Целую ручки

«Опус» Антона обидел.

— Да, я постарался на основе сухих фактов создать художественное произведение. Думаю, это станет достойной памятью вашему безвременно погибшему супругу. Вам понравилось?

— Понравилось, — ответила Куститская после паузы. — Продолжим наше сотрудничество. Женщина, последняя любовница Игната Владимировича, ни в коем случае не должна знать о его смерти. Ей двадцать лет, у нее маленький ребенок, не ровен час молоко пропадет.

В последней фразе Куститской Антону послышалась насмешка или ненависть — он толком не разобрал. Поскольку мимика у вдовы отсутствовала, догадываться о ее настроении можно было лишь по мимолетным изменениям интонации.

— Вам нужно взять интервью у Светланы Бондаревой, — продолжала Куститская, — но мадемуазелька не должна догадываться, откуда дует ветер.

— Например, сказать, что друзья Игната Владимировича готовят ему сюрприз — книгу воспоминаний ко дню рождения?

— Его друзья о существовании Светика-Цветика вряд ли знают. Он держал в тайне эту связь.

— Однако ребенок может стать прямым наследником Игната Владимировича? — забросил удочку Антон.

— Конечно, всенепременно.

Теперь у Антона не было сомнений в чувствах Полины Геннадьевны. Ее «конечно» означало — «разбежались, нашли дурочку».

— Ситуация достаточно щекотливая, — с мнимым сомнением изрек Антон. — Расспрашивать женщину, которая не ведает, что потеряла отца своего ребенка…

— С каких пор вас стали волновать вопросы этики? И я вас не в качестве киллера нанимаю, хотя плачу немалые деньги.

— Кстати, об оплате. Поскольку мы не договаривались даже о минимальной литературной обработке, а я подготовил настоящее произведение…

— Сколько? — перебила Куститская.

Антон нервно сглотнул. Он почему-то заранее не продумал, какую сумму запросить.

— Десять тысяч, — брякнул он и замер, поразившись своему нахальству.

— Чего десять тысяч?

— Долларов, — испуганно пробормотал Антон.

— Не смешите меня, юноша! Пять тысяч, или забирайте свое произведение на подтирки.

— Хорошо! — быстро согласился Антон.

— Что «хорошо»?

— Пять тысяч хорошо, то есть мало, конечно, но ведь и остаток после первого аванса не отменяется, поскольку это две самостоятельные работы. И еще за гостиницу вы обещали. Мне хотелось бы получить вперед, — тараторил Антон.

— Вперед только за гостиницу, — торговалась Куститская.

— Четыреста пятьдесят долларов в сутки.

— Да? Вчера, мне кажется, было триста пятьдесят.

— Цены в Интернете не совпали с реальными. Можете проверить, если хотите.

— У вас в распоряжении одна неделя, и ни днем больше, — Куститская отсчитала деньги и протянула Антону листок с адресом и телефоном последней дамы сердца Игната Владимировича.

— Полина Геннадьевна, у меня к вам просьба!

Она подняла голову и посмотрела на Антона то ли с брезгливым недоумением, то ли с презрительным ожиданием. Антон по-прежнему не разбирался в выражениях ее лица, но ничего хорошего или доброго в ее глазах не было.

— Произведение будет неполным, если выпадет большой кусок — ваша жизнь с Игнатом…

— И не мечтайте! — перебила Куститская. — Надеюсь, в вашей гостинице будет душ и пользоваться дезодорантами вы умеете. От вас несет как от ишака.

Не прощаясь, встала и направилась к выходу. Антон показал ей вслед язык, но тут же испугался, вдруг Полина Геннадьевна оглянется, и сделал вид, что облизывает губы. Он наблюдал в окно, как Куститская вышла из кафе, тут же из автомобиля выскочил шофер, распахнул перед ней заднюю дверь.

— Твой родной брат, — тихо сказал Антон. — Много ты ишаков нюхала, сразу видно.

Он откинулся на стуле, сладко потянулся и поискал глазами официантку. Надо отметить сделку, шикарно поужинать, кутнуть. Выпить хорошего вина, заказать самое дорогое блюдо. Имеет право! Ах, какой он молодец! Гигант! Может, снять номер в центральной гостинице?

Но, когда официантка подошла, Антон выбрал из меню экономичные овощной салат и бифштекс с картофельным пюре. Вместо вина заказал еще воды, в горле все еще стояла сушь. Не время сейчас кутить и надираться. Сначала дело надо сделать, а потом уж расслабляться на полную катушку. Оттого, что не поддался соблазну, Антон зауважал себя еще больше. Хотя куда больше? Он чуть не лопался от гордости.

«Не пузырек я тебе, голубушка! — мысленно красовался Антон перед Алиной. — Я о-го-го пузыри-ще!» Он не замечал двусмысленности своего бахвальства. Покончив с ужином, Антон слегка нахмурился: он забыл потребовать деньги за билеты, и диктофон остался у Куститской. За проезд слупит с нее при следующей встрече, а мелочиться просить диктофон неудобно. Купит новый, и расходы опять-таки пусть Куститская возмещает. Антон вспомнил, как читал про миллиардеров: они, с одной стороны, швыряют миллионы на свои прихоти, но, с другой стороны, удавятся за копейку текущих расходов. Это про него, Антона. Уже про него. Хотя справедливости соответствовала только вторая часть правила. Швыряться миллионами Антон не собирался. В нем проклюнулось стяжательство — нередкое человеческое качество, дремлющее у нищих и расцветающее у богачей. По аналогии с литературными героями, Антон вряд ли бы стал Паратовым, а Гобсеком — легко.

Автомобиль Полины Геннадьевны затормозил у въезда на огороженную территорию элитного жилого дома в центре Москвы. Семен Семенович показал охранникам пропуск, те взяли под козырек и открыли ворота. Однажды охранники не потребовали пропуск, махнули рукой, мол, мы вас знаем, проезжайте. Куститская не поленилась выйти из машины и устроить разнос. Она пообещала уволить нерадивых охранников и добилась этого. Казалось бы: зачем тогда было выходить из автомобиля и тратить силы на головомойку? Дело в том, что Полина Геннадьевна, унижая других людей, сама заряжалась энергией. Ничто так приятно не щекотало ей нервы, как возможность сровнять кого-нибудь с землей. Людей, стоящих на ступеньку ниже, она считала слугами. Поэтому слугами были все подчиненные и те, кто бедней, кто без власти, кто не мог пригодиться. Копошившихся внизу социальной лестницы особей Полина Геннадьевна не считала за людей вовсе — так, чернозем-навоз, шлак. В их десятиэтажном доме проживали десять семей, каждая квартира занимала этаж. Канитель с пропусками никому не понравилась. Лишь с одной семьей, с депутатом и его супругой, Полина Геннадьевна сочла нужным поговорить, чтобы убедить в необходимости выполнения правил безопасности. Три другие возмущенные четы не были удостоены ее внимания. Полина Геннадьевна проходила мимо них, разевавших рты, как мимо статуй. Ей было неведомо, что строгий пропускной режим охранники теперь соблюдали только в отношении нее самой и мужа, остальные с удовольствием и в пику мраморной даме просто демонстрировали охране свои лица.

Семен Семенович вышел из автомобиля и распахнул дверь хозяйке. Руки не подал, она терпеть не могла чужих прикосновений. Затем поспешил подняться по ступенькам и открыл дверь подъезда, попрощался. Как водится, не услышал ответа. Полина Геннадьевна прошла к лифтам через холл, обильно декорированный мрамором. Пол, стены, постамент с большой вазой в центре — все было мраморным. В вазе стоял огромный букет свежих орхидей. Попробовали бы они поставить герберы или пошлые розы! Консьерж вскочил, вытянулся во фрунт: «Добрый вечер, Полина Геннадьевна!» Она не повернула к нему головы. Но, если бы консьерж забыл принять стойку и поприветствовать ее, вылетел бы с работы, как пробка.

