До середины дня я участвовал в процедуре спасения и восстановления зараженных досье. Когда техник подтвердил, что вирус действительно проник к нам через флэшку Рафаэля, я попросил его съездить вместе со мной в офис
Морис Пикар и Джонатан Прайс беседовали с журналистом из «Берри репюбликен», которого тут же призвали в свидетели их доброй воли по отношению к налоговой инквизиции. Мой техник подключил свой детектор к их жесткому диску, с которого Рафаэль скачал все данные, и буквально через несколько минут вынес вердикт:
— Защита не тронута; вирусов, червей, троянов, ботов, шпионских и фишинговых средств не наблюдается, куки — чистые.
Увидев, что я не реагирую, он перевел:
— Нет тут никаких вирусов. Этот жесткий диск не подвергался атакам и сам никого не заражал.
Англичанин пошел провожать репортера, а малыш ПГД — сегодня он вырядился, вместо клетчатой рубашки, в свитер с принтом, изображающим сбор трансгенной кукурузы, — обратил ко мне свое остренькое личико, сморщенное в сладкой улыбке:
— Весьма сочувствую вашему коллеге, но этот вирус он подцепил где-то в другом месте, скорее всего, на каком-нибудь порносайте.
Я вздрогнул и спросил, стараясь говорить как можно спокойнее:
— Это откуда же у вас такие сведения?
— От моих информаторов, — невозмутимо ответил он и при этом ткнул пальцем в маленький маятник с медным шпеньком, стоявший перед ним на столе.
— То есть?..
— Нет уж, извините, я, как и вы, не раскрываю свои источники. Но я абсолютно в этом уверен; обследуйте его PC и убедитесь сами.
Я вопросительно гляжу на техника — тот опускает глаза, — и звоню жене Мартинеса, чтобы предупредить о его визите. Потом даю ему адрес, и он тотчас отбывает на своем мотоцикле.
— Что-нибудь еще? — в унисон спрашивают компаньоны, заложив руки за спины и взирая на меня с издевательским благодушием.
Я приношу им извинения от имени налоговой администрации и, чтобы они не думали, будто я нагрянул к ним с единственной целью — обвинить, да еще голословно, в компьютерных кознях, прошу список автомобилей, принадлежащих
— Мы предоставим вам всю информацию на бумаге, так оно безопаснее, не правда ли? — с ухмылкой говорит Морис Пикар спустя несколько минут, выкладывая на оккупированный мной стол четыре штабеля папок.
Его компаньон протягивает мне резиновые перчатки, смиренно поясняя:
— Это нелишняя предосторожность, вдруг страницы пропитаны ядом.
Все ясно. Если моя проверка выявит какие-либо нарушения, мне не миновать их жалобы на клеветническое обвинение по поводу рафаэлевой флэшки. Не проходит и часа, как это опасение подкрепляет отчет по экспертизе из отдела техобслуживания, присланный на мой ноутбук: Рафаэль действительно подцепил злосчастный вирус накануне вечером, в 23 часа 48 минут, зайдя на сайт
— Мои информаторы никогда не ошибаются, — многозначительно говорит он и, взяв со стола маятник, сует его в карман. — Именно благодаря им нам и удалось выйти на четвертое место в списке МСП по департаменту Эндр.
Я спрашиваю его нарочито безразличным тоном, якобы из вежливого интереса, что это за информаторы такие — пара блуждающих огоньков, инопланетян или ангелов-хранителей?
— Выбирайте сами, — отвечает Морис Пикар так серьезно, словно и впрямь полагается на мои критерии оценки.
Он натягивает зеленый халат, прикрывает свою плешь медицинской шапочкой, надевает противогаз и уходит в парник, к своим сотрудникам. Англичанин разъясняет, пристально глядя мне в глаза:
— В данный момент мы ведем разработку сексуальной ловушки с феромонами[23] для уничтожения походного шелкопряда.
Больше мне здесь делать нечего. Я отксериваю интересующие меня документы, прячу их в кейс. И тут начинается дождь. Сначала в круглое окошко над моей головой стучат отдельные капли, но очень скоро их сменяют буйные потоки воды. И тут я вспоминаю, что не закрыл люк машины.
— Я вас провожу, — предлагает Джонатан Прайс, доставая большой зонт с рекламой их разработок: взвод гигантских личинок с аппетитом пожирает гусениц-агрессоров, напавших на кукурузные початки, которые радостно аплодируют своим защитникам.
Мы выходим; на дворе настоящий потоп. Я залезаю в свою
— Какие-то проблемы? — осведомляется англичанин.
Я объясняю, в чем дело, не спуская глаз с люка, на вид вполне исправного. Джонатан уходит, через минуту возвращается с брезентом и накрывает им всю машину, прикрепив две растяжки к ручкам дверец.
— Спасибо, конечно, но так я не смогу вести машину.
— Переждите ливень у нас.
Он ведет меня назад, предлагает чаю. Я уже допиваю третью чашку, а дождь и не думает утихать. Заметив, с каким возрастающим беспокойством я поглядываю на часы, мой поднадзорный спрашивает учтивым тоном с едва заметной ноткой садизма, уж не опаздываю ли я на встречу с другими своими «клиентами». Я киваю. На самом деле, я имел глупость отговорить Коринну ехать на своей машине к зубному врачу — мало ли, как скажется анестезия! — и теперь ей придется меня ждать.
— Что случилось? — интересуется Морис Пикар, выходя из парника.
Его компаньон разъясняет сложившуюся ситуацию.
— Ладно, я его отвезу, — решает ПГД, стаскивая с себя халат.
Я отвечаю, что тронут его любезностью, но уж как-нибудь сам выйду из положения.
— Никуда ваша машина не денется! — настойчиво убеждает меня Джонатан Прайс. — Вернетесь завтра, когда подсохнет, и заберете ее. Морис так и так собирался ехать в Шатору.
Но я с чисто протокольной улыбкой отклоняю их предложение. Никогда и ни в чем не зависеть от налогоплательщиков, не вступать с ними ни в какие обязывающие отношения — вот первая заповедь инспектора. Особенно, в данном случае, — ведь я только что обвинил их в злостных намерениях, да еще совершенно безосновательно.
— Благодарю вас, я лучше вызову такси.
Я отыскиваю в памяти своего мобильника номер таксопарка и набираю его. Увы, на город обрушился потоп, и у них нет ни одной свободной машины. Звонит Коринна и вяло, еле ворочая языком, сообщает, что она уже двадцать минут как освободилась, кабинет дантиста закрывается в семь часов, и если я не успею ее забрать, врач может сам подвезти ее до дома, только это неудобно; неужели так трудно было приехать вовремя?
— Ну что, он едет или нет? — нетерпеливо спрашивает Морис Пикар, застегивая свой желтый дождевик. — Сегодня день рождения моей сестры, и кондитер не будет ждать до второго пришествия.
Деваться мне некуда, я соглашаюсь, и меня запихивают в довоенную развалюху, которая ползет, как черепаха, по нескончаемо длинной аллее, скрипя и громыхая на колдобинах.
— Сколько же ей лет? — спрашиваю я, лишь бы отвлечься от этих надрывных звуков.
— Это
— Вы не поняли, я имел в виду вашу сестру. Сколько ей сегодня исполнилось?
Вопрос, в общем-то, не слишком деликатный, но мне очень уж хочется избежать налоговых тем в частном разговоре.
— Пять месяцев.
Я выражаю вежливое удивление разницей в их возрасте.
— Моя мать потеряла ее на пятом месяце беременности в 1960 году. С тех пор она ежегодно заказывает в этот день меренговый торт и задувает на нем свечки вместо именинницы.
В голосе карлика звучит грусть и покорность судьбе. Я вглядываюсь в его лицо: на нем написано только напряженное внимание человека, ведущего машину под проливным дождем. Нет, решительно, эти люди слегка не в себе, но этот сдвиг выглядит настолько органичным, что поневоле заражаешься их взглядом на вещи.
