Помоги проекту - поделись книгой:
Вл. Митин
Ужасный ребенок
Читателям, общественности и Гагаринскому РУВД гор. Москвы
МИТИНА Владимира Васильевича, спецкора «Крокодила» с 1962 года, автора пяти книг, женатого, имеющего двух детей
Объяснительная записка
Есть авторы, заявляющие, что они уже с детства были привержены сатире и критиковали старших в детсадовских и школьных стенгазетах. За это они своевременно сурово и справедливо наказывались родителями и начальством.
В отличие от этих критиканов я, Митин В. В., начал заниматься фельетонами в зрелом возрасте. Изъездил почти всю Родину, а также ряд зарубежных стран. При исполнении служебных обязанностей был бит градом, сечен ливнями, притесняем верблюжьими горбами, третирован проводниками, стюардессами и гоним гостиничными администраторами. Не пью, не играю в карты на деньги, почитаю старших. Несмотря на то, что продолжаю заниматься сатирой, тяготею к незлобивой улыбке.
Приложение: сборник юмористических рассказов.
Мое открытие футбола
Когда я приезжаю куда-нибудь, меня всегда спрашивают, не знаком ли я с Капличным.
— Нет, — злобно отвечаю я. — А что?
— Ну, а с Копейкиным? — не умолкает собеседник. — Или вот Хадзипанагис?
— Копейкин? — бледнею я. — Хадзипанагис? Нет, пожалуй, не знаю...
После этого интерес ко мне в обществе категорически падает, а когда вечер кончается, все уходят, стараясь не подать мне руки. Будто я болен каким-либо инфекционным заболеванием. Мало-помалу меня начали бойкотировать даже ближайшие друзья. Человек, не отличающий стоппера от диспетчера, представляется им по меньшей мере скотиной. И даже, по мнению наиболее радикальных, «богом ушибленным». Ха-ха-ха!..
В конце концов я решил пойти на стадион посмотреть что к чему. С трудом втиснувшись на свои два квадратных сантиметра трибуны, я очутился между вихрастым пареньком и беспокойным мужчиной в панаме.
— Матч века, — пропыхтел толстяк, ставя пудовый ботинок на мою ногу.
— А кто сегодня играет? — спросил я.
Толстяк посмотрел на меня с подозрением и даже отодвинулся, насколько позволяло место, а потом спросил:
— А вы кто сами будете? Откуда?
Я ничего не ответил, так как сзади громко сказали:
— Эй ты, козел в очках, сними шляпу!..
Я посмотрел по сторонам, стараясь угадать, к кому обращены эти мужественные слова, но в это же самое время по мне ударили чем-то невыносимым. Я думаю, зонтиком. На секунду я лишился чувств, а когда очнулся, увидел, что моя шляпа, превратившись в подобие кепи без козырька, валяется где-то под скамьей, среди плевков и окурков.
Впрочем, я почувствовал, что на трибуне стало малость свободней: парень с вихрами куда-то исчез. «Ну и господь с ним, — кротко подумал я. — Легче будет».
Я оглянулся туда-сюда и с радостью заметил по соседству изящную, миловидную девушку, трепетно перебиравшую розовыми пальчиками свой платочек. «Как хорошо, — подумал я, — хоть она немного облагораживает здешнее окружение...»
Девушка привстала и каркнула:
— Судью — на мыло! Расстрелять его, подлеца!
Раз-раз, она быстро развернула платочек, в котором оказалась увесистая картофелина, и, закряхтев, метнула ее в сторону гаревой дорожки. Не знаю, попала ли она в судью, но кто-то внизу, стеная, потирал макушку. Я поискал глазами милиционера. Ага, вот он, обрадовался я. Пробирается к нам между рядами.
За милиционером поспешал мой исчезнувший сосед, вихрастый парнишка.
— Этот, — ликующе заявил парень. — Хватайте его, дяденька милиционер.
— Документы! — потребовал сержант.
— Я тут ни при чем, — запротестовал я. — Это она бросила нечищеную картошку!..
Милиционер досадливо махнул рукой, тщательно сверяя фотокарточку в паспорте с моей физиономией.
— Фальшивый, — заметил парень из-за спины милиционера. — Он вражеский разведчик, дяденька! Не знает, кто сегодня играет...
— Какой еще разведчик?! — возмутился я. — Дайте на футбол посмотреть...
— Ну, ладно, — зловеще сказал милиционер. — Смотрите.
Он посверлил меня глазами и ушел, ловко увертываясь от яблочных огрызков, кульков и банановых корок, летевших в сторону поля. Парень снова втиснулся между мною и толстяком, и я наконец-то спокойно взглянул на поле. Правда, в эту же секунду раздался всеобщий громовой вопль. Толстяк вскочил и долго танцевал румбу на моих ногах. Девушка рыдала. Вихрастый конвульсивно вцепился в мою шевелюру.
— Гол! — орали они. — Гол!
Толстяк плюхнулся на место, утирая лоб.
— Жарко, — сказал он, — не желаете ли просвежиться?
Его лицо сияло. Он достал из кармана бутылку «Ситро» и поделился со мною. Я сделал глоток, еще глоток, еще. Клянусь, напиток толстяка не был похож на водичку... После этого мне все очень понравилось.
Для начала я чуточку придушил своего соседа слева. Затем я вырвал бутылку у толстяка и долго с ее помощью рубил чью-то лысину, мерцавшую впереди.
— Во дает! — восхитился кто-то сзади. — Свой парень, настоящий болельщик!
Я вместе со всеми скандировал: «Оф-сайт! Оф-сайт!» — хотя с непривычки, наверное, произносил «овца, овца!» Теперь мне это было все равно. Я пел вместе со всеми и плясал на чьей-то согбенной спине. Помнится также, что мы дружно разнесли в щепки несколько скамей, а на прощание подожгли стадион.
...Я пишу эти строки, пользуясь утренними лучами солнца, пробившимися сквозь решетчатое окно в моей новой обители. За эти пятнадцать дней и ночей я должен решить: идти ли мне на хоккей?
Ужасный ребенок
В воскресенье мы бежали с женой под холодным дождем мимо дома Витьки Кошелева, моего сослуживца. Хороший товарищ, семьянин, член товарищеского суда. Правда, строговат, я бы даже сказал, несколько аскетичен.
— Давай зайдем, — предложил я подруге жизни, — погреемся. Конечно, насчет «маленькой» у него ни-ни, сухой закон, но чайком горячим побалуемся. Зайдем! Вот обрадуется... Он тут недавно даже с обидой какой-то говорил, журил нас: «Что же вы, чучелы, не заглянете, игнорируете товарища... Нехорошо это, не по-общественному...»
— Неудобно, — стуча зубами от холода, кокетничала жена, — нагрянуть этак экспромтом, не позвонив. Посмотри, у меня нос не посинел?
— Как стиральный порошок, — проскрежетал я, отбивая «ча-ча-ча» на тротуаре. — Бежим. Нагрянем к Кошелеву.
Через несколько минут мы стучали и звонили в дверь Витькиной квартиры.
— Кто там? — тоненько спросили из-за двери.
— Откройте! — сказал я. — Это друзья Виктора Кошелева.
— Подождите, — отозвался голосок, — я табурет принесу, а то не достаю.
После долгой возни, шебуршания и лязга дверь отворилась. Потирая ногу, на табурете стоял мальчик лет шести.
— Ну, здравствуй, — сказали мы. — Как тебя зовут?
— Саша, — буркнул мальчик. — Здоровеньки булы. Пузырек принесли?
— С ментоловыми капельками? — сюсюкнула жена.
— Ага, с каплями молочка от бешеной коровки, — сказал мальчик, унося табурет на кухню.
Несколько шокированные, мы вошли в комнату и сели на тахте. Тут же появился Саша. Он нес тарелочку с огурцами.
— Вот, — сказал Саша, — выпьем на нервной почве.
— Как? — опешил я. — Как это на нервной почве?
— Не знаю, — ответил Саша. — А можно еще на базе технического прогресса.
— Скажи-ка, — растерялись мы, — ты сказал «на базе»?
— Угу. — Он кивнул. — Это когда самогон два раза пропускают через аппарат новой конструкции. Получается отличный первач. — Саша щелкнул себя по горлу тонким указательным пальцем. — Вы посидите, а я пока в солдатики поиграю.
— Давай, давай, — приободрился я. — В солдатики — это очень хорошо...
Мы немного отходили от холода, туманчик в наших головах мало-помалу рассеивался. Саша что-то передвигал на маленьком столике, бормоча под нос. Я прислушался.
— Не ходи одна, — произнес Саша громче, — а ходи с провожатой... Раз, два, три. Как же ты ходишь, сучья лапа? С трефей надо ходить, с трефей!
Привстав, я увидел на столике трех оловянных пехотинцев, стоявших навытяжку перед кучками замызганных игральных карт.
— Ты никак пасьянс раскладываешь? — изумилась жена, — Где же ты научился?
— Без двух, — продолжало дитя, увлеченное игрой. — Иван Егорыч, ты играешь, старина, как совершенный сапожник. Да-с. И фунт прованского масла!
Мы снова похолодели. Посовещавшись шепотом, мы решили позвонить другим знакомым, жившим неподалеку, и посидеть у них.
— А на кладбище все спокойненько, — запел Саша, раскладывая карты, — от общественности вдалеке... Все культурненько, все пристойненько...
Я вздрогнул и, оглядываясь, набрал номер.
— Привет, — сдавленным голосом сказал я. — Это Дмитрин говорит. Можно к тебе зайти?
— И закусочка на бугорке! — пронзительно закричало дитя. — А я знаю, кем вы работаете. Вы Дмитрин, да? Вы самый первый на работе, да?
— Ну, — я положил трубку, радуясь такому обороту разговора, — наверное, не первый, но...
— Первый, первый, первый! Дмитрин — первый аферист в управлении...
Мы опрометью выбежали в переднюю.
— Давить надо таких, как Дмитрин! — донеслось из комнаты. — Заходите вечерком — дрызнем, дерябнем!
Мы неслись по лестнице, а из квартиры еще слышалось:
— По маленькой, по маленькой, чем поят лошадей...
В подъезде мы чуть не сбили с ног Кошелева-старшего. Сашин папа расставил широко руки со свертками и бутылями и пошел на нас врукопашную, но вдруг остановился, спрятал покупки за спину и сладко сказал:
— Друзья! Ко мне? Благодарю, благодарю. А я вот только с семинара, с лекции в университете культуры. Шел и все думал: вот бы Дмитрины на огонек завернули. Но куда же вы?! А? Зайдем. Чайку выпьем. Или партию в шахматы, а? В лото можно...
Я хотел дать ему по зубам, но воздержался. Как-никак общественник, член товарищеского суда. И суров, суров, каналья...
Плевое дело
Ухаживая за своей будущей женой, я поклялся построить ей замок... Он оказался воздушным: из стен дуло, все трубы текли, а потолок дал трещину глубиной с ущелье Аламасов.
— Н-да, братцы, — сказал, танцуя в одних носках на нашем новоселье, мой давний друг, тогда еще совсем молодой Вик Ховрин. — Паркетик ваш отциклевать бы не мешало...
Вик тут же дал слово хоть завтра лично заняться циклевкой, но просил подождать, покуда съездит в Кушку за каракулевыми шкурками для Мелконяна. Шкурки обещал достать его старинный знакомый. Увы, знакомый отбыл из Кушки как раз перед приездом Ховрина. Тогда Вик подался на якутские прииски, где Алик Кошкодаенко сулил ему златые горы, а когда вернулся, срочно стал подыскивать для себя хотя бы какую-нибудь работенку...
— Для меня это пара пустяков, — сказал я Вику в Доме драмработников. — Можешь считать, что с завтрашнего дня ты режиссер творческого объединения «Око».
— Шикарно, — сказал Вик и погладил косы моей дочери. — Сколько тебе лет, киска?
— Семь, — буркнуло дитя, исподлобья рассматривая нафталинные блестки на дедморозовской шубе Ховрина. — Борода настоящая?
— Конечно. — Вик похлопал огромными рукавицами и закричал: — Дети, дети, встаньте в круг, встаньте в круг!..
Позже мы с ним пили сок в буфете ресторана «Кракатао». Вик очень сдал, но бодрился и еще бросал взгляды на молоденькую барменшу. Под ее ресницами реяло северное сияние.
— Нимфа, — пробормотал Вик, стряхивая апельсиновые капли со своей старенькой швейцарской ливреи. — Таким хорошо говорить, что можешь помочь сняться в кино... Кстати, как твоя дочь? Я помню, как ты приводил ее на елку, когда я еще подвизался дедом-морозом...
— Сдает экзамены на факультет журналистики, — сказал я. — Алик обещал стопроцентное попадание. Ну, а как все-таки с циклевкой? Помнится, ты заверял, что...
— Плюнь ты на свою циклевку, — поморщился Вик. — Хочешь, Мелконян хоть сегодня поможет тебе пристроиться в ЖСК «Председатель». А ты бы ему оказал помощь по линии гаража...
— Плевое дело! — воскликнул я. — Немедленно позвоним ему.
Мелконян сказал, что с кооперативом вопрос можно считать решенным, а я обещал пока поставить его машину в детсад имени Емельяна Пугачева. Как только эту машину продаст ему по доверенности Алик Кошкодаенко. Кроме того, Мелконян спросил, не хочу ли я дать ему мою пьесу. Он передаст ее в Средний театр, где ее поставят на другой же день...
— Только ты мне обязательно позвони. Хорошо?
Я сказал, что позвоню завтра утром, но вышло так, что он сам мне позвонил.
Поделиться книгой: