Памирская быль

МЫСЛИ ВСЛУХ

«Некоторые товарищи часто говорят о том, что вот те, кто закрывал амбразуры телом, кто горел в самолетах и танках, останавливал пулеметным огнем врага, — настоящие патриоты. Конечно, это так. Только разве мы, «необстрелянные мальчишки», не патриоты? Сколько раз мы дискутировали по этому вопросу и пришли к выводу: не замечать в новом поколении беспредельного патриотизма, значит не видеть источника подвигов. А подвигов за последние годы молодежь совершила немало. Один из них — прыжок комсомольцев-парашютистов на пик Ленина.

Тщательная подготовка, упорные тренировки, полная решимость каждого из нас выполнить почетное задание были залогом успешного достижения поставленной цели. Но мы знали и о той опасности, которая ожидала нас. Бездонные пропасти, крутые снежные сбросы, камни и островерхие скалы… А где их нет, неожиданных опасностей на пути идущего вперед человека? Главное — мы горели желанием совершить этот «коронный» прыжок в честь 50-летия ВЛКСМ.

В нашей стенгазете печатались заметки с призывами достойно встретить полувековой юбилей комсомолии. Мы об этом не говорили, но в душе все гордились, что являемся участниками такой важной экспедиции. И если быть откровенным, больше всего я волновался за себя: количество прыжков у меня меньше, чем у многих ребят…

К счастью, у пашен группы из тридцати шести человек все завершилось благополучно. Ребята блестяще выполнили прыжок. Случай с Асаенком и Михеевым показал, что наши парни не растеряются в любой обстановке.

Перед прыжком я о многом успел передумать. И о том, как в детстве прыгал с сосны с парашютом, сделанным из простыни, и о том, как испытывал парашюты собственной конструкции на кроликах… Ссадины на ногах у меня в ту пору не успевали заживать.

Перебрал в памяти всех сестер и братьев, представил, как они услышат по радио о нашей экспедиции и подумают: «Может, и Виктор там?»

В момент выброски мне было не страшно. Я лишь боялся, как бы не сорвало потоком воздуха кислородную маску…

Приземлился неудачно. Силой ветра был свален, тащился за парашютом и расшиб колено. Альпинисты, которые сопровождали нас с пика, помогали мне идти, на крутых спусках притормаживали веревками Очень хотелось пить и не хватало воздуха. Как и всех, очень клонило ко сну.

Наша группа, шедшая впереди, присела у теплых камней отдохнуть, сон тут же свалил многих. И я заснул. Вдруг слышу сквозь дрему чей-то громкий сердитый голос. Это подошел руководитель группы альпинистов Виктор Тимофеевич Галкин.

— Что вам, жизнь надоела? Разве можно садиться да еще и спать? Вставайте немедленно! — сердито говорил он. Откуда только такой бас появился. Всегда Виктор Тимофеевич говорил приглушенным мягким голосом.

Пришлось подняться А как не хотелось! Все мышцы были словно свинцом налиты.

Опытный, с большими заслугами альпинист Виктор Тимофеевич Галкин не случайно требовал продолжать движение. Все мы, конечно, утомились, летая над Памиром и прыгая на пик в кислородных масках. Хотелось отдохнуть, но надо было спуститься ниже, где больше кислорода. Там, на площадке, ждали нас палатки, обед и ночлег. Нельзя «раскисать» и спать высоко в горах, да еще под солнцем.

Стиснув зубы, я шел, как и все, хотя нога болела все сильнее и сильнее. Саша Мешков несколько раз пытался помочь мне нести груз, но я упорно отказывался.

Бросало меня, как на палубе в шторм. И опять я вспомнил Пашу: что она подумает, если узнает, какой я слабак?..

Наконец, трудный участок пути остался позади. Мы достигли «комфортабельного» базового лагеря. И хотя он высоко в горах, где холод и не так уж много кислорода, тут можно хорошо отдохнуть, восстановить силы.

