Помоги проекту - поделись книгой:
В довоенных гимназиях как огня боялись современности.
В мое время доходили только до Гоголя и чуть-чуть касались Тургенева и Гончарова, потом включен был Толстой и, кажется, Достоевский; иногда прикасались к Короленко, но в общем крайне скупо и опасливо подходили к литературе, ближайшей по времени и по настроению юношам и девушкам, которых выпускали из средней школы.
Если бы даже не произошло ничего особенного в русской общественной жизни, то и тогда всякий мало-мальски передовой педагог должен был бы бороться с тем чрезмерным вниманием, какое уделялось писателям XVIII века и первых десятилетий XIX, и с полным отсутствием современников или робким школьным подходом к менее острым их произведениям.
Под высокими словами о том, что детей надо учить на примере классиков — а классиком становится человек только тогда, когда книги его покроются паутиной веков, — на самом деле скрывался страх перед жизнью, которая вообще всячески устранялась из школы и сильный запах которой не может не быть присущ всякой современной литературе. Но сейчас в жизни России произошел такой переворот, какого не произошло ни в одной стране. Как после землетрясения, все выглядит по-новому. Не развалины вокруг, но новая жизнь, вызванная этим не просто стихийным, но человечески осмысленным землетрясением, буйно прорывается отовсюду. На все приобретается новая точка зрения, все обновлено и вовне и внутри. Иной раз старые формы жизни причудливо переплетаются с новыми, и на поверхностный взгляд может показаться, что мы имеем, например, неподвижную деревню, но стоит только немножко вперить в нее глаза, то увидишь, что она, многострадальная и многотысячная деревня, совсем не та и надо изучать ее по-новому.
Еще больше относится это к городу и к таким подвижным его представителям, как пролетариат фабрик и заводов и интеллигентный пролетариат.
Старые художники частью озлобленно отошли от обновленной земли, частью растерянно смотрят на нее и больше замечают не убранные еще руины, чем цветущую новую жизнь. Однако есть и такие среди них, которые сделали усилие над собою и, может быть, без полного внутреннего понимания, но с большой остротою глаза и карандаша зарисовывают сперва дикие для них, а потом все более и более увлекательные формы новой жизни. С другой стороны, из взрыхленной земли выходят и выходят десятками и сотнями новые писатели.
Куда только не бросала их жизнь, чего только они не пережили! В одну неделю испытали они больше, чем иной крупный писатель за всю свою жизнь в прошлые годы. Все ужасы войны империалистической, всю многосложность, всю горькую, героическую симфонию войны гражданской и одновременно с этим скорбные потрясающие картины напряжения нашего тыла — для того, чтобы не сдать завоеваний революции во много крат сильнейшему врагу. Почти каждого из них жизнь метала с севера на юг, с востока на запад, красноармейцем ли, советским ли служащим, или перекати-полем, носимым вихрями взбудораженной атмосферы.
Перед всеми этими обстоятельствами кажутся бледными все противопоставления старой формы — новой форме, которая в конце концов чисто кабинетно расцветала в футуристических кружках.
Сделалось в гораздо большей степени вопросом жизненной стихии чувство, что новые люди, имеющие новые материалы, должны будут, конечно, дать что-то новое.
До революции дать новое значило рассказать о старом с каким-нибудь вывертом, найти какие-нибудь формально виртуозные изменения литературного материала, в существе которого не лежало ничего нового, разве только сдвиг от жизненного, так сказать, материала к разным богемским кафейным курьезам, мальчишескому озорству.
Вопрос о форме для нашего времени стал для писателя так: найти форму, наиболее точно умеющую схватить новый материал и наиболее ясно умеющую изложить его уму и в особенности чувству читателя.
Не удивительно, что постепенно искусство вообще и литература в особенности должны были близко подойти к той манере писания, которая присуща была классикам и народникам. Это просто наиболее удобная манера, наиболее простая, и перед открывающимися новыми мирами, при огромном богатстве новыми мыслями и чувствами, писатели, конечно, должны были вскоре перейти к этой удобной и простой манере, нисколько не отрицавшей возможности найти в ее рамках свои индивидуальные приемы.
Конечно, наша классическая литература создала незабываемые ценности. Уже по одному этому мы никогда не отвернемся от нее. Затем, как я уже отметил, самое ценное в новой литературе опирается в отношении языка и общей манеры подхода, в особенности в области прозы, на основной кряж нашей литературы — от Пушкина до Горького.
