Я - истребитель. Я — истребляю

— Да пошел он тогда. Надо приедет. Это я ему нужен, а не он мне. Что с остальными? — недовольно спросил я.

То что у Яковлева барские замашки я слышал еще в свое время. Общаться с подобными людьми, мне приходилось постоянно, и тут я их видеть не то что не мог, а просто не хотел. Надо придет, не надо… на х…ю я его видел.

— Лавочкин очень хочет с вами пообщаться. Просто рвётся…, — продолжил особист, но был прерван мною.

— О как? Знаете, а вот с ним я бы встретился. Это можно организовать? — задумчиво спросил я.

— Да, он сейчас в Москве. Когда его записать?

— На вчера, — коротко ответил я получив внимательно-оценивающий взгляд Путилина.

— Понятно. Тогда завтра в девять утра. У тебя как раз заканчиваются процедуры, да и Елена Степановна уже осмотрит, вот я его и проведу.

— Это все хорошо, но мне нужен мой дневник. Он с вещами? — спросил я, и понял, что сказал глупость судя по лицу Путилина.

— Нет, конечно. Твой дневник теперь считается документом особой важности, он опечатан, лежит у меня в сейфе.

— Вот и его прихватите. Нужно будет много, что продемонстрировать Семену Алексеевичу.

— Ты его знаешь? — удивился особист.

— Просто слышал. Что там дальше?

— Так… Гудков подал заявку. Его сейчас нет в Москве, вернется через десять дней.

— Вот как вернется так и встретимся.

— Петляков, тоже заинтересовался тобой. Но он в Москве только через месяц появится. Где-то на одном из эвакуированных заводов работает.

— Понятно. Как вернется так и поговорим, — ответил я также как и в случае с Гудковым.

— Пионеры… Пресса… Насчет них пока ничего нет. Нужно дождаться получения разрешения на встречу. А пока давай обсудим, что будем делать с твоей будущей речью. Мне должны были привезти пробный набросок, но не привезли, так что давай своими словами. Я тут накидал возможные вопросы, так что давай буду задавать вопросы, а ты на них отвечать. Согласен?

— Конечно, — ответил я пожимая плечами, и морщась от вспышки боли в боку. Рука меня не тревожила.

Ночь прошла спокойно. Кошмары на этот раз меня не мучили. После осмотра и всех процедур, я лежал на плече, и уже без особого интереса, читал опостылевшую за второй день газету.

«Блин, красворда нет… И сканворда… Даже занюханного ключворда нет!»

Только я отложил газету в сторону, как после стука отворилась дверь, и Путилин пропустил в мою палату моложавого мужчину средних лет, в полувоенном френче. Я только потом узнал, что такие носили в тылу гражданские начальник. Почему в нем был Лавочкин я не знаю, видимо накинул то, что было. В руках сержанта был запечатанный конверт, с грифом совершенно секретно.

— Здравствуйте, Семен Алексеевич. Привет Сань. Присаживайтесь, — указал я на стоящий рядом табурет.

— Здравствуй Вячеслав, — ответил Лавочкин, с интересом рассматривая меня.

— Вы меня так пристально разглядываете.

— Извини, просто я впервые разговариваю с летчиком, который воевал на моей машине.

— Да-а. «ЛаГГ», сколько раз он выручал меня из казалось бы безвыходных ситуаций.

— Вам так понравилась моя машина? — обрадовано спросил конструктор.

— В обще-то… нет! — твердо сказал я, глядя Лавочкину прямо в глаза.

Я его не удивил, это было видно. Видимо все болячки «ЛаГГ» он знал не хуже меня.

Было видно ему приятно, что самый результативный летчик Союза летает на его машине, однако он никоим образом не показал, что мои слова его неприятно удивили.

Молоток. Хорошо держит удар.

— Я думаю, вы сами знаете что с «ЛаГГом» не так. Не так ли?

— Вы не ошиблись Вячеслов. Детских болезней у него много, — согласился со мной Лавочкин.

Уважаю. Конструктор стойко принял удар. Не знаю, может он ожидал что я буду расхваливать ястребок, но похоже своими словами я подтвердил его домыслы. Видимо он составил обо мне свое мнение.

— Вот о них мне бы и хотелось бы поговорить. Думаю я когда-нибудь выйду из госпиталя, и мне бы хотелось сесть на НОВУЮ СЕРИЙНУЮ машину.

— Я так понимаю, Вячеслав, вы хотите мне что-то предложить? — чуть подался ко мне Лавочкин.

— Много что. Только боюсь, как бы нам дня не хватило. Товарищ сержант госбезопасности, я могу получить свой дневник? — официально обратился я к особисту.

Путилин — который присев в уголке с интересом слушал наш разговор — встал и подойдя разорвал пакет. Получив дневник в руки, я стал быстро его листать.

— Вот, — сказал я, открыв нужную страницу.

— Что это? Он немного похож на «ЛаГГ», — пробормотал конструктор, с большим увлечением рассматривая рисунок Ла-5.

— В обще-то это и есть «ЛаГГ», только с мотором воздушного охлаждения.

— У него большой капот. Будет сильное воздушное сопротивление, — пробормотал Лавочкин на глаз прикидывая конструкторские недостатки.

— Это легко компенсируется мощью двигателя.

— Двигатель… Проблема только в двигателе, — негромко сказал Лавочкин посмотрев на меня.

— У меня в июле, был разговор с одним перегонщиком — они нам новую технику перегнали — вот он рассказал про моторы воздушного охлаждения, которыми завалены склады. Я этим заинтересовался, оказалось, они стоят на СУ-2…

— М-82А, — кивнул конструктор

— Да… мне приходилось сталкивался с ними, так что ТТХ и размер мотора я знаю.

Пришлось изрядно поработать головой, пока не получился этот набросок.

— Машина потяжелеет, — с сомнением сказал Лавочкин, вернувшись к разглядыванию рисунка.

— Мощь двигателя это компенсирует. А то что он большой… Видите какие там фальшборта? Тем более этот мотор вам в плюс, ни кто из других конструкторов ими не интересуются. Весь запас ваш.

— Не все. Гудков на свой прототип такой поставил, не знаю что у него получиться, — едва поморщился конструктор, говоря о своем знакомом-конкуренте.

— Да?.. Не знал. Думаю вам лучше объединиться. Сейчас война, главное это помощь нашим войскам, и первоклассный перехватчик нам не помешает. Ссоры и единоличие тут не уместно.

— Я подумаю над этим, — кивнул Лавочкин. Судя по его виду, он подумывал вырвать листок с рисунком и забрать его с собой.

— Давайте я вам распишу его ТТХ и предназначение?

После кивка конструктора, я откинулся на подушку, и мазнув взглядом по Путилину, который с огромным любопытством слушал нас, начал говорить:

— По идее он перехватчик…

Семен Алексеевич, вместе с Путилиным, обедали со мной, но даже во время обеда жаркий спор между мной и Лавочкиным не стихал, доходя до криков. Крики были с моей стороны, Лавочкин был удивительно тактичным человеком и не повышал голос даже в самый накал нашей беседы.

Я знал все болячки «Лавочкина» и старательно подсказывал, или прямо говорил, где могли быть дефекты. Специально для Путилина в некоторых моментах я уступал Лавочкину, говоря: «Вам виднее Семен Алексеевич, все-таки это вы авиаконструктор».

В общем мы проговорили до семи вечера, в конце придя к компромиссу. Я в душе радовался, все что знал, все передал Семену Алексеевичу, и теперь надеюсь, что это довольно неплохой истребитель появиться у нас раньше, гораздо раньше.

Главное я добился всего что хотел. Указал на детские болезни самолета, подсказал, как их удалить, и главное пообещал при любой возможности, поддержать его. Я не знаю кто придет ко мне награждать, но я попробую договориться о встрече с компетентными людьми, которые могли помочь в дальнейшей судьбе истребителя.

Пожав мне руку, Лавочкин вслед за уставшим Путилиным вышел из палаты, прижимая к груди несколько листков, он все-таки выпросил у меня рисунок, ТТХ и вооружения для него. Я не возражал, изображенный на рисунке Ла-5 до малейшей черты соответствовал выпуску конца сорок третьего года.

Еще я смог добиться понимания у Лавочкина что на истребителе должны стоять пушки и… обязательно радиостанции. Я даже пошутил: «Пусть не будет пушек, главное рации!»

Он пообещал пробить эту тему, не выпускать машины в серию без связи, и устранить помехи путем экранирования мотора. На моем «ЛаГГе» таких проблем не было, Семеныч с помощью инженера полка, и радиста экранировал мою машину используя запчасти со сбитых «мессеров». Остальным так не сделали, и связь на других машинах — там где были радиостанции — была не просто плохая, а ужасная. Разговаривать фактически было невозможно.

Этот непростой день так вымотал меня, что я уснул почти сразу, как только дверь за моими посетителями закрылась.

Утро началось как-то суетливо. Быстрая приборка палаты, испугано-ошарашенные глаза Елены Степановны, проводящей обход. Суетящиеся медсестры, и украшение палаты, не удивили меня. Что-то подобное я ждал, поэтому довольно спокойно относился к круговерти вокруг. Меня, стараясь не беспокоить приподняли и подсунули подушку под спину, получилось так как будто я полусидел.

Зашедший особист быстро осмотрел палаты, и подхватив стул от стола, проигнорировав табурет, устроился рядом.

— Ну что Сева, будем репетировать?

Как я и думал, сегодня меня будут награждать. Видимо это действительно было так важно, что не стали дожидаться пока я хотя бы не встал на ногу. Про костыль уж вообще молчу.

Час с Путилиным пролетел незаметно, после плотного обеда, к четырем часам, дверь моей палаты распахнулась и в нее вошел капитан госбезопасности с накинутым на плечи больничным халатом.

Быстро осмотрев палату, он не выходя кивнул в открытый проем, и в палату повалила куча народу. В основном это были фотографы. На мой взгляд, пятерых было многовато, однако этим не закончилось. Было также несколько человек в цивильном, в которых я не без труда опознал прессу.

«Похоже, моя раскрутка начала принимать огромные масштабы. Если обо мне знает каждый человек в Союзе, так теперь и за границей будут знать!» — подумал я, провожая взглядом корреспондентов.

А вот после них, вошел уже тот, кто должен был награждать меня. И он меня изрядно удивил, я никак не ожил увидеть перед собой… Сталина?

Вот тут я охр…ел. Мысль, что меня мог наградить сам Сталин, мелькала где-то на задворках черепушки, но что это произойдет в действительности, не просто изумило меня, а выбило из колеи. Я самым натуральным образом впал в столбняк.

Подумав, что с выпученными от удивления я буду смотреться на первых страницах газет, несколько неуместно, постарался быстро придти в себя. Видимо Сталин, понял какие чувства бушуют во мне, слегка улыбнувшись, он сделал несколько шагов проходя в палату. Вслед за ним последовала свита из ближнего окружения. Из них я узнал только командующего ВВС Жигарева. Потом, после нескольких попыток, «узнал» еще одного в форме старшего комсостава госбезопасности. Это был Берия.

«Что-то их много. Ладно бы Калинин, этот всесоюзный староста пришел награждать прихватив Жигарева, но Сталин! Берия! Им то какого надо?»

Мое лицо было невозмутимым, но это никак не скажешь о бушевавших внутри чувствах, меня переполняли вопросы.

Больше изумлял тот факт, что Сталин нашел время для встречи со мной, и это в то время когда немцы продолжают теснить наши войска. Видимо этот случай укладывался в политическую ситуацию, в стране и на фронте, все должны знать что Верховный не забывает своих героев, а самых выдающихся награждает лично.

За то время что Сталин шел ко мне, я немного пришел в себя, и поздоровался с Верховным:

— Здравия желаю товарищ Верховный Главнокомандующий.

Была мысль рявкнуть как положено, но вспомнив где нахожусь, оставил эту идею, да и грудь могла воспротивиться этому. Бок изрядно побаливал.

Сама процедура награждения пролетела молниеносным вихрем. Сталин что-то вещал в течение получаса. Слепили вспышки фотоаппаратов. Жужжала старинная кинокамера в руках профессионально оператора. Мне приходилось общаться с этой братией, и опознать профи в этом тридцатилетнем парне было не трудно.

После того как мне на больничную пижаму Сталин приколол две Золотые Звезды, орден Ленина к первой медали, орден Боевого Красного Знамени, вручил грамоту Президиума Верховного Совета СССР и ключи от квартиры в центре города, он протянул мне руку. Пожав сухую крепкую ладонь, я улыбнулся объективам. Несколько раз последовали вспышки.

Незаметно вошедший в палату мужчина лет сорока не привлек к себе внимание, однако Берия насторожился, увидев его.

— Вы хотите что-то спросить у товарища Сталина? — спросил у меня генерал Жигарев. Именно он подавал Верховному награды, который прикреплял их к моей пижаме.

Фотографы и пресса стали по очереди выходить из палаты. Видимо дальнейшее не должно было достигнуть их ушей. Все что нужно они получили. Кстати, Сталин, тоже заметив вошедшего, и едва заметно нахмурился. Видимо это был посыльный, и похоже он принес не очень добрые новости раз была такая реакция.

На этот вопрос я бы тщательно проинформирован, поэтому ответил, как и был проинструктирован правда с небольшим дополнением:

— Вопросов нет, товарищ Сталин… есть просьба.

Я увидел как легла тень на лица Берии и Жигарева. Их недоработка. Этой просьбы недолжно было прозвучать.

— Спрашивайте, — кивнул Сталин.

Мельком посмотрев на спины выходящих корреспондентов, ответил:

— Поговорить с тем человеком, которому вы всецело доверяете. И который, донесет до вас мои слова не искаженно.

— А лично вы товарищ Суворов с товарищем Сталиным пообщаться не хотите? — с любопытством спросил Верховный.

— А у вас есть на это время? — спросил я.

Сейчас, именно в эти мгновения решалось все. Смогу ли я донести до Сталина то, что нужно? Не приведет ли это к беде? То что Верховный заторопился уйти после того как увидел посыльного, я понял, что только так смогу «поговорить» с ним, через другого, но и это очень хорошо.

Пока мы тихо разговаривали в палате кроме свиты, никого не осталось.

— Времени нет, — согласился Сталин — Хотя я именно для этого и приехал к вам товарищ Суворов. Хотел поговорить, но…

Верховный задумался.

— Основные мысли я изложил в своем дневнике, сегодня с утра начал, когда понял что будут награждать. Не думал, что так получится, просто подстраховался. Все мысли про авиацию, и опыт боев фронтовиков с начало войны я записать успел.

Генерал Жигарев наклонился и достал из тумбочки, куда убрала тетрадку медсестра, дневник.

— Страницы с двадцать шестой по тридцать четвертую, — пояснил я.