Наблюдая за французами. Скрытые правила поведения

Для начала французский язык вдруг стал официальным, хотя до 1789 года подавляющее большинство нации с превеликим удовольствием говорило на собственном patois[23] и совершенно не понимало диалекта, употребляемого парижанами. Когда Мольер, французский Шекспир в комедии, совершал со своей труппой в XVII веке театральное турне по стране, то ему вместе с актерами нередко приходилось ставить фарсы исключительно потому, что никто не понимал пьес, где персонажи говорили[24]. Затем неожиданно, по декрету, patois был запрещен, и все были вынуждены учить «правильный» язык. У тех же, кто возражал, чересчур беспокойную голову аккуратно отделяли от туловища.

Одновременно, желая подавить на местах инакомыслие, центральное правительство решило перемещать людей по стране. На смену полкам, формирующимся из местных жителей, пришла национальная армия, в которую из разных областей государства собирались люди, вынужденные, разумеется, говорить между собой на французском языке. Такое положение дел сохраняется и по сей день, так что жителя Прованса[25], преподающего в Ниццком университете и желающего остаться у себя в провинции, вполне могут отправить в Бретань[26].

Также Республика ввела новый календарь, по которому год начинался в сентябре, а названия месяцев носили описательный характер: brumaire[27] («месяц туманов»), pluviôse[28] («дождливый месяц») и thermidor[29] (предположительно «месяц, когда готовят лобстеров»). Месяцы делились не на недели, а на три периода по десять дней, называвшихся primidi, duodi, tridi[30] — ну, и так далее, до decadi[31]. Да, десятидневную неделю изобрели революционеры[32].

После 1789 года, всего за несколько лет, французы напрочь утратили собственную систему ценностей — ее как будто отрубила гильотина. Все, что они прежде считали правильным, стало вдруг неверным. Если они оставались в своей провинции, то их убеждали, что они говорят не на том языке. Если же их переселяли в другую область, они в своей собственной стране неожиданно становились иностранцами: они ели не ту пищу и не так произносили слова. Примерно то же испытывает сейчас постоянно проживающий во Франции англичанин. И я по собственному опыту знаю, как это действует на психику. Ощущение отчужденности обычно толкает человека на две крайности. Мы, иностранцы, постоянно проживающие на чужбине, либо должны всем сердцем возлюбить французскую культуру, притворившись, будто на свете никогда не существовали ни крикет, ни горшок для варки пищи, и посещать «Stade de France», чтобы понаблюдать за тем, что там вытворяет Джонни Холлидей[33]. Либо отчаянно уцепиться за привычные истины и, возможно, почувствовав острую нужду, начать писать в английские газеты тревожные письма о последних днях таких явлений, как нерасщепленный инфинитив и бутерброд с огурцом. В большинстве случаев мы сначала пробуем оба пути, но затем все же выбираем золотую середину.

Как уже было мною сказано, я не историк, но мне представляется, что за последние два с небольшим столетия после Великой революции французам каким-то образом, по-видимому, удалось совместить крайние подходы, вызванные разрывом со старой системой ценностей. Кажется, они приняли новые ценности (скорее всего, им их вбила в головы французская образовательная система), но потом почему-то решили, что их совершенному способу существования грозит опасность, вот тогда-то французами и овладела прославившая их паранойя. И в этом по большей части виноваты мы, англосаксы. Как только французы начали рубить головы роялистам, в их отношениях с традиционным недругом, обитающим по ту сторону Ла-Манша, появился новый повод для вражды. Вначале революционерам легко было насмехаться над бриттами. Эти потешные, преданные короне английские фаты со своими выжившими из ума немцами-монархами — да разве они могут хотя бы в чем-то быть правы? Ведь они даже умудрились лишиться самой крупной своей колонии, Америки, оказавшейся в руках повстанцев при помощи французов. Ха! Однако вскоре удача стала поворачиваться к насмешникам спиной. Наполеон был разбит под Ватерлоо, а затем сослан в колонию, не потерянную для Великобритании, на остров Святой Елены, где он и умер в 1821 году. Ну и потом, как посмели эти Anglais[34] всего через каких-то два десятка лет, устроить свою собственную — промышленную — революцию, начав изобретать машины, по сравнению с которыми французские агрегаты просто старый хлам? И в довершение всего они нанесли ужасное оскорбление, назвав одну из первых железнодорожных станций «Ватерлоо»! После такого афронта у любой нации разовьется паранойя, non?

То, в чем французы правы

• Политик, виновный в нарушении супружеской верности, пожалуй, не более продажен, чем политический деятель, не изменяющий жене.

• Когда мужчина делает комплимент женщине, это вовсе не значит, что он собирается изнасиловать ее.

• Тот, кто додумался вывести войска из Вьетнама в 1954 году, был довольно умным малым. Вторжение в Ирак было идиотской затеей.

• Если в стране школьникам преподают математику на хорошем уровне, ее промышленность никогда не будет испытывать недостатка в грамотных инженерах.

• Дети не умрут от голода, если им запретят питаться одним картофелем фри.

• Отдых на курорте должен быть так же доступен, как и финансируемое государством медицинское обслуживание.

• Если вы конторский служащий, то вам незачем работать по пятницам во второй половине дня.

• От включения в меню иностранных слов блюда вкуснее не станут.

• Когда в железные дороги вкладывают деньги, те становятся надежней.

• Для заправки к салату нужны оливковое масло, уксус, горчица и соль. Все остальное — для красоты и к приправе никакого отношения не имеет.

То, в чем французы не правы

(хотя им об этом и не стоит говорить)

• Чем больше вы хвастаетесь своими победами над слабым полом, тем больший вы мастак по этой части.

• Куря, вы доставляете удовольствие и тем, кто не курит.

• Pétanque — это вид спорта.

• Эстакады так прекрасны, что их следует увековечивать на открытках с видами.

• Земля вращается не вокруг Солнца — она вращается вокруг Парижа.

• Бенни Хилл[35] — это вершина в британском комедийном жанре.

• Слова в песне настолько важны, что даже не нуждаются в музыке.

• «Supertramp»[36] — это хиппи (или, во всяком случае, когда-то ими были).

• Если вы пролезете вне очереди, то те, кто стоит в ней, станут вас больше уважать.

• Все фильмы должны рассказывать о любовных переживаниях режиссера. (Вот, кстати, почему они так обожают Вуди Аллена[37].)

• Было бы интересно отведать мозг теленка и зад поросенка.

• Вегетарианцы не могут заниматься сексом.

• Многие клиенты вовсе и не желают, чтобы их обслуживали.

• Атомная электростанция не загрязняет окружающую среду.

• Джонни Холлидей знаменит на весь мир. (Еще раз для справки — это стареющий рок-музыкант.)

• Серж Гензбург[38] был привлекательным малым. (Он был заядлым курильщиком, пьяницей, уродцем с жабьим лицом, а также лучшим песенником Франции).

• Чем громче вы смеетесь над собственной шуткой, тем она смешнее.

• Картофельную стружку, обжариваемую в масле (картофель фри), придумали во Франции. (Весь остальной мир считает, что авторами этого блюда были либо бельгийцы, либо британцы.)

• Слово обретает жизнь лишь после того, как оно включено в словарь.

• Когда на дороге туман, то безопасней всего ехать как можно быстрее, чтобы поскорее выбраться из зоны плохой видимости.

• Красный свет на светофоре не всегда зажигается тогда, когда надо.

• Если указанные зоны затопления не затопляет, там можно строить жилье.

• Можно вылечиться от чего угодно, вставив в задний проход нужное лекарство.

• Все американцы интересуются местонахождением Франции на карте мира.

• Все британцы вежливы.

Фразы, употребляемые французами для доказания собственной правоты

(и что они означают на самом деле)

Je pense, donc je suis.

Же панс, донк же суи

Я думаю, значит, я существую.

(Я думаю, что я прав, значит, я прав.)

* * *

C'est la vie или C'est comme ça.

Се ля ви или Се ком са

Такова жизнь или Да вот так-то.

(Я это знал, а вы нет, поэтому прав я.)

* * *

C'est cela, oui.

Се села, уи

Да, это верно.

(Нет, это не так, это неверно.)

* * *

Mon œil!

Моне-й

Как бы не так!

(Выражение неверия, во многом соответствующее английскому выражению «My eye».)

Mon cul, oui…

Монку уи

Какой, к черту…

(Чрезвычайно грубое выражение недоверия, во многом соответствующее английскому выражению «My arse».)

* * *

Et mon cul, c'est du poulet?

Э монку се ду пуле

Какого хрена…

(Еще более грубое выражение недоверия.)

* * *

Ah bon?

Ах бо

Неужели?

(Как бы не так! Вы порете чушь. Или: Да ну? Это же смешно.)

* * *

J'ai raison.

Же резо

Я прав.

(Буквально: «У меня имеется рассудок», то есть тот, кто не прав, не только не прав, но и безумен.)

* * *

Vous avez tort.

Вузаве тор

Вы неправы.

(Выражение близко связанное со словом «tordu», означающим «испорченный, извращенный». Следовательно, неправый человек для француза — все равно что извращенец.)

* * *

Je suis moyennement d'accord.

Же суи муайенма дакор

Я кое в чем согласен.

(Я ни с чем не согласен.)

* * *

Mais j'ai le droit de…

Мэ же ле друа де

Но я вправе…

(… Сюда можно вставить любую совершенную вами глупость, какую вам отчаянно хочется оправдать.)

* * *

Vous vous prenez pour qui?

Вуву пр'не пурки

За кого вы меня принимаете?

(Неужто кто-то знает больше меня? Ха!)

* * *

Je vous l'avais dit!

Же ву лаве ди

Я же вам говорил!

(Итак, я дважды прав. Я не только прав, я прав в том, что я прав.)

Полезная фраза, когда имеешь дело с французами, знающими, что они правы, но, возможно, ошибающимися

Ah oui, vous avez raison.

Ах уи вузаве резо

А, да, вы правы.

(Ладно, ваша взяла, но не надейтесь, что я исчезну из вашей жизни, не потребовав от вас помощи в моем положении, mon ami[39].)

ВТОРАЯ ЗАПОВЕДЬ

Tu ne travailleras pas

НЕ ДЕЛАЙ ДЕЛ ТВОИХ

Почему длинные выходные столь благотворно влияют на французскую экономику

«Жизнь — это не только работа. Чрезмерный труд доводит до безумия». Эти слова были сказаны не французским анархистом, художником или аристократом, а президентом Шарлем де Голлем[40]. Адресовались они Андре Мальро[41], бывшему министру культуры. Вполне политическое заявление.

Французы говорят, что они работают для того, чтобы жить, тогда как англосаксы живут для того, чтобы работать. В отличие от нас французские служащие не придут на службу в пять часов утра и не будут работать без перерыва на обед до полуночи ради заключения какой-то сделки с Нью-Йорком — они найдут занятия поинтересней.

И они правы. Кто бы отказался, имея такой выбор, зарабатывать меньше, но при этом утром два лишних часа понежиться в постели, со вкусом и без спеха пообедать, а затем весь вечер покусывать ушную мочку (и иные места) любимого человека?

Собственно, это и есть причина, по которой я приехал во Францию. Я работал на британскую компанию, руководство регулярно повышало меня в должности и увеличивало зарплату, и я был горд собой, пока не обнаружил, что у меня нет ни выходных, ни мало-мальски свободных вечеров и что я даже не в состоянии вспомнить лица своей любимой. Стоило мне покинуть контору, как я тут же принимался накачивать себя спиртным, и потому в большинстве случаев о том, как я провел остаток дня, наутро у меня оставались лишь смутные представления.

Я перебрался на работу во Францию, где было меньше стресса, меньше ответственности и меньше денег, и сразу же приобщился к французской философии: тяжелая работа — это всего лишь слишком много тяжелой работы.

Très[42] долгие выходные

Если вы загляните во французскую записную книжку-календарь, то у вас, наверное, сложится впечатление, будто в этой стране никто не работает. И, попытавшись позвонить в контору в пятницу во второй половине дня, вы только лишний раз в том убедитесь.

Вот перечень больших праздников у французских работников: Новый год, второй день Пасхи, Первое мая, День победы (8 мая[43]), Вознесение, Духов день (обычно первый понедельник июня), День Бастилии (14 июля), Успение (15 августа), День Всех Святых (1 ноября), День заключения Компьенского перемирия, положившего в 1918 году конец Первой мировой войне (11 ноября), и Рождество. В неудачный год 1 и 8 мая могут попасть на выходные, и тогда работники не получают дополнительного выходного. Зато в удачный год праздники могут прийтись на четверг, и в этом случае сотруднику предоставляют так называемый pont («мост», дополнительный выходной день, который прибавляют к обычным выходным). Следовательно, первые и вторые выходные в мае и выходные, приходящиеся на Вознесение (между серединой мая и серединой июня), будут длиться по четыре дня, а затем приходит Духов день, и тогда из шести выходных четыре могут оказаться длинными. В удачный год французы гуляют в мае и июне столько же дней, сколько американцы за весь год, — и у них еще сохраняются практически все праздники.

Большинству французов, занятых на работе полный день, предоставляют пятинедельный оплачиваемый отпуск. А в ряде учреждений и того больше: на моей последней работе, где я подвизался в качестве журналиста, руководство давало своим сотрудникам тридцать семь дней в году — семь с половиной недель. (Помимо, не забывайте, праздников.)

Такой график в сочетании с лозунгом «трудиться, чтобы жить, а не жить, чтобы трудиться» заставляет французов с прохладцей, на наш взгляд, относиться к работе. В пятницу уже к одиннадцати часам утра все их помыслы заняты предстоящими выходными. А с наступлением мая, практически лета, отпадает всякая охота перенапрягаться.

Впрочем, сотрудничать с французами может оказаться и не таким уж обременительным делом. Когда они действительно вкалывают, за ними бывает трудно угнаться. Вам лишь надо выбрать подходящий момент и попросить что-либо сделать. Подобные просьбы не должны звучать между двенадцатью пополудни и двумя часами дня в будни, после семи утра в пятницу или между 1 мая и 31 августа. Все проще пареной репы.

Боже храни тридцатипятичасовую рабочую неделю

В 2000 году продолжительность рабочей недели во Франции была сокращена с тридцати девяти часов до тридцати пяти. Впрочем, это вовсе не означает, будто все работники, занятые полный день, вдруг стали каждый день уходить домой на час раньше. Руководство компаний после переговоров с трудящимися предложило разные схемы. На одних предприятиях договорились о семичасовой пятидневке, на других — предоставляют полдня в качестве отгула раз в неделю или полный день раз в две недели.

Наш работодатель приплюсовывает накопившиеся за год отгулы — двадцать два дня — к отпуску. Таким образом сейчас я могу ежегодно гулять в счет отпуска пятьдесят девять дней, а с учетом одиннадцати праздничных дней — и все четырнадцать недель. Причем это, должен сказать, не ведет к понижению заработной платы.

Когда я похвастался перед друзьями и родными, то был тут же захлестнут волнами зависти, прокатившимися через Ла-Манш и Атлантический океан[44].

Вопреки распространенному среди работодателей мнению введение тридцатипятичасовой рабочей недели не преследовало цель разорить все французские предприятия. Это новшество должно было создать новые рабочие места — ведь продолжительность недели сократилась примерно на десять процентов. Следовательно, коллективу из десяти человек, чтобы было кому выполнять вдруг образовавшуюся дополнительную работу, нужен был еще один сотрудник. Компаниям, увеличившим количество работников на десять процентов, обещали огромные субсидии. Правительство таким способом рассчитывало создать семьсот тысяч рабочих мест.

Подобная мера подошла для крупных предприятий, где множество людей занимаются одним и тем же трудом, но я-то работал в журнале, где в штате насчитывалось всего десять человек. Чтобы выполнять свою работу, наш новый сотрудник должен был быть на десять процентов редактором, на десять процентов писателем, на двадцать процентов художником и т. д., и т. д.

На самом деле нам не пришлось нанимать новых сотрудников. Нам сказали, чтобы мы повысили свою отдачу на рабочем месте на те же десять процентов. Что мы и сделали. Ведь это не так уж и трудно, особенно если в качестве поощрения получаешь к ежегодному отпуску двадцать два дополнительных дня.

Согласно отчету ОЭСР[45], с 1996-го по 2002 год производительность во Франции поднялась на 2,4 процента по сравнению с 1,44 процента за тот же период в ЕЭС[46]. И если помните, до 2000 года тридцатипятичасовая неделя еще не была введена. Если же проанализировать только период 2000—2002 годов, когда все французские предприятия перешли на сокращенную неделю, результаты были бы еще более ошеломляющими.

Как я уже сказал, французы работают для того, чтобы жить. Или, если выражаться совсем уж точно, они работают, чтобы поехать в отпуск. Французский рабочий не станет надрывать себе жилы ради звания «ударник месяца» и лицезрения своего фото на доске почета. Однако стоит ему пообещать увеличить отпуск или оплатить отработанные дни по повышенной ставке, и он творит чудеса.

Англосаксонские экономисты предрекают крах производства, если подобная система будет введена в их странах. И они, возможно, правы. Поскольку между французами и англосаксами есть одно коренное различие.

Если французу предоставить длинные выходные, то он, усевшись в свою французскую машину и залив в ее бак французский бензин, отправится к французскому побережью, в сельскую местность или в горы, где проведет три-четыре дня, питаясь французской пищей и наслаждаясь французским вином. Если же такую возможность предоставить британцу, то он, взойдя на борт ирландского реактивного самолета, полетит в Болгарию.

Французы много путешествуют за границей, но значительная часть их денег остается дома. Это кажется невероятным, но тем не менее это так: чем меньше французы работают, тем лучше для французской экономики.

Конец тридцатипятичасовой рабочей недели?

Под напором работодателей, утверждающих, будто они платят зарплату в полном размере за неполный рабочий день, и правых политиков, уверяющих, будто каторжный, на англосаксонской манер, труд полезен для души, французское правительство недавно разрешило компаниям отказываться от тридцатипятичасовой рабочей недели. Однако все понимают: любая попытка лишить французов их завоеваний выльется в общенациональную забастовку, и поэтому увеличение рабочего времени идет в типично французской манере. Работодатели вынуждены договариваться с работниками, а те могут и отказать им, сохранив свое право на тридцатипятичасовую неделю. Если же продолжительность рабочей недели вновь увеличат до тридцати девяти часов, работодателям придется выкупать это время по ставке заработной платы наемных работников. Другими словами, работодатель должен будет предложить дополнительную оплату четырех часов или поднять заработную плату на десять процентов.

И что же, работодатели от этого выиграют?

Умонастроение

Наихудшую репутацию из-за своего прохладного отношения к работе приобрели fonctionnaires, государственные служащие. Французский комедиант Колюш[47] так шутил по этому поводу: «Моя мама была fonctionnaire, отец тоже не работал».

К числу fonctionnaires относятся учителя, полицейские, больничный персонал, пожарники, чиновники в правительственных учреждениях и исследователи в государственных институтах. Почтовые и транспортные служащие не совсем fonctionnaires, но обладают такими же правами и столь многочисленны, что по силе своего влияния на правительство ничуть не уступают fonctionnaires.

По официальной статистике, число fonctionnaires равно примерно 3,3 миллиона человек. Но в одном французском журнале недавно была приведена иная оценка: fonctionnaires и полу-fonctionnaires составляют более четвертой части от всех работающих французов — шесть миллионов человек. Любые попытки со стороны правительства, кто бы в нем ни сидел, реформировать fonction publique[48] могут выйти ему боком. Стоит правительству сунуться, скажем, в éducation nationale[49] и на забастовку выйдут не только два миллиона работающих в этой области, но и все студенты, которые, готовясь к взрослой жизни, любят побузить у себя в учебных заведениях.

И зачастую наихудшие fonctionnaires совершают самое головокружительное восхождение по служебной лестнице. Всем прекрасно известно, что лучший способ избавиться от не способного ни на что управляющего fonction publique — это повысить его: пусть убирается с глаз долой и досаждает более высокому начальству.

Это же касается и секретарей fonctionnaires. У одного из моих друзей, исследователя, была секретарша, водрузившая на свое рабочее место телевизор: она, видите ли, будет смотреть американские дублированные телесериалы. Приятель пожаловался руководителю отдела, но тот лишь заявил, что ничего не может поделать: разозлишь одну секретаршу, другие устроят в институте забастовку. В итоге мой друг мучился два года, пока наконец не нашел другого исследователя, который появлялся у себя на работе так редко, что даже не заметил отсутствия собственной секретарши, уже полгода как вышедшей на пенсию. Любительница мыльных опер заняла освободившееся место, и мой друг был спасен.

Так же и директору школы, если он хочет избавиться от преподавателя, устраивающего на каждом уроке просмотры фильмов по DVD, напивающегося во время обеда и регулярно опаздывающего из летнего отпуска на две недели, не остается иного выхода, как предложить провинившемуся перевод в более престижную область Франции. Я целый год работал помощником учителя английского языка в lycée[50] в Периньяне, и, должен сказать, некоторые учителя действительно заботились о детях, зато других интересовали лишь условия катания на лыжах в Пиренеях и развитие водных видов спорта на Средиземноморском побережье. На одном типичном уроке, где я присутствовал, учитель показывал кассету с фильмом Чарли Чаплина (большое подспорье для желающих усовершенствовать свои навыки разговорной английской речи), кричал на своих учеников, веля им заткнуться, и ходил курить в учительскую. Très éducatif[51].И единственное, что мог в данном случае сделать директор, это попробовать уговорить его перевестись в Сан-Тропез.

В свое оправдание fonctionnaires говорят, что на закрепленных за ними пожизненно рабочих местах они получают маленькое жалованье и у них практически нет возможности продвинуться по служебной лестнице. Впрочем, fonction publique, возможно, не так уж и плохи: на недавно появившуюся в государственном институте по исследованиям народонаселения должность помощника администратора, даже не требующую baccalauréat[52] (соответствует уровню А), было подано восемьдесят заявлений, в том числе и от нескольких докторов наук.

Работа не бей лежачего — это такое искушение, перед которым ни один француз или француженка не в силах устоять.

Рабочие места для garçons[53]

Удивительно, что французы, учитывая, сколько у них поводов с ленцой относиться к своей работе, хоть что-то делают. Но это так. Без суматохи, не устраивая гонок, они возводят мосты, строят автострады, железные дороги и даже целые города. И одной из причин этого является то, что они не обращают внимания на сопротивление защитников окружающей среды. Ну, не желает группка любителей деревьев в сандалиях на босу ногу, чтобы их долину прорезала новая линия TGV. Ну и что? Люди же должны быстро добираться до пляжа или горнолыжного курорта. Вот поэтому-то во Франции строительство новой железной дороги занимает меньше времени, чем назначение даты первого публичного слушания по схожему делу в Великобритании.

Во-вторых, французы никому не уступают свои крупные строительные проекты. Сравните, например, строительство национальных стадионов во Франции и Великобритании. Когда французы решили построить к чемпионату мира 1998 года новый стадион, они привлекли к работе над ним только французские фирмы, и спортивное сооружение было возведено уже в январе, то есть за полгода до начала международного турнира. Что же в аналогичной ситуации сделали англичане? Первым делом они снесли старый спортивный комплекс, а затем, поручив сооружение стадиона иностранной компании[54], тут же утратили всякий контроль над финансированием объекта и сроком его окончательной сдачи. Итог: стадион был сдан с большим опозданием и оказался самым дорогим в мировой истории спортивным сооружением.

Vive la méthode française![55]

Неэффективная эффективность

Мы, англосаксы, постоянно ставим перед собой цели. Поэтому мы кажемся себе весьма энергичными, даже если ничего не добиваемся. Да, мы хвастаем, что на десять процентов увеличили число задач, которые надо решать ежедневно. Ладно, в девяноста процентах мы терпим фиаско, зато, наметив на завтра больше целей, мы можем начертить в Power Point[56] массу радующих глаз диаграмм.

Французы на работе ставят перед собой гораздо меньше целей по двум основным причинам.

Во-первых, их замучили этим в школе. Все, что делают школяры, оценивается по двадцатибалльной шкале и заносится в табель успеваемости. К тому времени, когда пора поступать на работу, бывшим школярам до смерти надоедает ставить перед собой цели.

Во-вторых, они не осмеливаются намечать слишком много задач, потому что знают: они все равно не будут выполнены[57].

Однако, вопреки всему, отсутствие поставленных задач не мешает французам с честью справляться с возложенными на них обязанностями.

Посмотрите, какую кутерьму поднимают сотрудники почты в Британии вокруг почтовых отправлений первого класса. Здесь, наверное, больше почтовых служащих, изучающих вопрос своевременной доставки писем первого класса, чем, собственно, таких писем.

Во Франции тоже существует два вида писем. Но французам совершенно все равно, дойдет ли письмо первого класса (или, как они скромно его называют, tarif normal[58]) до адресата в течение суток. Французские предприниматели начинают свое утро с чтения уже полученных писем и не беспокоятся по поводу тех, которые еще, возможно, только идут.

Британцы столь увлечены собиранием статистических данных о качестве своей работы, что самой работе уделяют все меньше и меньше внимания. Недавно мне пришлось прокатиться на поезде из Лондона в аэропорт Лутон. Я хотел выйти на станции Сент-Олбан, на полпути. Однако, когда мы подъехали к первой станции после Центрального Лондона, было объявлено, что в связи с отставанием от графика на десять минут поезд проследует без остановок до самого лутонского аэропорта. Мне и большинству других пассажиров пришлось сойти и двадцать минут ждать следующего поезда. Итог: поезд пришел вовремя, но пассажиры опоздали. Здесь британские управленцы во всей красе продемонстрировали свой гений.

Во Франции же поезд, даже один из тех слегка поизношенных составов, курсирующих в пригородах Парижа, не пойдет без остановок. Он дотащится до конечной станции, опоздав на несколько минут. Зато пассажиры успеют дочитать газету, отправить пару сообщений, и им не будет дела до того, потеряли ли они десять минут или нет.