Но, нисколько не отрицая важности изучения всеми молодыми гражданами, а в особенности советскими школьниками, старой дореволюционной литературы в ее действительно здоровых образцах, то есть оставляя под сомнением барское эстетство предреволюционной поры, мы все же должны подчеркнуть, что было бы непонятным грехом со стороны школы не знакомить ученика с советской литературой… А кроме того, надо, чтобы ученик легко находил книгу для чтения современную, свежую, будящую его мысль, дающую ему возможность поярче, побогаче ориентироваться в окружающем. Хорошо, конечно, предоставить подростку самому разбираться в молодом, но очень густом уже лесу нашей литературы. Однако неплохо положить около него книжку, наиболее соответствующую его возрасту, хорошо подобранную в смысле художественности и в смысле направления и снабженную предисловием или комментариями.
Кажется, уже смолкают голоса, каркавшие по поводу оскудения русской литературы. Кажется, уже всякому видно, что она растет, молодая, правдивая, могучая, нарядная.
Можно собрать богатейшие кошницы цветов на лугах этой новой весенней литературы.
Я думаю, что ни одно издательство, в том числе и издательство «Никитинские субботники»1, не может претендовать в этом отношении на какую-нибудь монополию. Пускай по разным тропам, разными методами собирают школьные антологии и сборники, но начало, делаемое «Никитинскими субботниками», имеет все-таки свою и очень нужную физиономию.
Это не хрестоматия и, во всяком случае, не учебник. Это целостные повести, в совокупности своей хорошо освещающие и данную писательскую индивидуальность, и излюбленные сюжеты, которые данный писатель по особенностям своей жизни избрал своим объектом.
В выборе нет стремления приспособиться к мнимому полудетскому разуму младшей части юношества. Рассказы говорят полным голосом. Каждая книжка снабжается предисловием, дающим характеристику, так сказать, социальной личности писателя и социальной значимости предлагаемых вниманию молодежи произведений.
Я от души желаю, чтобы новая литература и младшая часть нынешней молодежи как можно крепче сплотились между собою, и думаю, что серия, предлагаемая издательством «Никитинские субботники», сыграет в этом отношении свою заметную и благотворную роль.
Киевским пионерам*
Из-за целой массы выступлений и посещений, которые мне пришлось проделать в Киеве во время краткого моего пребывания здесь, я не смог непосредственно побеседовать с вами. Поэтому я пишу вам. Я приветствую киевских пионеров от имени их старших товарищей из РСФСР и от имени тамошних пионерских организаций. Если ЛКСМ должен гораздо шире охватить все классы, живущие в нашем Союзе, чем может это сделать РКП, то пионерское движение должно постепенно охватить всех детей нашей республики. Мы с отрадой следим поэтому за численным ростом пионерского движения, которое является теперь самым широким детским движением, когда-либо виданным в истории человечества. Но оно не только шире, оно и глубже прежних движений, именно потому, что его целью является сделать из нашего поколения настоящих коммунистов. Помните, однако, дорогие товарищи, что без регулярной учебы в нашей все улучшающейся школе вы не можете стать такими гражданами, какими хочет видеть вас наше социалистическое Отечество. Вы сами должны помочь вашим руководителям-комсомольцам и вашим педагогам. Нужно так соединить вашу общественную жизнь и учебу, чтобы то и другое вместе, не перегружая и не изнуряя вас, обеспечивало бы за вами полный физический, общественный и умственный рост. Еще раз шлю вам мой горячий привет и выражаю надежду, что из вас вырастут великие силы, которые закончат дело, начатое нашим поколением и такими уже ушедшими в историю людьми, как Ленин, Свердлов, Фрунзе и другие.
Привет пионерам-ленинцам города Киева!
Из доклада на конференции по книге*
Я не имею в виду делать вам доклад, но я хочу выступить здесь с приветствием конференции, а отчасти наметить те задачи, которые с точки зрения НКП1 являются главными задачами конференции, и определить то место, которое они могут занимать в работах на фронте просвещения в целом.
Я думаю, что и в настоящее время работа, которую вы должны продвинуть вперед и упорядочить, эта работа по созданию вполне отвечающего нашим школьным задачам учебника. Это, пожалуй, важнейшая задача в смысле безотлагательности. Несомненно, еще много препятствий встречается на нашем пути, еще чрезвычайно много недочетов имеется в нашей школьной работе. И во всем сказывается, что дальнейшее продвижение программ ГУСа2(которые могут стать фундаментом нашей школы в этот переходный период) не сможет быть осуществлено с желательной широтой и глубиной, если программы не смогут опереться на совершенно соответственную им книгу…
Каким основным чертам, кроме этого общего признака революционной лояльности и соответствия с программами ГУСа, должна отвечать школьная книга, рабочая школьная книга и школьный справочник в школе первой и второй ступени?
