Покажи мне Бостонское небо

– Пока что нет никаких «нас», Аннет. Вы питаете какие-то пустые иллюзии относительно того, что мы покинем страну, или навсегда уйдем в подземелье. Но этому не бывать. Сегодняшний вечер мы проведем у меня в кабинете, там я и расскажу, что ждет «нас» в ближайшее время. А пока вы можете отдохнуть, насладиться третьей сюитой Баха, но также вы вольны пойти на улицу, немного развеяться. Советую обходить машины полицейских стороной.

– Нет уж. Я, пожалуй, останусь в доме.

– Тогда не тратьте время впустую.

– Что…

– Аннет! – Эван слегка повысил голос. – Не задавайте мне глупых вопросов. Просто не тратьте время зря. А мне нужно работать. Consuetudo est altera natura*.

В костюме Brioni Эван выглядел сногсшибательно. Аннет провожала его взглядом до самого кабинета и смотрела на пустую полуарку в течение еще некоторого времени. Все трудности, сопровождавшие ее до сего момента, постепенно отступали. И сколько бы ужаса не наводил персонаж Эвана, где-то внутри Аннет чувствовала, что он не способен обидеть ее. Да, именно с его подачи была убита Дорис. Он покончил с ее супругом. Но даже после всего случившегося жизнь не остановилась, более того, не кажется чем-то обязательным. Эйс учит Аннет ценить слово, каждую мысль, обдумывать любое принятое решение дважды. Если бы он хотел убить ее, это не заставило бы себя долго ждать. Аннет по-прежнему сидела в кресле и вертела в руках обручальное кольцо, некогда подаренное Джейсоном Лоутоном. К чему оно ей? «И вы очень меня огорчите, если выберете другого спутника», – это было в письме. Но что он хотел сказать? Чтобы она хранила верность супругу, пусть даже усопшему, до конца своих дней? Или Эван не хотел «опоздать»? Оказаться позади кого-то, кто вновь занял бы ее сердце? Можно было бы спросить, но это – пустая трата времени. Аннет подошла к окну и всмотрелась в безмятежно ниспадающие снежинки. Безветренная погода – редкий гость на восточном побережье. Все в этом мире повернулось вспять. Аннет сняла кольцо и положила на подоконник. Оказывается, один маленький золотой хомут способен сковать сильнее любого возможного насилия. Consuetudo est altera natura* – привычка – вторая натура. 3 января, 1974 год. Бостон. Когда Аннет вошла, Эван убирал какие-то бумаги в ящик своего стола, больше похожего на авианосец. Уже давно стемнело, кабинет освещался лишь за счет бронзового светильника, к которому и потянулся Эван, чтобы сделать атмсоферу в помещении немного ярче.

– Присаживайтесь, Аннет.

Он поднялся и вышел из кабинета. Складывалось впечатление, что Эйс спокоен, как никогда, все как будто идет нормально. Не учитывая полицейских и детективов, разыскивающих девушку, убившую собственную мать. Также в участке знают, что с ней был соучастник, мужчина, ударивший ножом врача и скрывшийся вместе с преступницей с места происшествия. Аннет слабо верилось в то, что хоть кто-нибудь опишет Эйса, позади почти двадцать лет, от его руки погиб не один десяток человек, а может, не одна сотня, но он по-прежнему на свободе. Как ему это удается – загадка. Возможно, ответ кроется в пресловутом перфекционизме, которому, похоже, он и собрался учить Аннет. Прошло не менее получаса, прежде чем Эван вернулся с небольшим серебряным подносом в руках, на котором стояли фарфоровый кофейник с удлиненным носиком, плотно закрытый крышкой, и две маленьких чашки с широкими верхними краями. Терпкий аромат моментально заполнил все помещение.

– Первоначально, Аннет, кофе готовился как отвар из высушенной оболочки кофейных зерен. Уже потом возникла идея их обжарки на углях, – рассказывал Эван, разливая напиток по чашечкам, – и, вероятнее всего, впервые кофейные зерна были доставлены в Европу в тысяча пятьсот девяносто шестом году немецким натуралистом Беллусом. В тысяча шестьсот четырнадцатом году Пьеро делла Валле, долгое время живший в Персии, пишет в письме из Константинополя: «Турки имеют один черный напиток, который летом освежает, а зимой согревает. Они утверждают также, что после ужина он не дает человеку уснуть. Вот почему тот, кто намерен ночью учиться, его употребляет». Угощайтесь, Аннет. Ваш покорный слуга лично варил его, чтобы вы могли ночью учиться. Познавать так, как я от вас этого требую.

– Ты что-то сюда добавил?

– Нет, дорогая моя. Это аромат настоящего кофе. Вы привыкните.

– Он восхитителен. Привыкать не к чему. – Аннет не могла скрыть удивления. Напиток был бесподобен.

– Я рад, что смог угодить вам.

Они, не спеша, совершали по маленькому глотку, не отрывая друг от друга взгляда.

– Думаю, мы здесь, чтобы обсудить какие-то детали?

– Не спешите, Аннет. Почему вы пьете кофе, держа чашку в левой руке?

– Я… не знаю. Не задумывалась. – Лицо девушки налилось румянцем.

– Не люблю, когда меня обманывают. Не люблю тщеславных людей, Аннет. Что бы вокруг вас ни происходило, сущность остается неизменной. И с этим мне предстоит бороться. Я заметил, что вы сняли кольцо, в тот момент, когда только вошли в кабинет. И вы делаете все, чтобы я заострил на этом внимание. Это смелый поступок, учитывая мои предупреждения. Но я доволен. Не смотря на вашу жажду похвалы и одобрения любого поступка. Может быть, вы таким образом добиваетесь моего расположения, но подхалимаж – не самый правильный метод из тех, что вы могли выбрать.

– Почему ты думаешь, что знаешь меня? Почему каждый мой поступок расценивается как провал? Я же не могу быть тобой! – в голосе девушки зазвучала некая обида.

– Тише, Аннет. Когда теряешь самоконтроль, становишься уязвимым настолько, что и представить нельзя. Особенно, когда напротив вас сидит человек, убивший всех ваших близких. Я знаю вас. Знаю, чем вы дышите и зачем совершаете то или иное действие. В данный момент я живу вами. Не забывайте об этом.

Аннет хотела встать, но Эван одним движением головы предупредил ее, что не стоит этого делать. Девушка не хотела ничего портить, через какое-то мгновение она раскаивалась. И не понимала, почему слова «учителя» так задевают ее. Да, для этого могла быть сотня причин, но еще совсем недавно казалось, что все идет хорошо.

– Я принимаю ваш бунт. И говорю: держите себя в руках. В один миг случается то, на что не надеешься годами. Подобное случилось и со мной. Я не хочу, чтобы вы перебивали меня, пока я буду вести свой рассказ. Я прошу вас слушать предельно внимательно. Готовы ли вы?

– Я надеюсь.

Налив по второй чашке и прочистив горло, Эван приступил:

– Я никогда не мог терпеть насмешки. Каждый, кто пытался подшутить надо мной, платил довольно высокую цену. Каждый алкоголик, ночевавший в моем доме, оставался лежать на сырой маренговой земле лицом вниз. Все поступки матери становились для меня вызовом, новыми задачами, ответы на которые виделись мне равными нулю. Потом появился мистер Лоутон. Отец Джейсона. Он сделал из матери настоящую леди, такой, какой ее хотел видеть я. Мне больше не нужно было кого-то убивать. Ваше внезапно оборвавшееся общение с Джейсоном – моя заслуга. Я нашел для себя новую цель. То, от чего где-то внутри меня происходил взрыв. Этой целью были вы, Аннет. Впервые мы встретились в парке «Савин Хилл», помните? Небесного цвета сарафан, ветивер, египетский жасмин, волнительный поцелуй? Но я не показал лица, чтобы не напугать вас. Следующая наша встреча состоялась на Лонг Варф. Вы полагали, что я совершу самоубийство. Мистер Лоутон тогда уже отправился за решетку, а мы проводили с вами вечера. Любовались заливом. Я показывал картины, нарисованные мной за время существования этого дома в качестве постоялого двора. Возможно, подставлять отца Джейсона было опрометчивым шагом. Что сказать? Мне не хватало опыта в подобных вопросах.

В один прекрасный день я не появился на берегу, близ которого меня ждали вы. После того инцидента мы так ни разу и не увиделись. Вы вновь повстречали Джейсона Лоутона, но уже в колледже. А я похоронил свою мать. Ее убили, Аннет. То было время величайшего гнева, охватившего все мое естество. В какой-то момент мне перестали казаться глупыми все эти рассуждения университетских философов о карме, фатуме. Неизбежности, воздаянии. Мне казалось, что смерть матери – моих рук дело, все, что я натворил, вернулось в удвоенном размере. Но клин вышибают клином. Самые нерадивые студенты оказывались расфасованными по мешкам и утопленными в Атлантическом океане. Я стал взрослее. Если раньше я уничтожал законченных людей, отвергнутых обществом раз и навсегда, то здесь я предупреждал даже подобное отвержение. Люди, неспособные обучаться, стали моим маленьким экспериментом. Университет поднимал тревогу, призывал студентов быть чрезвычайно бдительными, но разве глупец внемлет разумному? Скорее, он его игнорирует. Изучая менеджмент в школе бостонского университета, посещая вечерние занятия колледжа искусств, я находил время для бесед с профессором Персивалем Коллинсом, работавшим тогда в обсерватории Лоуэлла. В пятьдесят девятом году была основана станция Андерсон-Меса, на которую перевезли мощнейший в то время телескоп из обсерватории Перкинса. Я демонстрировал непревзойденные результаты в обучении, а картина с изображением самой станции стала моим билетом. О многом велись беседы в стенах Андерсон-Меса. Но навсегда я запомнил именно эти слова профессора Коллинса: «Эван, какое бы горе тебя ни охватило, сколько бы трудностей ни попалось у тебя на пути – подними глаза к небу. Вглядись в звездную ночь, пойми, сколько всего таится за пределами твоего разума. Расширяй свое сознание, иди впереди. Ты – способный юноша. Но это – не главное. Важно одно – все, что с тобой когда-то случилось, неспроста. Ничего не забывай. Помни каждого человека, вспоминай каждую комету, увиденную с помощью этого телескопа. Потому что все это дается не просто так. Ты – это все, что с тобой случилось. И как бы ни хотелось забыть печаль, знай – от этого никуда не деться. Все шрамы на твоем лице – не продукт благоденствия». Он был человеком, с которым я мог бы помериться интеллектом. И не смотря на всю простоту мысли, вкладывавшейся в этот его пассаж, я запомнил каждую интонацию. Он понимал меня, как никто другой. В моей голове хранится фильм длиною в собственную жизнь. Вы, Аннет, исполняли и исполняете одну из главных его ролей. Когда время подходило к получению диплома, в университете произошло то, чего никто не ждал. Был убит профессор Персиваль Коллинс. Я могу дать вам слово, моя дорогая, что не я стал судьей этого выдающегося ученого. Которого я безмерно уважал, с которым проводил уйму своего времени. Второй звонок. Второй человек, ставший для меня чем-то большим, нежели обыкновенной жертвой, убит. Я не верю в подобного рода совпадения. Меня это не шокирует и не пугает. Но в какой-то момент я понял, что все постепенно идет к вашей смерти, Аннет. Вы не могли знать, что все повернется именно так. Да, я избавил вас от Джейсона Лоутона, человека, ни капли вас не уважавшего. Ваша мать боле не страдает, находясь одной ногой во втором круге преисподней. Но теперь вы должны понимать, что ваш покорный слуга пытался предотвратить катастрофу. Вашу личную катастрофу. Одному мне было бы проще найти человека, преследующего меня все эти годы. Но если бы он отнял и вас, тогда все закончилось бы. Не думайте, я не хочу воспользоваться вами, как приманкой. Я просто знаю, каково это, не заканчивать дело, которое ты обязан завершить. И тот Попутчик, что идет за мной по пятам, вряд ли остановится. Но я никогда не мог терпеть насмешки над собой. И этот случай – не исключение. В комнате стало чудовищно тихо. Аннет теребила в руках чашку, дважды опустошенную за короткий промежуток времени, но во рту вновь пересохло. История, которую поведал Эван, не могла так просто уложиться в голове. Аннет предполагала все, что угодно, но только не подобное. Из человека, подвергавшегося насилию со стороны Эйса, она превратилась в человека, спасенного им.

