Ничьи котята

— Яна, ты сама-то как себя чувствуешь? Не мутит, не тошнит?

— Нет, господин Дзинтон, — мотнула она головой. — Только есть хочется.

— Ну, с такой бедой мы справимся легко, малышка, — улыбнулся парень. — Только до дома доберемся. Ты уж продержись еще немного, а то я вас двоих не унесу. Здесь недалеко, минут десять идти. Справишься? Вот и молодец. А сейчас надо одеть Карину, чтобы она не замерзла, пока мы ее несем. Я приподниму Карину, и ты наденешь на нее платье. Держи его вот так, хорошо?..

На улице стемнело окончательно, но на дорожку меж крон деревьев пробивался свет восходящего Звездного Пруда. Лопухи и трава отбрасывали глубокие темные тени, в которых терялись трещины и выбоины, так что босоногая Яна постоянно запиналась, с трудом удерживаясь на ногах. В конце концов она ухватилась за рубашку Дзинтона, несущего Карину на руках. Идти стало немного легче. Но вскоре тот свернул с дорожки на лесную почву, и шагать снова стало трудно. Усталые ноги, казалось, считали необходимым запнуться за каждый корень, и вскоре отбитые пальцы начали нестерпимо саднить. Когда они добрались до темного дворика отеля, девочка окончательно выбилась из сил и еле плелась.

— Ну, вот и пришли, — облегченно выдохнул Дзинтон, укладывая девочку на скамейку во дворе. — Сейчас…

Он щелкнул выключателем, зажигая фонарь, и открыл входную дверь. Снова подхватив Карину, он кивнул Яне:

— Проходи.

Сбросив сандалии, он поднялся на высокий пол коридора. Яна нерешительно замерла у входа. Дзинтон, уловив ее колебания, повернулся и удивленно поинтересовался:

— Что-то не так?

— У меня ноги грязные, — смущенно пояснила Яна. — Я напачкаю…

— Да ты и остальная не слишком-то чистая, — усмехнулся парень. — Заходи, не бойся. Что запачкаешь — отмоем. Ванная в конце коридора, залазь и отмокай. Чистая одежда… М-да. С ней сложно. Нет у меня подходящей одежды для девочек твоего возраста. Может, Цукка что придумает — она должна появиться к тому времени, когда ты отмоешься. Ну, в крайнем случае пока походишь в своей хламиде. Давай, марш в ванную!

Он прошел по коридору, ногой открыл дверь в одну из комнат и скрылся в ней вместе с Кариной. Яна вздохнула и на цыпочках, чтобы не пачкать слишком сильно, ступила на высокий пол. Она прошла по коридору и заглянула в комнату. Платье Карины, окончательно изгвазданное за сегодняшний день, валялось на полу. Нагое тело девочки вытянулось на пустом матрасе кровати, и Дзинтон осторожно ощупывал ей живот. Яна поежилась. А вдруг он извращенец, который любит приставать к маленьким девочкам, как те двое дядек? Нет, не может быть. Он такой добрый и решительный…

Она прошла дальше и с третьей попытки обнаружила ванную. Пустив горячую воду, она забралась в ванну и принялась усердно тереть себя обнаружившейся здесь же мочалкой.

Цукка с Палеком появились одновременно с доктором Тарсаки. Они как раз подходили к дверям отеля, когда за кустами зашелестел мотор автомобиля и хлопнула дверца. Выбравшись на дорогу, высокий сухопарый мужчина с седыми висками и пухлым саквояжем в руках осведомился:

— Здесь отель «Мароновая роща»? Мне необходимо видеть господина Дзинтона. Где пациентка?

— Дзинтон, наверное, в доме, — откликнулась Цукка. — Мы в аптеку ходили за лекарствами. — В качестве доказательства она продемонстрировала пакет с упаковками, на котором красовалась эмблема аптеки. — А ты, господин…

— Я доктор Тарсаки. Он вызвал меня по коммуникатору. И вообще, я вижу, времени зря он не терял, — сухо проговорил доктор. — Интересно, зачем он звонил, если сам поставил диагноз и сам выписал лечение? Что же, пройдемте.

У кровати Карины, впрочем, его неприязнь мгновенно испарилась, сменившись профессиональным интересом. Он, как и Дзинтон накануне, приподнял веко и заглянул Карине в зрачок, пощупал пульс, потом споро распаковал саквояж, достав из него портативный диагност, и принялся споро прилаживать сенсоры к телу девочки. Прилепив три штуки, он недовольно оглянулся.

— Господин Дзинтон, я бы предпочел, чтобы во время осмотра мне не дышали в затылок.

— Хорошо, доктор, — кивнул парень. — Так, граждане, давайте-ка выйдем на несколько минут, тем более что у меня еще одно неотложное дело есть.

Он приобнял Цукку с Палеком за плечи и полувывел-полувытолкал в коридор, прихватив из аптечного пакета несколько упаковок таблеток и пузырьков и прикрыв за собой дверь.

— Доктор Тарсаки весьма квалифицированный терапевт, но характер у него не слишком уживчивый, — пояснил он вполголоса, словно извиняясь. — Да и вообще, прав он — врачебный осмотр дело интимное, не следует посторонним присутствовать. Тем более мальчикам, — добавил он, покосившись на Палека.

Палек вспыхнул.

— Можно подумать, я голых девчонок в бане не видел, — пробурчал он. — И вообще, мне пора, господин Дзинтон. Приятной вам ночи…

— А ну-ка стой, обидчивый ежик, — засмеялся Дзинтон. — Не сворачивайся в шарик, я не кусаюсь. Цу, там Яна в ванной плещется — попытайся придумать, во что ее одеть. Не в ту же грязную тряпку на три размера больше, чем надо. Ночная рубашка у тебя есть запасная? Выдай ей на ночь, будь другом, а завтра разберемся, что к чему, на свежую голову. Палек, можно тебя на пару слов?

С этими словами он увлек мальчика за собой на кухню, где уселся на табурет и внимательно посмотрел на него. Тот набычился и отвернулся.

— Палек, я очень благодарен тебе за помощь, — серьезно сказал парень. — Ты нас очень выручил. Но об этом мы еще поговорим, а пока скажи мне вот что: тебе вообще есть, куда идти?

Мальчик не ответил.

— Понятно, — вздохнул Дзинтон. — Ты тоже сбежал с Кариной и Яной из Института?

Палек мотнул головой.

— Тогда из детского дома, да? Я угадал? — Дзинтон приподнял его голову за подбородок и заглянул в глаза. — Угадал. То-то у тебя имя северное! Вот что, ежик, никуда ты сегодня не пойдешь. Места здесь хватает, и ночевать под крышей куда лучше, чем на улице или в той гнилой халупе. А еще мы сообразим, чем вас с Яной накормить. Ты ведь тоже, наверное, есть хочешь.

— Я лучше пойду, — буркнул мальчик. — Спасибо за…

— Палек, — перебил его Дзинтон, — я понимаю, о чем ты думаешь. Ты боишься, что завтра я позвоню в полицию, и тебя вернут обратно в детдом. Обещаю — я так не поступлю. Как и любому взрослому, мне не нравится, когда дети остаются сами по себе, без присмотра — когда подрастешь, поймешь, почему. Но тебя я не выдам, честное слово. И еще… — Он поднялся и отошел к окну, вглядываясь в ночную темноту. — Эта девочка, Яна. Ей страшно и одиноко. Не оставляй ее сегодня ночью, хорошо? Ей нужен друг, хотя бы на время. Помоги ей, ладно?

— Хорошо, — кивнул Палек. — Но ты точно обещаешь, господин Дзинтон, что не вызовешь полицию? И твоя жена тоже?