Заночевали мы в палатках. Мне была оказана медицинская помощь, я смог уснуть. Только ночью просыпался и почему-то задыхался от недостатка воздуха.

За стенкой палатки мороз, мы в пуховых спальных мешках. Нам не холодно. Если бы не нога…

Утром снова отправились в путь. Припекало солнце, снег отсырел, идти было было очень трудно. Спустились до вертолетной площадки. Мне казалось: до меня никому нет дела. Всем же трудно. Но как только ребята узнали, что на вертолете есть два свободных места, они, как один, стали «ходатайствовать», чтобы взяли меня. Я не соглашался. Тогда кто-то сказал: «Иначе мы тебя, Датченко, понесем на руках, и нам будет тяжело, а тебе стыдно». Пришлось оставить ребят и лететь на вертолете».

ПРЫЖОК В БЕССМЕРТИЕ

На борту самолета осталось десять парашютистов: Петриченко, Прокопов, Морозов, Севостьянов, Юматов, Мекаев, Томарович, Глагольев, Сидоренко и Чижик. Все они перешли из гермокабины в просторный опустевший салон, заняли места согласно намеченной очередности прыжков, ждали сигнала.

Утром Памир был «чище». С той же высоты восьми тысяч метров он казался ближе, очертания скалистых гор и темные ущелья выделялись рельефнее, небо над ним было без единого облачка. А теперь слабая дымка закрыла Алайскую долину, растворила в себе черноту ущелий, далекий неровный горизонт слился с сероватым небом. Не нравились эти редкие хлопья облаков Владимиру Морозову. Он жестами показал на них Сидоренко, но тот махнул рукой: «Дьявол с ними, подумаешь, какая гроза».

Севостьянов возился со своим фотоаппаратом, подготавливал его к работе во время спуска на парашюте.

Наконец на борт самолета поступила информация:

«Все тридцать шесть парашютистов благополучно приземлились».

Как на фронте радует успешная разведка боем, так и здесь удачное приземление первого в истории парашютного десанта на плато пика Ленина обрадовало тех, кому предстояло выполнить более сложный прыжок.

Начались взаимные поздравления, рукопожатия. Никто не мог сдержать улыбки, ее не скрывала даже кислородная маска… По-мальчишески радовались Юрий Юматов и Валерий Глагольев — постоянные соперники в соревнованиях и неразлучные друзья.

Между тем сигнала с земли, разрешающего прыжки отважной десятке, все еще не было.

«Прогулки» над Памиром начали уже всем надоедать. Юматов, словно израсходовав запас энергии на радость, притих и, казалось, задремал.

Вячеслав Витальевич Томарович что-то записывал в блокнот. Видимо, испытателя осенила новая мысль по улучшению парашюта, и он взял ее на заметку.

Старшина Владимир Мекаев подошел к иллюминатору, долго смотрел, не отрываясь, в сторону Ферганы. Может быть, думал о жене, сыновьях, которые всегда встречали отца на аэродроме и, стесняясь выразить свою радость, взяв его за руки, молча, как и их мать, шли к автобусной остановке… Хорошая, дружная семья. Встреча на аэродроме стала ее традицией.

Валерий Глагольев тоже то и дело заглядывал в иллюминатор. Нетерпеливо ждал, когда на пике появится оранжевый крест, означающий, что прыжки разрешены. Ровно в двенадцать часов тридцать минут он известил товарищей о появлении желанного сигнала.

Но это было только разрешение, а не команда. Теперь нужно ждать, что «скажут» разведчики — пристрелочные парашюты с балластом. Самолет опять зашел на знакомый курс. Со скрежетом открылся люк, в салон ворвался поток морозного воздуха и грохот моторов. Мелькнул, как молния, стабилизирующий парашютик, оранжевый комочек быстро отстал от самолета, уменьшаясь до красноватой точки, потом вспыхнул и застыл в кажущейся неподвижности.

Площадку, на которую должны были выбрасываться парашютисты, самолет пересек всего лишь за две секунды. Последовало еще два захода. Все делалось по заранее разработанному плану.