По салону распространяется запах горелого жира. Карлик объявляет, без всякого перехода:
— Я обожаю машины, но не признаю традиционных источников энергии и верю только в продукт вторичной переработки, а потому объезжаю рестораны и забираю у них использованное масло от фритюра. Это превосходное горючее, только его надо дважды профильтровать и приспособить под него карбюратор: мои информаторы дали мне превосходный рецепт. Летом я езжу на подсолнечном масле, а зимой на рапсовом или на том, что получают из виноградных косточек.
Увидев, что я стиснул зубы, борясь с тошнотой, он ошибочно принимает эту гримасу за выражение недоверчивости и уточняет:
— Эти траты я не вычитаю из общих расходов фирмы на горючее, так что с налогами, как вы могли заметить, здесь все в порядке.
— И как же ее звали — вашу сестру?
— Морисия, — отвечает он с печальным вздохом.
Его голова покачивается из стороны в сторону, следом за тоненьким анемичным «дворником»: он пытается разглядеть середину аллеи сквозь плотную завесу дождевых струй, которые беспощадно бьют в лобовое стекло. Мне вспоминается потрясенное лицо толстой почтальонши и ее слова о некой особе, поджидающей меня в замке уже много веков. Что ж, если там и водится какой-то призрак, это явно не сестрица Мориса. Сам не понимаю, отчего этот вывод так несказанно меня обрадовал.
— Извините за нескромный вопрос, — продолжает он, преодолевая узкий горбатый мостик через какую-то речушку, — но мои информаторы сообщили, что очень многое в давнем прошлом нашего замка пришло в движение, когда вы там появились. Правда, они не уточнили, что именно и почему. Вы родились в Англии?
Я сухо отвечаю, что вырос в сиротском приюте.
— Я запамятовал ваше имя.
— Жан-Люк Тальбо.
— Господи, боже мой!
Машина резко тормозит, и меня бросает вперед, лицом в лобовое стекло.
— Тальбо?! Не может быть, прямо не верится! Ведь эта машина, в которой мы едем,
Я отвечаю: да, совпадение и впрямь забавное, но оно не стоит того, чтобы я разбивал себе голову.
— Случайных совпадений не бывает! — восклицает он срывающимся голосом. — Почему я сегодня выбрал не глядя именно этот автомобиль, а не
Я напоминаю ему, что время не ждет, а мотор, между прочим, заглох. Но он не слышит, он восхищенно пялится на меня, тряся головой и продолжая:
— Вы не понимаете! Года четыре тому назад, а, может, пять, точно не помню, мы получили послание:
От радости он даже начал лупить кулаками по баранке, стронув с места свой драндулет, застрявший на мосту. Одно из трех: либо этот тип наглотался «прозака», либо ему ударила в голову моя проверка, либо он просто разыгрывает меня, как последнего дурачка. Если он в такую погоду вытащил на свет божий эту развалюху, то, может быть, именно потому, что мы с ней тезки, а потом сделал вид, будто забыл мою фамилию… только вот ради чего он затеял весь этот цирк?
— И вдобавок вы свободно владеете обоими языками! — восторгается он.
— Ну… не так чтобы очень…
— Да-да, не скромничайте! Тальбо… по-английски это произносится Тальбот. Так звали английского коннетабля, который воевал с Жанной д'Арк![24] И все это созвучно с вами, и сами вы здесь, у нас… нет, просто с ума сойти можно!
Я воздерживаюсь от комментариев. Этот тип, с его серией якобы случайных совпадений, явно что-то замышляет, но что именно? Наконец, после десяти бесплодных попыток завести мотор, от которых его колымага содрогается всем кузовом, он трогается с места.
— Знаете, почему я так говорю? Потому что мы сейчас пересекли границу.
— Какую еще границу?
— Во времена Столетней войны на том берегу реки начиналась Англия. Из-за этого мои информаторы посоветовали мне взять в компаньоны англичанина: это, мол, ослабит враждебные вибрации.
Он сжимает мое запястье, выпустив ручку скоростей, в результате чего машину заносит в сторону, и вдруг испуганно спрашивает:
— А как вы себя теперь чувствуете? Лучше или хуже? Хотите, я вернусь назад, во Францию?
