Сфероидос. Часть первая. Сфероидос в огне

До тех пор пока на Земле с нами были мужчины, мы могли заниматься с ними сексом, сколько хотели и могли. Наши ученые доказали, что полиандрия — наличие у женских особей большого количества половых партнеров в ходе репродукции, может защищать от вымирания популяцию в целом. Партнеры вообще перестали предохраняться. В обществе прочно установились каноны промискуитета. Институт брака и семьи был сильно потеснен и ему на смену пришли свободные отношения между полами и внутри полов. А все из-за того, что не происходило рождения детей, как это имело место раньше. Все это после того, когда для обеспечения контроля над рождаемостью были запущены специальные спутники. Они блокировали на всей поверхности Земли ориентацию сперматозоидов, которые теперь гибли раньше, чем могли достичь матки. Таким способом ограничивались рождения детей. А когда нам позволяли, то могли завести ребенка, в виде исключения или заслуг перед обществом. Тогда пары получали право осуществить зачатие в специально оборудованном для этих целей заведениях. В них была установлена какая-то хитрая аппаратура, о которой никто не знал, и когда женщина, принимая в себя мужское семя, тогда находясь там, она могла с большой вероятностью забеременеть.

Первоначально эти дома получили название домов радости. Для улучшения стимуляции там размещались устройства и приспособления для необычайно сильного возбуждения, как мужчин, так и женщин. Считалось, что женщина могла получать радость не только от соития, но и стимуляцией.

Потом, в период хаоса, всех особей женского рода поголовно призывали к немедленной беременности. И каждой пришлось отдуваться с последними, еще остававшимися мужчинами. Все совершалось в этих домах, где происходили в то время самые невероятные коитусы. А так как этот призыв касался всех без исключения, то и девочки тоже беременели. Они никак не возжелали и тогда, для поддержания формы и разжигания в женщинах страсти опять же использовали посторонние стимуляторы и хитроумные ублажатели. Спутники, что следили за контролем рождаемости, женщины, после своего прихода к власти, просто сбили с орбит. Ну, а потом началась эра хаоса. Уже не стало мужчин и в эти дома потянулись сначала робкие и не смелые ручейки, а потом озабоченные повалили туда валом. Для ублажения и удовлетворения ненасытной женской плоти в эти заведения поставили новейшие разработки биологических роботов и разместили экземпляры различных видов иной биологической живности, которая бы могла удовлетворять женщин. Здесь можно было совокупляться так, как позволяла это делать фантазия и похоть. К нашим услугам были целые стада различных животных, рыб, птиц. Особенной популярностью долго пользовались лебеди, кобели разных пород, размеров и масти, были даже и животные крупнее, ослики, мулы, козлы, кони, но после ряда несчастных случаев, видно страдалицы свои возможности переоценили, их удалили. Но особенно долго, никак не удавалось избавиться от самцов ламы. Они оказались необычайно ловкими любовниками. Ведь только у них, да боровов свиней пенис мог сам, без каких либо фрикций, двигаться и находить шейку матки, куда проникал, благодаря своему необыкновенному строения фаллоса. В конце, концов, удалось, но со скандалами и протестами от них избавиться. А потом еще долго в обществе вспыхивали дискуссии по этому поводу. Все обсуждали действия властей, а злые языки говорили, что власти этих лам забрали себе и сами наслаждались. Так обстояли дела с некоторыми биологическим представителями, которые олицетворяли все мужское. Ну а, о биороботах и говорить не приходилось. Они были загружены все двадцать четыре часа.

Когда стали готовить сферосоиды, то встал на повестку вопрос о снятии стрессов. Ученые понимали, с чем нам придется столкнуться. И тогда было решено оснастить на каждом сферосоиде клуб для утешений. В них в спешном порядке срочно перевезли и смонтировали все оборудование из домов радости. С ними мы и ушли в наше бесконечное плаванье. У нас было, очень много желающих вступить, в этот клуб и приходилось сам процесс доступа контролировать с помощью сверх компьютера и следить за несанкционированными пришельцами. Их вычислял бортовой компьютер и изгонял, подавая на кибердрессы этих ослушниц, особый сигнал, а в случаи не послушания, он вмешивался в работу системы кондиционирования, вынуждал их срочно отступиться от задуманного. В обиходе была крылатая фраза об очереди. И вот теперь, принимая на борт ковчежниц, с аварийного борта я узнала, что не только биороботы, но и кое- какая живность уходила в плаванье.

