Птенцы соловьиного гнезда

— Огромное тебе спасибо, господин Коораса! — искренне сказала Яна ему в спину. — Я крайне признательна тебе за покровительство!

Руководитель даже не повернул головы, но девушка почувствовала, как сквозь исходящие от него волны высокомерного неодобрения прорвалось что-то вроде скрытого смешка и искорки юмора. Облегченно вздохнув, Яна повернулась и пошла в противоположную сторону — к выходу. А все-таки он ничего себе дядька. Действительно думает о деле и даже не пытается приставать, как некоторые другие.

Она уже почти дошла до служебного выхода, но спохватилась и встала. А куртка-то! Сумку она схватила, а куртка осталась валяться где-то на старых пыльных стульях в коридоре, куда она свалила ее посреди вещей остальных хористок. Мысленно ругнувшись, она развернулась на пятках и потопала обратно.

Куртка обнаружилась там, где и положено. Яна подобрала ее — и нерешительно замерла на месте. Выход за кулисы большого концертного зала оказался не заперт. Отсюда сквозь пыльные занавеси боковых занавесов виднелся кусочек сцены. Свет в зале уже выключили, но скупая дежурная лампа в проходе бросала пятно света на синтезатор. Яна осторожно поставила на пол сумку, бросила сверху куртку и прошла на сцену, щелкнув по пути выключателем дежурного освещения. Подойдя к синтезатору, он погладила инструмент кончиками пальцев. Черный лак, натуральное дерево, двойная клавиатура — и начинка, позволяющая играть хоть за целый симфонический оркестр. И акустическая система, разнесенная по залу, с могучим и в то же время удивительно мягким и глубоким звуком. Она мысленно сравнила устройство с простеньким синтезатором, стоявшим дома. Да уж, небо и земля. Трансокеанский лайнер рядом со старой моторкой…

Она снова ласково провела пальцами по черному лаку. Наверное, ему скучно стоять вот так, в одиночестве. В полудреме он мечтает о ярком свете юпитеров, полном зале рукоплещущего народа и гениальном всемирно известном клавишнике, виртуозно исполняющем… что?

Она бросила взгляд на часы и воровато оглянулась. Половина девятого. Что-то сегодня репетиция продлилась на редкость долго, да еще и началась с опозданием. Ужинать ее, разумеется, не дождались, так что торопиться уже некуда. А тут такой шанс! В конце концов, не убьют же ее, даже если застукают! Да и не застукают. Наверняка в здании оперы остались лишь ночной сторож да редкие полуночники. Горло после спевки немного саднит, но когда ей еще удастся оказаться здесь одной?

Она щелкнула тумблером питания и опустилась на круглый табурет исполнителя. Так… тумблер сюда… режим рояля? А что значит… ага, верхняя клавиатура. Нет, двойная клавиатура для нее — слишком, хватит и нижней. Так, и вот здесь включить… И, в конце концов, почему бы не попробовать основную акустическую систему? До сих пор при ней главную акустику задействовали лишь трижды, и каждый раз как-то второпях, мельком, наспех. И ни разу ей не подвертывалась возможность попробовать свой голос соло. А петь в хоре под встроенные в синтезатор динамики — совсем не то…

Она осторожно коснулась клавиш, и концертный зал оперы послушно отозвался глубокой вибрирующей нотой. Она взяла несколько аккордов, наслаждаясь звучанием, потом вздохнула, расправила плечи и запела, аккомпанируя себе, арию Намии из «Пустынного странника»:

— Пусть туча черная над головой висит, Пусть буря злобная бушует, с ног сбивает, Надежда нас ведет и согревает, Звезда свободы нас к себе манит!..

Здесь она сбилась, обнаружив, что следующая строфа напрочь вылетела из головы. По инерции взяв еще несколько тактов, она остановилась и задумалась. Нет, не вспоминается. Ну хорошо, другая ария. Правда, ее надо исполнять на два голоса, но партнера взять неоткуда. Зато она помнит ее всю.

Яна снова пробежалась по клавиатуре пальцами и начала партию Намии:

— Бессмысленно гадать, не зная брода, Бессмысленно сворачивать с пути. Добьешься ты для своего народа Свободы, лишь черту переступив!

Для партии Каратая она взяла октавой ниже:

— Но где свобода для рожденных в рабстве? Ведь мифа путеводная звезда, Нам лгущая о мире и богатстве, Нас уведет в ничто и в никуда…

И снова партия Намии:

— Там, далеко, всегда за горизонтом Нас манит полноводная река, Где листья шепчут, шелестя негромко, Деревьев на тенистых берегах!

И тут неожиданно для нее арию подхватил сильный мужской баритон:

— Но здесь вокруг лишь знойная пустыня Где жажда губит злее, чем вражда, Неволи если мы покой отринем, В безводье можно сгинуть навсегда!

Яна сумела удержаться и не сбить мелодию. Мельком бросив взгляд через плечо, она увидела высокого мужчину с выбеленными волосами и крупными, словно рублеными чертами лица, одетого в клетчатую рубаху и затасканные синие брюки. А он кто такой? Впрочем… почему бы и нет?

— Но лучше смерть в борьбе, чем прозябанье, Униженность, безволие и бич, Настало время с рабством расставанья, Пришла пора свободы нам достичь! — Да, мы пройдем безводную пустыню, —

продолжил арию мужчина.

— Да, мы найдем благословенный брег! Мы плена прозябание отринем. Отныне раб — свободный человек!

Яна подхватила, и две последние строфы они завершили дуэтом:

— Нас ожидают страшные невзгоды, Но это невеликая цена, Ведет нас предвкушение свободы, И мы готовы заплатить сполна! Не все пройдут сквозь мертвую пустыню, Увидят блики солнца на реке, Но знайте — мы не пленники отныне, И мы идем наперекор судьбе. И мы идем — наперекор судьбе!

Яна взяла последние такты и дала звукам угаснуть в тишине зала. Потом напоследок нежно коснулась клавиш и отключила синтезатор. Поднявшись с табурета, она повернулась и поклонилась мужчине:

— Меня зовут Яна, господин. Рада знакомству, прошу благосклонности.

— Пожалована… — отмахнулся тот, откровенно разглядывая девушку. — Без формальностей. Ты откуда такая голосистая взялась, Яна? Что-то я тебя раньше в театре не видел.

Яна потянулась и осторожно коснулась его эмоций. Интерес, недоумение, легкое сексуальное возбуждение — от нее он завелся, что ли? — похоже, он искренен.

— Я в хоре пою, — пояснила она. — Задержалась после спевки, ну и решила… попробовать акустику. Приношу свои извинения, господин, я не хотела никого тревожить. Я уже ухожу.

— Ах, в хоре… — протянул мужчина, что-то прикидывая. — Тогда понятно. Я-то думал, ты актриса. Яна, Яна, Яна… А по фамилии?

— Яна Мураций, — снова поклонилась девушка. — Приношу свои нижайшие извинения, но могу ли я узнать твое имя, господин?

— Вот здорово! — весело рассмеялся мужчина. — Ну наконец-то в нашем борделе на колесах нашлась девушка, не знающая меня в лицо! Прости, как-то не подумал. Я Таносий Касю, солист.

— Таносий… — повторила Яна — и осеклась. — Таносий Касю? Ух ты… Чрезвычайно польщена знакомством, господин.

— Я же сказал — без формальностей. Терпеть не могу вежливый тон. Прямо стариком себя чувствую. Расслабься, Яна, я не кусаюсь. Только, сдается мне, нет у тебя разрешения пользоваться оборудованием. Ты поаккуратнее, а то застукает сторож — вони не оберешься. Почему зал вообще не закрыт?

— Не знаю, гос… Таносий. Мы занимались в малом камерном зале, как обычно, а потом я вернулась за забытой курткой. Зал стоял почему-то открытым, ну и я… — Она потупилась.