— Во-первых, Цукка не моя жена, — улыбнулся ему парень. — И даже не подруга. Она сама по себе. Во-вторых, без формальностей. Зови меня просто Дзинтон. В-третьих, я точно обещаю, что не вызову полицию. И ты можешь оставаться здесь, сколько захочешь. Так. Теперь немного похимичим…

Он разложил по столу лекарства и пузырьки и пораскрывал их. Включив чайник и вытащив из одного стола ступку, он быстрыми ловкими движениями начал размалывать таблетки, высыпая получившиеся порошки в ячейки пластиковой формочки для льда. Потом он налил в небольшой стакан согревшуюся воду, вскрыл пузырьки — по кухне разлился резкий лекарственный запах — и начал вливать в стакан жидкости и всыпать порошки. Иногда он переливал состав через тряпочку в другой стакан, сливая в раковину осадок. Палек как завороженный наблюдал за ним.

— А что ты делаешь, гос… Дзинтон? — наконец осведомился он, не выдержав. — Лекарство?

— Лекарство… — рассеянно согласился парень. — Особое лекарство, которое в аптеках не продают. Боюсь, нашей Карине без него не выжить. Еще чуть-чуть добавим…

Он плеснул в стакан с жидкостью, которая казалась сиреневой, микстуру из пузырька, и состав медленно сменил свой цвет сначала на прозрачно-голубой, а потом стал бесцветным.

— Почти готово. Осталось убрать лишнее, и все.

Он вылил часть жидкости в металлический ковшик и поставил его на горячую плиту. По кухне распространился новый запах — слегка сладковатый и приторный. Дзинтон удовлетворенно кивнул.

— Готово, — сообщил он. — О стерилизации беспокоиться не станем — микроб, способный выжить в таком зелье, достоин уважения не менее, чем льдинка в огне.

Он сгреб со стола остатки лекарств и бросил их в мусорное ведро, потом промыл использованную посуду и поставил ковшик с жидкостью на шкаф, прикрыв его стеклянной подставкой для горячего.

— Эй, мужчины! — в кухню вошла Цукка, за которой следовала Яна. На девочке красовалась длинная ночная рубашка, волочившаяся по полу, ее влажные волосы торчали во все стороны. — У вас тут химическая экспресс-лаборатория? Или серьезный разговор? Можно поучаствовать глупым женщинам?

— Глупым женщинам — нельзя, — подмигнул Дзинтон. — И глупым мужчинам тоже. Но вы у нас обе умницы и красавицы, верно? Значит, вам можно. Ты как, не проголодалась после пробежки по аптекам?

— Нет. Но наших гостей надо чем-то накормить. Ф-фу, как воняет. Чем вы тут занимались?

— У нас оставалась готовая еда, — Дзинтон переместился к холодильнику и заглянул в него. — Так… вчерашняя вареная картошка, сегодняшний бекон, полвилка капусты, но его на потом… сосиски, а тут яйца и майонез. А тут… — Он заглянул в хлебницу. — Полбатона. Сойдет. Эй, молодежь, устраивает меню? Так, сейчас мы все погреем и покрошим, и будет вам объедение.

— Я там еще молока купила и несколько йогуртов, — заметила Цукка. — Тоже бери.

Яна с Палеком набросились на еду так, что за ушами затрещало. Дзинтон наблюдал за ними почти с отеческой улыбкой. Цукка хихикнула про себя. Мужчин хлебом не корми, дай почувствовать себя защитником слабых детей и угнетенных женщин. Однако он, кажется, умеет обращаться с детьми, и те отвечают взаимностью…

Пару минут спустя в дверь заглянул доктор.

— Я закончил обследование, — сообщил он. — Господин Дзинтон, можно тебя на несколько слов?

Дзинтон взглядом позвал за собой Цукку и прошел за доктором в комнату Карины.

— Итак, молодые люди, — прежним сухим тоном сообщил он, — если бы у меня не имелось привычки держать язык за зубами в вопросах, меня не касающихся, я бы, несомненно, обратился бы в полицию и предъявил вам — или родителям девочки — обвинение в жестоком обращении с детьми. У ребенка по всему телу следы побоев и издевательств, причем большую часть из них я затрудняюсь интерпретировать. Полукруглые шрамы походят на ожоги от сигарет, а вот синяки и ссадины — на побои ремнем с большой пряжкой, наподобие армейского. Плюс к тому — натертости на запястьях и лодыжках, характерные для наручников или жестких пут…

— Меня не интересуют внешние следы, доктор, — жестко оборвал ее Дзинтон. — Их мы в состоянии рассмотреть самостоятельно. Что внутри?

— Ну, — доктор заложил руки за спину и прошелся по комнате, — я, безусловно, диагностировал острый гастрит, как ты и предполагал. Причина непонятна, но если учесть, что у девочки ярко развитая атония кишечника, я бы предположил, что она просто съела много грубой твердой пищи, которая и вызвала раздражение слизистой. Если бы речь шла о взрослом человеке, — добавил он, поколебавшись, — я бы предположил, что его долго держали без сознания, как практикуется в некоторых тюрьмах для особо опасных преступников и психиатрических лечебницах. В обездвиженном состоянии питание осуществляется жидкими смесями, вводимыми в желудок через носовые трубки, что крайне негативно сказывается на правильном функционировании кишечника. В пользу такой версии говорят и следы на руках и ногах, характерные для фиксирующих захватов, и потертости кожи в районе ноздрей, и раздражения, обычные при частом введении анального и уретрального катетеров, и характерные параметры мышц конечностей, как бы находившихся на постоянной электротренировке. Если человек, долгое время находившийся в состоянии такой фиксации, внезапно начнет есть твердую пищу, у него, несомненно, разовьется острый гастрит в форме, которую мы наблюдаем сейчас. Но, господин Дзинтон, подобные меры категорически запрещены к применению в отношении несовершеннолетних детей из-за катастрофического их влияния на развивающийся организм.

— Понятно, — медленно проговорил Дзинтон. — И каков прогноз?

— Я ввел лекарства, снимающие остроту воспаления. По большому счету, ее организм в порядке, если не считать общего болевого шока. С сердцем у нее, кстати, все нормально — острый гастрит иногда сопровождается симптомами, характерными для инфаркта, так что непрофессионал вроде тебя, — в его голосе проскользнули самодовольные нотки, — вполне может и запутаться. Покой, желательно в постели, тепло, минимум пять раз в день жидкое питание наподобие нежирных бульонов с хлебным мякишем и пресных протертых каш, постепенный переход на нормальную пищу, сначала мягкую, потом твердую, но не жирную и не острую. Лекарства давать в соответствии с расписанием, что я оставлю — и через период она вполне оправится. Имейте в виду — на первых порах у нее весьма вероятны запоры, так что слабительное обязательно. Купите его завтра же. В остальном, господин мой Дзинтон, я склонен одобрить твой набор лекарств. Разумеется, я бы выписал несколько иные препараты, аналогичные, более дорогие и качественные, но, в общем, сойдут и такие. Да, разумеется, через неделю следует снова показать ее врачу, чтобы удостовериться в нормальном ходе лечения.

— Могу я снова рассчитывать на тебя, доктор Тарсаки?

— Да. Но только, ради всех богов, не в такое время, как сейчас.

— Само собой, доктор, — Дзинтон достал из кармана брюк бумажник. — Ты, как всегда, предпочитаешь бумажные деньги?

— Само собой, — кивнул тот. — Не верю я новомодным электрическим монетам, которые даже и в руках-то не подержишь.

— Вот, — Дзинтон протянул ему бумажки. — Надеюсь, сумма вполне компенсирует причиненное беспокойство.

— Вполне, — согласился врач, убирая деньги. — Приятно иметь с тобой дело.

— Взаимно. Такси я уже вызвал, оно прибудет с минуты на минуту.

Цукка подозрительно взглянула на Дзинтона. Она как-то не заметила, чтобы тот воспользовался пелефоном хотя бы раз после прибытия доктора. Когда он успел? А сколько денег он заплатил! Четыре тысячи — ничего себе консультация терапевта!..

Когда за врачом закрылась дверь отеля, Дзинтон вернулся в комнату Карины, прихватив с собой ковшик. Он вытащил из аптечного пакета шприц и наполнил его жидкостью из ковшика.

— Двух кубиков должно хватить… — задумчиво проговорил он. — Зависит, конечно, от дозы, но вряд ли она получила слишком много.

Перетянув девочке плечо жгутом, он воткнул ей в вену иглу и, сняв жгут, аккуратно, медленно ввел лекарство.

— Что ты вколол? — поинтересовалась Цукка.

— Антидот, — дернул плечом Дзинтон. — Не спрашивай, от чего, тебе ответ точно не понравится.

Бросив на стол пустой шприц, он прикрыл спящую девочку вытащенным из шкафа одеялом.

— Ну вот, — задумчиво сказал он, усаживаясь на стул. — Похоже, у нас завелся еще один жилец. Точнее, два, а то и три — Яне с Палеком тоже некуда идти. То я один как перст, то сразу целая компания, чуть ли не настоящая семья. Надо завтра купить постельное белье. Да и одежду для девочек — тоже. У них даже нательного белья нет.

— И ты не хочешь вызвать полицию? — поинтересовалась Цукка, присаживаясь на край кровати и осторожно подтыкая на Карине одеяло. — Помнишь, что сказал врач? Какие-то изверги над ней измывались, по ним же тюрьма плачет!

— Ты слышала, что сказала Яна? Они бежали из Института человека.

— Из Института человека? — удивилась Цукка. — В первый раз слышу.

— Широко известная в узких кругах контора, — пояснил Дзинтон, нахмурившись. — Формально — неправительственная организация, занимающаяся философскими изысканиями, поддержкой литераторов определенного сорта, разработкой и финансированием социальных проектов и так далее. Есть даже департамент, разрабатывающий теоретические модели функционирования искинов. На деле же Институт — тайное детище блистательного господина Тоя Карация, слышала про такого?

— Который глава партии гуманистов?

— Именно. А поскольку его партия уже не первое десятилетие стабильно имеет в Ассамблее от сорока до пятидесяти процентов голосов, формируя с прогрессистами квалифицированное большинство, господин Той Караций имеет огромное влияние как в правительстве, так и в президентской администрации. Он негласно влияет на распределение серьезных финансовых потоков, часть которых перепадает Институту человека отнюдь не на философские эссе. В частности, Институт по заказу…

Дзинтон замолчал.

— Что? — переспросила Цукка, когда молчание затянулось.

— Тебе, пожалуй, лучше не знать, — качнул головой Дзинтон. — Меньше знаешь — крепче спишь. Но детей туда я вернуть не позволю. Особенно после того, как своими глазами увидел, что сделали с Кариной.

Девушка задумалась.

— Но ведь содержать троих детей дорого, — наконец сказала она. — Где мы возьмем деньги?

— Мы? — улыбнулся Дзинтон, и от его улыбки у Цукки по жилам словно прокатилась волна приятного тепла. — Спасибо, Цу, но тебя я в расходы втягивать не намерен. Тебе лишних денег действительно пока взять неоткуда. Ну, а я… придется играть на бирже не два часа в день, а три или четыре. Опять же, я придумал новую эвристику, так что есть шанс, что и того не понадобится. Поставлю на автомат, и пусть шуршит само. В общем, я выкручусь. Другое дело, что детьми надо заниматься, а у меня как-то нет опыта обращения с ними. Вот если поможешь приглядывать, скажу большое спасибо.

— Конечно, я помогу! — горячо сказала Цукка.

— Вот и здорово! — снова улыбнулся Дзинтон. Внезапно он бесшумно встал со стула, в три шага пересек комнату и резко распахнул дверь. Раздалось двойное громкое ойканье, и Яна с Палеком, неожиданно потеряв опору, ввалились в комнату.

— Подслушиваем, значит? — укоризненно спросил Дзинтон. — Ну, поросята!

Дети, потирая ушибленные ладони и локти, уселись на полу, виновато отводя взгляд.

— Ладно, на первый раз прощаю, — резюмировал парень. — Но еще раз поймаю — в уши наплюю, чтобы не чесались лишний раз. Ну что, мелочь пузатая, наелись? А посуду за собой помыли? Я так и думал. Нет уж, прислуга здесь отсутствует, так что за собой придется прибирать самостоятельно. Ну-ка, в кухню, вымыть посуду, а потом спать. Утро вечера мудренее, завтра разберемся, что к чему. Цу, — обратился он к девушке, — ты бы тоже ложилась. Тебе на работу вставать.

Он по очереди подхватил насупившихся детей под мышки, поставил их на ноги и вышел вместе с ними. Цукка, не удержавшись, снова хихикнула. Ну точно — не человек, ураган.

И однако же — откуда Дзинтон все знает? Про Институт человека, про Тоя Карация? Почему он разбирается в медицине не хуже настоящего доктора? И откуда он знает того странного врача? Они ведь явно встречаются не в первый раз!

А вдруг он шпион? Цукка хмыкнула. Ну да, шпион Четырех Княжеств, у которого дел других нет, кроме как за приблудными детьми ухаживать. Ох, что только не придет в сонную голову. Внезапно девушка осознала, что глаза буквально слипаются. Действительно, надо ложиться. Под душ — и спать. А думать она станет завтра утром. Прав Дзинтон — утро вечера мудренее…

* * *

Ночью Яна пробудилась словно от толчка. Рядом на принесенной из соседней комнаты кровати тихо посапывал Палек, в окно без занавесок лился звездный свет, пробивающийся сквозь качающиеся кроны деревьев. Под колючим одеялом было на удивление тепло и уютно. Девочка лежала в темноте, глядя в потолок, и чувствовала, что страх остался где-то там, за стенами отеля. А здесь есть Цукка, и Дзинтон, и Палек, и Карине больше ничего не угрожает. Наверное, Дзинтон — очень хороший человек, потому что он знает про Институт и не хочет возвращать их туда несмотря на полицию. И еще, подслушивая под дверью, она не чувствовала в нем лжи и нечестности — только спокойную уверенность, легкую улыбку, небольшую озабоченность и, где-то глубоко-глубоко внутри, скрытую искру такой же ярости, какую она чувствовала в Карине утром. И Цукка — в ней скрывалась тревога, как у мамы, тревога, и жалость, и озабоченность, и немного страха. Наверное, она тоже хороший человек.

Но Цукка сказала, что содержать троих детей — дорого. Невежливо заставлять чужих людей нести большие расходы. Но что можно сделать? Она еще маленькая, она даже не может пойти и устроиться на работу. Но зато она может во всем помогать по дому — мыть пол и посуду, убирать, мести двор, ходить в магазины. Мама с папой ее всему научили. А потом, когда она вырастет, она обязательно вернет Дзинтону все деньги, которые тот на нее потратит.

Но у нее есть дар. Должна ли она сказать про него Дзинтону и Цукке? Она не знает. Так нечестно — не сказать. Мама и папа умерли, но мама всегда говорила, что показывать свой дар чужим людям нельзя ни в коем случае. Иначе ее заберут в плохое место и начнут больно колоть иголками. Но Дзинтон и Цукка уже не совсем чужие — ведь они помогли Карине. А если она станет жить с ними, то они совсем не чужие.

Решено. Она подождет еще немного и расскажет им. И если они не испугаются и не отдадут ее обратно в Институт, все будет хорошо. Навсегда.

И с этой мыслью Яна уснула легким безмятежным сном.

* * *

Палек проснулся от того, что одеяло сползло на пол. Он поворочался, устраиваясь поудобнее и прислушиваясь к сопению спящей рядом Яны. Девчонки, покровительственно подумал он. Вечно всего боятся и вздрагивают на пустом месте. Эта вот вцепилась в него, словно репей, и даже засыпала, ухватив его за руку. Наверное, в первый раз сбежала из детдома. Интересно, что за название такое дурацкое — «институт»? Впрочем, для девчонки сбежать — подвиг, так что Яна все-таки молодец. Можно даже путешествовать вместе. Правда, рано или поздно они все равно попадутся в руки полиции, и их вернут обратно, но никто ведь не мешает им сбежать снова, верно? Не прикуют же их цепью…