Помоги проекту - поделись книгой:
Оба этих наблюдения — несексуальное желание находиться под защитой, в безопасности, в состоянии райского блаженства и конфликт между отцом и сыном как неотъемлемый побочный продукт патриархального общества — Фрейд объединил в одно целое, в котором привязанность к матери имела сексуальную природу и поэтому отец становился соперником, которого боялись и ненавидели. Ненависть к отцу вследствие сексуального соперничества за мать часто доказывалась определенными высказываниями маленьких мальчиков: «Когда папа умрет, я женюсь на тебе, мамочка». Такие высказывания используются для доказательства кровожадных импульсов маленького мальчика и степени его соперничества с отцом.
Я не думаю, что они доказывают что-то подобное. Естественно, у маленького мальчика бывают порывы, когда он хочет стать большим, как отец, и стать вместо отца любимцем матери. Естественно также, что в промежуточном состоянии, в котором находятся все дети после четырех лет, когда они уже не младенцы, но с ними обращаются и не как с взрослыми, они хотят быть большими, как взрослые; но фразу «Когда папа умрет, я на тебе женюсь» многие неправомерно интерпретируют как действительное желание маленького мальчика, чтобы отец умер. Маленький мальчик не понимает, что значит смерть, и на самом деле он говорит: «Я хочу, чтобы папа ушел, чтобы мне досталось все твое внимание». Сделать вывод, что сын глубоко ненавидит отца, настолько, что желает ему смерти, значит не учитывать специфики воображаемого мира ребенка и разницы между ним и взрослым.
Рассмотрим миф об Эдипе, в котором Фрейд увидел подтверждение своей теории о трагическом характере кровосмесительных желаний маленького мальчика и его соперничества с отцом. Фрейд опирался только на первую часть трилогии Софокла, трагедию «Эдип-царь», в которой оракул сказал Лаю, царю Фив, и его жене Иокасте, что если у них родится сын, этот сын убьет своего отца и женится на собственной матери. Когда у них родился сын Эдип, Иокаста решает изменить предсказанную оракулом судьбу, умертвив младенца. Она отдает Эдипа пастуху, который должен оставить младенца в лесу со связанными ногами, чтобы он там умер. Но пастух, пожалев ребенка, отдает его человеку, служащему у царя Коринфа, а тот приносит его своему хозяину. Царь усыновляет мальчика, и молодой принц растет в Коринфе, не зная, что он не родной сын царя. Дельфийский оракул рассказывает ему, что судьбой ему предначертано убить отца и жениться на матери. Он решает обмануть судьбу и никогда не возвращаться к родителям. Покинув Дельфы, он вступает в бурный спор с пожилым человеком, едущим в повозке, теряет самообладание и убивает этого мужчину и его слугу, не зная, что убил своего отца, царя Фив.
Скитаясь, он приходит в Фивы. Там Сфинкс пожирает молодых людей и женщин, и его может остановить только тот, кто правильно отгадает его загадку. Загадка такая: «Кто ходит сначала на четырех ногах, затем на двух и, наконец, на трех». Граждане Фив обещают, что тот, кто отгадает загадку и освободит город от Сфинкса, станет царем и получит вдову царя в жены. Эдип решает рискнуть. Он находит ответ — это человек, который в младенчестве ходит на четвереньках, будучи взрослым — на двух ногах, а в старости — на трех (с палкой). Сфинкс бросается в океан, город спасен, и Эдип становится царем и женится на Иокасте, своей матери.
Период счастливого царствования Эдипа закончился, когда в городе вспыхнула эпидемия чумы, унесшая жизни многих жителей. Провидец Тиресий объявляет, что чума послана в наказание за двойное преступление, совершенное Эдипом, — отцеубийство и кровосмешение. Эдип делает отчаянные попытки не признавать правду, но вынужден признать ее и ослепляет себя, а Иокаста совершает самоубийство. Трагедия заканчивается тем, что Эдип понес наказание за преступление, совершенное им по незнанию и несмотря на сознательные усилия избежать его совершения.
Насколько обоснованно Фрейд полагал, что этот миф подтверждает его точку зрения, что бессознательные кровосмесительные влечения (drives) и возникающую в результате этого ненависть к отцу-сопернику можно обнаружить в каждом ребенке мужского пола? Действительно, кажется, что миф подтверждает теорию Фрейда и что Эдипов комплекс с полным правом носит это имя.
Однако если мы изучим миф более основательно, появляются вопросы, ставящие под сомнение эту точку зрения. Наиболее уместен следующий вопрос: если толкование Фрейда справедливо, следовало бы ожидать, что Эдип встречает Иокасту, не зная, что она его мать, влюбляется в нее и затем убивает отца, также по незнанию. Но нет никакого указания на то, что Эдип интересуется Иокастой или влюбляется в нее. Нам называют единственный повод для брака Эдипа с Иокастой — она, так сказать, прилагается к трону. Возможно ли, что в истории, центральной темой которой являются кровосмесительные отношения между матерью и сыном, полностью игнорируется элемент взаимного притяжения? Этот вопрос приобретает тем большее значение, что в более старых версиях этого сюжета лишь однажды звучит предсказание брака с матерью — в версии Николая Дамасского, которая, согласно Карлу Роберту, опирается на сравнительно более поздний источник.
Рассматривая этот вопрос, мы могли бы сформулировать гипотезу, что этот миф можно понимать как символ не кровосмесительной любви между матерью и сыном, а бунта сына против власти отца в патриархальной семье; что брак Эдипа и Иокасты лишь второстепенный элемент, только один из символов победы сына, получающего место отца и все его привилегии.
Если речь идет только о «Эдипе-царе», эта гипотеза в лучшем случае остается гипотезой, но ее справедливость можно доказать изучая полный вариант мифа об Эдипе, особенно в том виде, как его представил Софокл в двух других частях трилогии — «Эдип в Колоне» и «Антигона»6. Это изучение дает совершенно другое и новое понимание материала, в центре которого. — борьба между патриархальной и матриархальной культурами.
В «Эдипе в Колоне» мы находим Эдипа, изгнанного Кре-онтом, сопровождаемого дочерьми Антигоной и Исменой, в то время как его сыновья Этеркл и Полиник отказываются помогать своему слепому отцу, за чей трон они борются. Этеокл побеждает, но Полиник, отказываясь сдаться, пытается покорить город, призвав помощь со стороны, и вырвать власть из рук брата.
До сих пор мы видели, что одной из тем трилогии является ненависть между отцом и сыном в патриархальном обществе, но, рассматривая трилогию в целом, мы обнаруживаем, что Софокл говорит о конфликте между патриархальным и ран нематриархальным миром. В патриархальном мире сыновья борются против отцов и друг с другом; побеждает Креонт, прототип фашистского правителя. Однако за Эдипом следуют не сыновья, а дочери. Именно на их поддержку он полагается, в то время как его отношения с сыновьями пропитаны взаимной ненавистью. Важную с исторической точки зрения подсказку предлагает первоначальный миф об Эдипе в версиях, существовавших в Греции, на основе которых Софокл создал свою трагедию. В этих формулировках фигура Эдипа всегда связывается с культом земных богинь, представительниц матриархальной религии. Почти во всех версиях мифа можно проследить эту связь, от описания изгнания младенца Эдипа до его смерти. Так, например, в Этеоне, единственном беотийском городе, где находилась культовая усыпальница Эдипа и где, вероятно, и возник этот миф, был также храм богини земли Деметры. В Колоне (под Афинами), где Эдип находит свое последнее прибежище, был старый храм Деметры и Эриний, который, вероятно, существовал до появления мифа об Эдипе. Как мы увидим, Софокл подчеркивал связь Эдипа с хтоническими богинями в «Эдипе в Колоне».
Возвращение Эдипа в рощу богинь является важным, но не единственным ключом к пониманию его точки зрения, типичной для матриархального строя. Софокл делает другое весьма прямое указание на матриархат, когда, говоря о своих дочерях, Эдип упоминает о египетском матриархате7. Вот как он их хвалит: «О, как они обычаям Египта и нравом уподобились и жизнью/ Мужчины там все по домам сидят и ткани ткут, а женщины из дома уходят пропитанье добывать. Вот так и вы: кому трудиться надо, — как девушки сидят в своих домах, а вам за них приходится страдать со мною, несчастливцем!»
Эдип продолжает эту мысль, когда сравнивает дочерей с сыновьями. Об Антигоне и Йемене он говорит: «…Они теперь меня спасают. Не девушки они, они — мужчины, при мне, страдальце. Вы же — оба брата — мне не сыны».
В «Антигоне» конфликт между патриархальным и матриархальным принципами находит наиболее полное выражение. Креонт, жестокий и властный правитель, стал тираном Фив, когда оба сына Эдипа были убиты, один — во время нападения на город, чтобы захватить власть, другой — при обороне города. Креонт приказал похоронить законного правителя, а тело претендента оставить непогребенным, что согласно греческой традиции было величайшим унижением и бесчестьем для мужчины. Креонт воплощает принцип превосходства закона государства над кровными узами, подчинения властям — над верностью естественному закону человечества.
Антигона отказывается нарушать законы кровных уз и солидарности всех людей ради принципа авторитарности, иерархии. Она выступает за свободу и счастье человека и против произвола мужского правления. Поэтому хор может сказать: «Много есть чудес на свете, человек — их всех чудесней». В противоположность своей сестре Исмене, которая чувствует, что женщины должны капитулировать перед силой мужчин, Антигона отрицает принцип патриархата. Она подчиняется закону природы и равенства и всеобъемлющей материнской любви и говорит: «Я рождена любить, не ненавидеть». Кре-онт, чье мужское превосходство ставится под сомнение, утверждает; «Она была б мужчиной, а не я, когда б сошло ей даром своеволье», и, повернувшись к влюбленному в Антигону сыну, он говорит: «Вот это, сын, ты и держи в уме: все отступает пред отцовской волей». Он продолжает: «А безнача-лье — худшее из зол. Оно и грады губит; и дома ввергает в разоренье, и бойцов, сражающихся рядом, разлучает. Порядок утвержден повиновеньем; нам следует поддерживать законы, и женщине не должно уступать. Уж лучше мужем буду я повергнут, но слыть не стану женщины рабом».
Противостояние межцу патриархом Креонтом и сыном Гемоном, восставшим против патриархата и защищающим равноправие женщин, достигает кульминационной точки, когда на вопрос отца «Иль править в граде мне чужим умом?» Гемон отвечает «Не государство — где царит один… Прекрасно б ты один пустыней правил!» На что Креонт отвечает: «Он, кажется, стоит за эту деву». И Гемон указывает на власть матриархальных богинь: «И о нас и о богах подземных». (Подземные боги — это богини-матери). Конфликт подходит к концу. Креонт велит живьем замуровать Антигону в пещере — снова символическое выражение ее связи с богинями земли. Охваченный паникой, Гемон пытается спасти Антигону, но тщетно. Гемон делает попытку убить отца, а когда ему это не удается, лишает себя жизни. Жена Креонта, Эвридика, услышав о судьбе сына, убивает себя, проклиная мужа как убийцу своих детей. Казалось бы, Креонт победил. Он убил сына, женщину, которую сын любил, и свою жену, но морально он уничтожен и признает это: «Увы мне! Другому, раз я виноват, нельзя никому этих бед приписать! Я тебя ведь убил — я, несчастный, я! Правду я говорю. Вы прислужники, прочь уводите меня, уводите скорей, уводите — молю; нет меня; я ничто!.. Уведите вы прочь безумца, меня! Я убил тебя, сын, и тебя, жена! И нельзя никуда обратить мне взор: все, что было в руках, в стороне лежит; и теперь на меня низвергает судьба все терзанья, и вынести их нет сил!»
Если мы теперь рассмотрим всю трилогию, мы должны прийти к выводу, что кровосмешение — не главная идея и оно не существенно для изложенной Софоклом точки зрения. Так может показаться, если прочитать только «Эдипа-царя» (а много ли людей охотно рассуждающих об Эдиповом комплексе, прочитали трилогию?), но в трилогии в целом Софокл показывает конфликт между матриархальным принципом равенства и демократии, представленным Эдипом, и принципом патриархального диктата «закона и порядка», представленного Креонтом. Хотя в терминах власти патриархат побеждает, его принципы терпят моральное поражение, как и Креонт, который признает, что не получил ничего кроме смерти8.
Перенос
Другое основополагающее понятие системы Фрейда — перенос. Это понятие появилось в результате клинических наблюдений. Фрейд обнаружил, что у пациентов возникает очень сильная связь с личностью психоаналитика во время лечения, и эта связь имеет весьма сложную природу. Это смесь любви, восхищения, привязанности; в случаях так называемого «негативного переноса» это смесь ненависти, противодействия и агрессии. Если психоаналитик и пациент принадлежат к разным полам, суть переноса можно легко описать как влюбленность пациента в психоаналитика (если пациент гомосексуалист, то же самое происходит, если психоаналитик того же пола). Психоаналитик становится объектом любви, восхищения, зависимости и ревности в такой степени, что всякое другое лицо воспринимается как возможный соперник. Другими словами, пациент по отношению к психоаналитику ведет себя точно так же, как влюбленный человек. Особенно интересен перенос тем, что он обусловлен ситуацией, а не качествами психоаналитика. Ни один психоаналитик не может быть настолько туп и непривлекателен, чтобы не оказывать какого-то воздействия на неглупого пациента, который, может быть, и не взглянул бы на него, не будь он его или ее психоаналитиком.
Хотя перенос можно обнаружить в отношении ко многим врачам, Фрейд первым обратил на это явление серьезное внимание и проанализировал его природу. Он пришел к выводу, что в процессе психоаналитического лечения у пациента появляются многие чувства, которые у него или у нее были в детстве по отношению к одному из родителей. Он объяснил феномен влюбленной (или враждебной) привязанности к фигуре психоаналитика тем, что это — воспроизведение более ранней привязанности к отцу или матери. Другими словами, чувства к психоаналитику были «перенесены» с первоначального объекта на личность психоаналитика. Как полагал Фрейд, анализ переноса позволил выявить — или воссоздать — отношение младенца к родителям. Это ребенок в пациенте переживал свои перенесенные чувства так интенсивно, что ему часто было трудно понять, что он любил (или ненавидел) не реальную личность психоаналитика, а родителей, которых психоаналитик для него представлял.
Это открытие было одной из великих оригинальных находок Фрейда. До него никто не удосуживался заняться изучением аффективного отношения пациента к врачу. Обычно врачи с удовлетворением воспринимали тот факт, что пациенты их «обожают», а если это было не так, часто их недолюбливали и не считали «хорошими пациентами». Фактически перенос способствует профессиональному заболеванию психоаналитиков, а именно подтверждает их нарциссизм, питающийся влюбленным восхищением пациентов, независимо от того, насколько они его заслуживают. Гениальность Фрейда в том, что он заметил этот феномен и истолковал его не как выражение заслуженного восхищения, а как выражение восхищения ребенка своими родителями.
Возникновению переноса на сеансах психоанализа способствовала необычная обстановка, которую Фрейд предпочитал в работе. Пациент лежал на кушетке, психоаналитик сидел, невидимый, сзади него, в основном слушая и время от времени вставляя слова. Однажды Фрейд признался, что настоящей причиной такой обстановки было то, что он не выносил, когда другие люди смотрели на него помногу часов в день. В качестве дополнительной причины психоаналитики указывают, что психоаналитик должен быть чистым листом бумаги для пациента, чтобы все реакции на психоаналитика можно было рассматривать скорее как выражения переноса, чем выражения его чувств к реальной личности психоаналитика. Разумеется, последняя аргументация — это иллюзия. Просто взглянуть на человека, почувствовать его рукопожатие, услышать его голос, заметить его отношение к тебе, когда он говорит, — все это дает достаточно материала, чтобы вы могли многое узнать о психоаналитике, и мысль, что психоаналитик остается невидимкой, очень наивна. Здесь может быть уместна толика критики этой обстановки. И сам молчаливый, якобы невидимый психоаналитик, который даже не отвечает на вопросы, и его местоположение сзади пациента9 (повернуть голову и посмотреть на психоаналитика — это табу) — все это в конечном счете приводит к тому, что пациент чувствует себя маленьким ребенком. Где еще взрослый человек находится в таком абсолютно пассивном положении? Все преимущества на стороне психоаналитика, и пациент должен рассказывать о своих самых сокровенных мыслях и чувствах призраку; и это становится не добровольным действием, а моральной обязанностью с тех пор как он согласился подвергнуться психоанализу. С точки зрения Фрейда, эта инфантилизация пациента была самому пациенту на пользу, поскольку основной задачей психоаналитического сеанса было выявить или реконструировать раннее детство пациента.
Эту инфантилизацию можно критиковать главным образом за то, что, если пациент превращается в ребенка во время сеанса, взрослый человек, так сказать изгоняется с места действия, и пациент высказывает все свои детские мысли и чувства, минуя взрослого человека в себе, который мог бы обратиться к личности ребенка с позиции взрослого. Другими словами, он практически не чувствует конфликта между его младенческим и взрослым Я, а именно этот конфликт способствует развитию или изменению. Когда слышен голос ребенка, кто может возразить ему, ответить ему, сдержать его, если не голос взрослого, который пациент также имеет в своем распоряжении? Однако моей целью при обсуждении переноса является не критика с терапевтической точки зрения (что относится к области психоаналитической техники), а желание показать, как ограничил Фрейд клинический опыт переноса своим объяснением, что характерные для этого состояния чувства и отношения переносятся из младенческой жизни.
Если отвлечься от этих замечаний, мы увидим, что Фрейд обнаружил явление, которое имеет гораздо большее значение, чем он думал. Феномен переноса, а именно добровольная зависимость человека от других людей, имеющих власть, ситуация, в которой индивид чувствует себя беспомощным, нуждается в сильном авторитарном лидере, готов подчиняться этому лидеру, — это одно из наиболее часто встречающихся и важных явлений общественной жизни, выходящее за рамки отдельной семьи и психоаналитических сеансов. При желании каждый может увидеть огромную роль переноса — в общественной, политической и религиозной жизни. Достаточно взглянуть на лица в толпе, аплодирующей харизматическому лидеру вроде Гитлера и де Голля, и можно увидеть то же выражение слепого почитания, обожания, любви, превращающее озабоченного повседневной жизнью человека в страстного почитателя. Это даже не обязательно должен быть лидер с голосом и выправкой де Голля или с напором Гитлера. Если изучать лица американцев, смотрящих на кандидатов в президенты, или более наглядный пример — на самого президента, можно обнаружить то же самое выражение лица, которое можно назвать почти благоговейным. Как и в случае психоаналитического переноса это не имеет почти ничего общего с реальными, человеческими качествами обожаемой личности. Само положение или просто униформа делает его «культовой» фигурой.
Вся наша социальная система основывается на этом необыкновенном влиянии людей, обладающих в большей или меньшей степени притягательностью. Перенос на психоаналитических сеансах и поклонение лидерам во взрослой жизни имеют одну природу: они основаны на чувстве беспомощности и бессилия ребенка, приводящего к его зависимости от родителей, или в ситуации переноса — от психоаналитика, заменяющего родителей. В самом деле, кто станет отрицать, что младенец не мог бы прожить и дня без заботы и защиты со стороны матери или того, кто ее замещает? Какие бы нарциссические иллюзии ни имел ребенок, нельзя отрицать, что в целом он беспомощен и нуждается в помощнике. Однако часто остается без внимания тот факт, что взрослый человек тоже беспомощен. Во многих ситуациях, с которыми ребенок бы не справился, взрослый знает, что надо делать, но в конечном счете он так же чрезвычайно беспомощен. Ему противостоят природные и социальные силы, настолько мощные, что во многих случаях он так же беспомощен перед ними, как ребенок в своем мире. Да, он научился защищать себя во многих случаях. Он может устанавливать отношения с другими, чтобы лучше противостоять нападкам и опасностям, но все это не меняет того факта, что он остается беспомощным в своей борьбе против природных катаклизмов, в борьбе против лучше вооруженных и более сильных общественных классов и народов, в борьбе с болезнями, наконец, в борьбе со смертью. У него есть лучшие средства защиты, но и видит он больше опасностей, чем ребенок. Следовательно, контраст между беспомощным ребенком и сильным взрослым в значительной степени мнимый.
Взрослый, как ребенок стремится к кому-то, с кем бы он чувствовал себя уверенно, спокойно, в безопасности, и по этой причине он желает и склонен поклоняться личностям, которые являются или хотят казаться спасителями и помощниками, даже если в действительности они наполовину безумны. Социальный перенос, порождаемый тем же чувством беспомощности, что и психоаналитический перенос, — это одно из наиболее важных общественных явлений. Открыв перенос в психоаналитической ситуации, Фрейд сделал еще одно универсально верное открытие, но из-за своих взглядов не смог в полной мере оценить большую социальную важность своего открытия.
Эта дискуссия о переносе нуждается в одном дополнительном замечании. Даже если человек беспомощен не как ребенок, а как взрослый, эту взрослую беспомощность можно преодолеть. В рационально организованном обществе, где нет необходимости затуманивать сознание человека, чтобы у него не открылись глаза на реальное положение вещей, в обществе, которое поощряет независимость и рациональность человека, исчезнет чувство беспомощности и с ним необходимость в социальном переносе. Обществу, члены которого беспомощны, требуются идолы. Эту потребность можно преодолеть только в той степени, в какой человек полностью осознает действительность и собственные силы. Мысль, что он в конце концов умрет, не делает его беспомощным, потому что его знание — это также часть действительности, с которой он может справиться. Применяя этот принцип к психоаналитической ситуации, я полагаю, что чем более реальным видится психоаналитик пациенту, чем больше он теряет свой призрачный характер, тем легче пациенту избавиться от состояния беспомощности и справиться с действительностью. Но разве желательно и даже необходимо, чтобы пациент на психоаналитических сеансах возвращался в состояние детства, чтобы он мог выразить те желания и тревоги, которые его учили подавлять для того, чтобы его могли считать взрослым?
Да, но с существенной оговоркой. Если пациент на психоаналитическом сеансе становится ребенком, он с тем же успехом мог бы спать. Ему будет недоставать рассудительности и независимости, которые ему нужны, чтобы понять смысл того, что он говорит. Пациент во время психоаналитического сеанса постоянно колеблется между младенческим и взрослым существованием; именно на этом процессе основана эффективность психоаналитической процедуры.
Нарциссизм
Предложив понятие нарциссизма, Фрейд внес необычайно важный вклад в понимание сущности человека. По существу Фрейд постулировал, что человек может ориентировать себя в двух противоположных направлениях: его основные интересы, любовь, заботы — или, по терминологии Фрейда, его либидо (сексуальная энергия) — могут быть направлены или на себя самого или на окружающий мир: людей, идеи, природу, на созданные человеком вещи.
На заседании Венского психоаналитического общества в 1909 г. Фрейд заявил, что нарциссизм — это необходимая промежуточная стадия между аутоэротизмом и «объектной любовью» (object-love)10. Он не считал, что нарциссизм — это в основном сексуальное извращение, сексуальная любовь к самому себе, как Поль Нэке, который ввел этот термин в 1899 г., скорее он считал его дополнением к инстинкту самосохранения.
Наиболее важное доказательство существования нарциссизма было получено при анализе шизофрении. Для пациентов-шизофреников были характерны две черты: мания величия и отсутствие интереса к внешнему миру — к людям и вещам. При отсутствии интереса к другим они направляли его на собственную персону — так развивалась мания величия; образ самого себя как всезнающей и всемогущей личности.
Изучение психоза как состояния крайнего нарциссизма позволило прийти к идее нарциссизма. Другим объектом стало изучение нормального развития младенца. Фрейд предположил, что младенец пребывает в абсолютно нарциссическом состоянии в момент рождения, как и в утробе матери. Постепенно младенец начинает проявлять интерес к людям и вещам. Первоначальная либидинальная нагрузка — «либидный катексис Эго», — которая затем переносится на внешние объекты, но сохраняется, соотносится с объектными нагрузками (object-cathexis) «как тело амебы соотносится с выбрасываемой ею ложноножкой»11.
Какое значение имело открытие Фрейдом нарциссизма? Оно не только объяснило природу психоза, но также показало, что в обычном взрослом человеке присутствует тот же нарциссизм, что и в ребенке; иными словами, что в «нормальном человеке» присутствуют в большей или меньшей степени те же качества, которые, будучи выражены сильнее, переходят в психоз.
Каким же образом Фрейд сузил эту концепцию? Так же, как и многие другие свои концепции — втиснул и ее в рамки теории либидо. Либидо, вложенное в Эго, иногда высвобождается, чтобы прикоснуться к другим объектам, и возвращается опять к Эго под влиянием некоторых обстоятельств, например, физической боли или потери «либидно катектируемого объекта». Нарциссизм был по сути сменой направления в этом «царстве либидо».
Не будь Фрейд под таким сильным влиянием концепции психического «аппарата», псевдонаучной версии о структуре человека, он бы расширил значение своего открытия во многих направлениях.
Прежде всего он бы сделал больший упор на роли нарциссизма в выживании. Хотя с точки зрения моральных ценностей предпочтительно свести нарциссизм к минимуму, с точки зрения биологического выживания нарциссизм — нормальное и желательное явление. Если человек не будет ставить свои цели и потребности выше целей и потребностей других людей, как он сможет выжить? Ему будет недоставать энергии эгоизма, необходимой, чтобы позаботиться о своей жизни. Иными словами: биологические интересы выживания расы требуют определенной степени нарциссизма ее членов; напротив, этико-религиозной целью индивида является сведение нарциссизма к нулю.
Но что более важно — Фрейд не сумел определить нарциссизм как противоположность любви. Он не мог этого сделать, поскольку, как я показал выше, любовь для него существовала только в виде привязанности существа мужского пола к кормящей его женщине. Для Фрейда быть любимым (мужчине — побежденной женщиной) значит становиться сильнее, любить самому — становиться слабее.
Это проявилось со всей очевидностью в неверном истолковании Фрейдом «Западно-восточного дивана» Гёте. Фрейд пишет: «Я полагаю, тебе покажется занятным, если после сухих научных конструкций, я познакомлю тебя с поэтическим выражением экономического противоречия между нарциссизмом и влюбленностью. Вот цитата из «Западно-восточного дивана» Гёте:
Зулейка:
Хатем:
Портрет мужчины, который остается «самим собой», ошибочна понимается как изображение нарциссической личности, хотя для Гёте он, разумеется, является зрелым, независимым, достойным человеком. Второй стих, по мнению Фрейда, рисует человека, у которого отсутствует сильная индивидуальность и который растворился в любимом человеке.
Считая, что любовь мужчины «анаклитична», т. е. ее объектом является человек, который его кормит, Фрейд полагает, что женская любовь нарциссична, что женщины могут любить только себя и не могут разделить с мужчинами их великое «достижение» — любить руку, которая дает им пищу. Фрейд не сознает, что женщины его класса холодны именно потому, что мужчины хотят, чтобы они были холодны, т. е. чтобы они вели себя как собственность, и даже не хотят предоставить им «самостоятельную, но равную» роль в постели. Буржуазный мужчина воспринимал женщину такой, какой она была в его воображении, и рационально объяснял свое превосходство, полагая, что этой деформированной женщине — деформированной им — нужно было только, чтобы ее содержали и о ней заботились. Это, разумеется, типично мужская точка зрения в войне полов, как и убеждение, что женщины менее реалистичны и не так храбры, как мужчины. В самом деле, этот безумный мир, движущийся к катастрофе, управляется мужчинами. Что касается храбрости, все знают, что во время болезни женщины лучше справляются с трудностями, чем мужчины, которые хотят, чтобы мама им помогала. А что касается нарциссизма, женщины вынуждены выглядеть привлекательно, поскольку их выставляют, как рабов на продажу; но когда они любят, они любят более глубоко и надежно, чем мужчины, скитающиеся по свету в попытках удовлетворить свой нарциссизм, воплощенный в их пенисах, которыми они так гордятся.
Рисуя искаженный портрет женщины, Фрейд не мог не задуматься, действительно ли он объективен. Но он элегантно разделался с подобными сомнениями: «Возможно, здесь будет уместно заверить, что это описание женской формы эротической жизни не вызвано никаким тенденциозным желанием с моей стороны принизить женщин. Помимо того что тенденциозность мне совершенно чужда, я знаю, что эти разные линии развития соответствуют дифференциации функций в очень сложном биологическом целом; далее, я готов признать, что существует немалое число женщин, которые любят по мужскому типу и которые также придают сексу слишком большое значение, что свойственно мужскому типу».
Это действительно элегантный, но не психоаналитический выход. Сколько самообольщения в человеке, который может заверять нас, что «тенденциозность мне совершенно чужда», даже в вопросе, имеющем столь явную эмоциональную окраску12.
Эта нарциссическая концепция Я-либидо в противоположность объектному либидо делает трудным для непосвященных понимание природы нарциссизма на основе собственного опыта. В силу этого обстоятельства я хочу обрисовать его более понятным образом.
Для нарциссической личности единственно реальной представляется собственная личность. Чувства, мысли, амбиции, желания, тело, семья, — все это то, что к ним относится или им принадлежит. То, что они думают, — истинно, потому что это они так думают, и даже их отрицательные качества прекрасны, потому что это их качества. Все, что к ним относится, — реально и красочно. Все, что вне их, — серо, уныло, бесцветно и едва существует.
Приведу пример: мне позвонил мужчина и попросил с ним встретиться. Я ответил, что на этой неделе занят, но Могу с ним встретиться на следующей неделе. Он сказал, что живет совсем близко от моего офиса и поэтому сможет быстро прийти. Когда я ответил, что хотя это удобно для него, но не меняет того факта, что у меня нет свободного времени, это не произвело на него никакого впечатления и он продолжал приводить свои доводы. Это пример довольно серьезного случая нарциссизма, поскольку он был совершенно не способен проводить различие между моими желаниями и своими.
Несомненно, имеет большое значение, насколько умна, талантлива и образована нарциссическая личность. Многие артисты, писатели, дирижеры, танцовщики и политики чрезвычайно нарциссические личности. Их нарциссизм не мешает их искусству, а наоборот — часто помогает. Они выражают то, что субъективно чувствуют, и чем более важна их субъективность для их игры, тем лучше они играют. Нарциссическая личность часто особенно привлекательна именно из-за своего нарциссизма. Представьте себе нарциссического конферансье. Он заполнен собой; он демонстрирует свое тело и свое остроумие с гордостью обладателя редкой драгоценности. Относительно себя у него нет сомнений, которые обязательно присущи менее нарциссической личности. Он восхищается тем, что он говорит и делает, как ходит и двигается, подобно тому, как восторженный поклонник восхищается великолепным спектаклем.
Я полагаю, что причина привлекательности нарциссической личности заключается в том, что она создает свой образ таким, каким хотел бы видеть себя средний человек: уверенный в себе, не знающий сомнений, всегда на высоте положения. У среднего человека, напротив, нет такой уверенности; его часто грызут сомнения, он склонен восхищаться другими, считая их лучше себя. Можно было бы спросить, почему крайний нарциссизм не отталкивает людей. Почему они терпят отсутствие настоящей любви? На этот вопрос легко ответить: настоящая любовь сегодня встречается так редко, что она почти вне поля зрения большинства людей. В нарциссической личности они видят того, кто любит хотя бы одного человека, — себя.
С другой стороны, абсолютно лишенная талантов нарциссическая личность смешна. Если нарциссическая личность чрезвычайно одарена, ее успех практически гарантирован. Нарциссические люди часто встречаются среди удачливых политиков. Даже если они талантливы и одарены, они не производили бы столь сильного впечатления без излучаемого ими нарциссизма. Вместо того чтобы удивляться: «Как они смеют так нагло себя вести?» многие люди, привлеченные нарциссическим образом, усматривают в этом лишь адекватную самооценку очень талантливого человека.
Важно понимать, что нарциссизм, который можно назвать «самовлюбленностью», противоположен любви, если под любовью мы подразумеваем способность забыть о себе и заботиться о других больше, чем о себе.
Не менее важно противоречие между нарциссизмом и разумом. Поскольку я только что приводил пример политиков как нарциссических личностей, утверждение о конфликте между нарциссизмом и разумом кажется абсурдным. Однако я говорю не об интеллекте, а о разуме. Манипулятивный интеллект — это способность использовать мышление для манипуляции окружающим миром в целях человека. Разум — это способность признавать вещи такими, какие они есть, независимо от их ценности или опасности для нас. Разум направлен на признание вещей и людей такими, как они есть, неискаженными нашим субъективным интересом. Ум — это-форма манипулятивного интеллекта, а мудрость — порождение разума. Нарциссический человек может быть чрезвычайно умным, если его манипулятивный интеллект хорошо развит. Но он склонен делать серьезные ошибки, поскольку его нарциссизм заставляет его переоценивать значение собственных желаний и мыслей и полагать, что результат уже достигнут, просто потому что это его желание или его мысль.
Нарциссизм часто путают с эгоизмом. Фрейд считал, что нарциссизм — это либидный аспект эгоизма, т. е. что необузданная природа эгоизма заключается в его либидном характере. Но это разграничение не вполне нас удовлетворяет. Эгоистический человек может видеть мир неискаженным.
Он может не придавать своим мыслям и чувствам большее значение, чем они имеют в окружающем мире. Он может видеть мир, в том числе и свою роль в нем, вполне объективно. Эгоизм в своей основе — это форма жадности; эгоист хочет все для себя, он не любит делиться, он воспринимает других скорее как угрозу, а не как возможных друзей. В нем в более или менее полной форме преобладает то, что Фрейд в своих ранних работах назвал «интересом к себе» (self-interest); но преобладание интереса к себе не обязательно искажает то, каким эгоист видит себя и окружающий мир, как это происходит у нарциссической личности.
Из всех ориентации характера нарциссизм наиболее трудно распознать в самом себе. В той мере, в какой человек нарциссичен, он превозносит себя и не способен видеть свои недостатки и ограниченные возможности. Он убежден, что его образ себя как замечательного человека правилен, а поскольку это его образ, он не видит причин в нем сомневаться. Другая причина, почему нарциссизм так трудно распознать в самом себе, заключается в том, что многие нарциссические личности стараются доказать, что они вовсе не нарциссические. Одним из наиболее часто встречающихся примеров этому является попытка нарциссических личностей скрыть свой нарциссизм за заботой и помощью другим людям. Они тратят много энергии и времени, помогая другим, даже жертвуя чем-то, проявляя доброту и т. п., и все это — с целью отрицания (часто бессознательного) своего нарциссизма. То же относится, как мы знаем, к особенно скромным и застенчивым людям. Эти люди не только часто пытаются скрыть свой нарциссизм, они одновременно удовлетворяют его, нарциссически гордясь своей добротой или скромностью. Хороший пример этому дает анекдот об умирающем человеке, который слышит, как его друзья, сидящие у кровати, хвалят его — какой он образованный, какой умный, какой добрый, какой заботливый. Умирающий слушал и, когда они завершили свои похвалы, разгневанно вскричал: «Вы забыли сказать, какой я скромный!»
Нарциссизм маскируется по-разному: праведностью, служением долгу, добротой и любовью, скромностью, гордостью. Его можно обнаружить и в высокомерном, нахальном человеке, и в скромном, ненавязчивом. Каждый использует свои приемы, чтобы скрыть свой нарциссизм, часто не осознавая этого. Если нарциссическому человеку удается убедить других, что им следует восхищаться, он счастлив и с ним все в порядке. Если не удается, если его нарциссизм, так сказать, проколоть, он повиснет, как спущенный шарик; или же его гневу и бешенству не будет конца. Если нанести рану нарциссизму человека, он впадет в депрессию или будет рвать и метать от ярости.