– Но… Эван. Откуда ты знаешь, что это преступление совершил один и тот же человек? – Первое, что пришло в голову.

– Аннет, стал бы я проворачивать подобную комбинацию, будучи неуверенным в собственных выводах? Не путайте нас. На плече моей матери было вырезано изображение бубнового туза*. То же изображение красовалось на животе профессора Коллинса. Все было исполнено на высшем уровне. Так распорядиться скальпелем мог либо хирург, либо художник. И никто боле. Качество изображения указывает на человека, принадлежащего миру искусства. Но то, что послание вырезано после смерти, дабы не оставлять кровавых разводов, указывает не просто на талантливого художника, а на человека, знающего элементарные основы анатомии. Глубина надрезов, выверенные линии.

– Я не могу даже представить…

– И не нужно, Аннет. На сегодня достаточно историй. В заключение этой дивной беседы, я хочу, чтобы в вашей голове все встало на место.

Та слежка, организованная после убийства Джейсона Лоутона, была необходимым условием вашего спасения. Теперь вы понимаете, о какой помощи я говорил в письмах? Я не мог напрямую заявить, что за вами кто-то охотится. Заверял в том, что не убью вас, стоит только исполнить мои указания. Я вел вас по тому пути, который прокладывал сам, чтобы, в конечном счете, вы не сошли на встречную полосу и не попали под каток неожиданности в лице моего Попутчика. Не задавайте больше вопросов. Отправляйтесь в кровать. Я буду неподалеку. Ступайте. Чужие воспоминания – твои воспоминания. Туз* – Эйс (англ. Ace). 3 – 4 января, 1974 год. Бостон. Поток холодного воздуха окутал Эвана, когда тот открыл дверь, ведущую на просторный балкон. Аннет сидела в кресле-качалке, накрыв ноги пледом и набросив на плечи куртку, найденную в шкафу ее спальни. В руках она держала пожелтевший со временем тетрадный листок, на котором были изображены два дерева, не выдерживающих порывов мощнейшего ветра. И подпись: «Ты учишь орла летать». Ночной Бостон замер в бесконечности.

– Просто интересно получается. – Голос Аннет дрожал.

– О чем вы, дорогая моя?

– Вся жизнь – чья-то прихоть. Точнее, твоя, Эван. Именно ты решил, что мне не нужно общаться с Джейсоном, которого в итоге и вовсе убил, оставив одну руку. Это за тобой следит какой-то Попутчик, желающий прикончить меня, лишь бы досадить тебе. Я только исполняю роль статистки. Усиленно галлюцинируя, отключаю мать от аппарата, ибо это часть игры, направление, по которому ты меня вел, чтобы я не попала в руки человека, охотящегося за тобой. Сижу на Портлендском асфальте в ожидании смерти, засыпаю с желанием больше не просыпаться. Почему, я тебя спрашиваю? – Аннет повернулась к Эвану, ее глаза блестели от наливающихся слез.

– Не стоит впадать в истерику, Аннет. Я уже говорил…

– Да оставь ты свои поганые лозунги! Ответь! Что тебе от меня надо?! – крепкая пощечина обрушилась на лицо Аннет. – Да! Еще раз!

Девушка набросилась на Эвана, пытаясь расцарапать тому лицо. Но сколько бы сил она не затрачивала – все тщетно. Еще секунда и Аннет была сжата в крепчайших объятиях своего «учителя».

– Слушайте меня внимательно. Я повторяю в сотый раз – не нужно терять самообладания. Самоконтроль – главное условия выживания, Аннет. Лишитесь его – и все, вы погибли. Вы не отходите далеко от берега, бродите по мелководью, пытаясь найти виновных в том, что с вами случилось. Но ни я, ни кто-либо еще не в силах дать ответов на все ваши вопросы. Если бы я знал, кто охотится за вами – решил бы эту проблему сиюминутно. Вы – не тот человек, который должен из-за чего-то страдать. И я это понимаю. Все происходящее с вами – стечение обстоятельств. Игра оказалась необходимой, неизбежной. Сейчас вы слишком уязвимы, многое пришлось пережить и осознать. Но дайте себе время.

Чуть отпрянув, Аннет обнаружила два мокрых следа на рубашке Эвана. Возможно, ей стало немного легче. А может быть, и нет. Но только в этом выплеске она почувствовала, насколько нутро заполнено гневом, досадой. Безысходностью.

– Отпусти меня. Впредь я буду спокойнее, обещаю.

– Я не могу верить вашим обещаниям, Аннет.

– Я буду стараться.

– Imperare sibi maximum imperium est. Владеть собой – наивысшая власть. Учитесь, пока у нас есть время. Пойдемте внутрь, я не хочу, чтобы вы простыли.

Пока девушка ложилась в постель, Эван взял стул и сел рядом с кроватью. Он внимательно наблюдал за тем, как она снимает все свои одеяния и остается в одном лишь пеньюаре.

– Долго будешь здесь сидеть?

– Пока вы не заснете. Но могу и удалиться, если пожелаете.

– Нет, – неожиданно резко выпалила Аннет и, осознав это, тихо добавила, – останься. Я хотела задать тебе еще один вопрос. – Одеяло будто бы впитывало гнев, совсем недавно охвативший девушку.

– Спрашивайте.

– Откуда такая роскошь? Я имею в виду, где ты берешь такое количество денег? Все эти антикварные вазы, богатейший интерьер, тот бриллиант. Я даже примерно не могу себе представить стоимость всего этого.

– Вас действительно это интересует?

– Я бы не задала этот вопрос, если бы не снедающее любопытство. Да и у меня больше нет собеседников… – в голосе Аннет звучала ирония. Оказалось, даже после такого затяжного падения в бездну можно улыбаться.

– Система федеральных резервных банков не идеальна, Аннет. Главный ее недостаток кроется в ее же акционерах – обыкновенных коммерческих банках. Правительство все чаще намекает, что существуют колоссальные различия между частными и федеральными резервными банками. Но на деле все выглядит именно так, как молвят люди. Центральный банк находится во власти частных лиц. Это факт, пусть и не очевидный. Но тот, кто неразрывно связан с подобной системой, знает это наверняка. Например, ваш покорный слуга. Когда я учился на четвертом курсе, профессор Персиваль Коллинс организовал для меня собеседование с неким человеком, которого звали Джонатан Озерански. Они дружили. Это было довольно необычное собеседование, на протяжении которого мне многое пришлось сделать. Мы встретились с Джонатаном в его кабинете, расположенном на шестом этаже Бостонского федерального резервного банка. С ним был его товарищ – Роберт Гендельман. Сначала они расспрашивали меня о моей семье, годах учебы в стенах университета, о моей любви к искусству. После того, как был составлен «анамнез», мы перешли к решению финансовых, а именно бухгалтерских, задач. Я разобрался с ними даже без помощи калькулятора, чем вызвал искреннее удивление моих будущих работодателей. Оставался последний шаг. Проверка на «детекторе лжи». Вот для чего им нужны были сведения из моей жизни. У нас состоялся довольно занятный диалог…

– Способны ли вы на убийство? – Безусловно. – Джонатан и Роберт удивленно переглянулись. – Сколько жертв на вашем счету? – Порядка сотни. – Подобное заявление и вовсе деморализовало двух рыжеволосых мужчин. – Эван, вы говорите правду? – Нет. – Вместе с облегчением в глазах господина Озерански вспыхнул восторг. – Я никогда не рисовал картин, и в этой комнате нет никого, кроме меня. – Поразительно. – Сколько еще лжи вам нужно, чтобы убедиться в высокой прочности моей нервной системы? – Нисколько, вы приняты.

– Ты практически раскрылся перед ними.

– Аннет, такая мелочь, как полиграф, не в силах дать стопроцентный ответ на все загадки и хитросплетения человеческой психики.

Так я стал одним из самых юных работников Бостонского федерального резервного банка. Но прошло несколько лет, и на меня были возложены обязанности личного бухгалтера Джонатана Озерански. Те суммы, которые проходят через его карман, вам и не снились, Аннет. Он до сих пор щедро оплачивает мой труд, но занимаясь делами человека, удивившегося решению задачи без помощи калькулятора, я уяснил одну простую вещь: одному лицу ни к чему обладать такими благами. Это уже – тройная бухгалтерия методом двойной записи, если хотите. Как бы это ни звучало. Ваш покорный слуга – умелый престидижитатор. Не более.

– Неужели все эти годы он не замечал, что ты уводишь деньги из-под его носа? Мне казалось, еврейский народ в этих вопросах…

– Вы правы, дорогая моя. Но представьте, что на небе погасли две звезды в момент, пока вы спали. Заметите ли вы подобное? Весьма и весьма сомневаюсь. Да, все, что вы видите вокруг, стоило немалых денег, но это должно лишь намекать вам на правильность «теневых» отчислений. Подумайте о том, какими средствами располагают люди вроде мистера Гендельмана, или Джонатана Озерански.

Они доверяют мне. Знают, на что я способен. Ни один налоговый инспектор ни разу не обнаружил какой-либо погрешности в моих отчетах. На моей стороне прочнейшая репутация среди людей могущественнейших социальных слоев Бостона, даже всего восточного побережья. Безупречная карьера. Но я не горжусь собственными достижениями.

– Почему?

– Потому что все это не имеет значения. Мне ни разу не пришлось прибегнуть к их помощи. Люди, задающие ритм биению финансового сердца штата Массачусетс, никогда не смогут понять мою проблему, а тем более – решить. Мы изначально идем по бездорожью, Аннет. Такая жизнь – уникальный шанс, который выпадает не каждому, да и не каждый возрадуется, получив его. Я не хочу, чтобы вы раскаивались, жалели или боялись чего-то. Главное – помните. Помните каждый свой шаг. Такое знание невозможно оценить.

– Я постараюсь. – Аннет уже практически спала. Она вытащила руку из-под одеяла и положила на колено Эвана.

День не хотел заканчиваться даже тогда, когда Эйс направился в собственную спальню. Часы показывали четвертый час ночи. В этот момент раздался звонок в дверь, похожий на раскат гигантского колокола. Эван схватил с тумбочки маленький складной нож и направился к входной двери, застегивая рубашку, которую ему так и не удалось снять в течение суток. Щелчок замка.

– Чем я могу помочь вам? – перед лицом Эвана стоял бродяга, в руках которого была какая-то записка.

– Один тип передал вот это, – он указал на бумажку, – сказал, чтобы я отнес ее в этот дом, дал мне пятьдесят баксов.

– Вы очень любезны, мистер… – Эван сделал небольшую паузу, давая бездомному время назвать свое имя.

– Такер. Меня зовут Такер.

– Мистер Такер, а вы, случайно, не запомнили, как выглядел тот мужчина, передавший данное послание?

– Честно говоря, нет. Обычный, в сером пальто, среднего роста. Как все.

– Спасибо, мистер Такер. Подождите минутку, – Эван вынес еще пятьдесят долларов.

– Ого. Ну и люди… Спасибо!

Эйс закрыл дверь и отправился обратно в спальню. Устроившись поудобнее и включив лампу, стоящую на прикроватной тумбочке, он распечатал конверт и обнаружил там письмо, начинающееся со слов: «Старому другу. Бубновый туз выпал на флопе*». Флоп*(англ. Flop ) – второй раунд торговли в видах покера с общими картами: Омахе и Техасском Холдеме. 4 января, 1974 год. Бостон. «Старому другу. Бубновый туз выпал на флопе. Вынужден признать, Эван, ты меня обыграл. Каждый раз, когда я подбирался к Аннет Лоутон вплотную, ты уводил ее у меня из-под носа. Крупье никогда не торопится. Ибо только игроки задают ритм раздаче. Каково это, опять почувствовать себя за столом? Я вижу твои карты. И знаешь, имея на руках пару шестерок, ты можешь только блефовать. Но за твоими потугами я распознал бессилие. Шанс на победу с такой «рукой» не больше тридцати процентов. Прикинь сам. Пора вскрываться, Эван. «Тёрн» и «ривер» тебя не спасут, колода остыла. До скорых встреч, мой старый друг». Сняв очки, Эйс протер глаза и улыбнулся. Вытесненное тучами солнце вставало где-то в другом месте, оставляя здешним улицам только снег и призрачную надежду на скорое свое появление. Белая стена за окном стала привычной картиной для местных жителей, никогда ранее не знавших такой непогоды. Бостон превратился в город-призрак. За стеклом мелькали редкие прохожие, вынужденные отправляться в продуктовый магазин, не смотря на холод. В городе стало тихо. Эван заправил кровать и направился в ванную. Обрывки фраз его визави складывались воедино, давали зацепку. «Крупье никогда не торопится». Но крупье никогда и не принимает участие в самом процессе розыгрыша банка. Активный наблюдатель, без которого партия бы не состоялась. Да, Эйс в какой-то степени мог быть признателен своему оппоненту за то, что тот свел его с Аннет. Но чувство благодарности не разрывало Эвана, и даже не намекало о своем присутствии. Только интерес, шанс для полноценного возмездия, которое придется осуществить, сев за игральный стол. Непривычный аромат кофе ворвался в ванную комнату, давая понять, что в соседнем помещении Эвана ждет его нынешняя сожительница. Аннет Лоутон. Живое воспоминание, внезапная дама рядом с тузом. Неплохая комбинация, чтобы надеяться на удачный исход, когда будет вскрыта последняя карта. Крупье – это казино. Дабы партия оказалась выигрышной, нужно знать систему. Крупье, позволивший игроку уйти в плюсе, через неделю после своего промаха заедет на тротуар в инвалидной коляске. В данном случае казино лишится одного из своих сотрудников.

– Я подумала, что кофе не помешает.

– Как вышло так, что вы проснулись раньше меня, Аннет?

– Мне хватило времени на то, чтобы выспаться. Трое суток – это семьдесят два часа, теоретически, я могу не ложиться в постель еще неделю. Вчера я сомкнула глаза лишь потому, что твой приятный баритон убаюкивал лучше любой колыбельной. – Аннет подмигнула Эвану.

– Меня возбуждает ваше экзальтированное состояние, дорогая моя. Но совсем скоро улыбка ненадолго исчезнет с вашего очаровательного лица, не забыли, что в подвале у нас маринуется тело господина Олсэна?

– Да, да. А я хочу напомнить, что сейчас время завтрака. Не будем о мертвецах. Просто выпьем кофе, и уже потом будем заниматься тем, что ты для меня приготовил.

– Как пожелаете. Но завтрак будет проходить в гостиной, за столом. Пусть этикет и бесполезное, во многом лицемерное явление, но спальня – не трапезная. Пройдемте.

– Слушай, до каких пор ты будешь со мной на «вы» и таким холодным? Когда ты вообще улыбаешься? – Эйс на секунду замер. Развернулся и подошел к Аннет вплотную, так, что она могла почувствовать аромат лосьона для бритья. Шутливый настрой девушки улетучился сиюминутно.

– Не забывайте, Аннет, – медленно, проговаривая каждое слово, начал Эван, – это не фарс. Не комедия, как вам могло показаться после трех дней и ночей глубоко сна, и даже не трагедия. Зрелищно? Несомненно, но эта панталонада с каждым днем становится все более рискованным мероприятием. – Он достал из кармана письмо, полученное минувшей ночью. – Держите. За столом прочтете, а потом вернемся к господину Олсэну. Он уже заждался.

Пока Аннет раз за разом перечитывала послание, косвенно адресованное и ей, Эйс, потягивая крепкий кофе, читал газету, делая какие-то заметки прямо на полях.

– Сегодня должен зайти Эулалио. Помните этого молодого человека?

– Да, конечно. Он передал мне твое письмо в Портленде. – Сделав небольшую паузу, девушка обратилась к посланию. – Честно говоря, я не совсем понимаю, что хочет сказать твой Попутчик. Складывается ощущение, что он просто напоминает о себе. Либо он не знает, с кем связался, раз пытается таким способом кого-то напугать.