Кое-кому казалось это лишней предосторожностью. И один из руководителей незадолго до посадки в самолет, услышал реплику: «Не слишком ли много «оглядок»? Он сказал тогда: «Мы не можем допустить неоправданные жертвы».

А испытатель парашютов инженер Томарович, уже много раз рисковавший своей жизнью, тут же заметил:

— Когда они, жертвы, бывают оправданными? Никто не устанавливал обязательные нормы потерь человеческих жизней при испытании техники или в бою.. Но, к сожалению, победы без жертв весьма редки. Только перед матерью и детьми ничем не оправдаешься. Они, конечно, смирятся, потому что уже не вернешь человека, но в «закономерность потерь» не поверят…

Самолет делал решающий заход. Взоры парашютистов были прикованы к совсем крошечной, окаймленной черной рамкой, площадке. Под крылом на фоне снегов выделялись темные пятна и полосы. Это свободные от снега склоны и гребни гор.

Результаты пристрелки подтвердили правильность расчетов. Намеченная площадка вполне подходила для десантирования десяти парашютистов. Если на ней оказались все неуправляемые грузы, сброшенные с самолета, то парашютист, способный маневрировать при спуске, тем более может опуститься прямо на оранжевый крест…

Все парашютисты были обеспокоены задержкой команды. И вот команда получена. Самолет сделал разворот через левое крыло, лег на проторенный курс. Теперь надо сосредоточиться на одном: приземлиться с предельной точностью.

Загорелся желтый плафон — сигнал «приготовиться!». Но все уже давно готово. Только сердце в эти секунды билось чаще…

Зажегся зеленый свет.

— Пошел! — крикнул старший группы Александр Петриченко.

Первым покинул самолет Прокопов, вторым Севостьянов, потом Юматов, Мекаев, Томарович, Глагольев, Морозов, Чижик, Сидоренко, последним — сам Петриченко. Десять разноцветных куполов вспыхнули над пиком Ленина почти мгновенно.

Никто не знал что именно в эти считанные минуты взбунтуется Памир: четырех парашютистов из десяти их товарищи не досчитаются… Если все участники десанта своим подвигом открыли новую страницу истории советского парашютизма, то Валерий Глагольев, Владимир Мекаев, Вячеслав Томарович и Юрий Юматов совершили свой последний прыжок в бессмертие. Они погибли, как герои, как первооткрыватели памирских небесных трасс. Имена их будут вечно жить в памяти людей.

Как же все произошло? Этот вопрос волновал всех. Вот что рассказывали потом о своем групповом прыжке парашютисты, входившие в десятку лучших.

Подполковник Владимир Георгиевич Морозов: «…Еще не было случая, чтобы так тщательно велась подготовка к прыжку, как на Памире. Каждый из нас прошел специальную альпинистскую практику, каждый совершил двадцать пять тренировочных прыжков в горных условиях.

В десятку были отобраны сильнейшие спортсмены. Все, от снаряжения до встречи нас на земле, было обстоятельно продумано. Мы твердо верили в благополучный исход нашего прыжка.

Без тени сомнений, хотя и волнуясь, как всегда, я покинул самолет. Все шло хорошо. На заданной высоте раскрылся парашют и начался плавный спуск. Потом неожиданно меня стало сильно раскачивать под куполом и неудержимо понесло в сторону от площадки, на которой лежал оранжевый крест. Тащило за гребень, где приземляться очень опасно. Уверенный в том, что мне удастся опуститься на площадку, я стал управлять парашютом. Но меня несло уже со скоростью гоночного автомобиля, выход был один — спускаться за гребень. Иначе бы я наверняка разбился о скалу. Мне было видно, что туда же, за гребень, ветер тащит и лейтенанта Сидоренко. Других товарищей я потерял из виду. По моим предположениям, они уже были на площадке. Просто мне и Сидоренко не повезло, потому что мы не справились с ветром в самом начале. Мой парашют, приняв горизонтальное положение, нацелился на скалу. До нее оставалось метров сто, когда я сбросил контейнер. Нагрузка на парашют уменьшилась, и меня понесло еще быстрее. Через несколько секунд я обо что-то сильно ударился и потерял сознание. Очнулся. Сообразил, что парашют волочит меня по самому краю ледника. Хотел освободиться от парашюта, но он рванул меня, и я свалился с ледяного обрыва на камни. Снова потерял сознание. Придя в себя, выстрелил из ракетницы. Самостоятельно идти не мог. Подоспели альпинисты. Врач Алексей Шиндяйкин оказал мне помощь, но все равно я был уже не ходок…

Что произошло с другими товарищами, мы еще не знали. Мне казалось, что самое неудачное приземление было у меня.

Начались приготовления к спуску с Памира. Одновременно альпинисты разыскивали Александра Сидоренко. Они тоже видели, что мой небесный сосед спускался за гребень. Ни за гребнем много отвесных скал, глубоких впадин, каменных нагромождений. Александр мог оказаться в таком же сложном положении, как и я.

Альпинисты ходили вправо, влево, но лейтенанта нигде не было. Наступила ночь И мы решили, что Сашу затащило в пропасть. Валерий Путрик дважды спускался с вершины по крутому склону и вновь поднимался вверх. Наконец, с помощью своего коллеги Валентина Божукова он нашел Сидоренко Лейтенант был невредим. Как было положено по инструкции, он ждал альпинистов, звал их, но разве услышишь, когда волчицей воет непогода, а мы друг от друга на целые километры.

Стали решать, как нам быть? Поднимать меня на гребень, чтобы потом спускаться знакомым путем, нельзя. Это потребует много времени. Да и хватит ли сил? Альпинисты находились на высоте семи тысяч метров уже пятые сутки, им нужен был отдых. Оставался единственный вариант — двигаться вниз по юго-восточным склонам. Но на этом пути лежал рваный ледник… Здесь еще никто не ходил. И все же отряд решил идти неизведанным путем. Надежда была на то, что удастся спуститься хотя бы на такой уровень, где может сесть вертолет. Запасы питания и воды у нас иссякали…

Меня, запакованного в спальный мешок, ребята несли на носилках по очереди, тащили по насту, переправляли на веревках через трещины. Мы ночевали в пещерах, отсиживались в непогоду в палатке, потом снова опасными тропами спускались все ниже и ниже.

Это был трудный переход, который по силам лишь хорошо подготовленным альпинистам. Врач то и дело делал мне уколы, растирания. У меня, кроме всего прочего, были обморожены лицо и руки. Альпинисты отогревали меня теплом своих тел, дыханием.

Силы альпинистов истощились. Хотелось есть. Но самым неприятным было то, что кончилась вода. А снег расплавить печем: ни спирта, ни бензина уже не оставалось.

И тут мы встретили на своем пути новое препятствие. Ледник, повернутый на север, дыбился перед нами буграми гигантской вершины. Уже в который раз начали спускаться в лощину среди покрытых камнями ледяных холмов, уклоняясь от намеченного маршрута. И совсем было плохо, когда нам загораживали дорогу либо отвесная стена, либо глубокая щель.

Иногда мои товарищи возвращались, отыскивая обходы, и я понимал, как это трудно.

Нам хотелось спуститься с гребня на фирновое поле, по которому легче идти, но как это сделать? И в справа и слева к нам подступали отвесные срезы скал, ледяные громады, пропасти. Мы стали преодолевать головокружительные подъемы. Меня несли по нагроможденным торосам, оставшимся от ледопада, переправляли через трещину, протискивали между ледяными иглами, спускали по крутым скатам и снова поднимали…

Горы, скалы, снег, небо, кошмарное видение, будто я ползаю по облакам и не могу найти свой парашют, чтобы спуститься на землю… Лучше бы меня оставили и потом со свежими силами пришли за мной. Но врач твердил: оставить — это значит бросить.

Не раз мы видели внизу речки, и нам казалось, что вода рядом, но невозможно было забраться к ней по таким крутым склонам, едва прикрытым снегом.

В последний день мы так обессилили от голода, что проходили не более десяти метров в час. Изнемогая, мои друзья валились наземь, и для меня тогда наступал тоже отдых. Очень хотелось покоя.

Ночью у меня поднялась температура. Врач забеспокоился. К тому же он и сам заболел горной болезнью, то и дело падал, и я понимал, как ему тяжело.

Многое у меня в то время перепуталось в сознании. Иногда я не отличал реальных картин от кажущихся. Однажды померещилось, что над нами вертолет. Сбрасывает пищу и одежду. К счастью, это был не бредовой сон, а действительность. Нас нашли. Что Случилось с нашими товарищами, мы в то время пока не знали. Но еще когда я висел на стропах парашюта над Памиром и неожиданно с ожесточенной силой подул ветер, мне стало ясно, что каждый из нас десятерых — на волоске от смерти».

Лейтенант Александр Захарович Сидоренко: «…Радость за ребят, которые удачно «сели» на пик Ленина, была очень велика. Я испытывал такое чувство, как будто все они только что слетали в космос и, успешно выполнив задание, вернулись на землю.

Прыгать на такую высоту гор мне предстояло впервые, хотя на счету у меня имелось более трех тысяч прыжков.

Для всех мае, пожалуй, более трудным делом была подготовка к штурму Памира, особенно — восхождения на заоблачные вершины. Тем не менее мы побывали даже на пике Ленина на высоте 7100 метров. Ночевали на высоте 4200 метров. Все шло по плану.

Оснащены мы были хорошо: в контейнере у каждого имелись кислородный баллон, ледоруб, спальный пуховый мешок, пуховая одежда, запас продовольствия, ракеты. Все парашютисты одеты в теплое и прочное обмундирование для высотников.

Бодрости духа, решимости, приподнятого настроения нам было не занимать. Все мы понимали, что за нашими прыжками следят и у нас в стране, и за рубежом.

Хотя мы немного утомились пока кружили над Памиром, это не сказалось на нашей готовности к решающему прыжку. Правда, у меня неприятно защемило в груди, когда на высоте 8000 метров в фюзеляже самолета открылся люк. Внизу зияла синяя бездна. Сквозь лохмотья седых облаков были видны белые от снега вершины гор, черные ущелья.

Ударило морозным воздухом. Замигала зеленая лампа. Мы покинули дружно борт самолета и стремительно понеслись навстречу расщелинам, острым глыбам и ледяным гребням Не скрою, было страшновато. В разреженном воздухе скорость падения возрастает. Сначала был малый рывок. Это вступил в действие стабилизирующий парашют. Последовал новый рывок, намного сильнее первого. Я осмотрел купол. Все было в порядке. Стал ориентироваться по своим товарищам. Пересчитал их. Все девять человек опускались к земле, а точнее — на вершину Памира. Узнать, кто где, не удалось. Потом площадка приземления почему-то стала уходить в сторону. Мелькнула догадка, что сильный боковой ветер гонит меня на скалы. Я развернул парашют на север. Скалы поплыли влево, а меня потащило на крутые снежно-ледовые сбросы. Это тоже было опасно: опустившись на них, я мог скатиться в пропасть. И все же решил попытаться задержаться на льду. Иначе не мудрено было врезаться в острые скалы. И опять сильный поток ветра понес меня на скальный гребешок. Ветер тащил мой парашют с такой скоростью, что горы только мелькали внизу, проносились мимо, как при посадке самолета. Мощный поток ветра нес меня в южном направлении. Теперь я начал различать товарищей. Справа был Александр Петриченко. Его несло на юго-восток. Он пытался тормозить куполом, но это ему не удавалось. Наконец, он развернулся по ветру и пошел за гребень пика Ленина. Была ли там подходящая площадка?..

Где-то сзади меня уже опустился Владимир Георгиевич Морозов. Удачно или нет, я не видел.

Чуть дальше кого-то, кажется, Юматова, раскачивало под куполом и тянуло на скалы. Парашютист попал в так называемый турбулентный поток. Он освободился от контейнера и поэтому стал легче. Его тащило с невероятной скоростью. Притормозить уже было нельзя: совсем близко возвышалась не покрытая снегом каменная гряда… Словно спеша на помощь товарищам, кто-то следом за ним тоже стремительно несся к этой гряде, но парашют у него уже начал гаснуть… Я решил не выпускать контейнер. По инструкции мы его должны были сбрасывать у земли. Но на этот раз он помогал мне, как балласт. С ним я скорее мог опуститься. И все равно меня тащило с огромной скоростью над горами, я летел, как в сказке Демон. Управлять парашютом стало невозможно. Шквальный ветер швырял его под разными углами и вот-вот мог бросить вместе со мной на скалу. Но вдруг слева открылась маленькая площадка. Над ней свешивался крутой снежно-ледовый карниз. Когда меня сильно качнуло в сторону площадки на высоте шести-семи метров, я мгновенно освободился от парашюта и вместе с контейнером упал на снежный склон. Почувствовал сильный удар. В глазах потемнело. Контейнер пробил ледяную корку и вошел в уплотненный снег на целый метр. Это позволило мне укрыться от пронизывающего ветра. На таком ветру не защитит и пуховая одежда. В пещере я уселся на контейнер, достал ледоруб, стал улучшать свое «жилище». Потом послал и небо ракету, надел пуховые брюки и залез в спальный мешок. Вокруг никого не было видно. Время от времени я подавал голос, надеясь, что меня услышат альпинисты-проводники, по Памир молчал. Лишь ветер гудел над моей пещерой…

Приближались сумерки. Как было всем нам приказано, я не трогался с места. Был убежден, что меня найдут. Не сегодня, так завтра. Решил, что задержка альпинистов произошла не случайно: кто-то из нас мог потерпеть неудачу…

Уже стемнело, когда я заметил силуэты людей. Они двигались стороной, спускаясь вниз. Стал кричать изо всех сил. Вскоре подошли альпинисты из общества «Буревестник» Валентин Божуков и Валерий Путрин, которые искали меня. Вместе мы спустились ниже, где уже устраивались на ночевку наш руководитель Александр Петриченко и двое альпинистов. Провели ночь в тревожном сне. Прислушивались: не кричит ли кто?

Обсудив обстановку, мы решили, что самое неприятное могло произойти с нами. Петриченко чудом спасся. В нелучшем положении оказался Морозов. Остальные парашютисты спускались на площадку, это мы видели и надеялись, что все у них благополучно. Успокаивали сами себя.

Спать на высоте шести тысяч метров неприятно. Только заснешь, и тут же просыпаешься: не хватает воздуха.

Рано утром к нам подошла еще одна группа альпинистов. Принесли подполковника Морозова, получившего серьезную травму и обмороженного. Укутанный в спальный мешок, он чувствовал себя плохо. Нас всех это тревожило. Ему был нужен покой, а мы его тащили по горам. Он просил воды или хотя бы снега. Но снег был, словно песок, жесткий, не вкусный. Таял в ладонях, тут же испарился. Пить хотелось всем.

В одном месте мы взобрались на крутую ледяную гору и оказались на гребне. Предстояло спускаться по гладкой блестящей стенке сплошного льда с высоты не меньше десятиэтажного дома.

Мучительно трудно было нести Морозова по ледяному гребню шириной в несколько шагов. Достаточно кому-нибудь сделать одно неосторожное движение, и все мы, связанные веревками, могли покатиться по скользкому склону в пропасть.

Ночевали в ледяных пещерах. Мы слушали, как в темной недосягаемой глубине колыхалось озеро, но достать воду было невозможно.

Через двое суток в полдень показался вертолет. Сначала он сбросил вымпел с запиской:

«Прошу дать сигнал вертолету. Если Сидоренко с вами, встать всем в одну шеренгу. Если он мертв и оставлен вами в районе вершины, встать кучкой. Если же вы не обнаружили Сидоренко, пусть люди в красном отойдут в сторону. 13.00, 31/VII-68».

Подписал руководитель поисково-спасательной группы доктор технических наук Кирилл Константинович Кузьмин.

Сигнал вертолету был дан. Все встали в одну шеренгу: «Сидоренко здесь».

А еще через сутки, когда мы уже добрались до промежуточной базы, стало известно, почему в поисковой группе так встревожились за меня. Оказывается, парашютистов, которых бросило на скальную гряду, нашли сравнительно быстро. Снизу альпинисты видели, как всходящий поток воздуха у поверхности гор гасил, складывал купола парашютов, и ребята, словно подбитые соколы, падали на скалы.

О Морозове тоже успели сообщить в лагерь, что он жив, но получил травму ноги, а вот обо мне долгое время руководство ничего не знало, меня считали пропавшим без вести.

Пять суток спускались мы к подножию гор, где, как и прежде, ярко-желтым ковром лежали высокогорные лужайки. Наконец, вышли, пробились. Появились мы, как солдаты из окружения: голодные, раненые, но выстоявшие».

ИЗ РАССКАЗА СЕВАСТЬЯНОВА

«…Леденящая струя воздуха обожгла глаза. Удар — раскрыт парашют. И тишина. Только шипит кислород да слышен гул уходящего самолета. Десять куполов в воздухе. Все нормально. Сразу снял фотоаппарат и успел щелкнуть спускающегося рядом Прокопова. Стал искать знакомую площадку приземления Площадка оказалась почти под ногами, а сильный боковой ветер уносил меня в сторону, на скалы. Понял, что горы преподнесли нам опасный сюрприз. Ветер резко изменил направление…

Да, не избежать встречи с черными скалами. Рассчитываю попасть на крошечные снежные «пятачки» между острыми камнями. Уже подготовился к приземлению, но вдруг ветер, «упираясь в гребень», бросил мой купол в сторону почти под прямым углом. Едва успел среагировать и вынести ноги вперед, как налетела земля. Удар. Меня тут же перевернуло через голову, и я покатился по склону, а надутый ветром купол потащило вдоль гребня. Пытался отцепить замки и отсоединить купол, но руки бились о камни, снег залеплял глаза… Трудно было что-либо сообразить. Перед глазами мелькнула пропасть. В какую-то долю секунды все же удалось отцепить замки. Парашют унесло в пропасть. Я остановился, упершись в последний выступ склона…

Казалось, что всего насквозь продувает ветер — ведь скалы выпустили почти весь пух моей куртки. Совсем замерзли руки.

Вскоре подошли альпинисты Коля Черный, Егор Кусов и Геннадий Курочкин. Коля отдал мне свои пуховые рукавицы. Рискуя свалиться в пропасть, достал из моего контейнера теплые брюки. Около площадки встретили Прокопова и Чижика. Прокопов благополучно приземлился, а на одежде и теле Владимира Чижика камни оставили свои следы…»

ДОМОЙ

Самолет, покидая Фергану, шел на высоте около десяти тысяч метров, и земля казалась синевато-зеленой и холодной.

По привычке, сохранившейся после тренировок, парашютисты заняли в самолете места в той последовательности, в какой прыгали на вершины Памира.

В самолете не было многих участников экспедиции из группы тридцати шести — уехали чуть раньше поездом.

Еще раньше увезли в госпиталь подполковника Морозова.

…Лейтенант Сидоренко хмурил черные брови, вздыхал. То и дело доставал блокнот, что-то записывал. Лицо у него утомленное, морщинистое, как и у многих ребят после солнечного припека.

Капитан Тайнас читал журнал. Он похудел, осунулся, по гладко выбрит. А некоторые ребята так и не расстались с отросшими шкиперскими бородами.