…Помни своего [Гайдара], который ушел на войну…
Будь жива, здорова.
Эти товарищи, которые передадут тебе письмо, из одной со мной бригады. Напои их чаем или вином. Они тебе обо мне расскажут[10].
Целую Женю.
Привет маме и всему вашему табору.
Дорогой Рувим!
Все на месте. Кончил устраиваться. У нас две небольшие комнаты, рядом старик со старухой. Крылечко, дворик с кустами малины, заваленной сугробами. В пяти минутах — базар, в трех минутах — широкое поле, на столе — керосиновая лампа, а на душе спокойно.
Очень я хорошо сделал, что уехал. Арзамас с тех пор, как я его оставил, изменился не очень сильно — поубавилось церквей, поразбежались монахи, да и то часть встречалась: там на базаре инокиня торгует потихонечку иконами, смоляным ладаном, венчальными свечами, тряпичными куклами; там, глядишь, престарелый Пимен тянет за рога упирающуюся козу и славословит ее матом или кротко поет хвалу богу и добирает в кружку до пол-литра.
Арзамас — район крестьянский, нет здесь ни Днепростроев через Тешу, ни Магнитогорска на месте старых кирпичных сараев. Зато много кругом хороших колхозных сел и деревенек. Веселые здесь дважды в неделю бывают базары — свиней понавезут на возах целыми тушами. Там целые горы березовых веников. Возы с золотым арзамасским луком, овчина, валенки, крупа, мука, овес — в общем, все недорого и всего вдоволь. Девочкам я купил санки и выстроил им во дворе большую снежную крепость с бойницами. Вчера там был впервые поднят военный флаг. Девчонки героически отражали мои бешеные атаки, причем я получал контузии прямо в рот.
Послезавтра оклею обоями комнаты, тогда буду совсем свободен, и можно будет подумывать о работе. Что-то близко вертится, вероятно скоро угадаю.
Как-то поживаете вы?
Зачем ты едешь на Кавказ? Если это по своей воле, тогда еще так-сяк. Но боюсь, что просто, пользуясь твоим добродушием и мягкостью, тебя втравили в поездку, против твоего желания. На перевале в Тубан я был в 1919 — дорога туда зимой очень нелегкая, хотя и красоты неописуемой. Когда лошадьми будешь проезжать станицу Ширванскую (а ее ты никак не минуешь), ты увидишь одинокую, острую, как меч, скалу; под этой скалой, как раз на том повороте, где твои сани чуть уж не опрокинутся, у меня в девятнадцатом убили лошадь. Крепкий привет Вале[11] и всем моим любимым друзьям. Если выберешь время, то черкни еще до отъезда или с дороги. Обязательно напиши твой адрес — я ведь не знаю номера дома.
Из дер. Головково 1938 год
Живу тихо, глухо, одиноко. Взялся за работу. Выйдет ли чего — не знаю! Вернусь, закончив повесть, к первому — из пяти листов оставлю, кажется, полтора-два. Остальное чушь, белиберда. Все плаваю поверху, а нырнуть поглубже нет ни сил, ни уменья.
Огромная к тебе просьба. Возьми вложенный здесь пакет. 13-го января к двум часам съезди в Лаврушинский, в Управление по охране авторских прав. Зайди к директору, передай ему лично этот пакет и подожди ответа. Не забудь захватить с собой паспорт, потому что в пакете лежит заявление и доверенность на твое имя.
Милый Рувим, я ведь на самом деле сирота, и друзей у меня очень мало. Сделай, как я прошу, иначе мне придется сорваться с места и мчаться в Москву.
Если что нужно, то сообщи домой мой адрес. Но лучше бы без особой важности мне не писали…
Целую неделю читаю Карла Маркса, кое-что понял; других книг, чтобы не забивать себе голову, не взял.
Передай привет Косте[12]. Бог знает, чем я его обидел. Но если я обидел, то нечаянно.
Крепко жму твою руку.
9 января 1938 г.
Где ты? Кого любишь? Кого ненавидишь? С кем и за что борешься? Что ешь и что пьешь?
Я был в Ялте и Батуми. Летал в Кутаис, на обратном пути в Одессу. На время стоянки парохода опять заходил в Дом писателей в Ялте, никого там уже не застал. Я живу сейчас в домике на берегу моря. Здесь же меня кормят, усыпляют, умывают. Я работаю! Нужно в поте лица добывать трудовую копейку — это раз. Во-вторых, надо чем-то оправдывать свое существование перед богом, людьми, зверями, перед разными воробей-птицами, соловей-птахами и также перед рыбой карась, линь, головель, лещ, плотва, окунь — а перед глупым ершом и перед злобной щукой оправдываться мне не в чем.
В Одессе я пробуду, вероятно, еще с месяц. К этому времени работу думаю закончить. И знаешь — конечно, море прекрасно, — но скучаю уже я по России. Где мой пруд? Где мой луг? «Где вы, цветики мои, цветики степные?» Всех я хороших людей люблю на всем свете. Восхищаюсь чужими домиками, цветущими садами, синим морем, горами, скалами и утесами.
Но на вершине Казбека мне делать нечего — залез, посмотрел, ахнул, преклонился, и потянуло опять к себе, в нижегородскую или рязанскую.
Дорогой Рува! Когда вы едете в Солотчу? Какие твои и Косты планы? Тоскую по «Канаве», «Промоине», «Старице», и даже по проклятому озеру «Поганому» и то тоскую. Выйду на берег моря — ловят здесь с берега рыбу бычок. Нет! Нету мне интереса ловить рыбу бычок. Чудо ли из огромного синего моря вытащить во сто грамм и все одну и ту же рыбешку? Гораздо чудесней на маленькой, чудесно задумчивой «Канаве» услышать гордый вопль: «Рува, подсак!» А что там еще на крючке дрягается — это уже наверху будет видно.
Дорогой Рува! Когда я приеду в Солотчу, я буду тих, весел и задумчив. К этому времени у меня будут деньги. 100 000 рублей я заплачу Матрене, чтобы она за мой долг не сердилась, 50 000 — старухам, 250 рублей отдам Косте, которые я ему должен, 5 руб. дам тебе, а с собой привезу два мешка сухарей, фунт соли, крупный кусок сахару, и больше мне ничего не надо.
Напиши мне, Рува, письмо. Хотя бы коротенькое: как жизнь, кто где, что, почему и все это почему? Привет Вале. Если же увидишь Косту, то пожми ему от меня руку.
Сидели мы на солнышке, вспомнили и обругали тебя. Зачем сюда не едешь? Здесь жарко, всё в цвету, лежим на камнях, загораем. Рувчик, скоро вскроются реки и стаи вольных рыб воздадут хвалу творцу вселенной; ты же, старый хищник, вероятно, уже замышляешь против сих тварей зло. Увы! И я замышляю тоже!
Рувим! На земле война. Огонь слепит глаза, дым лезет в горло, и хладный червь точит на людей зубы.
Дорогой Сереженька!
По просьбе К. Д. пересылаю тебе ее карточку. Она сдала уже испытания по интегральному исчислению и по органической химии. Боится за сопротивление материалов. Сопротивляемость, говорит она, у меня и у самой-то неважная.
Верочка — все та же, холодна, красива, но глупа и думает, что Мадам Бовари до Айседоры Дункан была женою Есенина.
Я сижу крепко работаю. Меня хвалят…
Еще просьба, позвони к Никитину[14] и узнай от него две вещи:
1) в каком положении «Барабанщик»?
2) — сложнее. Передаю тебе точный текст его телеграммы: «Телеграфируйте согласие печатать „Судьбу барабанщика“ в газете „Колхозные ребята“ Никитин».
Я ответил: — В газете печатать разрешаю. — Но потом мне показалось, что, такой газеты как будто бы нет. С другой же стороны, он точно знает, что «Барабанщик» печатается в журнале «Пионер». Значит, ни в каких журналах печатать без Бобкиного разрешения его нельзя. Я писал ему открытку. Он не ответил.
Выясни, пожалуйста, конечно, по возможности с оборотом в мою пользу.
Вот пока о делах и все.
Получил ли ты мою открытку со стихами? Я приеду числа двадцать первого, а там мы с тобой что-нибудь придумаем.
Дорогой Сереженька!
Заканчиваю последние страницы повести[15]. К первому вернусь. Живу тихо, как волк.
Работал крепко, кажется выходит хорошо. Как-то ты живешь, сиротинка моя! Вероятно, костерите меня за одно дело (насчет займа) и в хвост и в гриву. Приеду, паду на колени.
Сережа! Недавно я сделал некоторые открытия. Усидчивая работа и одиночество навевают на человека волшебные сны [неразборчиво]…
Сережа! Завтра — 22 января — мне стукнет ровно без шести лет сорок. Молодость — «э пердю! Ке фер?»
И единственно, что меня утешает, — это яркий и поучительный пример твоей жизнерадостной старости. Дай же мне бог — дотянуть до такой же, сохраняя все те же присущие тебе качества — как-то: бодрость, веселье, умиротворение, мужество духовное и телесное.
В общем же дела мои хороши — повесть кончаю.
Дневники
11/24 Пн. Выли все 5 уроков. Новую француженку зовут Софья Вацлавна Бернатович.
12/25 Вт. Были вопросы о выборе комитета.
13/26 Ср. Общая молитва отменена. Запись уроков в бальнике необязательна.
14/27 Чт.
23/6 Сб. Выбирали после уроков в комитет.
Голиков — 20 голосов.
Доброхотов Б. Мешалкин — 14 гол.
Доброхотов, Степанов — 11 гол.
24/7 Вс. Первое собрание комитета у Ник. Ник. Вопрос об отсутствующих, о развлечениях и другие.
27/10 Cр. Было задано сочинение на тему: «Из школьной жизни», по плану.
3/16 Вт. Комитет постановил требовать от класса полнейшего спокойствия на всех уроках, главное — французском, законе и истории.
4/17 Ср. Первый день сегодня начались мелкие дожди.
6/19 Пт. Была на последнем уроке (французском) икона (урока не было).
7/20 Cб. Один голубь был подстрелен, 2 ранены (улетели).
8/21 Вс. 1 голубь подстрелен, пули вышли.
9/22 Пн. Географии не было. Старый урок заменили русским, разбирали (слепой закон).
10/23 Вт. Купил книгу («географию»).
11/24 Ср. «Калевала».
12/25 Чт. Приезжал Кузьма Васильевич от папы. Был у нас с 8 до 1 час. дня. Много рассказывал о папе и наконец, уехав, дал обещание заехать на обратном пути за посылкой. Написал письмо папе.
13/26 Пт. Написал письмо папе и послал его.
14/27 Сб. Был у Рейста. «Ночь на границе».
22/4 Вс. Был на эсеровском митинге. 23/5 Пн. Не было французского урока, отпустили.