– Браво, Аннет. Я не вижу страха, которым вы были преисполнены все это время. Прочтение, попытка понять, выводы. Да, возможно, Попутчик не располагает необходимой информацией обо мне. Но тогда отпадает и мотив. Что могло толкнуть человека к подобной игре, какова причина?

– У тебя же нашлась причина…

– Безусловно. Но каждое убийство, совершенное мной, было необходимым условием самоуважения, если хотите. Я не мог не убить. Каждый павший от моей руки, заслуживал строжайшего наказания, был ли он алкоголиком, или же неучем. Все равно, что сбривать усы – бесполезные, не обладающие какими-либо жизненно важными функциями. Люди для красоты? Это уже не люди. В случае с Попутчиком есть лишь два варианта.

– И какие же?

– Месть или случайность. Я мог оказаться таким же беспричинным субъектом в игре нашего нового знакомого, как и вы.

– Но…

– Но он пишет «старый друг». Единственное, что указывает на какую-либо ретроспективную связь с Попутчиком. Я не люблю упускать что-то, даже столь несущественная деталь может оказаться фатальной. Обратите внимание на количество орфографических и пунктуационных ошибок в послании. Этот человек может убивать, не оставляя следов. Ни для полиции – и что самое поразительное – ни для меня. Знает правила игры в покер, умело комбинирует основные понятия этой карточной игры, но не в состоянии изложить свои мысли «чисто». Не бывает идеальных преступлений? Бывает. Но не в случае Попутчика. Остается лишь немного подождать. Однажды я его просчитал, решив спасти вас. Сделать это второй раз – не составит труда.

– Я надеюсь на это.

– Верьте, Аннет, верьте.

– А зачем, кстати, придет Эулалио? Как ты с ним вообще связался?

– Лали был сыном той жрицы любви, с которой вам изменял Джейсон Лоутон. Когда произошел тот инцидент в мотеле, я не мог бросить мальчика, оставшегося в полном одиночестве по моему замыслу. Они жили с матерью в небольшом домике на Денни-Стрит, рядом с парком Макконелла, в паре кварталов отсюда. Бедная мексиканская семья, по рассказам самого Эулалио, оставшаяся без кормильца, который так и не смог пересечь границу. В тот же день, когда погибла его мать, я пришел к нему и сообщил об этом. Мне не было жаль мальчика, так как я знал, что это за ощущение. Я хотел оставить ему денег, чтобы тот мог купить себе еду и теплую одежду, то было начало ноября. Но он даже не заплакал, Аннет. Незнакомый мужчина известил его о смерти последнего родного человека, а мальчик воспринял это, как должное. Само собой разумеющееся. Почему? Ответ слишком прост. Эулалио был готов к чему-то подобному, знал, чем его мать зарабатывает на жизнь. «Рано или поздно» – значит «в любом случае». Я предложил ему работу, оставил визитку, крупную сумму денег и удалился.

– Как тебя зовут, парень? – Эулалио. – Ты молодец, Лали. – Почему вы это делаете? – Я знаю, что ты чувствуешь. И запомни: на те деньги, что я тебе оставил, ты купишь теплую одежду. Оплатишь проживание, заполнишь до отказа холодильник. На визитке есть мой адрес. Иногда мне требуется некоторая помощь. Ты можешь чистить снег, выбрасывать мусор, ходить вместо меня на почту. Но будут и такие указания, за которые ты будешь получать вдвое больше. Ты можешь спустить подаренные сегодня деньги на клей или героин. Но лучше поступай так, как велю я. В противном случае я найду тебя, Лали. Не хочется, чтобы этот дом пустовал. Подумай о том, насколько тебе хочется жить. – Хорошо. – Ты славный мальчик, Эулалио. Надеюсь, следующая наша встреча состоится по другому поводу.

– И он пришел, Аннет. А еще он принес с собой вот это, – Эван указал на небольшую икону, стоящую на тумбочке рядом с диваном. – Изображение девы Марии выполнено из золота. Лали сказал, что в местах, где обитают мексиканские эмигранты, полно такого добра. Добавил, что я хороший человек и отправился чистить снег.