— Нет, спасибо, все нормально.
Не могу понять, зачем он так старается выпихнуть меня в прошлые века, какую цель преследует — только ли отвлечь от своих нынешних дел? Или тут кроется другая, неведомая мне ловушка? Я не верю в потусторонние силы, зато мне очень нравится чувствовать рядом с собой незаурядные умы, особенно, когда они настроены против меня. Пожалуй, именно за это я и люблю свою работу. И должен сказать, что такого добра у меня предостаточно.
Неожиданно дикий шквал сносит нас к реке. Карлик прибавляет скорость и выправляет буксующую в жидкой грязи машину, налегая грудью на тяжелый руль и кряхтя от напряжения. Туманную хмарь вспарывает зигзаг молнии, мгновение спустя адский грохот перекрывает завывания мотора. И тут впереди, метрах в двадцати от нас, гигантская липа, одна из тех, что обрамляют портал, медленно клонится и падает на стену, отколов от нее порядочный кусок.
— Проклятье! — вопит Морис Пикар и что есть силы жмет на педаль тормоза.
Мотор, конечно, снова глохнет. Специалист по хищным насекомым в ярости лупит кулаками по панели. Затем откидывается назад, роется в карманах, достает свой медный маятник и, держа его перед собой на цепочке, смотрит, как вращается стрелка при каждом порыве ветра, сотрясающего дряхлую машину.
— Все ясно, — вздыхает он, — это не случайность. Вы здесь заперты.
Я протираю запотевшее стекло.
— А разве нельзя выехать в другом месте?
— На машине — нет. Но это не страшно: вы позвоните родным, переночуете у нас, а завтра дерево уберут с дороги.
Вне себя от расстройства, я начинаю бессмысленно препираться с ним, рассказываю о своей подруге, тщетно ожидающей меня у дантиста, требую очистить проезд, однако пышная крона липы, прочно перегородившая ворота, не оставляет мне никакой надежды. Морис Пикар пытается завести машину, но все тщетно — подмокший мотор явно заглох намертво.
— У нас нет выбора, месье Тальбо. Надеюсь, вы не очень дорожите своими туфлями.
Карлик распахивает дверцу ударом колена и высовывает наружу крошечный зонтик, который тут же уносит ветер. Тогда он прикрывает голову полой своего желтого дождевика и бросается к замку, не разбирая дороги, прямо по лужам. Я сую ранец под куртку и бегу следом за ним.
В просторном холле нас встречает бледный долговязый юнец унылого вида, со свечой в руке. Услышав от Пикара о падении липы, он испуганно крестится, затем помогает мне стащить мокрую куртку. Сообщив, что его зовут Луи, что он близкий друг Джонатана Прайса и сочувствует моему невезению, он добавляет, что электричество вырубилось, но у них есть газовая плита, сейчас для меня поставят прибор. Я вяло возражаю, совсем закоченев от ледяного дождя, промочившего меня до нитки.
— Входите и обсушитесь у огня, — приглашает юнец, с печальной грацией увлекая меня за собой в столовую.
Я бормочу, что должен позвонить. Но он сокрушенно отвечает, что гроза повредила телефонные провода, а мобильная связь внутри замка не работает. Когда я согреюсь, он отведет меня в офис
— Будьте здоровы! — раздается женский голос.
Обернувшись, я вижу перед собой давешнюю почтальоншу, но уже в «штатском», то есть в черных кожаных брюках и цветастом блузоне; она криво держит канделябр с семью свечами.
— Я полагаю, вы знакомы с нашей почтовой феей, — вставляет юнец жеманным голоском хозяйки дома.
— Нет, но я в восторге от нашей встречи, — сурово говорит дама, настойчиво сверля меня глазами. — Вы простудитесь насмерть, если не примете горячий душ.
И она многозначительно щурит глаза за толстенными линзами очков, словно подчеркивая, что между нами существует безмолвное соглашение. Не знаю почему, но она явно не хочет выдавать меня, скрыв от хозяев