Прежде всего она должна быть динамической книгой, вполне действенным учебником, каких, посуществу говоря, мало во всей мировой учебной литературе. Между тем ясно, что дух нашей школы заключается в постоянной творческой работе учеников. Когда-то трудовая школа понималась некоторыми людьми как стремление заставлять людей работать, трудиться. Мы совершенно иначе смотрим на это. Дело заключается вовсе не в том, чтобы превратить ученика в чернорабочего. Когда мы говорим о трудовой школе, мы не имеем в виду физическую загрузку ученика. Труд ученика есть непременно труд творческий. Нельзя допускать повторного трудового акта, если он не закрепляется какой-нибудь трудовой привычкой. Когда это закреплено, мы должны перейти к дальнейшим задачам. Даже в школе ФЗУ3 мы не можем допустить работы только для продукции. Труд должен быть педагогическим, а принцип творческого труда — самостоятельность, в которой ученик упражняет свой организм и свою нервную систему. Книга должна этому помочь. Она должна изо дня в день вести по определенным рабочим путям этого самого ученика к приобретению новых и новых активно усвоенных познавании. В этом смысле она является серией задач.
Всякая наша рабочая книга есть задачник, но не арифметический задачник, а общеучебный, который раскидывает целую планомерную сеть таких активно переживаемых усвоений различных знаний. Здесь и самый подбор материала и система должны быть разрешены так же, как и методический вопрос, во всех деталях. Такая книга должна быть конкретна…
…Активное изучение детьми, конечно, не может быть без учителя, потому что, как бы ни был хорош учебник, задачник, рабочая книга, как бы они ни были насыщены конкретным материалом, из этого еще не следует, что они целиком подходят к условиям данной деревенской школы. Поэтому идти очень далеко в конкретизации нельзя, надо, чтобы учебник оставлял место краеведческому творчеству учительства. Все это очень сложные задачи, требующие значительного такта, и те учебники, которыми мы сейчас обладаем, не могут в этом отношении считаться доведенными до конца.
Несомненно, что книгой в школе не может быть только учебник, должна быть целая серия просвещающих книг.
Мы с Надеждой Константиновной (еще, кажется, в 1919 г.) говорили о необходимости создания школьного энциклопедического словаря. По-моему, это чрезвычайно хорошая идея. Во Франции есть такой словарь. Он, конечно, переполнен буржуазной патриотической дребеденью, но все-таки он указывает правильный путь. К школьной энциклопедии должен быть очень сложный подход, на этом я сейчас остановлюсь. Вы понимаете, что энциклопедический словарь, приспособленный для школы, — это прежде всего чрезвычайно подвижная и гибкая форма книги, потому что там содержится максимум материала. Надо, чтобы создал его какой-нибудь коллектив и чтобы там был максимум материала для школ I ступени (даже не 2-х ступеней сразу). Надо, чтобы ученики могли в нем легко ориентироваться. Более легко ориентирующей книги, чем энциклопедический словарь, конечно, не может быть. Если в настоящее время это и непосильное для нас задание (создание энциклопедического словаря для I и II ступени), то, во всяком случае, к этому надо подходить, создавая хотя бы справочную книгу в учебной библиотечке, которую мы должны создать и для создания которой уже сделаны некоторые шаги.
Нужно, чтобы мысль ребенка не билась в словаре, как бабочка в коробке, чтобы он не метался направо и налево, нужно, чтобы эта книга охватывала все основные знания, нужные ребенку. Несомненно, что эта книга сможет дать гораздо больше, чем простой учебник. Эта книга должна быть удобна в том отношении, чтоб в ней легко можно было отыскать нужный материал…
…Если бы ориентирующая сила была необыкновенно совершенна и методы ориентации были бы прекрасно выработаны, тогда бы на большую половину мы разрешили бы нашу задачу относительно справочной школьной библиотеки. Методов я не коснусь. Мы не можем сейчас создать ее в широком виде, чтобы эта библиотека сразу была издана, усвоена страной и оплачена ей. Мы будем идти постепенно, каждый год отдавая себе отчет, на сколько процентов выполнено нами заполнение и упорядочение библиотеки и энциклопедии.
В тезисах, которые я просматривал, целый ряд жалоб на то, что учебные и справочные книги недостаточно интересны. На этих днях, перед тем как явиться сюда к вам, я не имел возможности еще раз пересмотреть некоторые учебники, но спорадически, от времени до времени, приходится просматривать книги хрестоматийного и рабочего типа. Я согласен с тем, что они действительно неинтересны, что они представляют собой сухую ложку, которая рот дерет. Здесь должен быть элемент жизни ребенка, должна быть жизнерадостность, большая радость жизни. Мы можем проделывать с растением разные опыты, мы можем заниматься всякого рода направлением его роста, подбором определенных форм, но прежде всего растение должно расти. В этом физиологическом росте то же самое значение, как для растения солнце, имеет для ребенка жизнерадостность. Физиологический рост ребенка не есть только рост его органов, который мы можем видеть через микроскоп или как-нибудь прощупать. Здесь есть еще рост нервно-мозговых функций, одно без другого немыслимо. Ребенок не может ни двигаться, ни есть, ни расти, если его нервно-мозговая система не исполнена молодой жизнерадостности. И мы должны во что бы то ни стало добиться, чтобы везде был этот элемент, как мы добиваемся максимума кислорода, солнечного света для детей.
Само собой разумеется, было бы просто пошло, если бы кто-нибудь напомнил, что у нас есть беспризорные, крестьянская деревенская беднота, что у нас школы стоят запыленные, грязные. Это совершенно верно, но если бы из этого мы сделали вывод, что если многие наши дети убоги, то и учебники должны быть убогими, что если школы грязны, то и учебники должны быть наполнены грязью, это был бы «реализм», которого от нас никто не требует. И если нельзя сразу поднять наш школьный быт и наш детский быт до максимума радости жизни, к которому мы искренне стремимся, то мы будем наши учебники делать по возможности интересными. Ребенок сам носит в себе внутреннее солнце, и его не нужно гасить. Учебный материал выполняется, учебная работа производится хорошо только тогда, когда она интересна. Так и пища съедается охотно только тогда, когда она вкусна. О вкусности надо позаботиться. Сюда входит не только то, что этот материал должен быть интересно изложен, но также и то, чтобы он был по плечу ребенку. Этого трудно достигнуть.
Но часто рассчитывают на какое-то воображаемое развитие ребенка. Тов. Рыков, просмотрев несколько учебников, утверждает, что они написаны для такого ребенка, какого в природе еще нет. Ребенку скучно, потому что он должен перенапрягать свои силы. В учебник должна быть внесена известная художественность. Все, взятое из жизни и художественно изложенное, усваивается с наслаждением. Если бы кто-нибудь написал такой учебник, который дети читали бы с горящими интересом глазами, который стал бы их другом, мы бы сказали, что он написан великим художником. Мы говорим об этой книге словами, которые употребляют, когда слушают сонату, смотрят картину, читают роман. Это предельная цель, но к ней надо стремиться. Надо делать учебник не только живым, но и художественным. От этого мы, конечно, очень далеки.
Жутко становится, когда мы подходим к нашим учебникам по обществоведению. Мир, как он рисуется человеку, красота, — красота, частью разрешенная необыкновенной гармонией природы, а частью поставленная как задание человеку. Когда неуклюжий подход к воспитанию и выработке мировоззрения превращает его в такую политграмоту, которая имеет вкус опилок, сдобренных вазелином, само собой разумеется, от этого становится мрачно на душе. Все мы, вероятно, читали книгу «Быт и молодежь». Эта книга написана некоторыми нашими выдающимися просвещенцами и самими комсомольцами. Здесь они жалуются на то, что их совершенно заел «полит», который требует особого аскетизма, запрещает им любовь, танцы и превращает наших комсомольцев в типичных монахов…
Политика — это ось нашей жизни, но все-таки это не все в мире. Нельзя, чтобы наши учебники были замкнуты только в круг политики, так как это может вызвать к ней чрезвычайное отвращение.
Политика — вещь хорошая, политика — вещь яркая, но не вся жизнь. И только тот, кто по-настоящему подходит к политике, кто видит в аспекте ее, но не стоит, уткнувшись в угол, по отношению к политике, как наказанный ребенок, тот, у кого есть определенный возраст, кто имеет взгляд на свою жизнь и жизнь окружающих, тот понимает, что политика занимает в нашем мире такое место, как занимает солнце. Но нельзя смотреть на солнце, пока оно не выжжет глаза. Конечно, когда-то были такие педагоги, которые думали, что учебник и заключается в скуке, и лица у учеников должны быть скучные, и не должны позволять себе улыбаться хотя бы углом губ; и это они считали серьезным делом. Но — мы должны вымести остатки такого духа из наших учебников. Что напоминает мертвящую скуку — это нарочито натаскивающая дисциплина. И было бы величайшей бедой, величайшим оскорблением для нашей революции, если бы на нее смотрели как-то благонравно и давали бы, как горькое лекарство, по определенному количеству, по столовой ложке в день. Между тем чем-то подобным веет от наших учебников.
При разрешении задач, о которых вы будете беседовать, должно учитывать не только точку зрения общих задач Наркомпроса, о чем я говорил в начале своего доклада; они должны быть освещены с точки зрения общих задач нашей страны. Вы знаете, что партия, руководящая нашей страной, провозгласила сейчас лозунг усиления индустриализации. Нет сомнения, что индустриализация предполагает сциентификацию страны. Нам нужно много машин, но нужно еще, чтобы эти машины работали… Иногда огромные машины останавливаются из-за недостатка маленького винтика, а народное образование — очень большая машина. Учебник же не маленький винтик, а очень важный подшипник, и нужно, чтобы здесь прошло все гладко. Мы здесь находимся в положении корабля, который в великую бурю делает определенный курс и должен во что бы то ни стало прийти к сроку. Это будет великая победа. Но каждый, кто наблюдает ход машины, должен заботиться, чтобы не было задержки. Учебник является иногда такой задержкой. Мы должны быть чрезвычайно бдительными и терпеливыми при усовершенствовании учебника, потому что от него в большой мере зависит все дело. Остановка же нашего школьного дела может задержать и весь процесс советского строительства. Всякий из нас, кому приходилось обсуждать вопросы учебника, понимает, что задержка может быть чрезвычайно вредной и что учебники — это очень большой и ответственный пункт нашей системы.
Из статьи: «Настоящий Дуров»*
…Настоящий Дуров жив и здоров и носит имя Владимира Дурова…1
Именно В. Дуров гастролировал с большим успехом за границей. Именно он на своих афишах называл себя впервые «политическим клоуном»… Именно его революционную сатиру не стерпела даже берлинская полиция, предав его суду, и именно его… защищал не кто иной, как наш великий товарищ, покойный Карл Либкнехт, письма которого по этому делу заботливо хранятся В. Дуровым еще и сейчас… Владимир Дуров первоклассный мастер цирка. Мы все помним статьи в «Правде», в которых рассказывалось об остроумнейших шутках свиньи Владимира Дурова о падающей и новой твердой валюте. Мы все помним неописуемый восторг ребятишек в Москве, перед которыми недавно выступал Дуров…
Но этого мало. Еще и раньше В. Дуров написал несколько интересных книг, в последнее же время он выпустил новые книги, среди которых есть превосходные книжки для детей2 и большой труд, имеющий неоспоримое научное значение…3
Вот и измерьте, читатели, этот диапазон от революционного шута, которого К. Либкнехт защищает от германского суда, от искусного забавника детей — до сотрудника профессоров по исследованию психики животных…
Об издании журнала для детей*
Полагаю, что организация худож[ественного] детского журнала для до 8-летнего возраста, под руководством такого опытного и авторитетного лица, как Н. Д. Телешов1, была бы крайне желательна.
[Из выступления на заседании коллегии Наркомпроса] 11 февраля 1928 г*
То, что в Наркомпросе целых три или четыре центра занимаются вопросами детской литературы, напоминает дитя с семью няньками и заставляет опасаться за глаза ребенка. К работе по созданию действительно хорошей детской книги надо привлечь специалистов. Мы за последнее время детской книге уделяли недостаточно внимания, и в этом наша вина. Я не буду подробно останавливаться на вопросах тематики, но мне кажется, что именно об авторе в первую очередь и надо подумать. У нас страшно легко ставится крест на книге, и этим мы запугали авторов. Вольно и невольно в области детской книги нами продолжены скверные пролеткультовские традиции. В отрицании всего прошлого мы даже забыли слова Ильича — брать из старого все лучшее. У нас в 24 часа автор «мастачит» книгу — новую по названию, но по сути… неприемлемую. С подобными тенденциями мы выдержали борьбу в искусстве, театре, кино и литературе для взрослых.
То же самое придется нам сделать и в отношении детской литературы. Мы в театре шли к «Бронепоезду» через «Озеро Люль». Такой же путь надо проделать и с детской книгой. Через безвредную, мало полезную книжку мы придем к хорошей, постепенно сквозь призму общественной критики воспитывая и создавая автора.