— Искреннее раскаяние можешь не изображать, все равно не поверю, — сообщил певец. — Да ладно, не сдам я тебя. Как можно обижать девушку с таким голосом… и такой фигуркой… и таким прелестным личиком…

— Спасибо за высокий комплимент, Таносий, — улыбнулась Яна. — Нет, конечно, я не раскаиваюсь. Жаль только, больше сюда не попасть.

— Почему? — удивился мужчина.

— Я однажды пыталась попроситься, — пояснила девушка. — Но господин Коораса на меня даже руками замахал. Он наш руководитель хора, — поспешно добавила она.

— Да знаю я его! — хмыкнул солист. — Зануда, каких поискать. Не он здесь главный, не за ним последнее слово. Знаешь, я мог бы поспособствовать твоей проблеме. У меня в нашем заведении есть некоторый авторитет. Такой голос, как у тебя, надо развивать. Поставлен он у тебя неплохо — в музыкальной школе занималась, да? — но до профессионального умения еще далеко. Дыхание пока не очень, на высоких тонах слегка подрагиваешь… Надо тренироваться как следует.

Он подошел к ней вплотную.

— Да, Яна, можно поспособствовать. И не только тренировкам соло. Я слышал, у нас намерены ставить «Смерть и любовь», сейчас подбирают исполнителей. Я могу поговорить с режиссером, чтобы тебе дали на пробу роль второго плана. Скажем, роль Масасики. А там уже как себя покажешь… Я вообще много чем могу помочь начинающей актрисе вроде тебя.

Он дотронулся ладонью до ее щеки и заглянул в глаза. Девушка почувствовала на себе его теплое дыхание и почти физически почувствовала исходящие от него волны явно усилившегося сексуального возбуждения. Ну вот. А она-то ненадолго поверила, что он действительно заинтересовался вокальным талантом… Все мужики одинаковы — только и думают, как бы девицу в постель затащить.

Она деликатно отстранилась.

— Прости, господин Таносий, — с сожалением произнесла она, — но вообще-то я не профессиональная актриса. Я в университете на дневном отделении учусь, а в хоре пою, чтобы форму не терять. И даже на него времени не всегда хватает. Так что твоя помощь, без сомнения, крайне ценная, мне не пригодится.

— Вот как? — немного раздраженно произнес певец. — Ну, если так, то приношу извинения за непрошенную назойливость. Но, возможно, мы еще… э-э-э, позанимаемся вместе музыкой?

— Возможно, — Яна лукаво взглянула на него, потом вытянула руку и легко пробежалась ноготками по его груди. В конце концов, почему бы и нет? Дядька хоть и старый, но вполне симпатичный, так что пару-тройку раз и без взаимных претензий вполне можно. — Как-нибудь вечером мы еще обсудим вопрос… Таносий. У нас спевки трижды в неделю — в огнедень, златодень и небодень, заканчиваются обычно в полвосьмого. Заглядывай в гости. А сейчас извини, уже поздно. А мне еще домой добираться.

Она поклонилась, подобрала сумку и, на ходу натягивая куртку, ушла за кулисы. Солист с кривой улыбкой посмотрел ей вслед. Любая другая хористочка сходу бы растаяла как масло на огне. А эта еще и отбрыкивается! Впрочем, полностью не отшила, и то ладно. Но, похоже, она слишком много о себе думает. И ведь и красавицей-то назвать нельзя — плотненькая, скуластая, темноволосая, невысокая, на улице таких десять на дюжину, но как в себе уверена! За свои сорок два года он навидался самых разных женщин, и теперь за пару минут разговора безошибочно умел определять, на каком свидании очередная ищущая его покровительства девица позволит затащить себя в постель: на первом или втором. Но Яна… она действительно не ломалась, а отказалась на полном серьезе. В ней чувствовалась какая-то спокойная уверенность, основанная на внутренней силе, странная целеустремленность. Похоже, она точно знает, что ей нужно от жизни, и добиваться своего через постель не намерена.

Да, интересная девица. И явно дала понять, что не прочь перепихнуться как-нибудь на досуге, но без перспектив. Возможно, он ей воспользуется. А может, и нет — что-то многовато у него параллельных любовных историй, чтобы еще в одну вляпываться. И так сегодня из-за стервы-Байты приходится ночевать не дома, а в одиночестве на диванчике в своей уборной. Самое обидное, что с той актриской у него и в самом деле ничего не было, но поди ж объясни женушке…

Солист встряхнулся и вышел из зала, погасив за собой свет. Прикрыв дверь, он отправился искать ночного сторожа. Надо ему как следует объяснить, что делают со сторожами, забывающими о своих прямых обязанностях. Шашни шашнями, а ему здесь еще петь, и если каждая хористка начнет развлекаться с инструментом, он, глядишь, и сдохнет в самый неподходящий момент…

1.12.849, древодень. Оканака, телестудия канала «Трибуна»

— …и теперь я могу твердо заявить, что с приходом нового продюсера мое творчество поднялось на новый уровень.

Аудитория, подчиняясь не заметному камерам табло, вежливо захлопала. Вай, растянув губы в оскале профессиональной улыбки телеведущего, брезгливо рассматривал сидящую перед ним «восходящую звезду». За столько лет, кажется, можно бы и привыкнуть, но раз за разом он поражался вполне искреннему апломбу, с которой якобы «артисты» произносят слова «мое творчество». Ведь на полном же серьезе полагают высоким искусством убогое верчение задницей перед камерой и свой тусклый невзрачный голосишко! Задницы, надо признать, частенько очень даже соблазнительные, но для творчества их все-таки маловато…

— Просто замечательно, госпожа Татайя! — преувеличенно восхищенно произнес он. — И, надо полагать, уже в скором времени поклонники смогут услышать и увидеть новые музыкальные шедевры в твоем выдающемся исполнении?

— Безусловно! — твердо заявила грудастенькая звезда, непринужденно закидывая ногу на ногу и демонстрируя камерам безупречной формы бедро, ничуть не скрываемое узенькими шортиками. — Сейчас я уже снимаю новый клип, в котором…

— И даже недавний скандал, который устроил тебе господин Макура, — вкрадчиво перебил ее Вай, — не сможет прервать твою работу?

— Ка-акой скандал? — звезда аж поперхнулась от неожиданности. — Не было никакого…

— Ну как же, когда в последнюю неделю это главный слух недели? — зубасто ухмыльнулся журналист. — Поговаривают, что он расторг с тобой и контракт, и всяческие отношения — вы ведь намеревались в следующем периоде устроить свадьбу, верно? Ну, а права и на слова, и на музыку нового клипа принадлежат ему. И теперь, как поговаривают, ты, госпожа Татайя, не можешь продолжать съемки. И что по сему поводу думает твой новый продюсер?

— И вовсе я ни с кем не скандалила! — обиженно надув губки, заявила певичка. — У нас… ну, просто наши творческие планы оказались лежащими в разных плоскостях, вот! Мы обсудили разногласия…

— …так, что пришлось вызывать полицию… — в сторону добавил Вай.

— …и решили, что наше сотрудничество, плодотворное в прошлом, требует временной приостановки! — твердо закончила певичка. А ведь ее уже натаскивали, отметил про себя журналист. Ишь, шпарит как по писаному.

— А может, поинтересуемся у него самого? — спросил он, благожелательно улыбнувшись и незаметно нажимая кнопку под столом. — Вдруг у него иная точка зрения на события.

— А-а… как спросим? — в тихой панике поежилась звезда. — Зачем?

— Дамы и господа! — хорошо поставленный голос Вая разнесся по студии. — Поприветствуем господина Макуру Топикассу, продюсера, автора, композитора и исполнителя!

Аудитория взорвалась громом аплодисментов, и из бокового прохода стремительно выбежал невысокий парень в аляповатом оранжево-сине-зеленом костюме, покрытом переливающимися блестками. Залихватски торчащий чуб блистал всеми оттенками синего.

— Нет у нас никаких творческих разногласий, стерва драная! — заорал он без предисловий, подскакивая к певичке и упирая руки в бока. — У нас одно разногласие — что ты даже с манекенами трахаешься!

— Сам козел! — заорала в ответ Татайя, тоже вскакивая на ноги. — Ты сам ни одной юбки не пропускаешь! Думаешь, я не знаю, с кем ты спал за последний период? Я даже счет потеряла…

— Тихо, тихо! — вмешался Вай. — Я так думаю, всем лучше присесть на свои места. Госпожа Татайя, господин Макура, вот ваши кресла.

Певичка с композитором еще несколько секунд сверлили друг друга яростными взглядами, потом плюхнулись в кресла, демонстративно уставившись в разные стороны.

— Получается, вам обоим не нравится, что ваш партнер спит с другими, верно? — уточнил журналист. — И вы оба испытываете серьезные моральные страдания?

— Испытываю! — обиженно тряхнув головой, согласилась певичка. — Он…

— А я не испытываю! — гордо перебил ее композитор. — Пусть она в одиночку страдает. Мы договор заключили, и если она его нарушила…

— Ты сам его нарушил! — крикнула Татайя, снова взвиваясь на ноги. — Мы с тобой вечером уговорились, что больше никого, а утром ты уже опять затащил в постель Паруту, дурищу кривоногую!

— Да ты сама кривоногая! — еще одна певичка выскочила из другого выхода и бросилась к возвышению с креслами. Вай тихо крякнул. Несдержанной дуре следовало появиться минут через десять, не раньше, когда публика в должной мере насладится визгливым скандалом. Впрочем, сойдет и так. Сценарий по ходу дела подправить можно. — Сама кривоногая и толстозадая! Кто бы говорил!

— А тебе что здесь надо? — повернулась к ней Татайя. — Ревнуешь, да? Ревнуешь? Из-за того и с Маки переспала, чтобы мне отомстить?

— Я с кем хочу, с тем и сплю! — заорала Парута. — Думаешь, если меня бросила, то я уже в монастырь уходить должна? Только тебе можно на мои чувства плевать, да?

— Я тебя бросила? — от избытка чувств Татайя затрясла в воздухе сжатыми кулаками. — Я?! Да я для тебя вообще одноразовая забава! Стерва!

Она бросилась вперед и вцепилась в волосы Паруты. Та взвизгнула и принялась неуклюже лупить ее ладошками по рукам.

— Дамы, дамы! — Вай вскочил с стула и отработанным движением вклинился между дерущимися. — Не забывайте, на вас вся страна смотрит. Давайте-ка оставаться в рамках! Ну-ка, присаживайтесь…

Он усадил девушек в кресла по разные стороны от презрительно скривившего губы Макуры и вернулся на свое место.

— А теперь, дамы и господа, давайте обсудим ваши сложности спокойно и без нервов, — весело улыбнулся он. М-да. Возможно, он парочку недооценил. Им полагалось сцепиться не ранее, чем минут через пятнадцать. Весь сценарий коту под хвост идет. Ну ничего, не впервой. А на драку их можно спровоцировать и еще разок…

Когда ведущий оператор сжал в воздухе поднятый кулак, а на скрытом под столом ведущего пульте замигала красная лампочка, Вай резко встал со своего места.

— Конец эфира, — сухо сказал он, сдирая микрофон. — Все свободны.

Не глядя на потягивающихся и мирно беседующих поп-звезд — на лице Татайи набухала красная царапина, а прическа Паруты заметно растрепалась — он прошел к выходу в режиссерский отсек. Сияющий помощник поднялся ему навстречу.

— Здорово, господин Вай! — восторженно сказал он. — Мы из миллиона вышли! Миллион двадцать тысяч подключений, и еще с хвостиком!

— Замечательно… — пробормотал Вай, плюхаясь на диван и сворачивая пробку бутылке с газировкой. — Сдохнуть можно, как замечательно…

— Да! — закивал помощник. — А как ты этих уродов опускал — вообще класс!

— Слушай, ты давно в моем шоу? — неприязненно покосился на него Вай, безуспешно пытаясь вспомнить имя.

— Э-э… вторую неделю, господин Вай.

— Понятно. Слушай, мальчик, ты что, всерьез думаешь, что я кого-то опустил? Что им хоть чуть-чуть стыдно за то, что они себя на всю страну наизнанку вывернули? Да ты посмотри на них! — он ткнул пальцем в сторону экранов, на которых отображался стремительно пустеющий зал студии. Статисты торопились по своим делам, а обе девицы и парень, еще пару минут назад с ненавистью оравшие и визжавшие друг на друга, чуть ли не в обнимку уходили со сцены, весело пересмеиваясь. — Им же нравится! Для них скандал — единственный способ к себе интерес поддержать. Я их в выгребную яму засунуть могу перед камерами, а они только улыбаться и благодарить станут. Ничего другого за душой у них нет, ты что, не понимаешь? А-а…

Он махнул рукой и присосался к бутылке.

— Я даже поручусь, что половину самых интересных подробностей о своих отношениях они прямо тут, по ходу дела выдумали, — пробормотал он, отставляя опустошенную емкость. — Знал бы ты, как они меня все достали…

Проигнорировав растерянно вытянувшееся лицо помощника, он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Все на сегодня. А времени еще и восьми нет. По кабакам пойти? Или махнуть на все рукой, слопать таблетку «верозана» и завалиться спать? Как его задрала такая жизнь! Ага, популярность у тупого быдла, восторгающегося шоу. Только о ней ли он мечтал двадцать лет назад, когда юнцом поступал на факультет журналистики? Как его тошнит от холеных идиоток-артисточек и богемной жизни…

Заставив себя раскрыть глаза, он поднялся с дивана.

— Заканчивай тут все, — сухо сказал он помощнику. — Если что, я на связи.

Так и не выработав определенного плана на вечер, он вышел в коридор и зашагал к лифту. И почему ему так тоскливо?

Тот же день. Крестоцин

Вот она подходит к кровати пациента, рядом с которой помигивают огоньками сложные медицинские приборы. На ней строгая синяя хирургическая пижама — отутюженные складки на брюках со свистом режут воздух, на блузе ни единой складки, в руках планшет, на который уже выведена история болезни, на груди болтается диагност, а во взгляде мешаются профессиональный интерес и материнская забота. Больной с надеждой смотрит на нее, и она, бросив быстрый взгляд на планшет и посмотрев на пациента через сканер эффектора, сходу устанавливает диагноз. Обернувшись к сопровождающей медсестре, она говорит…

Что именно она говорит, от раза к разу варьировалось. Карине нравилось мечтать о том времени, когда она наконец станет настоящим врачом и начнет самостоятельно лечить больных. Однако до того блистательного дня, похоже, оставалось еще долго. Куда больше, чем хотелось бы.

Как и пообещали главврач с Томарой, ее обязанности, скорее, походили на медсестринские. Она участвовала в ежедневных перевязках — преимущественно в гнойной перевязочной, поскольку медсестры с большой неохотой там дежурили и с радостью соглашались на подмену, ставила катетеры, капельницы и уколы, ассистировала на операциях (с умным видом, незаметным под маской, стояла возле подносов с инструментами и иногда подавала корнцанг, дренаж или кетгут) и даже брила животы перед операциями. Сверх того госпожа Томара не упускала задать ей вопрос-другой на самые неожиданные темы, и от раза к разу Карине приходилось убеждаться, что в учебниках написано далеко не обо всем. Сверх того куратор, как и обещала в первый день, загрузила ее чтением пособий по хирургии, пообещав, что к концу практики устроит настоящие экзамены по прочитанному. Карина лишь тихо радовалась про себя, что больница не обслуживает ни орков, ни троллей — на тех специализировались Третья и Четвертая городские больницы. Иначе с Томары сталось бы устроить ей экзамен и по нечеловеческой анатомии.