потом вдруг через год-полтора встретились, и неожиданно он такой весь интересный. А он был во Вьетнаме по контракту. Год там работал, что-то строил. Ну и с ребятами, с вьетнамцами познакомился. Бегал с ними, тренировался. «Я, — говорит, — прихожу, смотрю, стоит мужик лет тридцати пяти, одно и то же движение день изо дня повторяет». Попросил мой знакомый его с этим человеком познакомить. Познакомили. Стал мой знакомец вьетнамцу предлагать активнее потренироваться, а тот отвечает: «Тебе сколько лет?» «Двадцать семь». — «А мне, — говорит, — семьдесят, и я хочу пожить». (Смех.)

Теперь дзенская история. Один японец захотел стать мастером меча. Пришел он к учителю, к мастеру. Долго ходил. Пока мастер не убедился, что с гордыней тот управился, с самостью тоже. Не так, как у нас. Фыр-пыр. Пошел к другому. Мастер говорит: «Ладно, езжай в город Мур-пур, сядь на деревенской площади, положи кепку, пусть тебе подаяния туда дают. А сам… Вот меч видишь? Показываю. Ножны берешь. Так вот. И так делаешь: вж-ж-жих. И назад — вжих. Через три года и придешь». — «Почет тебе». Не то что у нас: «Ты что, чокнулся?» Едет в Тыр-пыр, кладет шапку, чтоб кушать там было немножко… и сидит так целыми днями: вжь-вжь, бжь-бжь. Через год около него люди начинают собираться, через два — советов спрашивают, через три — в ученики просятся. Так стал он мастером вынимания меча из ножен и вкладывания меча в ножны.

Таковы безупречность для себя и безупречность на пути.

…Сапожник, портной

Кто ты будешь такой?

(Детская считалочка)

«Ой-е-е-ей. Ну что еще рассказать, даже не знаю. Чтоб что-нибудь, что живо трепещет. Или уже ничего не трепещет живо? А! Я понял, я догадался: вы не задаете вопросы, чтоб не дай бог не услышать ответы. Уже немножко со мной познакомились. Пон-я-я-я-тно. Вот так вот и рассказывай о себе правду-матку. Плакала моя третья функция горючими слезами. Ну, и бог с ней. Самое пронзительное воспоминание о человеках, о природе человеческой, какая она бывает. Был в моей жизни такой случай: сижу как-то вечером дома, а это были уже времена волчьего билета, на работу никуда не брали в Вильнюсе. Приходит ко мне один молодой человек лет двадцати трех-четырех. Приходит, приносит чего-то поесть, бутылочку вина. Сидим мы, значит. Вечер. И он мне совершенно искренне говорит о том, какое счастье, что он меня встретил в жизни, как я ему во многом помог, как он хочет быть похожим на меня. В общем, изливается человек. Я ему говорю: „Спасибо“, значит, неудобно, неловко… Через несколько месяцев вызывают меня на профилактическую беседу в ГБ и говорят: „Ну, какой вы психолог, та-та-та. Вы в людях ни черта не понимаете“. И дают мне для примера донос. Донос писан вот этим молодым человеком, и дата на нем — следующий день после того незабываемого вечера. Спасибо родному Комитету государственной безопасности. С тех пор я всегда это помню. Нет, мы с ним виделись потом. Я ему не стал рассказывать. Тогда. Правда, честно признаюсь, несколько к нему охладел. Но не осуждаю его. Действительно не осуждаю. И то, и другое он сделал совершенно по разным причинам. Один человек в нем пришел ко мне вечером и говорил то, что говорил, другой человек в нем пришел в Комитет государственной безопасности и написал то, что он написал.

Сколько людей, прекрасных, интересных людей, разных, непохожих. Помню, на станции Ростов-товарная, пытались мы подработать, чтоб как-то до дома доехать, вернуться из поисков места для театра-студии. Пришли — сразу стало ясно, что все забито. Познакомился я там с профессиональным бомжом. Потрясающий мужик, из технических интеллигентов. На почве несчастной любви и ревности спился, его отовсюду выгнали, короче говоря, стал бомжом. Но профессиональным бомжом. Бродягой. Он Советский Союз воспринимал как большую квартиру. Он говорил: „В апреле надо ехать вот туда. Там то-то, то-то, то-то“. И вот он так кочевал… Он свободный человек, понимаете. Я сидел и слушал, разинув варежку, — я вроде сам бродяга, но я бродяга по делам, а он просто свободный. Вот это зрение! Эту огромную страну, в одну шестую часть суши, он видит от края до края и знает, где, когда, что поспевает, какой урожай, и где как можно прокантоваться, и каким товарняком куда можно доехать, и что надо говорить милиции во время облавы, чтобы они тебе дали пинка под зад и никуда не везли. Профи. Восторг. И я тогда вдруг понял: господи, мы сидим на трех улицах, иногда выберемся в городской сквер — и это большое событие… А уж в отпуск куда-нибудь в деревню к бабушке — это целое путешествие. А рядом живет человек, который… от Камчатки до Калининграда, от Архангельска до Керчи. И везде дома. Посылка может прийти в любой форме».

Меня на протяжении уже многих лет волнует вопрос: что такое духовный искатель? Кто это такой? Почему у него так или иначе складывается биография? Откуда он появляется? Куда он очень часто исчезает? И что это вообще за явление такое — духовные поиски? Размышления на эту тему не прекращаются и, наверное, никогда не прекратятся. Потому что окончательного ответа на этот вопрос я так и не знаю, а может, его и не существует. А может, и не надо, чтобы он существовал.

Духовность, если говорить с точки зрения персональной истории, начинается не тогда, когда человек заинтересовался каким-нибудь духовным учением, и не тогда, когда он стал читать соответствующие тексты, где есть такие замечательные слова: путь, стоянки, просветление, медитация, откровение; и даже не тогда, когда он начал что-то такое практиковать: какую-нибудь психотехнику, какие-нибудь бдения, или какие-нибудь асаны, или какие-нибудь мантры, или какие-нибудь мандалы, или какое-нибудь вуду. Это все еще не признаки того, что человек преобразился в человека духовного. Как известно, через один и тот же объект могут удовлетворяться совершенно разные потребности. Можно любоваться розой чисто эстетически, удовлетворяя свою потребность в эстетических переживаниях; можно воспринимать эту же розу как некий символ социального положения (ни у кого розы нет, а у меня есть); можно воспринимать эту розу даже как пищевой продукт. Итак, перед нами один объект, но по нему мы не можем судить о потребности человека, не зная, почему человек хочет этот объект.

Так как же нам по отношению прежде всего, конечно, к себе самому выяснить, обманываемся мы или нет? Что толкает человека наживать столько неприятностей и сложностей, интересоваться всем этим нечто, ввязываться во все это?

Может быть, признаком какого-то первого происшествия является то, что человек вдруг или не вдруг принимает самого себя. И перестает интересоваться тем, что же такое есть у других, чего у него нет. А начинает интересоваться в основном тем, что есть у него.

Я глубоко убежден, что верующим можно считать только такого человека, который принял самого себя. Если человек не принял самого себя, значит, он не принял дар Божий пребывания в этом мире, то есть жизнь свою, самого себя. Мне кажется, что говорить о человеке как о духовном только потому, что в нем возникла духовная жажда, нельзя, пока он не принял самого себя. Потому что духовность это путь для человека, который заинтересовался наконец собой. И все, что добыто нашими предшественниками, всеми нашими предками и озарено, освещено, объективизировано, передано и засвидетельствовано под названием «духовная жизнь», предназначено одному человеку. Оно не предназначено сообществам людей. Оно предназначено тебе и только тебе.

Тогда появляется столько интересов, занятий, осмыслений, переживаний, чувствований, связанных с познанием, приятием, переживанием себя, что без всяких усилий исчезает интерес к таким бессмысленным вещам, как: а почему у него нет, а у меня есть? Или почему у меня нет, а у него есть? Исчезает желание быть таким, как он, как она. Приходит знание, что я это я и мне адресовано это послание. Мне! Я толстый. Это хорошо. Мне толстому это адресовано. А худому — я не знаю и не могу знать. Я худой. Это мне худому… Я умный. Это мне умному. Я не очень умный. Это мне не очень умному. Это мне.

И тогда приоткрывается понимание того, почему человек, якобы социально не очень успешный, светится. А что же ему не светиться? Он принимает себя.

И тогда даже в этом жестоком мире становится более реальной терпимость и любовь к ближнему, все то, о чем говорил Христос, потому что у человека для человека в себе уже все есть. Нет нужды тратить время, силы, нервы, чтобы получить то, что есть у других. Потому что все мое у меня есть, а чужого мне не надо. Потому что чужое не адресовано мне. И чем больше во мне будет чужого, тем меньше шансов у меня услышать глас Божий, потому что глас Божий обращен ко мне, а не к Пете, хотя тот в сто раз меня умнее, богаче, красивее и родители у него прямо как по заказу, и так далее, и так далее.

И этим принципиально отличается то, что называется сущность, лик, суть, от того, что я делаю в социуме. В социуме никакого «Я» нет и быть не может, ибо там все адресовано не мне, а «нам». Это Мы! Живем и трудимся в нашей стране. Это Мы! Переживаем все тяготы нынешнего этапа. Это Мы! И так далее, и так далее, и так далее. Там никакого Я нет. И если кто-то впадает в иллюзию, порожденную социальным статусом: очень большой человек, очень богатый человек, очень сильный человек, и думает, что в этом случае есть он как он, то мы все знаем, чем это для него кончается. Приходят Мы и объясняют ему, что либо Мы, либо Они. А ты… непонятно что, либо ты с нами, либо ты против нас. Все просто. Это формула социальной жизни. Вся социальная жизнь пронизана ею: от самых мелких клеточек: семья, компания друзей — до самых больших: государство, нация, человечество. Либо ты с нами, с человечеством, либо ты против нас, гад, агент инопланетян.