Была еще одна функция у клуба. Всякая, кто пожелала, могла бы здесь встретить и выбрать себе новую подругу. В клуб приходили и те, кто искал срочного утешения и желал забыться от только что перенесенных потрясений и увиденных смертей. И потом. Хоть и много нас было и все мы разные, но существовали понятия вечной красоты и олицетворения женственности. Мы женщины изменились без мужчин и родов. Наши груди стали очень маленькими и можно смело сказать, они стали недоразвитыми. Поэтому всякая из нас, кто имел такую прелесть, пользовалась особым почетом и ей восхищались. Ей посвящали свои поэтические оды и творения многие женщины. По всеобщему мнению такие красавицы должны были обязательно появляться в клубе, для услаждения взоров и не только. Была среди нас одна юная девочка, которую чудесным образом одарила природа. У этой маленькой и хрупкой девочки была довольно большая и очень развитая грудь. Ей любовались, голограммами ее обнаженной фигуры украшали многие стены кают и общественных мест. Ее обожали и не давали прохода. Многие мечтали о встречи с ней и пытались привлечь ее внимание. Ее буквально засыпали предложениями о близости и забросали ее почтовый сервер видео и фото своих гениталий и непристойностей. Но она вела себя не ординарно. Все попытки с ней сблизиться и сойтись в любви она отвергала. Полагали, что она, несмотря на свои двенадцать лет, все еще целомудренна. В нашей среде, когда уже в девять, десять лет девочки становились женщинами, это была редкость. Она дружила с Моно. А так, как Моно была исключительной личностью, то и эта исключительность распространялась теперь и на эту необычайную красавицу.

Глава 11. Карандашики Моно

— Как успехи, моя радость? — Говорю я, наконец-то освобождаясь от тяжелого и сонного тела Саши.

— Вроде бы все идет так, как я замыслила. И может через несколько часов мне поступит приглашение из лаборатории, и мы сможем увидеть положительный результат. Я даже не представляю, сколько бы мне потребовалось лет, не будь в моем распоряжении такой совершенной техники.

— А вот и нет! Все дело в тебе. Мне, например, дай такую возможность, то я бы до конца своей жизни так бы и не добилась ничего. Да, да, не спорь! Ты же все понимаешь и ждешь от меня слов восхищения и благодарности.

— А вот тут ты не права! Я жду совсем других слов от тебя. — Говорит она тихо и нежно смотрит в мои глаза.

Я не ожидала такого быстрого перехода и с трудом справляюсь от внезапного волнения, которое предательски сковывает меня и я даже не нахожу слов. Она смотрит выжидающе несколько долгих секунд, а потом, отвернувшись, тихо говорит в пустоту.

— Оно! Я же чувствую, что тебя привлекает моя незащищенность и юность. Почему ты, все время отвергаешь меня? Я, что? Все-таки не нравлюсь? Или ты не обращаешь на меня никакого внимания из-за своей должности? Боишься выглядеть в глазах окружающих тебя слабой и беспомощной, расслабленной от любви? Думаешь, я скомпрометирую тебя в глазах экипажа? Если так? То я уйду! Ты только скажи, не мучай!

Я задыхаюсь от ее слов. Во мне сразу же все закипает. Чувствую, что мое лицо сразу вспыхивает. Она сидит, отвернувшись, спиной и я замечаю, как начинают подрагивать ее узкие и хрупкие плечи. Смотрю на нее, а в голове проносятся десятки мыслей.

Плачет? Ну, как же я так довела ее, до этого? Ну, что я за дрянь такая? Ну, почему, почему я все никак не могу преодолеть в себе какой-то запрет перед этой маленькой и хрупкой девочкой? Почему, всякий раз, когда заходит речь об этом, я все никак не могу найти нужные слова? Почему? Вот и сейчас, я молчу. Почему? Почему бы мне не подойти, не обнять и не успокоить ее? Что я жду? Чего я хочу? Ведь я же так ее потеряю?!!! Она уйдет? Определенно, так и будет! Ну? Решай! Действуй, в конце концов! В чем дело? Ведь ты же можешь и принимаешь каждый раз и час эти решения, а в них жизнь и ответственность за судьбы, и жизнь тысяч! Почему, как только речь заходит о тебе, ты становишься такой не решительной! Почему? Ну, сделай хотя бы первый шаг! Чего ты стесняешься? Смелее! Ведь ты же взрослая женщина!

Мои размышления обрываются с ее поворотом ко мне. Я вижу только ее опечаленные и страдающие глаза полные слез.

— Ты так ничего и не поняла! Ну, посмотри же на меня! Посмотри! Что ты видишь?

Она даже встает и выпрямляется передо мной. Я смотрю на нее в тревоге, а в голове опять. Она уйдет! Сейчас сделает два шага и все! Я сейчас ее потеряю. И как только она страгивается и делает первый шаг, я тут же бросаюсь к ней, хватаю, стискиваю и шепчу в ее волосы.

— Не уходи! Не бросай меня! Я прошу тебя! Моно, Моно….

Секунды стоим, крепко прижавшись, и я вся, напрягаясь, жду. Жду, что сейчас она поведет плечиком и оттолкнет меня. Жду, что уйдет не простившись. Жду…

— Ты ничего не замечаешь вокруг. — Доносится до меня, волшебный тембр ее голоса, он идет от моей груди ее тихий и как будто ровный голос. Я держу ее, крепко, обняв.

— Ты не видишь, что я уже не девочка вовсе. Что у меня стремительно наливается грудь, что у меня все готовится к приобщению таинства материнства.

Я слышу ее ровный голосок, ловлю каждый отголосок, прислушиваюсь так, что у меня начинается писк в ушах от напряжения слуха.

— Что? — Почему то захрипел и предательски выдал меня взволнованный, как бы вовсе и не мой голос.

— Что ты сказала? — Хриплю я.

— Я сказала, что я уже взрослая. Я женщина. А ты этого не можешь понять.

Я отвожу ее от себя, но все время крепко удерживаю руками за предплечья, как будто боюсь отпустить, потерять. Смотрю на нее сверху своего превосходства в росте.

— Ты о чем? Что ты?

— Вот, видишь? — Спокойно отвечает она, и я вижу, как теплеют и смеются ее умные глазки!

— Ты, что думала, что я, так же как все остальные? Что я еще маленькая и что я ожидаю тебя, а ты не решаешься связываться и жалеешь меня словно маленькую!

— Но это так у других, а у нас, деток-ангелов, у нас все не так. Я же тебе говорила!

— Что, что ты говорила? Прости. Я забыла.

— Подожди. Отпусти меня сначала. Ты меня больно стиснула. Я представляю себе, какая ты можешь быть неистовой в любви.

Я сразу же ее освобождаю из объятий, но не отпускаю и держу ее крепко за руку. Я все еще боюсь. Боюсь ее отпустить, и мне все кажется, что, как только я выпущу ее ладонь, то она уйдет. Потому держу. Держу ее ладонь на всякий случай.

— Давай присядем. Мне тяжело так все время стоять и задирать голову, чтобы видеть твои глаза. А мне их надо видеть. Я хочу в них видеть правду.

Сели.

— Держи мою руку. Не так. Возьми ее нежнее. Ты нечего не чувствуешь?

— Чувствую пульс. — Считаю вслух удары. — Тук, тук, тук, тук.

— И больше ничего?

Опять меня сбивает с ответом ее вопрос.

— Тебе нравиться моя рука?

— Да! Очень.

— Опиши мне, что ты видишь и чувствуешь? Прошу тебя.

— Я… Я чувствую…

— Вот видишь, это уже хорошо! Продолжай, продолжай говорить, что ты чувствуешь.

— Я ощущаю. Ее теплоту. Нежную кожу.

— Так! — тенет тихо она, словно подбадривая.

— А еще, она умиляет меня своими размерами, изяществом.

— Очень, хорошо! Продолжай! Я внимательно слушаю.

— А пальчики? Они, как тоненькие и гибкие карандашики. — Почему то приходит мне в голову такое дурацкое и забытое уже, чуть ли не век понятие.

— А это, что? — Спрашивает. — Что это такое, карандашики?

— Ну, это, для рисования, для письма раньше было. Когда все было на бумаге.

Вот смотри!

Выбираю из ее ладони нежный и красивый ее указательный пальчик и начинаю им водить по ее ноге, как бы рисуя.

— Приятно! — Сообщает она. — Очень приятно и эротично.

Я уже собираюсь продолжить, как она прижимает мою руку ладонью и так спрашивает, что у меня сердце замирает.

— А ты сможешь мне нарисовать на моем голом теле, этими своими карандашиками, как ты меня любишь!

Глава 12. Он и радость встречи с ним

Я лежу на животе, голая. По моей спине необычайно нежно рисуют ее карандашики что-то. Она спрашивает.

— Угадай! Что я написала?

— Моно и Оно, любовь.

— А вот и не угадала!

Смеется она так выразительно и таким звонким нежным смехом, что мне не только слышать приятно, но я еще хочу ее видеть, как она смеется. Переваливаюсь на спину. Она сидит, опираясь на руку, повернувшись ко мне в пол оборота. И я только сейчас различаю на ее оголенной груди два отчетливых, нежных и чудесных шарика, которые оканчиваются маленькими выступающими сосочками.

— Моно? Неужели это правда? Что ты мне говорила о готовности к материнству?

У тебя действительно растут сисички. — Я осторожно и нежно касаюсь ближайшего шарика и прикрываю его ладонью.

— А ты думала, что я шучу? Голову тебе заморачиваю? У меня не только сисички, как ты называешь мои будущие молочные груди, а тут скоро образуются целые резервуары с молочком.

— Что, что? — Смеюсь я. — Какие такие резервуары? О чем ты?

— Не задавай больше дурацких и глупых вопросов, недоучка самоуверенная, а лучше слушай, что я тебе расскажу.

Шутливо говорит она, и моститься рядом со мной на боку. Я прижимаю ее теплое, девичье тело к своему и умиляюсь ее хрупкому и нежному совершенству, наклоняюсь и целую в щечку, пахнущую чудесно, и нежную, бархатистую, словно кожица персика.

- Дети-ангелы, это мы только для вас. А по задумке природы мы самые скороспелые женщины на Земле. Нас она создала для выведения новой породы, более совершенной генерации людей. Видимо, мы все-таки остаемся любимыми для нее, раз она до сих пор нас не прикончила нас с помощью каких-нибудь катаклизмов или вирусов. Она в нашем лице производит смену формата человеческим существам. Ты уже знаешь, что мной синтезирован мужской ген человека. И как только все завершиться с его тестированием я тут же введу его себе, и начнется реакция размножения новой генерации людей. Не, смейся! Ты уж поверь мне! Что так все и будет.

— А как? — Смеюсь я. — Как, и главное, чем ты намерена размножаться? Каким органом? Ведь у наших горячо любимых мужчин имелись такие прекрасные штучки, что болтались, а иногда и бездарно простаивали без дела. Сейчас бы они и минутки бы не бездействовали. А у тебя, прости, как? Ведь у тебя, кроме прекрасного и нежнейшего язычка ничто не болтается в районе моей вульвы. Ой, прости! Еще и пальчики. Те тоже, прекрасно захаживают туда же. Но ведь из пальчика, даже такого прекрасного карандашика, как твои, сперму не выделишь!

— Знаешь, что? Давай-ка ты собирайся, и пойдем со мной.

— Куда? Куда ты намерена меня потащить за собой сумасбродная девчонка?

— Давай, лежебока. Нет! Не лежи бока, а скорее лежи вуль…

— Что, что! Я тебе покажу! Как ты меня хотела обозвать? И кого? Чиф-пайлота! А ну, повтори еще раз о том, что лижи, лижи, чего там ты наговорила. А ну, напомни мне!

Уже целых десять минут она ведет меня за собой по лабиринтам жилых отсеков и спусков лифтов. Признаюсь, что я уже давно не спускалась сюда и не представляла, как они выглядят сейчас, эти вместилища ковчежцев. Последний раз я обходила их и заглядывала в надежде увидеть недоделки при спуске сфероидоса на воду. И вот теперь, спустя почти год, я опять тут же. Впечатляюсь. Все не так, как я себе представляла, как, по моему мнению, должна была выглядеть эта жилая часть сфероидоса. Ведь я была просто уверена, что все так и осталось, как я видела при спуске корабля, а теперь поняла. Что одно дело, как хотелось бы, а уж совсем другое, как оно выглядит на самом деле. Первое, что бросается в глаза, это довольно много грязи и мусора. На поворотах и в углах все время валяются какие-то обрывки и куски то ли, мебели, толи еще чего-то, что мне не понятно. Некоторые стены серых, бетонных коридоров украшают непристойные надписи, рисунки и даже граффити. Они тоже все посвящены лесбийской тематике. В одном переходе настенная живопись так совершенна, что я от смущения даже теряюсь. Сходу прямо утыкаешься в раскрытую до предела и ярко выписанную гигантских размеров, с мельчайшими деталями, вульву. Моно видит это и мило улыбаясь, поясняет.

— Это еще цветочки. Ты бы видела, как они расписали все нижние этажи. Там выплеснулась такая похоть и фантазия, что никто равнодушно не проходит. Обязательно задержится и разглядывает. Тебе стоит это посмотреть, хотя бы из любопытства.

— Эрмитаж, да и только! — Говорю я, опять натыкаясь на бесстыдные и откровенные рисунки. На них изображены такие хитрые сплетения и коитусы, что мне становится даже стыдно. Я встречаюсь с взглядом Моно и осуждающе качаю головой. Мол, это безобразие, что они себе позволяют? Моно видит это и наоборот, старается меня не щадить.

— Ничего-то ты не знаешь, а еще чиф, называешься! Взялась вести нас, так хотя бы поинтересовалась, чем эти бедняжки занимаются, в чем и где свои переживания и страхи топят.

— Ну, зачем ты так. Кое-что знаю, и до меня доходят слухи.

— Представляю, какие? Наверное, о том, что все эти тысячи, что ютятся в бетонных саркофагах, а по-другому они свои обиталища никак даже не называют, излучают к вам преданность и нежность. Особенно к тем, кто их так самоотверженно уводит от опасности!

— А, что? Есть и такие! По крайней мере, пока, что у нас еще ни разу не было случаев саботажа, и мы еще не осуждали и не наказывали отказников. Я слышала, что такие случаи имели место на других сфероидосах.

— А как ты думаешь, почему?

— Думаю, что все прекрасно понимают… — Моно тут же перебивает.

- Ясно, что ты хочешь сказать. А на самом-то деле все не так. Сложнее все. Тебе рассказать?

— Ну, пока идем и если у нас еще есть время, просвещай. Я буду слушать. Только не надо опять, что все связано с сексом.

— А вот и не права ты! С ним все и связано!

— Ну, давай, давай! Опять ты села на своего конька. Рассказывай! Да, не обижайся! Я тебя внимательно слушаю.

Она остановилась. Я тоже. Посмотрела на меня внимательно, заглянула в глаза.

— Ты, правду хочешь услышать, или то, что тебе надо рассказать?

Стою рядом и, несмотря на такой поворот в беседе, я все время не могу отделаться от ощущения покровительства, с моей стороны и мне хочется не только этого, но и что-то приятное для нее сделать. И потом, сегодня впервые я поняла, что я не хочу быть лидером в любви, хочу быть женщиной, любовницей, что мне наоборот, хочется хотя бы в постели расслабиться, а то все чиф, да чиф!

— Эй! Ты, где, любимая? Не уплывай в облаках. Чудо еще впереди. Идем дальше, и я тебя буду просвещать потихонечку, только не перебивай! Хорошо? — Киваю головой. Интересно, что она мне такое может рассказать, чего я о своем корабле и экипаже не знаю.

— Слушаю. Я тебя внимательно слушаю. Только ты потише. Со мной все время здороваются, и я не хочу, что бы все потом говорили, что чиф сексуально озабоченная и все у нее только о сексе, и что я ни о чем другом даже не думаю.

Вот что я услышала.

Глава 13. А надо ли знать, может достаточно только слышать об этом?

Оказывается, я совсем даже не знаю и не представляю, чем живут и куда выплескивают свою энергию от страха мои милые женщины. А я то, думала, что они такие забитые и напрочь растерзанные страхом, что все время сидят по каютам и смотрят три дэшные кинофильмы. Оказывается, они успевают и это. Страх заглушают сексом.

Моно, пока мы шли по коридорам и спускались на лифтах, все время меня просвещала о том, что творилось в глубине моего корабля. Вернее в головах и душах моих ковчежцев. Оказывается, что все занимаются сексом и в том находят себе утешение и скрывают свою тревогу и страх. Ну, да это не новость! Я и так это знаю. Говорю ей.

Она отвечает, что одно дело знать об этом, а другое дело видеть или самой участвовать. Она говорит, что все сообщество разделилось на дам и не дам. Так и говорит! То есть, на тех, кто дает, то есть любовников, тех, которые активно ищут и тех, кто не дает, а принимает ласки и ухаживания. Из-за них-то, как раз много всякой ерунды происходит. Ревности и всего прочего. Но среди не дам есть и отказчицы. Никому и ничего, работаю только на себя.

Сообщества разместились компактно и проживают, как правило, вместе на одних ярусах. Тасуются все время, ведут свою половую жизнь в соответствии с выбранным предназначением. И в то же время еще разбиваются по интересам. Образовали не формальные клубы и сообщества. Так как все остаются в кибердрессах и не получается отличиться внешне, то стали на теле, участки которого видно сквозь прозрачную оболочку наносить тату, рисунки, знаки. Они так и приветствуют друг дружку. Те, что любят пальчиком, поднимают руку с растопыренными пальцами и соединяют ладонями, а потом перебирают пальчиками, как бы пережимая соединенные вместе пальцы то к одной, то к другой подружке. А те, кто исповедуют что покруче, типа фистинг, те кулаки соударяют. Ну, а если встречаются и хотят взаимности, то начинается игра жестов и языка. Ими, как бы показывают, чего хотят получить, или сделать. Ну, когда язык высовывают, так это понятно, то кунигулингус, а когда из стороны в стороны им двигают по губам, то это желают ласки ануса и так далее. Самое плохое, что все девочки тоже в этих сообществах. Она волнуется, что когда появятся результаты испытаний мужского гена, то кто же будет беременеть и рожать? Не помешает ли это? И потом. Те, кто отрицает эту культуру, типа самых крутых из не дам, те вообще перешли к сексу, как делали Геи. Эти Гей-леди, так они себя назвали, спереди уже никак не хотят, все сзади делают. Страпонят друг дружку безбожно, особенно маленьких. А как же тогда? Ведь еще не один Гей на Земле не родил, хоть и пытались каждый раз зачать оттуда. Кстати, над всем этим надо бы подумать хорошенько. Ведь, действительно. Как только появится, надежда на возрождение рода нам надо будет, серьезно прочистить все эти сообщества и мозги заодно, особенно этих Гей-леди. Пока слушала Моно, то все время думала о том, что видимо зря отказала строителям, а ведь они предлагали площадки для игры в мяч. Спортом думали, мы станем тут заниматься! Наивные! Спортом, это когда есть мужчины, а когда много баб, то у них одно на уме. Сексодромы надо было больше строить. Вот, что!