Мне кажется, что отношение к детской книге у нас еще и в принципе не совсем правильно. Отсюда все разговоры и недоумения относительно допущения или недопущения антропоморфизма в детской литературе. Тут должно быть ясным одно: ребенку нужно играть. Как растут мозг и нервная система ребенка? У него чрезвычайно много представлений нереальных, фантастических. Калечить естественный ход развития созревающего мозга очень опасно. Это было бы так же глупо, как запретить сны или насильно развернуть цветочный бутон. Фантастику ребенка надо развивать… Для этого необходимо свободнее отнестись к детской литературе. Конечно, не всякая старая или даже новая сказка может быть допущена, но, если немного почистить, останется великолепный мир фантастики, который при правильном использовании будет способствовать более совершенному развитию ребенка, а не калечить его. Ребенок должен пережить мир игры и фантастики, его воображение должно быть свободным, ибо преждевременное «онаучивание» и «овзросление» неприемлемы ни с педагогической, ни с психологической точек зрения. Против этого нужно бороться.
Наша первая задача — общими силами выработать четкую платформу: какой должна быть детская современная книга, что и как она должна в себе отразить, а затем развернуть работу по живому руководству над детским автором. И главное, надо дать возможность шире вздохнуть ребенку, автору, издателю и самим себе.
Из статьи: «По Среднему Поволжью»*
…В детской библиотеке1 книги имеют такой вид, что невольно соглашаешься с заведующей отделом относительно возможности разноса всякой заразы этими заскорузлыми, засаленными, продырявленными листочками. И все же уходишь с отрадным чувством из этой библиотеки. Даже в хорошо поставленных библиотеках Швейцарии не видел я такой интенсивной внутренней работы по руководству читателями. Превосходная читальня, помещение для отдельных кружков полно толково составленными диаграммами (которые, между прочим, составляются учениками II ступени, практикантами библиотеки)…
Постоянно меняются показательные библиотечки, постоянно меняется набор книг, посвященных тому или другому исследуемому вопросу, исторической дате и т. д. Имеется масса указаний, как найти соответствующую литературу для решения того или другого выдвинутого уже жизнью вопроса, который может заинтересовать читателя. Имеется подробный учет читаемости отдельных авторов и по отдельным рубрикам. Имеются вопросы читателей, которые с ответом библиотеки выставляются в особой витрине, — таким образом, идет деятельная переписка читателя с библиотекой (с привлечением специалистов) по разным нуждам и недоумениям, которые у читателя возникают. Есть и передвижка, которая рассылает по городу 20, а по деревням 60 отдельных библиотечек. Что может быть более целесообразным и рентабельным, как влить в такую полную жизни библиотеку массу новых книг, влить в жилы такого молодого жизнеспособного организма новые ресурсы? А между тем библиотеке приходится мужественно преодолевать ту основную болезнь, которая грызет нас, — бедность и бедность…
А.Б. Халатову*
Дорогой Артемий Багратович1.
Я хорошо знаю издательство «Никитинские субботники»2. Приветствую помощь ГИЗа ему. Последняя продукция его очень хороша и внутренне и внешне и очень нужна школе. Я всемерно поддерживаю ходатайство об авансировании ему необходимых средств.
Крепко жму руку
[Сыну Анатолию]*
…В дороге я прочел замечательный роман Тынянова о Грибоедове под названием «Смерть Вазир-Мухтара»2. Если ты1 еще не читал его, то я по возвращении в Москву обязательно дам его тебе прочесть. Получишь огромное удовольствие, а потом мы с тобой об этом романе поговорим…
…Советую тебе много читать. Больше всего — кроме того, что нужно тебе, так сказать, для техники знания, — биографий, мемуаров. Для меня это было — и осталось — огромным наслаждением и поучением…
[Приветствие журналу «Пионер»]*
В связи с пятилетием журнала «Пионер» шлю мои горячие пожелания одному из лучших детских журналов, воспитывающему в подлинно коммунистическом духе подрастающее поколение. Желаю наибольшего вам успеха.
Памяти Златы Ионовны Лилиной (Из воспоминаний)*
Покойная Злата Ионовна была старым членом большевистской партии. Насколько я знаю, революционеркой она сделалась с самой ранней юности.
Лично я познакомился с ней на первой волне революции в 1905 году. Отчетливо помню, как я был послан на одно собрание, где нам приходилось «преть» с меньшевиками… Там в качестве моей союзницы оказалась молодая особа, проявившая невероятный полемический пыл…
…Новая наша встреча произошла уже на высоте нового революционного хребта в 1917 году. Отсюда начинается постоянное, более или менее близкое наше сотрудничество… Я часто поражался ее неуемной работой и научился считать ее одним из лучших администраторов, каких мы имеем в педагогическом коммунистическом мире, и вместе с тем чутким педагогом…
Злата Ионовна горела делом народного образования. На всех съездах и конференциях она выступала с большими речами, рьяно защищала ту или иную свою точку зрения, во все вносила максимум темперамента и, надо сказать, очень редко ошибалась. Почти всегда ее напор и энергия служили для защиты правильной линии. О тех или других успехах народного образования в Ленинграде она говорила с восхищением.
Все помнят ее нервную, напряженную речь, которая смягчалась частыми шутками.
Тов. Лилина любила острить, любила смеяться, и эта ее веселость прекрасно сочеталась с ее неудержимой деятельной силою.
В самое последнее время свою большую энергию Злата Ионовна посвятила делу детской книги — делу, которое еще до сих пор не организовано как следует и за организацию которого будет теперь труднее приняться, когда в лице т. Лилиной ушел от нас один из крупнейших работников и в последнее время один из лучших знатоков детской литературы.
Коммунистов-педагогов у нас очень мало. Еще меньше среди них таких, которые помнят всю историю нашего советского просвещения с самого его начала. Потеря т. Лилиной, чувствительная для всей партии, для нас, коммунистов-педагогов, является в высшей степени печальной и трудно заменимой.
Тов. Лилина оставила после себя ряд печатных трудов1 и, вероятно, особенно в Ленинграде, оставила традиции любви к своей работе и инициативности в ней.
Пути детской книги*
…Педагогики руководства детским чтением я сейчас касаться не буду, но обращаю ваше внимание на колоссальную ее важность…
Что нашла революция и перед чем мы еще и сейчас находимся в качестве традиционной детской книги? Уже стало знаменитым до появления в свет нас с вами и наших убеждений то положение, что нет ничего более приспособленного для детского возраста, чем сказка.
Происхождение детской волшебной сказки, в главных ее частях народной сказки, нам очень хорошо известно. Это первоначально были анимистические мифы, являющиеся основой религиозных воззрений первобытного или полупервобытного человека. Они содержали в себе не только мифические натуралистические представления о мире и его законах, но и необычайно стародавнюю, иногда десятками тысячелетий отдаленную от нашей эпохи мораль. Оригинальным является то, что эта необыкновенно ветхая форма человеческой литературы, постепенно приобретшая миниатюрный характер и превратившаяся в литературную игрушку для детей, обладает большим обаянием не только для детей, но часто даже и для взрослых…
Я отсюда не делаю вывода, которого вы, может быть, ожидаете, что народная сказка должна впредь являться основным, главным или хотя бы важным элементом детского чтения. Вовсе нет. Я, наоборот, перейду сейчас к опровержению этого положения, но я хочу этим сказать другое. Я хочу сказать, что мы сейчас, поскольку мы будем создавать литературу для маленьких детей, для детей младшего возраста, не должны ни в коем случае пугаться того, что мы будем говорить на таком языке, как если бы мы не побеждали природу, что мы здесь будем говорить на таком языке, в котором эти звуки анимизма, всякие элементы антропоморфизма, говорящие животные и вещи будут появляться. Есть или были — кажется, они исчезают — суровые педанты реализма, которые считают, что это значит обмануть ребенка, если рукомойник будет говорить с ним, что ребенок будет на веки вечные под этим влиянием, и, когда он будет инженером, он будет думать, что машина может, разинув одно из своих отверстий, его выругать. Это, конечно, вздор. Никакие анимистические фантазии навеки не останутся у ребенка потому, что он читал такую вещь, но это не доказательство, что мы можем брать сказку за основу детского чтения, сказку народную, которая составляла обыкновенно в качестве нянюшкиной сказки, рассказанной или прочитанной, или бабушкиной сказки, там, где никакой няньки не было, главное воспитательное средство не только ребенка городского, но и ребенка деревенского.
Редко кто на всем протяжении земного шара вырастает без сказки…
На фоне народной сказки — я не говорю, что из народной сказки нельзя кое-что выбрать, может быть, можно выбрать более или менее соответствующее, но с величайшей осторожностью, через очень густое сито, — на фоне этой сказки воспринимается художественная сказка, где мы находим вещи весьма приемлемые, ну, скажем, Пушкина, Аксакова или Ершова у нас или таких больших мастеров сказки, как Андерсен, Музеус, Гофман, — великих художников и классиков сказки. Если мы хотим у классиков учиться, то у них можно учиться…
Буржуазия занималась не только соответственной переделкой этого богатого феодального фонда сказочной литературы — она создала для детей, и главным образом для детей старшего возраста, своего рода великую по количеству и временами блестящую по качеству авантюрную литературу. Вы знаете, что буржуазия на заре своей была исключительно авантюристическим классом, что купец был путешественник и разбойник, что торговый капитал обладал огромной смелостью, огромным умением рисковать ради приобретения, — тот могучий капитал, которому посвятил несколько страниц Коммунистического манифеста его величайший враг Маркс, признавая, какие изумительные страницы мировой культуры капитал вписал в историю человечества. Вот этот заказ завоевательного духа, умение выйти сухим из воды, использовать обстоятельства — он и является основным духом, животворящим этот авантюрный роман, начиная с самого раннего его появления, с предшественников Робинзона Крузо и самого знаменитого Робинзона, через всех Майн-Ридов и Куперов до современного Киплинга и Джека Лондона. И когда мы присмотримся к основным чертам этого романа, этой авантюрной повести, мы невольно замечаем и для нас очень приемлемые черты. Мы должны создать нечто подобное (я потом скажу, в каком духе), ибо этот дух предприимчивости, эту смелость, это глобтроттерство, эту следопытскую жилку, все это и мы очень хотели бы воспитать в наших детях, все это и нам в высочайшей степени нужно.
Но все эти романы, почти без всякого исключения, пропитаны колониальным духом. Начиная с его зародыша, Робинзона, дело сводится к чувству себя хозяином, к глубоко кулацким инстинктам, к беспощадному отношению как к низшим, так и ко всем вообще противникам, которые пересекают дорогу, а в особенности колониальным народам…
…И мы должны противопоставить этому свой дух, разумеется, дух не жиденького гуманизма мелких мещанских добродетелей и всякого рода народнического идеализма, нам нужны также и предприимчивость, и храбрость, и даже беспощадность, но взятые в других рамках, в других условиях. Я об этом буду говорить еще дальше.
Другой полосой, чрезвычайно важной для детской литературы, на которую мы непременно должны опереться, которую мы должны освоить и развить, является технико-изобретательский роман. Другая сила буржуазии, уже промышленной, заключалась именно в ее химико-технической изобретательности — в гениальном умении, которое проявила буржуазия и ее инженерия в деле покорения природы человеческой воле. Конечно, буржуазия при этом, как вы знаете, создала то коренное противоречие, которое лежит в основе капитализма и которое выражалось не только во власти капиталистов над рабочими, но и во власти машин над человеком. Мы не хотим ни того и ни другого. Мы в нашей литературе не найдем, наверно, ни одного писателя, который захотел бы прославлять капиталистов и капитанов индустрии в качестве естественных вождей человечества, но вот машиномаляйство может возникнуть. Такого рода стремления посмотреть на технику как на самостоятельное чудо и на машину как на счастливого наследника самого человека нам не могут быть не чужды, наш социалистический подход иной, но значит ли это, что мы можем ослабить стремление ребенка знакомиться с этими чудесами науки, ослабить его собственный изобретательский дух, его пытливое желание проникнуть в дальнейшие чудеса, которые раскроются при дальнейших наших победах над пространством, временем, материями и т. д. Конечно, нет. И Жюль Берн, нуждающийся в некотором обновлении, и в особенности Уэльс, очень интересный, тонкий и многообразный писатель, к которому, конечно, нужно отнестись с известной осторожностью, дают нам образцы такого романа, который должен быть воспринят нами и распространен среди детей соответствующего возраста, конечно преломившись сквозь соответствующую призму нашего времени, наших классовых целей, нашего строительства. Далее, довольно часто мы встречаем на своем пути мелкобуржуазный гуманистический и иногда даже революционный роман, ну, скажем, некоторые вещи Диккенса, во главе со знаменитым Оливером Твистом — они более или менее приспособлены и весьма увлекательны для детей, — некоторые романы Гюго, в особенности когда они облегчены от слишком больших тирад умствующего характера, и целый ряд других писателей. Мы их чувствуем близкими себе. Мы их сейчас издаем для чтения взрослых, правда, с известными комментариями, и рекомендуем как близких нам писателей.
Поделиться книгой: