Павел Кренев
ДУШИСТЫЙ КЛЕВЕР ЧЕРНОЙ ШАЛГИ
— Чего на парня нашло? В деревне, говорит, буду жить, и все, трактористом захотел… Кабудто недоумок какой…
А уж Вальку самого пилила:
— Повыгребай навоз-от лопатой, повыгребай! Да хвосты-то кобылам порасчесывай! В колхоз ему захотелось… Пастухом-от и будешь всю жизнь, как Федька Маврын.
— Ничего худого в этом не вижу, — упрямился Валька, — пастухом не пастухом, а трактористом буду не хуже других. Должен же кто-то…
Мать не смирялась:
— Вот пускай кто-то и будет, а не ты! Учителя его вон нахваливают, и тебе пожалуйста — в трактористы ему приспичило! В мазуте да в бензине весь и будешь. Благодать!
Она всплескивала руками, всхлипывала и подносила к глазам платок.
— Не в бензине, а в соляре, — поправлял ее сын, — две большие разницы.
— В чем она разница-то, в чем?
— Соляр — это более грубая фракция обработки нефти, трактор на нем и работает.
— Ишь, начитался уж, механизатор, — со скрытым уважением ехидничала мать и подступалась с другой стороны. — Валька, ты же у меня летчиком хотел, а потом офицером. Ну и ехал бы в город, да учился на кого хочешь. Вон у Евдошихи ребята учились уж куда хуже тебя-то, а теперь — один курсант, другой инженер, приедут да идут по деревне носы кверху, думаешь: «Ладно-ладно! Мой-то Валька повыше вас запрыгнет! Не очень-то гордитесь!». Да и другие хорошо устроились…
— Ну и что, другие! Ну и что! — кипятился Валька. — Дезертиры они, чего на них смотреть.
Он, конечно, понимал мать. Она хотела, как лучше, потому что сама хлебнула горюшка, поднимая его, Вальку, и старшую сестру Татьяну, уехавшую в город и работавшую теперь парикмахером в мужском салоне. Но когда они росли, было другое время…
— Мама, но если все уедут, ведь некому будет в колхозе… А дом-то наш, дом-то без мужицкого догляда, думаешь, долго простоит? Вон уж северный угол в двух венцах подгнил! И тебе помочь надо, не молодая уж.
Материнское сердце соглашалось и не соглашалось с решением сына. Теплилась, правда, надежда, что вылетит из Вальки эта дурь, все-таки только седьмой заканчивает, в школе ему нравится, может, и одумается, пока учится. Да уж больно напорист Валька и тверд характером не по годам. Если решит чего — не своротишь! Все равно своего добьется.
Мать можно было понять.
Ей хотелось, как лучше.
В середине мая в школу вдруг пришел председатель колхоза Вячеслав Егорович Волохов и попросил, чтобы ему организовали встречу со старшеклассниками.
Как и все в деревне, Валька уважал председателя и побаивался его. Уважал за то, что тот был из местных, лучше любого приезжего знал здешние проблемы, вкладывал душу в их решение. Нравилось Вальке и то, что Волохов никогда и ни на кого не повышал голоса, но негромкое его слово всегда было решающим и, как потом оказывалось, правильным. Еще больше председатель вырос в Валькиных глазах, когда недавно, а точнее, 9 Мая надел все награды. В глазах зарябило от разноцветья орденов и медалей. Говорят, отчаянным солдатом был Волохов в войну. А побаивался его Валька потому, что председатель не имел привычки улыбаться и всегда выглядел сурово-неприступным.
Когда старшеклассников выстроили на линейку и перед строем вышел чем-то озабоченный Волохов, Валька первым делом подумал: «Ну сейчас будет какой-нибудь разнос!..».
Но председатель вдруг сказал:
— Выручайте колхоз, ребята…
Он помедлил перед застывшими в строю учениками, потом вздохнул и продолжал:
— Долго не буду объяснять. И так отнимаю у вас время. Скажу главное, знаю: вы поймете. Колхозу увеличили план поставок государству молока. — Председатель вдруг улыбнулся. — А коров-то надо, как известно, кормить. — И посерьезнел. — Вот в этом, ребята, и заключается причина моего сегодняшнего к вам прихода. Дело в том, что кормить скот нам будет нечем, если мы дружно без скидок на погоду не уберем все до травиночки сено со всех покосов. Травяные угодья у нас, как известно, небольшие. Мы их просто не разрабатываем, потому что колхоз-то у нас рыболовецкий и колхозное стадо всегда было вспомогательной, так сказать, отраслью. Это мы исправим, но для этого требуется время. В текущем же сезоне мы вынуждены пользоваться тем, что у нас есть. И не потерять, как я уже сказал, ни травинки. Поэтому на заготовку сена надо отправиться всем колхозом, всеми силами, действовать дружно и слаженно.
Председатель перед школьниками говорил, как офицер перед строем солдат: коротко и точно, будто ставил боевую задачу. Он опять секунду помолчал и внимательно оглядел строй.
— Время, когда надо заготовлять сено, будет горячим для рыбаков. Как раз пойдет селедка. А она пойдет, — с уверенностью в голосе сказал Волохов, — потому что лето по всем признакам и прогнозам будет ведреное. Это значит, что рыбаки не смогут помочь… они будут заняты другим делом. Итак, могу я на вас надеяться, ребята?
— Можете! — хором ответил строй.
— Другого ответа я и не ожидал от вас. Спасибо, — улыбнулся снова председатель и добавил: — Дело предстоит серьезное, взрослое, а коли так, значит, и расплатиться с вами колхоз должен, как со взрослыми.
И строй оживленно зашевелился разом, будто ему дали команду «вольно».
Деда Гаврилу Валька застал на берегу. Тот сидел у костерка, над которым кипела в котле смола, и подбрасывал в огонь чурочки. Глаза у деда слезились от дыма, в углу рта, как и всегда, торчала обмусоленная и помятая, невесть когда потухшая папироска. Поодаль, на песке, лежал перевернутый кверху килем подготовленный для просмолки карбас. Увидев Вальку, дед удивился и обрадовался, открыл рот, и папироска повисла на губе:
— Ишь ты! Стратег пожаловал!
Дед Гаврила любил посудачить с Валькой, уважал его за сметливость, за здравый взгляд на вещи и поэтому называл стратегом.
— Здравствуйте, Гаврила Логинович.
— Здорово, Валя, здорово! Помочь дедку пришел небось али как?
— Коли надо, помогу.
— А, значит, по делу. Ну садись. — Дед дружелюбно клюнул головой.
Валька сел рядом с ним, скрестил на груди руки, согнулся, молча уставился на горящие поленья, стреляющие мелкими угольками.
— Валяй свое дело. — Дед Гаврила помешал палкой смолу и удовлетворенно засопел. — Дошла, вон размякла как, счас мазать будем. Только железяку еще накалим. — Он достал из-за бревна «просмолку» — железку с загнутым концом, сделанную из толстого прута, и сунул крючком в огонь. — Не тяни, а то дырья не успеем законопатить, вон уж засумерничало.
Валька давно знал деда Гаврилу, был привязан к нему, хотя дед, своенравный, задиристый, не признавал никаких авторитетов, за что частенько ему доставалось и от жителей, и от всякого начальства. Но зато у него был на все свой, не зависимый ни от кого взгляд. Валька перешел к делу.
— Дедо, а чего это теперь сена коровам не хватает, раньше-то хватало?
Дед приоткрыл рот, отчего папироска опять повисла на губе, повернулся и внимательно глянул на Вальку, хмыкнул:
— Ну, стратег, даешь! До этого и взрослым-то дела вроде бы нет, а он уже вон интересуется. Чего это вдруг?
— Да так, разговор один был… — неопределенно ответил Валька. — Просто интересно, ведь раньше-то всем хватало. И коров держали, и коней…
— Вот заладил, раньше да раньше! — вдруг взъерепенился дед Гаврила. — Раньше и куры на юг летали! Чего вспоминать, только душу травить!
Он вдруг с кряхтением склонился, достал уголек и прикурил торчащий изо рта окурок. Помолчал, сощурился, отчего явственно проступили морщины старого, дряблого лица.
— Говорил я им, Валька, всем говорил, — с горькой интонацией посетовал дед, — да разве послушал кто.
Дед замолчал, уставился на костер, будто задумался о чем-то.
— Чего говорил-то, дедо?
— Надоть ли прошлое трясти, лет пятнадцать уж прошло, а то и поболе…
— Надо-надо, — поторопил его Валька.
Дед Гаврила покачал головой и тихо сказал:
— Собрание тогда было общее, в клубе. Представитель из района сидел… Председатель колхозный, не из наших он, приезжий, возьми да и брякни: надо, говорит, бросить нам суземки, то бишь — дальние луга. Нечего, мол, крестьянский труд там гробить. Хватит, говорит, нам окрестных да прибрежных пожен. Я выступил, конечно, возразил, что на дальних-то суземках самолучшая трава растет, что и деды и прадеды там косили да нам оставили: пользуйтесь, мол… Сказал и то, что не хватит колхозу сена-то, если суземки бросить.
— И что, не послушали вас? — заволновался Валька.
— Не, не послушали. Председатель цыкнул на меня, говорит: «Гаврила Логинович, против общей линии выступаешь!». Я в возраженья: «Какой такой линии?». А он: «Против улучшения, говорит, условий труда колхозников и увеличения мясопоставок государству». Я спрашиваю: «А это каким боком?». Он спокойно и отвечает, что раз уж сократятся сенокосные угодья, значит, и поголовье стада надо будет сократить… Половину коровушек зарезать, значит, на мясо. — Дед крякнул, качнул головой. — Районный представитель председателя поддержал. И я понял, что спорить бесполезно.
Окурок давно догорел. Дед Гаврила со свистом пососал его и выплюнул в огонь. Достал из портсигара новую папироску, размял, закурил.
— Вот так, Валя, и перестали косить на суземках. А жалко, спасу нет, клевера какие-я там! Матерь наша…
— А теперь-то там можно косить?
— Э-ж, поди попробуй, — грустно усмехнулся дед. — Заросли они крепко, столько лет прошло…
— А очистить можно?
Дед Гаврила опять с любопытством глянул на парнишку:
— Ты, что ли, очищать будешь, стратег?
— А хоть бы и я, — улыбнулся Валька.
— Не, не справиться тебе. — Дед махнул рукой. — Вот колхоз бы взялся… Да только нет теперь никому ни до чего дела…
Валька поковырял каблуком песок, потом спросил:
— А какой суземок самолучший был?
— А все, считай, хороши, которы ближе, которы дальше…
— Ну а из ближних?
Дед Гаврила немного призадумался, потом уверенно сказал:
— Черная Шалга. Заливная пожня. Клеверу там много было.
— А где это, дедушко?
— Каменное озеро знаешь?
— Окуней там ловил в прошлом годе…
— С того конца ручей в него впадает, самый большой, Гремяка называется. По нему вверх версты две. А зачем тебе?
— Да так, — уклончиво ответил Валька.
Дед Гаврила надел брезентовые рукавицы и осторожно снял с огня котел, отнес его к карбасу. Вальке сказал:
— Ну-ко, бери из огня «просмолку», будешь помогать дырья шпаклевать. У тебя глаза-то небось лучше.
И пошла веселая работа.
Дед Гаврила мазал карбас кипящей смолой, а Валька водил раскаленным крючком по стыкам досок, по обнаруженным им щелкам, и их заливала расплавленная смола. Нос щекотал сладкий, такой желанный после долгой зимы смоляной дух.
Когда кончился учебный год и настал последний день занятий, в бывшем седьмом, а теперь уже восьмом классе, как и обычно, состоялось собрание. Выступила классная руководительница Зинаида Матвеевна, пожелала всем хорошего отдыха и в конце вдруг предоставила слово Вальке. Тот поднялся с парты, вышел к учительскому столу и встал перед классом необычно серьезный, решительный и даже немножко важный. Все примолкли.
— Ребята, — сказал Валька, — недавно перед нами выступал председатель колхоза и просил помочь в уборке сена. Все помнят?
— Все-е-е, — загудел класс.
— Он обещал, что колхоз заплатит нам за работу, помните?
— Да-а, — пронеслось по классу.
— А я предлагаю сделать колхозу подарок и поработать бесплатно.