Лифт с зеркальными стенами вознес Полину Геннадьевну на пятый этаж. Дверь квартиры была уже открыта, на пороге ожидала домработница Люба.

— Добрый вечер, Полина Геннадьевна!

— Здравствуй!

Из всех слуг Куститская выделяла только водителя и домработницу. Первого — за профессиональное мастерство и пугающий взгляд. Вторую — за истовое раболепие и безудержное стремление к чистоте. Люба ежедневно драила стерильную квартиру, что нормального человека навело бы на мысль о маниакальном помешательстве. С Любой приходилось здороваться и даже иногда хвалить ее. В противном случае домработница могла впасть в истерику — хозяйка недовольна! — и долго рыдать, вплоть до судорог. Однажды после выговора Полины Геннадьевны она свалилась в мраморном холле, билась головой об пол, и это видел не только консьерж, но жена депутата, которая отвела несчастную к себе домой и хотела вызвать «скорую». Хорошо, консьерж догадался позвонить Полине. Ей удалось замять инцидент, но на Любу она больше не спускала собак.

— Ванна готова, Полина Геннадьевна.

— Хорошо.

Она шла по квартире, на ходу разуваясь и сбрасывая одежду.

— Ванна с белым чаем и ароматическими маслами.

— Молодец.

— Полина Геннадьевна…

— Хватит болтать, Люба! Я устала.

Полина вошла в ванную, сняла нижнее белье, подняла руки, посмотрела на себя в зеркало. От подмышек до локтей ровная гладкая кожа. У ее сверстниц в этих проблемных местах обвислости, как у слоних. Полина погладила себя по упругим бедрам. Последние операции прошли успешно. Да здравствует пластическая хирургия, с помощью которой можно обмануть мерзкую старость! Аккуратно снимая макияж, Полина ругала себя за то, что ржала над опусом Белугина. Предательские морщины сразу высветились. Но как было удержаться от хохота, читая этот бред? Полина погрузилась в ванну. Хорошо! Отлично! Любимые минуты. Нега.

В это время Люба убирала за хозяйкой разбросанную одежду и обувь, стирала с пола невидимые следы. Потом сидела тихой мышкой, ждала выхода Полины Геннадьевны, чтобы навести порядок в ванной. Ароматические масла оставляют жирные пятна на стенках ванны, а завтра утром все должно быть идеально. Люба уже не столкнется с хозяйкой, которая прошествует в спальню. Люба уйдет поздно ночью, чтобы рано утром снова быть на посту.

В их квартире не было кухни. Дизайнер предлагал выделить закуток хотя бы для микроволновки и кофеварки.

— Вы русского языка не понимаете? — осадила его Полина. — Никакой кухонной дребедени, в том числе холодильника! Только винный шкаф и бар.

Игнату идея жены тоже не нравилась, но Полина была непреклонна.

— Лучший способ следить за фигурой — не жрать, — говорила она. — Проще всего не жрать, когда нечего.

Дизайн квартиры был решен в том же стиле, что и офис Полины, — царство стекла, металла, камня. Любе было позволено держать в дальнем углу кладовки

электрический чайник. Когда Игнат задерживался утром, уходил после жены, он просил домработницу сделать ему чашечку растворимого кофе. И чувствовал себя бедным родственником, который подворовывает еду. Люба делилась с ним своим бутербродом или печеньем и распахивала окна во всей квартире — вдруг Полина Геннадьевна унюхает запах съестного.

Перед сном, лежа в кровати, Полина еще раз пробежала глазами «документальный» роман Белугина. Она контролировала себя — не смеялась, а только хмыкала. Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет. Поручи кретину какое-нибудь дело, он прекратит его в абсурд. Но для той цели, которую поставила Полина, абсурд годился даже больше, чем профессионально и честно выполненная работа. Интересно, что этот великий писатель накопает у Цветика? Игнат ласково зовет свою любовницу Свету Цветиком. Когда Полине открылись тайные и давние шашни мужа, она не могла избавиться от навязчивого детского стишка: «Я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик». Приветы положено возвращать, и Цветик получит свое.

Последняя любовь Игната

Антон перебрал десятки вариантов подката к Светлане Бондаревой. Правдиво назваться корреспондентом и попросить интервью, например, для статьи о разновозрастных браках? Если откажет — второй раз не сунешься. Использовать прием «журналист меняет профессию» и стать на время водопроводчиком, инспектором Энергонадзора или Горгаза, разносчиком пиццы? Но кто откровенничает с разносчиком пиццы, который вдобавок ошибся адресом! А в сантехнике, электрике и тем более газовом оборудовании Антон ничего не смыслил. Так и не определившись со способом знакомства, Антон решил посмотреть на Светлану Бондареву и сориентироваться на месте.

Она жила в Сокольниках в чудном районе. Дом стоял у небольшого, но чистенького Егерского пруда, окруженного пешеходной набережной. В воде плавали утки и лебеди, на берегу сидели рыбаки — пенсионеры и мальчишки. Антон обошел пруд и насчитал пять детских площадок с горками, песочницами и каруселями. Отлично! У Светланы ребенок, с ним надо гулять. Вон их сколько — карапузов при мамашах. Антон обращал внимание на молодых женщин с колясками. Если Светлана кормит ребенка, значит, он должен быть лежачим, в коляске. Завидев подходящую кандидатку, Антон отходил в сторонку и звонил Светлане. Ему отвечал звонкий женский голос: «Ал-ле!», но при этом ни одна из молодых матерей за трубку не хваталась. Светланы, которой он пять раз звонил, среди них не было. А если она вообще не выйдет: ребенок заболел или бабушка или няня с ним гуляет? Надо выяснить. С помощью нехитрых психологических приемов телефонные лохотронщики разводят людей на большие деньги. Антон, конечно, не собирался грабить Светлану, но методами из арсенала телефонных воров воспользовался. Опять набрал ее номер и услышал уже ставшее привычным звонкое «Ал-ле!».

— Светка, привет! — радостно воскликнул Антон. — Наконец дозвонился, связь паршивая.

— Привет!

— Чем занимаешься?

— Собираюсь с Мурлыкой на прогулку.

— С кем, с кем?

— Со своим сыном. А вы, простите, кто?

— Я Леша, и сегодня утром у моей жены Светки никаких детей не было.

— Ой, вы, наверное, ошиблись номером.

— А вы меня чуть до инфаркта не довели.

— Извините, — рассмеялась Светлана.

— У вас такой приятный голос. Вы где живете?

— На кудыкиной горе. Молодой человек, не забывайте, что женаты!

Она отключилась. Антон бросился к ее дому и спрятался за кустами.

Ребенок женщины, которая вышла из подъезда, давно вышел из младенческого возраста. Он самостоятельно топал, не хотел сидеть в коляске, а катил ее перед собой. Но сомнений не было.

Молодая мама ласково предостерегала сына:

— Осторожно, Мурлыка, не торопись! Впереди ступеньки. Давай считать, Мурлыка! Одна ступенька, вторая, третья. Молодец!

Они вышли на набережную, и Светлана спросила сына:

— Куда, Мурлыка? Направо пойдешь — качели найдешь. Налево пойдешь — горку найдешь.

Мурлыка выбрал горку и шустро покатил свою коляску. Антон двинулся следом, сохраняя дистанцию. На детской площадке он нашел другой наблюдательный пункт — уселся на скамейку в отдалении и сделал вид, что читает газету. На самом деле рассматривал Светлану. У Игната Владимировича губа не дура. Света была похожа на актрису Наталью Гундареву в молодости — круглое лицо, очень русское и очень доброе, на котором часто играла лукавая, чуть кокетливая улыбка. На такое лицо можно смотреть часами, как на море, или на огонь, или на горы — в психотерапевтических целях. Все тревоги и проблемы отступают при виде вечной природной красоты. Антон и засмотрелся, опустив газету на колени. Однажды ему встретилось забавное доказательство существования бога. Один писатель, стоя на тропическом берегу у кромки океана, воскликнул: «Как тут не поверить в бога-творца?» Антон вспомнил эту фразу, наблюдая за Светланой, которая ловила с горки скатывающегося сына, улаживала конфликты между малышами, не поделившими игрушки, болтала с другими мамашами. Светлана была полной противоположностью Алине, и сейчас Антону казалось глупым выбрать в музы ободранную кошку, когда встречаются вот такие мадонны.

Антон забыл, зачем сюда явился, он просто расслабленно наслаждался и отчаянно завидовал Игнату Владимировичу. Стоп! Завидовать покойнику смешно. Куститский сыграл в ящик, место свободно, и надо умно его занять. Не просто умно, а красиво — совершить какой-нибудь героический поступок.

— Мурлыка! — позвала Светлана. — Пойдем, нам еще нужно молочко и хлеб купить.

И в этот момент у Антона родилась идея, как познакомиться со Светланой, выставив себя в самом благородном свете. Идея была не нова, сотни раз описана, но от этого не теряла практической ценности. Для осуществления плана требовались помощники. Антон шел за Светланой, катившей впереди себя коляску с Мурлыкой, и оглядывался по сторонам. Подходящие кандидаты обнаружились, когда Света уже вошла в магазин. Невдалеке трое парней пили пиво и что-то громко обсуждали.

— Мужики! Выручайте! — подскочил к ним Антон.

Светлана расплатилась на кассе, сложила покупки в сетку на днище коляски и покатила с Мурлыкой на выход. Сегодня он вел себя в магазине исключительно хорошо: заграбастал со стеллажа пакет макарон и безуспешно пытался вскрыть его. А в прошлый раз схватил крем для обуви, Света на секунду отвернулась, а сын уже отвинтил крышку тюбика, весь перемазался черной ваксой, еще и откушал ее. Двухлетнего сорванца нельзя было ни на мгновение оставлять без внимания. Он постоянно был в движении: что-то открывал, вытаскивал, давил на кнопки, совал один предмет в другой. Затихал, только если не удавалось быстро сломать или разбить заинтересовавшую его вещь. Игнат говорил, что Мурлыка по натуре исследователь. «Кухонной посуды», — добавляла Света. Заваленный дорогими игрушками, сын больше всего любил играть с металлическими кастрюлями, вставляя их друг в друга и стуча крышками. И сейчас Светлана планировала, что дома разрешит ему добраться до заветного шкафчика с кухонной утварью и, пока Мурлыка будет грохотать кастрюлями, разогреет обед. Неожиданно ей преградили дорогу парни с бутылками пива в руках. Светлана хотела объехать, вильнула коляской вправо, но и парни шагнули вправо, она дернулась влево — снова не дают пройти.

— Какая женщина! — мерзко воскликнул один. Другой гнусаво запел на мотив популярного шлягера:

— Ах, какая женщина, какая женщина! Мне б такую!

— И мне! — оскалился третий.

— Прекратите! — возмутилась Света. — Дайте пройти!

Она испуганно оглянулась по сторонам. Улица была пустынна. На другой стороне парочка, мужчина и женщина, сделав вид, что ничего не замечают, убыстрили шаг.

— Как вам не стыдно! — пыталась увещевать хулиганов Света. — Я же с ребенком!

— А нам ребенок не помеха! — заржал один, а остальные подхватили.

Сколько раз ей говорил Игнат: «Не ходи одна по улицам, там полно всякой мрази. Все, что тебе нужно, заказывай в службе доставки». Света отмахивалась: молока самой не купить? Игнат был прав, он всегда прав.

Свету захлестнула волна ужаса. Она боялась не столько за себя, сколько за сына. Хотела закричать, но голос пропал. От страха в ее мозгу щелкнула какая-то защитная кнопка, и стало казаться, что все происходит не с ней или во сне.

— Позабавимся, красотка? — потянулся к Свете, намереваясь облапить ее, один из хулиганов.

И тут откуда ни возьмись подлетел парень, отбросил руки насильника:

— Убери лапы, скотина!

Хулиганы переключились на Светиного защитника: