Искушение злом

Клер старалась стряхнуть это чувство, попивая шампанское и говоря себе, что это воплощение мечты всей ее жизни. Она тяжело работала для выставки, также как Анжи и Жан-Поль тяжело работали, чтобы создать атмосферу для восприятия искусства и потратили на это уйму денег.

Галерея была элегантна, идеальная декорация для красивых людей, пришедших сюда. Она была выкрашена в ослепительно белый цвет. На второй, затем на третий этаж можно было подняться по эскалатору. Все было открытым, изогнутым и воздушным. С высокого потолка свисали две модернистские хрустальные люстры. Каждая ее работа была тщательно освещена. Вокруг них сгрудились люди в бриллиантах и стильной одежде.

Помещения благоухали дорогими запахами, соперничавшими друг с другом, пока все они не смешались в один необыкновенный аромат. Аромат богатства.

— Клер, дорогая. — Тина Янгерс, искусствовед, которую Клер знала и не выносила, помахала ей издали. Она напоминала маленькую фею с тонкими светлыми волосами и острыми зелеными глазами. Несмотря на пятидесятилетний возраст, хирургические фокусы позволили ей зависнуть на ложной отметке сорока с небольшим.

На ней был цветочной раскраски блеклый кафтан, доходивший до лодыжек. Ее окружал ядовитый аромат «Пуазона». «Вполне подходящий запах», — подумала Клер, поскольку зачастую статьи Тины были смертоносны. Она могла одним поднятием платиновой брови расплющить, как жука достоинство художника. Ни для кого не было секретом, что так она поступала зачастую, ради острого ощущения власти, которое она при этом получала. Она, не дотронувшись, обозначила поцелуй на щеке Клер, затем крепко схватила ее за руки.

— Вы превзошли себя, не так ли?

Клер улыбнулась и обозвала себя циничной лицемеркой.

— Разве?

— Не скромничайте — это скучно. Здесь всем очевидно, что вы будете лучшим художником девяностых. Женщиной художником. — Она затрясла головой и разразилась звонким смехом для съемочной бригады. — Мне приятно говорить, что я одной из первых обнаружила это на вашей первой выставке.

В своему обзоре по горячим следам она рассчитывала упомянуть о бесчисленных похвалах, приглашениях и бесплатных путешествиях. Это — бизнес. Клер почти явственно слышала голос Анжи. — Мы все играем.

— Спасибо за поддержку, Тина.

— Не стоит. Я поддерживаю только лучших. Если работа бездарная, я первая говорю об этом. — Она улыбнулась, обнажив маленькие, кошачьи зубки. — Как на выставке бедного Крейга в прошлом месяце. Ничтожные работы, бесконечная скука, ни капельки оригинальности. Но это… — Она простерла руку в кольцах в сторону скульптуры из белого мрамора. Это была голова волка, вывшего на луну, с острыми и блестящими клыками. Его плечи, точный намек на них, были, без сомнения, человеческими. — В этом сила.

Клер взглянула на работу. Это была одна из ее работ-кошмаров, навеянных собственными страшными снами. Внезапно вздрогнув, она повернулась к ней спиной. «Продолжай играть», — приказала она себе, затем залпом допила остатки вина в бокале, перед тем как отставить его в сторону.

Всю свою жизнь она не могла понять, почему вино и комплименты заставляли ее напрягаться. — Спасибо, Тина. Анжи будет дышать гораздо легче, когда я передам ваше мнение.

— О, я сама ей скажу, не бойтесь. — Она прикоснулась пальцем к запястью Клер. — Мне бы хотелось поговорить с вами в менее беспокойное время о том, чтобы обратиться с речью к моей группе поклонников искусства.

— Конечно, — ответила Клер, хотя она ненавидела общественные выступления даже больше, чем интервью. — Позвоните мне. — «Может быть, у меня к тому времени изменится номер».

— Не сомневайтесь, позвоню. Поздравляю, Клер. Клер сделала шаг назад, намереваясь улизнуть в личный кабинет Анжи, чтобы минутку побыть в одиночестве. Она с силой натолкнулась на кого-то спиной.

— Ой, простите, — начала было она, повернувшись. — Здесь так тесно… Блейр! — С первым искренним чувством за весь вечер она обняла его. — Ты пришел! Я боялась, что ты не сможешь.

— Не смогу придти на модную вечеринку моей сестры?

— Это выставка.

— Да. — Он обвел взглядом комнату. — Кто бы говорил?

— Слава богу, ты здесь. — Она схватила его руку. — Пошли со мной. И что бы ни произошло, не оборачивайся.

— Эй, — воскликнул он, когда она потянула его в сторону, — шампанское там.

— Я тебе ящик куплю. — Не обратив внимания на предоставленный в ее распоряжение лимузин, она потащила его по улице. Пройдя четыре дома, она зашла в кулинарию, вдохнув запах телятины, маринадов и чеснока.

— Слава тебе Господи, — пробормотала Клер и бросилась к прилавку, чтобы посмотреть выбор картофельных салатов, маринованных яиц, копченой осетрины и блинчиков.

Спустя десять минут они сидели за столом, накрытым истертой клеенкой, и ели толсто нарезанные сэндвичи из черного хлеба с грудинкой и швейцарским сыром.

— Я купил костюм и заказал такси, для того чтобы оказаться в кулинарии и есть кошерные маринады и холодное мясо?

— Мы можем вернуться, если хочешь, — сказала Клер с набитым ртом. — Мне нужно было вырваться на минутку.

— Это твоя выставка, — напомнил он.

— Да. Но кого выставляют, мои скульптуры или меня?

— Ладно, малышка. — Откинувшись на стуле, он откусил хрустящий картофель.

— В чем дело?

Какое-то время она молчала, обдумывая. Она не понимала насколько ей нужно скрыться, до тех пор, пока не увидела Блейра, он стоял, такой неподдельный и внушительный среди блестящих нарядов и побрякушек.

Он был немного выше ее. Его светлые волосы с годами потемнели, обретя глубокий рыжеватый оттенок, и он зачесывал их прямо назад. Многим женщинам он напоминал молодого Роберта Редфорда, что заставляло его постоянно смущаться. Блэйр понимал неприятное ощущение, испытываемое многими красивыми женщинами, когда их расценивали, в качестве безмозглых объектов страсти.

Ему удалось, несмотря на то, что он выглядел наивно, несерьезно и на пять лет моложе своего возраста, пробиться по журналистской лестнице. Он был политическим обозревателем «Вашингтон Пост».

Клер знала, что он разумный, логичный и земной человек, прямая противоположность ей самой. Но не было никого, с кем ей было легче делиться самыми сокровенными мыслями.

— Как мама?

Блейр отпил лимонад. Он знал, что его близняшка будет ходить вокруг да около своих проблем, пока не почувствует себя готовой к разговору.

— Хорошо. Я недавно получил открытку из Мадрида. А ты не получала?

— Да, — Клер принялась за сэндвич. — Кажется, они с Джерри проводят лучшее время в их жизни.

— Медовый месяц, это всегда приятно. — Он подался вперед и коснулся ее руки. — Джерри ей нужен, Клер. Она любит его и заслуживает немного счастья.

— Я знаю. Знаю. — Чувствуя нетерпение, она отодвинула тарелку и достала сигарету. Последнее время ее аппетит менялся также быстро, как и настроение. — Умом я это понимаю. Она много работала после папы — после его смерти, чтобы сохранить семью, чтобы дело не пропало. И чтобы не лишиться рассудка, наверное. Я все г» то знаю, — повторяла она, потирая лоб. — Я знаю.

— Но?

Она покачала головой. — Джерри хороший парень. Он мне нравится, правда. Он веселый, умный и, очевидно, безумно любит маму. И мы не дети, которым кажется, что он пытается занять папино место.

— Но?

— Меня не покидает чувство, что он занимает папино место. — Она рассмеялась и глубоко затянулась сигаретой. — Это не то, или не совсем то. Боже, Блэйр, кажется мы идем в разные стороны, так мы далеки друг от друга. Мама на несколько недель уехала в Европу на медовый месяц, ты в Вашинтоне, я здесь. Я все думаю о том, как было до того, как мы потеряли папу..

— Это было давно.

— Я знаю, Боже, я знаю. — Свободной рукой она начала комкать салфетку. Она не была уверена, что сможет подобрать слова. Зачастую было легче выражать эмоции при помощи стали и сплавов. — Дело в том, что… ну, даже после… когда нас осталось только трое… — Она на мгновение закрыла глаза. — Было трудно — потрясение от случившегося, потом все эти взятки и тайные договоренности, и нелегальные сделки для торгового центра. Мы были прекрасной веселой семьей, и в следующее мгновение папа умер и мы оказались на грани скандала. Но мы так крепко держались, может быть слишком крепко, затем раз — и мы все порознь.

— Достаточно набрать номер, Клер. Час на самолете.

— Да. Не знаю в чем дело, Блэйр. Все шло отлично. У меня отличная работа. Мне нравится, что я делаю, мне нравится моя жизнь. И вдруг… снова этот сон.

— Ой. — Он опять взял ее руку, на этот раз не отпуская. — Прости. Хочешь поговорить об этом?

— О сне? — Дерганным движением она воткнула сигарету в безвкусную железную пепельницу. Детали она не обсуждала никогда, даже с ним. — Да, все то же самое. Ужасно, когда это случается, но затем он исчезает. Только в этот раз я— не смогла выйти из этого состояния. Я работала, но сердце у меня к работе не лежит, и это заметно. Я все думаю о папе, и о доме, и, Боже, о маленьком черном пуделе миссис Нигли. Французская булка и обед «У Марты» после воскресной службы. — Она сделала глубокий вдох. — Блэйр, мне кажется, я хочу домой.

— Домой? В Эммитсборо?

— Да. Слушай, я знаю, ты говорил, что в самом разгаре переговоры с новыми владельцами дома, но ты можешь подождать. Мама не будет волноваться.

— Да, конечно не будет. — Он видел ее напряжение, чувствовал его в бесконечных движениях ее руки. — Клер, Эммитсборо далеко от Нью-Йорка. Я не имею в виду расстояние в милях.

— Один раз я уже проделала это путь.

— Оттуда сюда. Путешествие обратно выглядит совершенно иначе. Ты там не была уже…

— Девять лет, — сказала она ему. — Почти десять. Наверное тогда было легче, просто уехать, после того, как мы поступили в колледж. Потом, когда мама решила переехать в Вирджинию, не было особых причин возвращаться. — Она отломила край сэндвича, который ела в большей степени, чтобы успокоить нервы, чем от голода. — Но, по крайней мере, она пеклась о доме. Это хорошее вложение. Без закладных, небольшие налоги. Арендная плата…

— Ты правда веришь, что это единственная причина, почему она его не продала? Из-за арендной платы?

Блэйр посмотрел на ее сомкнутые руки. Ему хотелось сказать ей да, чтобы она могла обрести спокойствие в будущем, вместо того, чтобы искать его в прошлом. Его раны затянулись, но они могли неожиданно открыться, напоминая о бесчестии отца и болезненном осознании действительности самим Блэйром.

— Нет. Там остались воспоминания, по большей части хорошие. Я уверен, что все мы чувствуем привязанность к дому.

— Ты чувствуешь? — тихо спросила она. Их глаза встретились. В них было понимание и отзвуки боли. — Я его не забыл, если ты это имеешь в виду.

— Или не простил?

— Я сжился с этим, — кратко объяснил он. — Мы все сжились.

— Я хочу домой, Блэйр. Хоть я до конца и не знаю почему, мне нужно домой.

Он не был уверен в этом, хотел поспорить с ней. Затем передернув плечами, сдался. — Слушай, дом пустой. Ты хоть завтра можешь туда въехать, но я не уверен, что стоит пускаться в страну воспоминаний, если тебе и без того плохо.

— Как ты и сказал, по большей части воспоминания хорошие. Может быть, пора вернуться к плохим.

— Все еще хочешь вылечиться?

Она немного улыбнулась. — И да, и нет. Меня по настоящему лечит работа и похоже, что здесь я больше работать не могу. Я хочу домой, Блэйр. Это единственное, в чем я уверена.

— Когда ты в последний раз сидела за рулем? — требовательно спросила Анжи.

Клер установила последний чемодан в багажник своей новой машины, захлопнула его и отошла. Этот автомобиль был произведением искусства.

— Что? — спросила она, заметив, то Анжи топает ножкой, на этот раз обутой в змеиную кожу цвета морской волны.

— Я спросила, когда ты последний раз водила машину?

— Ой, несколько лет назад. Она милая, правда? —

Клер с любовью похлопала по блестящему красному колпаку на колесе.

— Ну, конечно, она милашка. Там ведь пять скоростей? И спидометр доходит до ста шестидесяти. Ты за рулем два года не сидела, а потом идешь и покупаешь машину с характером?

— Я думаю, ты была бы больше довольна, если бы я себе купила неуклюжий старый пикап.

— Я буду довольна, если ты разгрузишь этого монстра и поднимешься наверх, где твое место.

— Анжи, мы с тобой говорим об одном и том же уже неделю.

— И по-прежнему ничего не понятно. — Разозленная Анжи спускалась и поднималась на тротуар, инстинктивно избегая кошмара, если ее каблуки попадут в трещину. — Девочка, ты можешь легко забыть завязать шнурки, как же ты собираешься добраться на этом самолете до Мэриленда?

— А что я не сказала об автопилоте? — И когда Анжи не заметила юмора, Клер обняла ее за плечи и потрясла. — Перестань волноваться, слышишь? Я взрослая девочка. Следующие две недели я собираюсь провести в тихом городишке с двумя светофорами, где самое серьезное преступление совершается детьми, ворующими цветы из соседских садов.

— Ну и что ты будешь делать в таком месте?

— Работать.

— Ты можешь работать здесь! Боже правый, Клер, критики у тебя с руки едят после выставки. Ты можешь назначать свою цену. Если тебе надо отдохнуть, поезжай в круиз в Канкун или в Монто-Карло на несколько недель. Чем можно заниматься в Эммитсбурге?

— Боро. Эммитсборо. Мир, тишина, спокойствие… Ни одна из них не обратила внимание, когда таксист выскочил из своей машины и стал громко ругаться на другого водителя. — Мне нужна смена обстановки, Анжи. Все, над чем я работала последний месяц — это мусор.

— Чушь.

— Ты моя подруга, хорошая подруга, но еще и торгуешь искусством. Посмотри правде в глаза.

Анжи открыла рот, но под пристальным взглядом Клер лишь нетерпеливо вздохнула.

— Ну, что же, это откровенно, — пробормотала Клер.

— Если последние несколько недель ты делала не самые лучшие работы, то это только потому, что ты слишком торопишься. Все, что ты подготовила к выставке, было прекрасно. Тебе просто надо передохнуть.

— Может быть. Поверь мне, торопиться в Эммитсборо сложно. Это, — добавила она, выставив руку перед тем, как Анжи успела что-то сказать, — всего лишь в 5 часах езды. Вы с Жан-Полем сможете навестить меня, когда захотите.

Анжи отступила только потому, что знала, что спорить с Клер, когда она уже решила, было бесполезно.

— Позвони.

— Позвоню, напишу, буду жечь сигнальные костры. Теперь скажи, «До свидания»!

Анжи порылась в сознании в поисках последнего довода, но Клер просто стояла перед ней, улыбаясь, в потертых джинсах, ярко-желтых высоких ботинках, в пурпурном джемпере с огромным вопросительным знаком спереди. Слезы обожгли глаза Анжи, когда она протянула руки.

— Черт побери, мне будет тебя не хватать.

— Я знаю, мне тоже. — Она крепко обняла Анжи, вдыхая знакомый запах Шанель, который стал торговой маркой Анжи еще со времени их художественной школы. — Слушай, я не вступаю в Иностранный Легион. — Она начала огибать машину, затем остановилась и объявила. — Я забыла сумочку наверху. Не говори ни слова, — предупредила она, рванувшись к подъезду.

— Скорее всего, эта девочка повернет не там, где надо, и приедет в Айдахо, — пробормотала Анжи.

Через пять часов Клер на самом деле потерялась. Она понимала, что приехала в Пенсильванию — об этом говорили указатели. Но как она туда попала, когда ей надо было пробираться через Делавэр, она не могла сказать. Намереваясь использовать это обстоятельство, она остановилась у «Макдональдс» и, исследуя карту, перекусила большим сэндвичем с сыром, большой французской картошкой и кока-колой.

Она довольно точно определила, где находится, но как она туда заехала, оставалось тайной. В любом случае, теперь это был пройденный этап. Налегая на соленую политую кетчупом картошку, она определила маршрут. Ей только надо было попасть на петляющую голубую линию и двигаться до пересечения с красной, повернуть направо и ехать прямо. Конечно, она увеличила свое путешествие на несколько часов, но торопиться ей некуда. Оборудование подвезут на грузовике завтра. В самом худшем случае она может остановиться в удобно расположенном мотеле и со свежими силами выехать с утра.