Особый интерес представляет нарциссизм группы. Нарциссизм группы — это явление, имеющее большое политическое значение. В конце концов обычный человек живет в социальном окружении, которое ограничивает развитие сильного нарциссизма. Что может питать нарциссизм бедного человека, практически не имеющего социального престижа, чьи дети посматривают на него сверху вниз? Он — ничто, но если он может отождествить себя со своей нацией или перенести свой личный нарциссизм на нацию, тогда он — все. Если бы такой человек сказал: «Я самый чудесный на свете; я самый опрятный, умный, работоспособный, образованный из всех; я лучше всех в мире», — всякий, кто услышал бы это, с негодованием решил, что этот человек ненормальный. Но когда люди описывают подобным образом свою нацию, никто не возражает. Напротив, если человек говорит: «Моя нация — самая сильная, самая культурная, самая миролюбивая, самая талантливая из всех наций», — на него смотрят не как на ненормального, а как на патриотически настроенного гражданина. То же относится и к религиозному нарциссизму. Считается совершенно нормальным, что миллионы приверженцев какой-либо религии заявляют, что только они знают истину, что их религия — это единственный путь к спасению. Другими примерами нарциссизма группы являются политические группы и научные группы. Индивид удовлетворяет свой нарциссизм, принадлежа и отождествляя себя с группой. Сам по себе он — никто, а как член самой замечательной группы на свете он — великий человек.
Но, могут мне возразить, как мы можем быть уверены, что его оценка своей группы в действительности неверна? С одной стороны, группа едва ли может быть настолько совершенна, как ее члены описывают ее; но более важный довод видится в том, что критика группы воспринимается с сильной яростью, что является характерной реакцией человека, чей индивидуальный нарциссизм задет. В нарциссическом характере оценки достоинств национальной, политической и религиозной групп кроются корни всякого фанатизма. Когда группа становится воплощением чьего-то нарциссизма, всякая критика этой группы воспринимается как нападки на самого себя.
Во время «холодной войны» или военных действий нарциссизм приобретает еще более драматическую форму. Моя нация — совершенная, миролюбивая, культурная и т. п.; нация врага, наоборот, — низменная, коварная, жестокая и т. п. На самом деле большинство наций имеет одинаковый баланс хороших и плохих черт: у каждой нации есть свои добродетели и пороки. Нарциссический национализм видит только собственные добродетели и только пороки своих врагов. Мобилизация группового нарциссизма — это одно из важных условий подготовки к войне; она должна начинаться намного раньше самой войны и усиливаться с приближением наций к войне. Чувства, испытываемые в начале первой мировой войны, служат хорошим примером того, что разум молчит, когда правит нарциссизм. Британская военная пропаганда обвиняла немецких солдат в том, что они кололи штыками маленьких детей в Бельгии (абсолютная ложь, но многие на Западе этому верили); немцы называли англичан нацией торговцев-обманщиков, в то время как сами они были героями, сражающимися за свободу и справедливость. Может ли такой групповой нарциссизм когда-нибудь исчезнуть, а с ним — одно из условий войны? Нет оснований сомневаться в этом. Многое здесь может помочь. Например, если жизнь людей станет богатой и интересной, то они будут относиться к другим с интересом и любовью. А для этого нужна социальная структура, поощряющая желание делиться и не поощряющая стремление обладать. С усилением интереса и любви к другим людям нарциссизм будет все больше уменьшаться. Наиболее важная и наиболее трудная проблема, однако, заключается в том, что нарциссизм группы может продуцироваться базовой структурой общества, и вопрос в том, как это происходит. Я попытаюсь вкратце ответить на этот вопрос, анализируя связь между структурой индустриального кибернетического общества и нарциссическим развитием индивида.
Рост нарциссизма в индустриальном обществе обусловлен в первую очередь разобщенностью и антагонизмом индивидов по отношению друг к другу. Этот антагонизм — необходимое следствие экономической системы, построенной на жестоком эгоизме и на принципе достижения успеха за счет других. Когда люди не хотят делиться и помогать друг другу, расцветает нарциссизм. Но более важным условием распространения нарциссизма, которое мы смогли оценить только в последние десятилетия, является поклонение промышленному производству. Человек сделал из него бога. Он создал новый мир, мир вещей, созданных человеком, используя старушку-Землю как сырье. Современный человек раскрыл секреты микрокосма и макрокосма; он проник в тайны атома и космоса, низведя Землю до положения песчинки во вселенной. Ученый, делающий эти открытия, воспринимает вещи такими, какими они являются, т. е. объективно и с незначительной долей нарциссизма. Но потребители, а так же технические и практические специалисты прикладной науки не обладают сознанием ученого. Большинству человеческих существ нет необходимости изобретать новую технику; они смогли построить ее согласно новым теоретическим разработкам, и они восхищаются этим. Так современный человек начал чрезвычайно гордиться своим творением; он стал считать себя богом, он ощутил свое величие, созерцая грандиозность созданной человеком новой Земли. Так, восхищаясь своим вторым творением, он восхищается собой в нем. Мир, который он создал, используя энергию угля, нефти, теперь еще и атома, и особенно кажущиеся безграничными возможности его мозга, стал зеркалом, в котором он может себя лицезреть. Человек вглядывается в это зеркало, отражающее не его красоту, а его искусность и силу. Не утонет ли он в этом зеркале, как утонул Нарцисс, который не смог оторваться от отражения своего прекрасного тела в озере?
Характер
Концепция характера, выдвинутая Фрейдом, имеет не меньшее значение, чем его концепции бессознательного, подавления и сопротивления. Здесь Фрейд рассматривал человека в целом, а не только его отдельные комплексы и механизмы, такие как Эдипов комплекс, страх перед кастрацией (castration fear), зависть к обладателям пениса (penis envy). Разумеется, попытка создать концепцию характера была не нова; но динамическая концепция характера в смысле, в котором ее применял Фрейд, была новым словом в психологии. Под динамичностью здесь имеется в виду понимание характера как относительно постоянной структуры чувств. Во времена Фрейда психологи говорили о характере чисто описательно, как и многие в наши дни; человека могли описывать как дисциплинированного, трудолюбивого, честного и т. п., но это были отдельные черты человека, а не организованная система чувств. Только такие великие драматурги, как Шекспир, и великие романисты, как Достоевский и Бальзак, описывали характер динамично; при этом Бальзак ставил своей целью проанализировать характер различных классов французского общества своего времени.
Фрейд первым начал анализировать характер таким образом с научной, а не с художественной точки зрения, как это делали его предшественники романисты. Результаты, в достижение которых внесли вклад некоторые его ученики, особенно К. Абрахам, были поразительны. Фрейд и его школа предложили четыре типа структуры характера: орально-рецептивный, орально-садистский, анально-садистский и генитальный. Согласно Фрейду, каждый нормально развивающийся человек проходит все эти стадии формирования структуры характера; но многие застревают на одной из этих стадий эволюции и во взрослом состоянии сохраняют черты этих предвзрослых стадий.
Под орально-рецептивным характером Фрейд подразумевает человека, который ждет, что ему будут давать материальную, эмоциональную и интеллектуальную пищу. Это человек с «открытым ртом», в основном пассивный и зависимый, ожидающий, что все, что ему нужно, ему дадут, то ли потому, что он или она этого заслуживают, поскольку они хорошие и послушные, то ли из-за сильно развитого нарциссизма, который приводит к тому, что человек считает себя таким чудесным, что может требовать заботы к себе со стороны других людей. Этот тип личности ожидает, что он будет удовлетворен без всяких усилий с его стороны.
Орально-садистская личность также полагает, что все, что необходимо, придет извне, и для этого нет необходимости работать. Но в отличие от орально-рецептивного характера он не ждет, что то, что ему нужно, ему дадут добровольно, он старается взять, что ему нужно, силой у других; это хищный, эксплуататорский характер.
Третий тип характера — анально-садистский. Эта структура характера людей, которые не чувствуют необходимости создавать что-то новое; для них единственный способ иметь что-то — это сохранять то, что они имеют. Они воспринимают себя как некую крепость, которую ничто не должно покинуть. Их безопасность — в их изолированности. Фрейд обнаружил в них следующие три характеристики: дисциплинированность, скупость и упрямство.
Полностью развитый и зрелый характер — это генитальный характер. В то время как три «невротических» ориентации характера можно легко распознать, генитальный характер весьма туманен. Фрейд описывает его как основу способности любить и трудиться. После того как мы рассмотрели фрейдовскую концепцию любви, мы знаем, что он может иметь в виду только неразвитую форму любви в обществе, где все озабочены получением прибыли. Под генитальным характером Фрейд просто имеет в виду буржуазного человека, т. е. человека, чья способность любить весьма ограничена и чей «труд» — это попытка организовать и использовать труд других, быть руководителем, а не рабочим.
Три «невротических», или как назвал их Фрейд «прегенитальных» (pregenital), ориентации характера служат ключом к пониманию человеческого характера именно потому, что они относятся не к отдельной черте, а ко всей системе характера. В целом легко определить, к какому типу характера принадлежит человек, даже если иметь лишь несколько подсказок. Замкнутый, со сжатыми губами человек, озабоченный, чтобы все было в порядке и как положено, проявляющий мало непосредственности, с болезненным цветом лица легко классифицируется как анальный характер; если добавляются такие характеристики, как скупость, отстраненность, — вы получаете этому подтверждение. То же относится к эксплуататорскому и рецептивному типам характера. Разумеется, человек старается скрыть свое истинное лицо, если знает, что в нем проявляются черты, которые лучше не показывать. Поэтому выражение лица — не самое важное указание на структуру характера. Более важны те проявления, которые меньше поддаются контролю: движения, голос, походка, жесты — все, что мы видим, когда человек находится в поле нашего зрения.
Люди, понявшие значение трех прегенитальных черт характера, могут без труда понять друг друга, когда говорят о том или ином человеке как об анальном характере или когда говорят о смеси анально-оральных черт или особенно — орально-садистских черт. Гениальность Фрейда заключается в том, что он увидел в этих ориентациях характера все возможные способы отношения человека к миру в «процессе ассимиляции» — т. е. в процессе получения от природы или от других людей того, что ему необходимо для выживания. Проблема не в том, что нам надо получить что-то от окружающего мира: даже святой не может жить без пищи, — реальная проблема в том, как мы получаем это: нам дают, мы отнимаем, накапливаем или производим.
С тех пор как Фрейд и его ученики разработали эту типологию характеров, наше понимание человека и культур значительно расширилось. Я говорю «культур», потому что общества также могут характеризоваться в терминах этих структур, поскольку их соответствующие социальные характеры — т. е. основа характера, общая для большинства членов общества, — также будут принадлежать к тому или иному типу. Приведу пример: характер французского среднего класса XIX в. относился к анальной структуре характера, характер предпринимателя того же периода — к эксплуататорской.
Основные положения типологии характера, предложенной Фрейдом, привели к открытию других форм ориентации характера. Можно говорить об авторитарном в противоположность эгалитарному характеру, о деструктивном в противоположность любящему характеру и таким образом называть наиболее выраженную черту, определяющую структуру характера в целом.
Изучение характера едва началось, и последствия открытия Фрейда еще далеко не все выявлены. Но все наше восхищение теорией характера, предложенной Фрейдом, не мешает нам видеть, что он сузил значение своей теории, связав ее с сексуальностью. Он весьма ясно это отразил еще в «Трех эссе о теории сексуальности»: «То, что мы называем характером человека, построено в значительной степени из материала сексуальных возбуждений; он состоит из импульсов, закрепившихся с младенчества и побежденных с помощью сублимации, и из таких структур, какие направлены на эффективное подавление тех извращенных чувств, которые признаются бесполезными». Его названия ориентации характера показывает это весьма ясно. Первые два получают свою энергию от орального либидо, третий — от анального либидо, а четвертый — от так называемого генитального либидо, т. е. от сексуальности взрослых мужчины и женщины. Наиболее важный вклад Фрейда в его типологию характеров изложен в его работе «Характер и анальный эротизм». Все три черты анального характера — дисциплинированность, скупость и упрямство — видятся как прямое выражение реакции на анальное либидо или его сублимацию. То же справедливо и для других структур характера в терминах орального и генитального либидо.
Фрейд относил многие сильные чувства, такие как любовь, ненависть, тщеславие, жажда власти, алчность, жестокость, а также чувство независимости и свободы, к разным видам либидо. Любви и ненависти в более поздних теориях Фрейда об инстинктах жизни и смерти приписывалось в основном биологическое происхождение. Создавая теорию инстинктов жизни и смерти, ортодоксальные психоаналитики предположили, что агрессия — такой же врожденный импульс, присущий человеческой натуре, как любовь. Стремление к власти рассматривалось в связи с анально-садистским характером, хотя следует признать, что стремлению к власти — возможно, самому важному импульсу современного человека — не уделялось должного внимания в психоаналитической литературе. Зависимость определялась в терминах подчинения, как имеющая прямое отношение к Эдипову комплексу. (Такое сведение сильных чувств к различным видам либидо было для Фрейда теоретически необходимо, поскольку за исключением стремления человека к выживанию13 всем видам энергии, существующим внутри него, приписывалась сексуальная природа.)
Кто не видит оснований считать, что все человеческие чувства коренятся в сексуальности, тот не обязан принимать объяснения Фрейда и может прийти к более простому и, полагаю, более точному анализу человеческих чувств. Можно провести различие между биологически данными чувствами, голодом и сексуальным влечением, необходимыми для выживания индивида и расы, и исторически и социально обусловленными чувствами. Преобладает ли в людях любовь или ненависть, покорность или стремление к свободе, скупость или радушие, жестокость или нежность — зависит от социальной структуры, которая отвечает за формирование всех чувств, кроме биологических. Есть культуры, в социальном характере которых преобладает чувство взаимопомощи и гармонии, например, североамериканские индейцы зуни, а есть такие, в которых преобладает чрезвычайная пассивность и разрушительность, например, добу. Подробный анализ социального характера, типичного для данного общества, необходим для понимания того, как экономические, географические, исторические и генетические условия способствовали формированию различных типов социального характера. Приведу простой пример: племя, имеющее слишком мало плодородной земли и не имеющее возможности добывать достаточно рыбы и животных, скорее всего выработает воинственный, агрессивный характер, потому что может выжить, только грабя другие племена. С другой стороны, племя, производящее немного продукции, но достаточно для выживания, будет иметь мирный и дружелюбный нрав. Этот пример, разумеется, слишком упрощен; вопрос, какие условия способствуют развитию определенного типа социального характера, весьма непрост и требует тщательного анализа всех важных и даже на первый взгляд малозначительных факторов. Это область социального психоанализа или исторического психоанализа, за которым, полагаю, большое будущее, хотя пока заложены лишь основы этого раздела аналитической социальной психологии.
Исторически обусловленные чувства настолько интенсивны, что могут быть сильнее биологически обусловленных чувств — стремления к выживанию, голода, жажды и сексуального влечения. Это может быть не так для среднего человека, чувства которого в значительной степени сведены к удовлетворению его физиологических потребностей, но это справедливо для значительного числа людей в любой исторический период, которые рискуют жизнью ради чести, любви, достоинства — или ненависти. В Библии об этом сказано просто: «Не хлебом единым жив человек» (Мф. 4:4). Представим, что Шекспир написал бы драмы о сексуальном расстройстве героя или о стремлении героини найти пропитание; они были бы так же банальны, как некоторые современные пьесы, идущие на Бродвее. Драматический элемент человеческой жизни коренится во внебиологических чувствах, а не в голоде и сексуальном влечении. Вряд ли кто-то совершает-самоубийство из-за неудовлетворенных сексуальных желаний, но многие готовы расстаться с жизнью из-за того, что их амбиции не осуществились или их ненависть не нашла другого выхода14.
Фрейд никогда не рассматривал индивида изолированно, но всегда в его или ее отношениях с другими. Он писал: «Индивидуальная психология, разумеется, занимается индивидом и изучает, каким образом он пытается удовлетворить свои инстинктивные влечения. Но весьма редко и в исключительных обстоятельствах может она абстрагироваться от отношений этого индивида с другими. В психической жизни индивида других людей, как правило, следует рассматривать или как модели, объекты, помощников, или как оппонентов.
Таким образом, индивидуальная психология с самого начала является одновременно и социальной психологией, в этом расширенном, но имеющим право на существование смысле». Тем не менее это ядро социальной психологии не получило дальнейшего развития, потому что первичному образованию, по Фрейду, — семье, приписывалась решающая роль в развитии ребенка. Фрейд не увидел, что жизнь человека с раннего детства проходит в нескольких кругах; самый узкий — это семья, следующий — его класс, третий — общество, в котором он живет, четвертый — это биологические условия, необходимые для существования человека, и, наконец, он является частью самого большого круга, о котором мы почти ничего не знаем, но в который входит, по крайней мере, наша солнечная система. Только самый узкий круг — семья — имел значение для Фрейда, и поэтому он недооценил другие круги, частью которых является человек. Точнее, он не увидел, что семья сама детерминирована классовой и социальной структурой и представляет собой «слепок общества», её функция заключается в ознакомлении ребенка с характером общества прежде, чем он вступит с обществом в прямой контакт. Здесь имеют значение раннее воспитание и образование, а также характер родителей, который тоже является социальным продуктом.
Фрейд считал буржуазную семью прототипом всех семей и не замечал, что структура семьи имеет совершенно разные формы в других культурах, а иногда семья вообще отсутствует. Например, Фрейд придавал большое значение так называемой «первичной сцене» (primal scene), когда ребенок застает родителей за занятием сексом. Очевидно, что интенсивность этого переживания усиливается тем, что в буржуазной семье дети и родители живут в разных комнатах. Если бы Фрейд представил семейную жизнь более бедных классов своего времени, когда дети жили в одной комнате с родителями и сексуальные отношения родителей были для них привычным явлением, это раннее переживание не показалось бы ему столь важным. Он не учитывал также многие так называемые примитивные общества, в которых на сексуальность не был наложен запрет и ни родители, ни дети не должны были скрывать свои половые акты и игры.
Исходя из своей посылки, что все чувства имеют сексуальную природу, а буржуазная семья — это прототип всех семей, Фрейд не увидел, что первична не семья, а структура общества, которая формирует тот вид характера, который ей необходим для правильного функционирования и выживания. Он не подошел к концепции «социального характера», потому что на узкой основе сексуального влечения эту концепцию построить нельзя. Как я показал, социальный характер — это такая структура характера, которая обнаруживается во всех членах общества; ее содержание зависит от потребностей данного общества, формирующего характер индивида так, чтобы люди хотели делать то, что они должны делать для обеспечения надлежащего функционирования общества. Что они хотят делать, зависит от чувств, преобладающих в их характере, сформированном потребностями конкретной общественной системы. Различия, привносимые семейным воспитанием, незначительны по сравнению с дифференциацией, вызванной принадлежностью к разным структурам общества и проявляющейся в соответствующих классах. Член класса феодалов должен был выработать характер, который позволял бы ему править другими людьми, делал бы его бесчувственным к их страданиям. Буржуазный класс XIX в. должен был формировать анальный характер, обусловленный желанием беречь, запасать, а не тратить. В XX в. у того же класса выработался характер, для которого бережливость была небольшой добродетелью, если не пороком по сравнению с чертой современного характера — тратить и потреблять. Подобное развитие было обусловлено основными экономическими потребностями: в период первоначального накопления капитала была необходима бережливость; в период массового производства не бережливость, а потребление приобрело наибольшую значимость с точки зрения экономики. Если у человека XX в. вдруг проявится характер человека XIX в., наша экономика столкнется с жестоким кризисом, а возможно и рухнет15. До сих пор я в упрощенных терминах описывал проблему связи между индивидами и социальной психологией. Для более полного анализа этой проблемы, что выходит за рамки данной книги, следовало бы провести различие между теми потребностями или чувствами, которые коренятся в человеческом существовании, и теми, которые обусловлены не обществом, а самой природой человека, и отсутствие которых следует рассматривать как результат подавления или серьезной социальной патологии. Это стремления к свободе, солидарности, любви,
Если освободить систему Фрейда от ограниченности его теории либидо, концепция характера приобретает большее значение, чем считал Фрейд. Для этого необходимо трансформировать индивидуальную психологию в социальную и свести индивидуальную психологию лишь к знанию незначительных вариаций, вызванных индивидуальными и идиосинкразическими обстоятельствами, влияющими на основную социально детерминированную структуру характера. Вместо критики фрейдовской концепции характера следует опять подчеркнуть, что создание Фрейдом динамической концепции характера дает ключ к пониманию мотивации индивидуального и социального поведения и в определенной степени его предсказывает.
Значение детства
Одним из великих открытий Фрейда было осознание значения раннего детства. Это открытие имеет несколько аспектов. У младенца уже имеются сексуальные (либидные) стремления, хотя это еще не генитальная сексуальность, а, по определению Фрейда, «прегенитальная сексуальность», которая концентрируется на «эрогенных зонах» рта, ануса и кожи. Фрейд признавал ложность буржуазного представления о «невинном» ребенке и показал, что с самого рождения маленький ребенок наделен многими либидными стремлениями прегенитальной природы.
Во времена Фрейда все еще был широко распространен миф о невинном ребенке, который ничего не знает о сексуальном влечении16; к тому же не осознавалась важность переживаний ребенка и особенно очень маленького ребенка для развития его характера и всей его судьбы. Фрейд изменил это представление. Он смог показать на многих клинических примерах, как события раннего детства, особенно травмирующие события, формировали характер ребенка в такой степени, что, полагал Фрейд, за редкими исключениями задолго до достижения зрелого возраста характер человека фиксировался и не претерпевал дальнейших изменений. Фрейд показал, как много ребенок знает, как сильно чувствует, как иногда незначительные с точки зрения взрослого события глубоко влияют на развитие ребенка и последующее формирование невротических симптомов. Впервые к ребенку и к тому, что с ним происходило, стали относиться серьезно, поскольку казалось, был найден ключ ко всему последующему развитию в событиях раннего детства. Многочисленные клинические данные подтверждают справедливость и мудрость выводов Фрейда, но, как мне представляется, они показывают также определенную ограниченность его теоретических положений.
Прежде всего Фрейд недооценил значение конституциональных, генетических факторов для формирования характера ребенка. Теоретически он отмечал, что и конституциональные факторы, и переживания одинаково важны для развития ребенка, но на практике он и большинство психоаналитиков не учитывали генетическую предрасположенность человека; в ортодоксальном фрейдизме только семья и переживания ребенка в семье важны для развития ребенка. Это зашло так далеко, что психоаналитики, как и родители, полагают, что невротический, или плохой, или несчастный ребенок имеет родителей, которые привели его в такое состояние, и наоборот, счастливый и здоровый ребенок имеет счастливое и здоровое окружение. Фактически на родителей возлагают всю вину за нездоровое развитие ребенка, равно им приписываются все заслуги за счастливо прожитое детство. Все данные говорят о том, что это неверно. Вот показательный пример: психоаналитик видит невротического, несчастного человека, у которого было ужасное детство, и говорит: «Ясно, что переживания детства дали такой плачевный результат». Но если бы он только спросил себя, скольких он видел людей, вышедших из того же типа семьи и оказавшихся вполне счастливыми и здоровыми, у него бы появились сомнения относительно столь простой связи между переживаниями детства и психическим здоровьем или неблагополучием человека.
Первый фактор, объясняющий причину этого теоретического разочарования, видимо, заключается в том, что психоаналитик игнорирует различия в генетической предрасположенности. Приведу простой пример: у новорожденных младенцев можно наблюдать разную степень агрессивности или робости. Если агрессивный ребенок имеет агрессивную мать, ее влияние не будет для него неблагоприятным, а, возможно, даже благотворным. Он научится противостоять ей и не бояться ее агрессивности. Если же такая мать будет у робкого ребенка, агрессивность матери будет его пугать, и он скорее всего вырастет запуганным, покорным человеком, а позднее, возможно, и невротиком.
Фактически здесь мы затрагиваем старую и много раз обсуждавшуюся проблему «природы против воспитания» или генетической предрасположенности против окружающей обстановки. Обсуждение этой проблемы еще далеко не завершено. На основании своего опыта я пришел к выводу, что генетическая предрасположенность играет гораздо большую роль в формировании конкретного характера, чем полагают большинство психоаналитиков. Я считаю, что одной из целей психоаналитика является воссоздание картины характера ребенка, когда он был рожден, чтобы исследовать, какие обнаруженные в пациенте черты характера являются частью его натуры, а какие приобретены в силу важных обстоятельств; далее, какие из приобретенных качеств конфликтуют с генетическими и какие подкрепляют их. Часто мы обнаруживаем, что по воле родителей (личной или в качестве представителей общества) ребенок вынужден подавлять или ослаблять свою природную предрасположенность и заменять ее теми чертами, которые от него ждет общество. В этой точке мы находим корни невротического развития; у человека появляется чувство ложной идентичности. Если истинная идентичность основывается на осознании себя таким, каким человек был рожден, псевдоидентичность основывается на типе личности, который нам навязывает общество. Поэтому человек в этом случае постоянно нуждается в одобрении, чтобы чувствовать себя стабильно. Истинная идентичность не нуждается в таком одобрении, потому что человек себя оценивает идентично его подлинной структуре личности.
Открытие важности событий раннего детства для развития человека легко приводит к недооценке более поздних событий. Согласно теории Фрейда, характер человека более или менее полно формируется в возрасте семи-восьми лет, и, следовательно, предполагается, что в более позднем возрасте серьезные изменения практически невозможны. Однако эмпирические данные показывают, что это предположение преувеличивает роль детства. Разумеется, если условия, которые способствовали формированию характера человека, сохраняются, структура характера скорее всего останется прежней. Следует признать, что это относится ко многим людям, которые, повзрослев, продолжают жить в условиях, похожих на те, в которых человек жил в детские годы. Но предположение Фрейда отвлекает внимание от случаев радикальных перемен в людях под влиянием радикально новых переживаний. Возьмем, например, людей, у которых в детские годы сложилось убеждение, что они никому не нужны до тех пор, пока кому-нибудь от них что-то не понадобится, что симпатия и любовь — это только плата за услуги, которые они должны оказывать. Человек может прожить всю жизнь, не почувствовав, что кто-то беспокоится за него или интересуется им, и не ждет ничего взамен. Но если вдруг такой человек убедится, что кто-то другой им действительно интересуется и не хочет ничего от него получить, это может разительно изменить такие черты характера, как подозрительность, страх, чувство заброшенности и т. д. (Разумеется, Фрейд с его буржуазной точкой зрения и неверием в любовь не предполагал возможность такого переживания.) В случаях очень сильного изменения характера можно говорить даже о настоящем преображении, что означает полную смену ценностей, ожиданий и установок под действием абсолютно новых событий, произошедших в жизни человека. И все же подобные превращения невозможны, если человек не обладает определенным потенциалом, проявляющимся в таком превращении. Я допускаю, что на первый взгляд для такого предположения недостаточно доказательств, потому что люди обычно не меняются, но следует учесть, что большинство людей не переживают ничего по-настоящему нового. Они обычно находят то, что ожидают найти, и поэтому далеки от возможности действительно нового переживания, вызывающего серьезные изменения характера.
Обнаружить, каким был человек в момент рождения и в первые месяцы или первый год жизни, трудно потому, что вряд ли кто помнит, что чувствовал в то время. Первые воспоминания обычно относятся ко второму или третьему году жизни, и в этом заключается одна из основных проблем теории Фрейда о важности раннего детства. Он постарался справиться с этой проблемой изучением феномена переноса. Иногда это дает результаты, но, изучая истории болезни, описанные фрейдовской школой, мы вынуждены признать, что переживания раннего детства в большинстве случаев являются лишь реконструкциями. А на эти реконструкции нельзя полагаться. Они основаны на постулатах фрейдовской теории, и убежденность в их подлинности часто является результатом искусного промывания мозгов. Хотя предполагается, что психоаналитик должен оставаться на эмпирическом уровне, в действительности он незаметно подсказывает пациенту, что тот должен был бы переживать, и в результате долгих психоаналитических сеансов, находясь в полной зависимости от психоаналитика, пациент очень часто заявляет или, как иногда пишут в психоаналитических историях болезни, «признает», что он на самом деле чувствует то, что должен чувствовать теоретически. Разумеется, психоаналитик не: должен ничего навязывать пациенту. Но чувствительный пациент, и даже не очень чувствительный, начинает через какое-то время понимать, что психоаналитик ожидает от него услышать, и соглашается с таким объяснением, которое признает правильность реконструкции того, что должно было случиться. К тому же следует учитывать, что ожидания психоаналитика основываются не только на требованиях теории, но также и на буржуазном представлении о том, каким должен быть «нормальный» человек. Предположим, что в человеке стремление к свободе и протест Против подчинения чужой воле развиты особенно сильно, тогда будет считаться, что бунтарский характер этого человека имеет иррациональную основу и его следует объяснить Эдиповой ненавистью сына к отцу, берущей начало в сексуальном соперничестве за мать-жену. Тот факт, что детьми управляют и манипулируют и в детстве, и в дальнейшей жизни, принимается как норма, а отсюда бунтарство считается выражением иррациональности.
Я хотел бы упомянуть еще один фактор, на который мало обращают внимания. Отношения между родителями и детьми часто представляются как улица с односторонним движением, а именно — что родители влияют на детей. Часто игнорируется тот факт, что это влияние ни в коей мере не одностороннее. Родители могут естественным образом не любить ребенка, даже новорожденного, не только в силу причин, которые часто обсуждаются — нежеланный ребенок или деструктивный, садистский характер родителей и т. п., — но и вследствие того, что ребенок и родитель несовместимы по своей природе, и в этом смысле их отношения не отличаются от отношений между взрослыми людьми. Родитель может просто не любить тот тип детей, к которому принадлежит собственный ребенок, и ребенок может чувствовать это с самого начала. С другой стороны, ребенок может не любить таких родителей, как у него, а поскольку он слабее, его за это наказывают всевозможными более или менее искусно скрываемыми способами. Ребенок — а также мать — оказывается в ситуации, когда мать должна заботиться о ребенке, а ребенок должен терпеть мать, несмотря на то, что они совершенно не любят друг друга. Ребенок не может это выразить словами; а мать будет чувствовать себя виноватой, если признается себе, что не любит ребенка, которого родила, поэтому оба испытывают особого рода напряженность и наказывают друг друга за то, что должны находиться в нежеланной близости. Мать делает вид, что любит ребенка, и незаметно его за это наказывает, ребенок делает вид, что так или иначе любит мать, потому что его жизнь так сильно зависит от нее. В такой ситуации много обмана, против которого дети часто бунтуют тем или иным способом и который мать обычно отрицает, потому что ей стыдно не любить своих детей.
3. Фрейдовское истолкование сновидений
Величие и ограниченность фрейдовского открытия трактовки сновидения
Даже если бы Фрейд не создал теорию неврозов и метода их лечения, он все равно остался бы одной из самых выдающихся личностей в научном мире благодаря тому, что он дал миру методику трактовки сновидений. Конечно, люди почти всех времен пытались толковать сновидения. Как могло быть иначе, если люди, просыпаясь утром, вспоминали пережитые ими сны? Существовало множество традиций истолкования сновидений. Одни из них основывались на предрассудках и иррациональных идеях, другие — на глубоком понимании значимости сновидения. И все традиции сходились на том, что выразить смысл сновидения трудно. Об этом сказано в Талмуде: «Сновидение, которое не получило своей трактовки, подобно письму в нераспечатанном конверте». Это высказывание выражает признание, что сновидение — это послание, отправленное нами себе самим, и мы должны его понять, чтобы лучше понять самих себя. И несмотря на долгую историю попыток толкования сновидений, Фрейд все же первым обеспечил эти попытки системной и научной основой. Он дал нам инструментарий для понимания сновидений, которым можно пользоваться только при условии, что интерпретатор хорошо обучен этой методике.
Вряд ли можно преувеличить значимость этого достижения. Во-первых, оно позволяет нам выявить чувства и мысли, существующие в глубинах нашей души, но которые мы не осознаем, пока бодрствуем. Сновидение, как однажды выразился Фрейд, — это королевская дорога к пониманию бессознательного. Во-вторых, сновидение — это творческий акт, в котором личность среднего уровня развития демонстрирует творческие силы, о которых она не подозревает, находясь в состоянии бодрствования. К тому же Фрейд открыл, что наши сновидения — это не просто выражение подсознательных стремлений, а их обработка под влиянием неуловимого контроля, который действует, даже когда мы спим, и искажает истинный смысл наших тайных мыслей (the «latent dream» — скрытое сновидение). Однако этого контролера можно обмануть: он разрешает тайным мыслям перейти границу сознания, если они достаточно замаскированы. Эта концепция привела Фрейда к предположению, что каждое сновидение (за исключением сновидений детей) искажено, и его смысл необходимо восстанавливать методом трактовки.
Фрейд развил общую теорию сновидений. Он допускал, что человек в течение ночи испытывает множество импульсов и желаний, особенно сексуального характера, которые прерывали бы его сон, если бы он не имел сновидений, в которых его желания исполняются, и поэтому ему не приходится просыпаться, чтобы получить реальное удовлетворение. Для Фрейда сновидения — это искаженное выражение исполнения сексуальных желаний. Сновидение как исполнение желания (dream as wish-fulfillment) стало основным открытием, привнесенным Фрейдом в практику трактовки сновидения. Можно заметить одно явное противоречие этой теории: многие видят сновидения — кошмары, которые трудно истолковать как исполнение желания, поскольку они бывают столь неприятны, что иногда прерывают сон. Но Фрейд объяснил это явление просто, он указал, что существуют садистские или мазохистские желания, приносящие много беспокойства, но они все равно наши желания, которые удовлетворяются в сновидении, хотя другая часть нас самих боится их. Логичность фрейдовской системы трактовки сновидения столь поразительна, что его концепции очень впечатляют как рабочие гипотезы. Однако если кто-то не разделяет основное допущение Фрейда о сексуальном источнике сновидений, то ему потребуются другие доводы. Вместо допущения, что сновидение — это искаженное представление желания, можно сформулировать гипотезу, что сновидение воспроизводит какие-то чувства, желания, страхи или мысли, достаточно важные, чтобы предстать в нашем сне, и что их появление во сне является признаком их важности. Анализируя сновидения, я пришел к выводу, что многие из них не содержат желаний, а представляют собой глубинный взгляд на собственные проблемы или погружение в личный мир других. Чтобы оценить эту функцию, человек должен учитывать особенности состояния сна. Во сне мы свободны от необходимости поддерживать свое существование трудом, защищаться от возможных опасностей. (Только сигнал тревоги выводит нас из нашего сна.) На нас не влияет общественный «шум», под которым я подразумеваю мнение других людей, обычную житейскую чепуху и обычную патологию. Может быть, кто-то скажет, что сон — это единственная ситуация, когда мы действительно свободны. Отсюда вытекают следствия: мы смотрим во сне на мир субъективно, а не с точки зрения объективного подхода, которым руководствуемся в нашей жизни, когда не спим, т. е. когда мы вынуждены видеть ее в реальности, чтобы ориентироваться в ней. Например, увидеть в сновидении какой-то огонь может означать любовь или разрушение, но это не тот огонь, на котором можно испечь торт. Сновидение поэтично, оно говорит на универсальном языке символов, которые обычно одни и те же для всех времен и культур. Человечество развило этот универсальный язык наряду с языком поэзии и искусства. В сновидении мы видим мир не так, как мы видим его, когда хотим им манипулировать; мы видим тот его поэтический смысл, какой он имеет для нас.
Проникновение в природу сновидения, однако, оказалось чрезвычайно ограниченным из-за особенности личности Фрейда. Он был реалистом, у него не было художественной или поэтической наклонности, а поэтому он почти не чувствовал язык символов, где бы тот ни встречался — в сновидении или в поэзии. Отсутствие этой способности привело к тому, что он придавал очень узкое значение языку символов. Он или понимал их как проявление сексуальности, а диапазон возможностей в этом отношении велик, так как линия и круг — это чрезвычайно распространенные формы символизма, или же трактовал их по ассоциациям, стараясь определить, с чем еще они связаны. И в этом состоит одно из самых странных противоречий: Фрейд, аналитик иррационального и символического, сам был мало способен понимать символы. Это становится особенно явным, если мы сравним Фрейда с одним из величайших интерпретаторов символов — Иоганном Якобом Бахофеном, открывателем матриархального общества. Для него символ имел богатство и глубину, выходящую далеко за пределы данного предмета. Он мог дать многостраничный текст про один-единственный символ, например про яйцо, а Фрейд трактовал бы этот символ как «явно» выражающий аспект сексуальной жизни. Для Фрейда сон требует поиска почти бесконечного числа ассоциаций к его различным частям, и очень часто при этом мы узнаем о значении сна не более, чем мы о нем знали ранее.
Роль ассоциаций в трактовке сна
Поделиться книгой: